Польше было чем тешить самолюбие - в числе пленников гетмана Жолкевского были русский царь Василий IV, командовавший русскими войсками великий князь Дмитрий и наследник трона, великий князь Иван. “...Василий IV принес присягу, смирился перед величием Речи Посполитой, признал себя побежденным и обещал, что Россия уже никогда больше не нападет на Польшу. После польский король Сигизмунд III Ваза протянул стоящему перед ним на коленях русскому царю руку для поцелуя”, - писал год назад в газете Nasz Dziennik польский журналист Юзеф Шанявский.
Смакуя картину унижения Василия Шуйского и его братьев, польский журналист “забыл” сообщить читателю “пустячок”: к тому времени Шуйский давно утратил власть. Его свергли с престола еще 17 июля 1610 года.
То, что проведение глумливых антироссийских акций может лишь усложнить и без того непростые отношения между двумя народами, трезво мыслящие люди в самой Польше понимают. Накануне ее проведения Gazeta Wyborcza опубликовала статью-предостережение Лукаша Адамского, координатора исследовательских проектов Польско-российского центра диалога и согласия. Он писал:
“Праздновать победы в несправедливых войнах - хуже, чем чтить память проигравших героев, бившихся за правое дело. Такой подход культивирует в обществе склонность к триумфализму, националистической экзальтации, он противоречит принципам христианства и традиционным ценностям национальной польской культуры. Ведь так называемая польская интервенция в начале XVII века - это один из самых позорных эпизодов нашей истории. Она свидетельствовала не столько о мощи Речи Посполитой и ее оружия, сколько о близорукости польских элит: магнатов и Сигизмунда III Вазы... И что тут ставить в пример современным полякам?”
К сожалению, в Польше и на этот раз возобладали не конструктивно мыслящие граждане, а воинствующие русофобы.
ПУТЬ К ВЛАСТИ
Нет худа без добра. Антироссийский шабаш в Кракове дал повод вспомнить о забытом царе. Биограф Шуйского Вячеслав Козляков назвал его последним Рюриковичем, сидевшим на троне. Как и московские наследники Ивана Калиты, суздальские князья Шуйские возводили свой род к Александру Невскому. Не входя в вопрос о генеалогии Шуйских, по которому разошлись дореволюционные историки Николай Карамзин и Сергей Соловьев, напомним, что незадолго до смерти Иван IV Грозный, знавший о неспособности сына Федора управлять государством, назначил регентский совет. Вошел в него и отец Василия - Иван. В регентском совете началась борьба за власть, подробности которой мне довелось изложить в статье о Борисе Годунове (см. “Солидарность”, № 7, 2008). Одержавший верх Годунов покарал клан Шуйских. Василий и его братья - Дмитрий, Александр и Иван - были сосланы в Галич и Шую, а их земли были “отписаны на государя”. Глава клана Шуйских князь Иван Петрович был сослан на Белоозеро, насильственно пострижен в монахи, а 16 ноября 1588 года, по словам современника, “удушен в избе дымом от зажженного сырого сена и жнива” (отравился угарным газом). Той же смертью погиб в городе Буй Андрей - самый яркий из Шуйских.
Через несколько лет уцелевшие Шуйские были помилованы. Лояльность Василия Годунов испытал в 1591 году, отправив в Углич расследовать дело о смерти царевича Дмитрия. Новоявленный слуга не оплошал и подтвердил официальную версию о “самозакалывании” царевича. Наградой стало место в Боярской думе.
А когда после смерти Годунова царевич Дмитрий “воскрес” и захватил престол, Василий сразу признал в нем “чудом спасшегося царевича”. Однако, созвав подобие Земского собора, Лжедмитрий I осудил Шуйского. И это далеко не все. 10 июля 1605 года, когда Василий стоял у плахи в окружении палачей, самозванец помиловал боярина. Провести театрализованный исторический хэппенинг на эту тему поляки пока не додумались.
После таких испытаний нет ничего удивительного в том, что именно Шуйский был в центре заговора, приведшего 17(27) мая 1606 года к свержению и убийству Лжедмитрия I. Через два дня узкий круг заговорщиков избрал Василия Шуйского, находившего в родстве с угасшей династией, царем. Вступая на престол, пишет Василий Ключевский, Шуйский “ограничил свою власть и условия этого ограничения официально изложил в разосланной по областям записи, на которой они целовал крест при воцарении”. Дела о тяжких преступлениях, караемых смертью и конфискацией имущества, царь обещал вершить “с бояры своими”.
Однако то, что важнейший вопрос о престолонаследии решился в спешке и без созыва Земского собора, обернулось для Шуйского печальными последствиями.
НЕДОЛГОЕ ЦАРСТВОВАНИЕ
Царствовать Шуйский начал с того, что объявил Бориса Годунова убийцей царевича Дмитрия, тело которого было привезено из Углича и перезахоронено в Архангельском соборе Кремля.
Долго торжествовать Шуйскому, однако, не довелось. Время на Руси было Смутным, и уже осенью 1606 года на подступах к столице появились повстанческие отряды Прокопия Ляпунова и Ивана Болотникова. Они состояли из взбунтовавшихся обедневших дворян, крестьян и казаков.
Под стенами Москвы Ляпунов перешел на службу к царю, а разбитые отряды Болотникова отошли к Туле. Осадив крепость, Шуйский обещал сохранить жизнь всем сдавшимся в плен. Своего слова он не сдержал, устроив сдавшимся кровавую баню. Болотников был ослеплен и утоплен.
А пока Шуйский добивал Болотникова, вдали от Москвы началось возрождение самозванческой интриги. Слишком многие оказались заинтересованными в “спасении” Лжедмитрия. “Вспомнили”, что найденный в Кремле труп самозванца был так обезображен, что распознать черт лица было нельзя. Принимать на веру утверждения Шуйского, что это Лжедмитрий, захотели не все. Лукавому царю Василию, не раз менявшему точку зрения по “делу царевича Дмитрия” и обманувшему болотниковцев, мало кто верил.
В июне 1607 года, по наводке польских “кукловодов”, новый самозванец объявился в пограничном Стародубе. Там он “признался”, что является царем. Для привлечения сторонников самозванец призвал холопов верных Шуйскому князей и бояр присягать ему, Дмитрию. За это самозванец обещал отдавать им господских дочек и владения их бывших господ.
Помимо новоиспеченных дворян, воинство самозванца состояло из казаков, иностранных наемников и прочих любителей поживиться на бескрайних российских просторах. 30 апреля - 1 мая 1608 года в двухдневном бою под Болховом, что севернее Орла, Лжедмитрий II разбил армию под командованием царского брата Дмитрия. Через месяц он был под Москвой, в Тушине. При нем уже функционировали Боярская дума, приказы, имелись казна. Патриархом стал привезенный из Ростова митрополит Филарет - в миру Федор Романов (то, что отец основателя династии Романовых служил у самозванца и признавал того царевичем Дмитрием, Романовы 300 лет старались не вспоминать).
Бои на подступах к столице шли с переменным успехом. Война затянулась. На полтора года в России установилось “двоевластие”, от которого провинция буквально стонала. Ведь за податями поочередно являлись посланцы обоих царей. А в “Федеральном центре”, расколотом на две части, шла своя жизнь. Еще по пути к столице самозванец щедро раздавал земли наемникам и перебежавшим к нему дворянам, князьям и боярам. Впрочем, многие отметились и в Кремле, и в Тушине, бегая от Шуйского к самозванцу и обратно. Возникло крылатое определение “тушинские перелеты”, характеризующее поведение людей, перебегающих из одного лагеря в другой. Представителей одного рода можно было встретить и тут, и там. Знатные роды пытались обезопасить себя от неприятностей в случае любого исхода затянувшегося противостояния.
В 1609 году Шуйский заключил договор со Швецией, рассчитывая на ее помощь в войне с самозванцем. За это Россия отдавала крепость Корелу с уездом. Этот договор дал Сигизмунду III предлог для открытой интервенции. Дело в том, что он претендовал на престол Швеции, а ее короля Карла IХ считал узурпатором. В сентябре Сигизмунд III осадил Смоленск.
Надежда забрезжила в январе 1610 года, когда племянник царя, талантливый полководец Михаил Скопин-Шуйский снял осаду с Троице-Сергиева монастыря и освободил Дмитров. Поскольку среди родственников царя он был единственным проявившим талант полководца, с ним народ стал связывать надежды на спасение России. Эти надежды не оправдались: в апреле 24-летний Скопин-Шуйский, вернувшись с пира у князя Ивана Воротынского, заболел и вскоре умер. Поползли слухи, что его отравила Екатерина Шуйская - жена брата царя Дмитрия, дочь Малюты Скуратова (прозвище ее отца было нарицательным для обозначения злодейства). Москва оплакивала Скопина-Шуйского так, как в свое время оплакивала царя Федора. Казалось, столица хоронила надежду...
ПАДЕНИЕ И ПЛЕН
Новая катастрофа не заставила себя ждать. Русские войска и шведские наемники во главе с Дмитрием Шуйским выступили к Смоленску. Дмитрий вновь подтвердил репутацию бездарного полководца: 4 июля у деревни Клушино его разбил гетман Жолкевский. Про Дмитрия рассказывали, что в поспешном бегстве он увяз с конем в болоте, потерял обувь и в Можайск приехал босым на тощей крестьянской кляче.
Это поражение окончательно предопределило крушение и самого царя Василия, и всей так и не состоявшейся династии Шуйских. 17 июля 1610 года заговорщики во главе с Ляпуновым свергли Шуйского с престола. Бывшего царя против его воли постригли в монахи.
Василий IV был далеко не лучшим русским царем, но не заслуживал участи, выпавшей на его долю в конце жизни. Пришедшая к власти “семибоярщина” передала Шуйского с родней полякам. До появления в сейме они целый год томились в польских застенках. Когда 29 октября 1611 года бывший царь, ставший политическим трупом, предстал перед королем, он являл собою измученного и утратившего интерес к жизни старика.
В сентябре 1612 года, когда осажденные в Москве поляки ели крыс и собак, в течение шести дней в польском плену один за другим скончались Василий Шуйский и его брат Дмитрий с женой Екатериной. Сразу же возникли слухи о насильственной смерти русских пленников.
Тело бывшего царя удавалось вернуть в Москву только в июне 1635 года. Останки Василия Шуйского были торжественно погребены в Архангельском соборе Кремля.
Все мы знаем о Иосифе Виссарионовиче Сталине – человеке, отразившем нападение немецких войск на страну. Благодаря ему над нашими головами сейчас мирное небо, не испорченное ракетами и взрывами. Так как Иосиф предпочитал не распространять сведения про свою семью, о сыне знали немногие. Но, к сожалению, долго прожить ему не удалось.
Так от чего же умер Василий Сталин?
Биография
Василий Иосифович Сталин – родился в марте 1920 года в Москве. Родителями были Иосиф Сталин и Надежда Аллилуева. У него были брат и сестра, возрастом немного старше, чем он сам. Детство и юность прошли вместе с Артемом, который являлся приемным сыном Иосифа. Конечно же, человек из «верхушки» не учился в обычной школе – местом получения образования стала 25-ая образцовая школа Москвы.
Будучи двенадцатилетним подростком, Василий потерял мать – она свела счеты с жизнью. Причины неизвестны, но близкие люди сообщают, что было сильное нервное напряжение, вытерпеть которое в состоянии немногие. Также известно, что сам Иосиф Виссарионович отказался присутствовать на похоронах собственной супруги. После этих трагических событий семья перестала посещать свою дачу, находящуюся в Зубалове, где проживали дети. Теперь присматривать за Василием стал Николай Власик, генерал, вместе со своими приближенными.
«Будучи в юном возрасте я остался без матери. Возможность встречаться с отцом была очень редка, поэтому надзор за мной осуществляли охранники, которым понятия «нравственность» и «сдержанность» совершенно не знакомы. Да, конечно, это отразилось на моей психике, вследствие чего я стал рано баловаться сигаретами и употреблять спиртные напитки» — говорил Василий Сталин.
Как только Василию стукнуло восемнадцать, его зачислили в авиационную школу. Проучившись там два года, он ее благополучно закончил. Как сообщали преподаватели, Василий был «нерадивым» студентом, который часто пропускал занятия, хамил и вел себя некультурно на глазах у всех. Когда начиналась практика, он удивлял товарищей своим мастерством – на деле Василий был хорошим летчиком. В марте сорокового года началась военная служба в одном из известных истребительских полков в роли младшего летчика. Через год закончил курсы повышения квалификации.
Переломный момент наступил во время войны. Он постоянно пытался уговорить отца, чтобы тот пустил его на фронт «бить немцев». Но Иосиф Виссарионович был несокрушим – ни под каким предлогом он не мог допустить, чтобы его сын погиб во время боевых действий.
Василий Сталин — выпускник авиа школы (2й слева)
Как сообщал Владимир Аллилуев, Василий был очень активным и смелым мужчиной. Он всеми силами рвался на фронт, так как в тылу не мог полностью реализовать свой потенциал. Амбиций у юного летчика было предостаточно. Он уверял всех, что его место определенно на фронте. Василия постоянно терзали мысли о других людях, которые считали, что он спрятался за спиной отца. Но это было совершенно не так.
Все-таки Василия мечта сбылась – на фронт он отправился летом 1942 года, где командовал первой особой авиационной группой. За время службы было одно ранение – в ногу, которое, к счастью, не повлекло за собой никаких последствий.
В середине 1943 года Василия Сталина отстранили от должности. Причиной тому послужил взрыв на рыбалке на глушении рыбы, из-за которого несколько человек тяжело ранены и один погиб. Продолжил работу в роли инструктора. Иосиф запретил допускать сына к управлению самолетом, так как за ним охотились немцы.
Смерть отца
В марте 1953 года от инсульта умирает Иосиф Виссарионович. Как только прошли похороны, Василия призвал Николай Булганин, министр обороны Советской Социалистической Республики. Он приказал Василию покинуть столицу и руководить авиационными делами в округах. Но он отказался выполнять приказ, так как считал, что это слишком «низко» для такого профессионала. Разозлившись, Василий написал письмо в посольство Китая, где указал, что Иосиф умер вследствие отравления, и требовал, чтобы его перевезли в Пекин. Это стало роковой ошибкой.
После заявления Василия арестовывают и обвиняют в клевете. Помимо этого, обвинен в превышении полномочий. Он не стал отрицать и признал все показания. Приговор – восемь лет тюремного заключения за «пропаганду антисоветской деятельности».
Болезнь сразила Василия в тюрьме, вследствие которой он стал инвалидом.
В марте 1962 года жизнь Василия Сталина заканчивается. Как сообщили врачи, он отравился алкоголем. Но его супруга, Капитолина, отказывалась принимать эти показания, так как уверяла всех в том, что вскрытия не производилось. Похоронили Василия в Казани, а уже позже, в 2002 году, тело перезахоронили в Москве.
С оружием в руках - расстрелять!
Наполеон у Москвы. В ожидании депутации бояр
В Успенском соборе. 1887-1895
Маршал Даву в Чудовом монастыре
В Петровском дворце (в ожидании мира)
Возвращение из Петровского дворца
Поджигатели. Расстрел в Кремле
В Городне - пробиваться или отступать?
Наполеон в зимнем одеянии
Скрытый драматизм последних лет Верещагина в том, что, несмотря на кипучую деятельность, художник испытывает мучительное чувство ненужности, невостребованности своего искусства. Он по-прежнему не примыкает ни к одному из художественных обществ и направлений, не имеет учеников и последователей. Его индивидуализм оборачивается одиночеством, независимость - изоляцией. Современная русская художественная жизнь будто проходит мимо него: он не связан со старшим поколением и оказывается не нужен молодому.
Но вопреки всему этому Верещагин поглощен планами будущих путешествий, захвачен "вечными исканиями" и гоним "вечным недовольством". В 1895-1898 годах - персональные выставки в Москве, Петербурге, Харькове, Киеве, Одессе, Париже, Берлине, Дрездене, Вене, Праге, Будапеште, Копенгагене, Лейпциге, Москве, Лондоне. С 1896 года живет в Крыму в имении Магарач близ Ялты. В 1897 году - поездка на Кавказ; приобретает имение близ Сухума.
Кавказ
Гора Казбек, 1897
Лезгин Шаджи Муртуз Ага из Дагестана
Эльбрус. Этюд. 1897
Прапорщик Гассан-Бек Джагранов
Представление начальству (Русский офицер и кавказцы)
Лезгинка
Входная дверь в церковь под Казбеком 1897
Гора Казбек на Кавказе 1898
Крым
Аюдаг. 1872
Крым. Дорога в горах 1893-1896
Крымский вид, 1890-е годы
Близ Георгиевского монастыря. Крым
Черное море. Мыс Фиолент вблизи Севастополя
В 1901 году Верещагин едет на Филиппины по следам недавней испанско-американской войны, в 1902 - дважды на Кубу, затем в Америку, где пишет большое полотно "Взятие Рузвельтом Сен-Жуанских высот", для которого ему позировал сам президент США.
США, Куба, Филиппины
В госпитале 1901
Письмо на родину (Письмо к матери.) 1901
Письмо прервано 1901
Письмо осталось неоконченным. 1901
Раненый 1901
Допрос перебежчика. 1901
Взятие Рузвельтом Сан-Жуанских высот. 1902
В 1903 посещает Японию, задумывает писать книгу о Японии и ее искусстве; предполагает совершить путешествия в Китай и Африку. Он много работает в литературе: пишет автобиографическую прозу, воспоминания, путевые очерки, статьи об искусстве, активно выступает, как уже упоминалось, в прессе. Особый резонанс приобретают его статьи против войн, в поддержку движения за их прекращение. Авторитет Верещагина - "борца с войной" - у мировой общественности таков, что в 1901 году его кандидатура выдвинута на соискание первой Нобелевской премии мира.
Япония
Японка. 1903
Прогулка в лодке. 1903
На мосту. 1903
Вход в храм Никко 1903
Вход в храм в Киото. Этюд. 1903
Японка. 1904
Японский нищий, около 1904
В парке
Японский священник. 1904
Шинтоистский храм в Никко, ок. 1904
Япония. Храм в Токио
Верещагин полон творческих планов - и одновременно испытывает безмерную усталость от жизни. "Я просто нервно болен от своих картин и выставок - правда!" - признается он в 1901 году близкому приятелю. Подобные ощущения владеют им уже давно:
Казалось, мир мне будет мал,
Все изучить, узнать успею.
Теперь - желаний пыл опал,
Я ясно вижу: не успею!
Не хватит силы все понять,
Не хватит силы все увидеть...
Верещагина томит предчувствие угасания творческих сил, исчерпанности того дела, которому он посвятил свою жизнь. В одной из статей, написанных в последние годы, Верещагин касается вопроса о будущем русского искусства. Он полагает, что реализм вскоре с неизбежностью станет вчерашним днем, что роль новаторов переходит к молодому поколению - "к импрессионистам, символистам, декадентам", которые пока еще идут ощупью, но, безусловно, выработают собственную концепцию искусства, и, весьма вероятно, "к середине XX столетия нас зачислят в разряд старых колпаков, идеалистов". Верещагин относится к этой перспективе без раздражения. Он не отвергает новых художественных исканий - напротив, считает их законными и необходимыми.
Василий Верещагин был сложным, сильным, непростым человеком. Решительно-безжалостная трезвость суждений и взглядов сочетается в нем с утопической верой в действенность нравственной проповеди средствами искусства. Принятая на себя миссия "учителя жизни" нередко приходит в столкновение с эгоцентризмом натуры и высокомерным третированием "толпы", равно как призыв к милосердию, сочувствие к чужому страданию - с пристрастием наблюдать и показывать жизнь в ее жестоких подробностях. Но при всех крайностях и контрастах этой сложной русской души в Верещагине неизменно ощутимы оригинальность, смелость и высота натуры, та своеобразная грандиозность личности, которая побудила Репина в траурной речи о художнике назвать его "сверхчеловеком". Какие бы критические суждения ни высказывали о Верещагине современники, не возникало сомнений, что в его лице русское искусство имеет одного из самых самобытных своих деятелей. Чем далее идет время, тем явственнее масштаб этой личности. Художественный мир Верещагина не тускнеет, а многие из его идей, которые казались современникам отвлеченными и парадоксальными, мир без войн, грядущая трагедия социализма, колонизационная политика России и межнациональные конфликты, могущие возникнуть на этой почве, решение споров между государствами на уровне мирового сообщества - пожалуй, только теперь могут быть оценены в своей провидческой сущности.
Текст биографии - Яков Владимирович Брук (Государственная Третьяковская Галерея).
Василий Васильевич Верещагин погиб 31 марта (13 апреля) 1904 года в Порт-Артуре при взрыве флагманского корабля «Петропавловск». Это была смерть на боевом посту: до последнего момента художник не расставался с альбомом, фиксируя свои наблюдения. Смерть Верещагина вызвала отклики во всем мире: в печати появились публикации о его жизни и творчестве. Среди них особенно яркой и содержательной была статья В. В. Стасова. В Петербурге осенью 1904 года открылась большая посмертная выставка художника, а через несколько лет в городе Николаеве был создан музей его имени.
В. В. Верещагин в Порт-Артуре (справа от В. В. Верещагина - главнокомандующий А. Н. Куропаткин)
Эскадренный броненосец «Петропавловск» на Кронштадтском рейде, конец 1899 года
Броненосцы «Севастополь», «Полтава» и «Петропавловск» (справа) в море
Гибель броненосца «Петропавловск»
Василий Васильевич Верещагин погиб вместе с адмиралом С. О. Макаровым при подрыве на японской мине броненосца «Петропавловск» на внешнем рейде Порт-Артура.
Картина художника Е. И. Столица. Вице-адмирал С. О. Макаров и художник-баталист В. В. Верещагин в каюте броненосца «Петропавловск» в 1904 году. 1904
Вице-адмирал С. О. Макаров погиб вместе с 10 штабными офицерами, включая начальника штаба контр-адмирала М. П. Моласа, 17 или 18 корабельными офицерами, 620 или 652 матросами (данные о числе погибших в разных источниках отличаются) и известным художником-баталистом В. В. Верещагиным, делавшим наброски для будущих картин во время похода.
Офицеры и команда броненосца «Петропавловск» в июле 1904 года
Рельеф памятника С. О. Макарову, изображающий гибель броненосца «Петропавловск»
При Василии III на Руси установился долгожданный порядок, татарское иго и княжеские междоусобицы остались позади. Василий присоединил к своим владениям древние русские земли Пскова, Рязани, Смоленска. В стране продолжалось небывалое по размаху строительство каменных зданий – Архангельского собора в Кремле, церкви Вознесения в селе Коломенском; в Коломне против набегов татар был построен огромный кирпичный кремль с 17 мощными башнями, мало чем уступавший Кремлю московскому. В память о присоединении Смоленска к объединявшейся русской земле на Девичьем поле под Москвой поднялся золотыми крестами грандиозный Новый монастырь, известный теперь как Новодевичий.
Первое знамение о царе Василии III
И тут поднялось солнце поутру ущербным, верх его был как бы срезан. А потом стало солнце убывать и уменьшалось до трети, и стало, как ладья, а потом снова прибыло. «Ну и что? – скажем мы, сегодняшние, — обыкновенное затмение и любопытное зрелище». А тогда пошел на Руси разговор, что не к добру это, надо ждать изменений в государстве. Но что за беда стоит на пороге?
Случилось это немногим раньше, было бы понятно. Татарин приходил. Явился из Крыма с огромным войском. Пока воеводы собирали в Коломне русскую рать, «безбожные» окружили Рязань, сожгли вокруг города все волости и посады, всех людей побили и в плен увели и шли приступом на стены, но были с большим уроном отбиты и город им . Русская рать пришла из Коломны и отогнала их. Князь Телепнев-Овчина тоже с войском перешел Оку, ударил на татар, но те отступили и хитрым маневром заманили князя в ловушку, где русская рать была почти вся побита. Но подоспела подмога и под угрозой окружения татары бежали, и догнать их не удалось.
Великий князь московский прямого участия в военных действиях не принимал, ставка его находилась в селе Коломенском под Москвой, но он много разъезжал, готовясь встретить врага на подступах, тот после Рязани направится к Москве. Когда же угроза миновала, князь выехал в Троецкий монастырь помолиться в день памяти Сергия Чудотворца (8 октября по н. ст.) за избавление Руси от врагов. С ним поехала и семья: Елена, вторая жена, красавица из литовского рода Глинских (частью и татарской крови – род происходил от Мамая), и два малолетних сына, Иван, ставший в последствии царем Иваном Грозным, и Юрий (а эти, таким образом, были потомками обоих военачальников, сошедшихся полтора века назад на Куликовом поле – и Дмитрия Донского, и Мамая). Из Троицы княжеская семья направилась в Волок Ламский, нынешний Волоколамск.
И вдруг – знамение для российского царя Василия 3 на новую беду.
Остановка в пути
Тут по дороге пришлось князю задержаться в своем селе Озерецком, что и сейчас стоит на полпути между Сергиевым Посадом и Дмитровом. Причина для остановки была вроде бы пустяковая – мала болячка, возникшая вдруг на левом бедре, на сгибе, как раз в том месте, где кончается лошадиное седло. Величиной была болячка всего-то с булавочную головку, но цвет у нее был багровый и болела нестерпимо.
Но в Озерецком легче не стало. Поехали дальше и до Волока добирались : ехать подолгу верхом князь был не в состоянии. Но и показать, что поддается болезни, не хотел и велел организовать большую государеву охоту: с ловчими и собаками, в сопровождении детей боярских и брата, Андрея Ивановича. Однако вернуться с охоты в Волок он уже не смог, приехал в глухое лесное село Колпь, что и сейчас стоит среди лесов, и здесь окончательно слег. Видя, что болезнь принимает серьезный оборот, Василий вызвал личных лекарей – Николая Немчина и Феофила, а для начала велел прикладывать к болячке муку пшеничную с пресным медом и печеных лук. От такого лечения болячка стала краснеть, появился малый прыщ, а в нем немного гноя. Две недели лежал князь в Колпи, а когда решил все вернуться в Волок, оказалось, что сесть на коня он уже не в состоянии, и дети боярские понесли его на носилках.
Второе знамение жизни царя Василия 3
В великой скорби и мучениях лежал князь в Волоке, гной из болячки не выходил, а боль была такая, как будто в тело воткнули раскаленную иглу; и не увеличивалась болячка, и не уменьшалась. Князь перестал есть и послал тайно своих верных людей за духовными грамотами отца своего и деда. Скрывал это Василий от всех: и от бояр, и от князей, от братьев своих и даже от жены.
В ГОД 7041-й. СКАЗАНИЕ О ВЕЛИКОМ КНЯЗЕ ВСЕЯ РУСИ ВАСИЛИИ ИВАНОВИЧЕ, О ТОМ, КАК ОН ЕЗДИЛ ОСЕНЬЮ В СВОЮ ВОТЧИНУ НА ВОЛОК ЛАМСКИИ ОХОТИТЬСЯ, И КАК ЗАБОЛЕЛ ОН ТАМ, И МОНАШЕСКИЙ САН ПРИНЯЛ, И СЫНА СВОЕГО ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ИВАНА ВАСИЛЬЕВИЧА НА ЦАРСТВО БЛАГОСЛОВИЛ, И О ПРЕСТАВЛЕНИИ ЕГО, И О ПОГРЕБЕНИИ
Князь великий всея Руси Василий Иванович (все о правлении Василия III Ивановича ) собрался ехать осенью в свою вотчину на Волок Ламский охотиться. И пришла к великому князю весть с Поля 12 августа, за три дня до Госпожина дня, что к Рязани идут безбожные татары крымские, царь Сап-Гирей и царевич Ислам с большим войском. Князь великий Василий Иванович сразу же послал за братьями своими - за князем Юрием Ивановичем и князем Андреем Ивановичем. И братья его быстро приехали к нему.
В то же самое время князь великий послал воевод своих из Москвы в Коломну, на Берег, к Оке: князя Дмитрия Федоровича Бельского, и князя Василия Васильевича Шуйского, и Михаила Семеновича Воронцова, и Ивана Васильевича Ляцкого; а князя Семена Федоровича Бельского, и князя Ивана Федоровича Овчину-Телепнева, и князя Дмитрия Федоровича Палецкого князь великий еще до получения этой вести послал в Мещеру. И теперь князь великий послал гонца за ними и приказал им сразу же возвратиться в Коломну вместе с войском; а наместником и воеводой в Коломне тогда был князь Иван Федорович Бельский.
И сошлись многие воеводы в Коломну, и с ними пришло много войска - дворян великого князя и детей боярских; а безбожные татары пришли на Рязань 15 августа, в пятницу, на Господин день, и посады у Рязани сожгли, и на приступ города шли, но города не взяли. В Рязани тогда был воевода князь Андрей Дмитриевич Ростовский и с ним дети боярские - рязанцы. А безбожные татары жгли все, и в плен уводили, и все волости вокруг города разоряли.
Князь великий Василий Иванович разослал по всем городам грамоты и гонцов и приказал одним людям идти к нему, а другим - на Берег, к воеводам, а сам князь великий с братьями своими, с князем Юрием и князем Андреем Ивановичем, и с воеводами выступил в пятницу, на Госпожин день, из Москвы против безбожных татар и, придя, остановился в своем селе Коломенском. Воеводы же великого князя с Берега послали за реку за людьми воеводу князя Дмитрия Федоровича Палецкого, а с ним дворян великого князя и детей боярских. И пришел князь Дмитрий Палецкий к Николе Заразскому на Осетр, и получил он известие, что крымские татары от того места верстах в десяти, в селе Беззубове. И тут выступил против них князь Дмитрий и победил их; и многих татар убили, а часть - живыми захватили и к великому князю отослали.
И тогда же, после Госпожина дня, 24 августа, в среду, было на небе знамение на солнце: когда солнце только начало подниматься, в первом часу дня, верх его был как будто немного срезан, и затем стало солнце убывать, от первого часа дня до третьего, и уменьшилось солнце до трети, стало как ладья, и только к пятому часу дня солнце прибыло и стало таким, каким было вначале; на небе же было светло, не было ни облака. Люди, размышляя о виденном, говорили себе, что будет изменение какое-то в государстве. Лето тогда было сухим, и в разных местах курился дым от пожаров.
Тогда же воеводы великого князя с Берега послали за реку князя Ивана Федоровича Телепнева-Овчину, воеводу, а с ним дворян великого князя и детей боярских; князь же Иоанн доехал до передовых разъездов татарских, и одолел их, и уничтожил. Татары же побежали и, увлекая за собой наших людей, столкнули их с многочисленным войском; и тут князя Ивана с нашими людьми разгромили. А татары без промедления прочь пошли из Русской земли, ожидая за собой большой погони. Воеводы же великого князя преследовали их, но не догнали и назад вернулись. Князь же великий всея Руси Василий Иванович поехал к Москве из Коломенского и был в Москве, а братьев своих - князя Юрия и князя Андрея - отпустил в их вотчины, в уделы. А сам князь великий собрался ехать в монастырь живоначальной Троицы и к преподобному чудотворцу Сергию-игумену. Поехал князь великий всея Руси Василий Иванович с великою, княгинею и со своими детьми, с князем Иваном Васильевичем и с князем Юрием Васильевичем, к живоначальной Троице и к преподобному чудотворцу Сергию помолиться в день памяти чудотворца Сергия; и тут князь великий молился, и праздновал память чудотворца, и молебны слушал.
И от Троицы князь великий поехал с великою княгинею и с детьми в свою вотчину, на Волок Ламский, охотиться. Поехал же князь великий к Волоку в свое село Озерецкое и тут начал недомогать. Появилась у него маленькая болячка на левой стороне, на бедре, на сгибе, около нужного места, размером с булавочную головку; корки на ней нет, ни гною в ней нет, а сама багровая. И оттуда приехал князь великий в село Нахабное; из Нахабного же поехал с трудом, страдая от боли, в Покровское-Фуниково, и тут праздновал праздник Покрова святой богородицы, и оттуда поехал в свое село Покровское, находился там два дня, на третий же день с трудом приехал на Волок; это было в воскресенье после Покрова. И в тот же день был пир в честь великого князя у Ивана Юрьевича Шигоны, дворецкого тверского и волоцкого.
Утром же, в понедельник, князь великий с большим трудом дошел до бани, с большим трудом за столом сидел в спальных покоях.
Утром же, во вторник, была погода хорошая для государевой охоты, и послал он за ловчими своими: за Федором Михайловичем, сыном Нагова, да за Борисом Васильевичем, сыном Дятлова, да за Бобрищем-Пушкиным, и хотел охотиться несмотря ни на что. И поехал в село свое Колпь, страдая от боли, его охватившей; по дороге в это село охотились мало. Когда же приехал в Колпь, то, хотя и сидел за столом с трудом, послал за братом своим, за князем Андреем Ивановичем, звать его на охоту к себе; князь же Андрей скоро приехал к нему. Тогда князь великий с большим трудом выехал с князем Андреем Ивановичем на поле, с собаками; и поездили немного, отъехали только две версты от села и вернулись в Колпь. И когда сидел он за столом с братом своим, с князем Андреем Ивановичем, совсем не стало у него сил; и с тех пор стол ему не накрывали, но ел понемногу в постели.
И распорядился великий князь Василий Иванович позвать для лечения болезни своей князя Михаила Львовича Глинского и своих докторов - Николая Люева и Фефила, а для начала велел прикладывать к болячке муку пшеничную с пресным медом и печеный лук, и от этого болячка начала краснеть; он же еще больше начал прикладывать, и появился на болячке как будто небольшой прыщ, и появилось в ней немного гною. Жил князь великий в Колпи две недели.
Захотел князь великий ехать на Волок, но не мог ехать на коне, и понесли его на носилках пешком дети боярские и княжата. И приехал князь великий на Волок.
А из болячки гною мало сочилось, корки на ней не было, рана же была такой, как будто в нее что-то воткнуто: и не увеличивается она и не уменьшается. И велел князь великий прикладывать мазь к болячке, и начал из болячки идти гной, сначала немного, а потом больше: до полутаза и по целому тазу. И был князь великий в скорби и в болезни тяжелой, тогда и в груди у него была сильная тяжесть. Ради облегчения использовали горшки трехдневные и семянники, и от этого опустилась тяжесть вниз, но боль была мучительной. И с этого момента не принимал великий князь пищу, перестал он есть.
Тогда послал он тайно к Москве стряпчего своего Якова Мансурова и дьяка своего введенного Григория Никитина, сына Меньшого Путятина, за духовными грамотами деда своего и отца и запретил говорить об этом в Москве и митрополиту и боярам. Яков же Мансуров и Меньшой Путятин скоро вернулись из Москвы и втайне привезли духовные грамоты деда его и отца его, великого князя Иоанна; скрывал это великий князь от всех людей: и от великой княгини, и от братьев своих, от князя Юрия и от князя Андрея, и от бояр своих, и от князя Михаила Львовича Глинского. Так и до Москвы князь великий доехал, и не знал об этом никто, кроме Шигоны и Меньшого Путятина.
В ночь же с пятницы на Дмитриевскую субботу было знамение: с неба падало множество звезд, как будто из больших туч град или дождь пролился на землю; и видело это небесное знамение множество людей и в Москве, и на Волоке, и по всей Русской земле.И тогда же в субботу, накануне Дмитриева дня, в шестом часу ночи повелел Меньшому Путятину тайно принести духовные грамоты и допустил в думу к себе для совета о духовных грамотах дворецкого своего тверского Ивана Юрьевича Шигону и дьяка своего Меньшого Путятина. И начал думать великий князь, кого допустить в эту думу и кому приказать свой государев приказ. А бояре тогда были с великим князем на Волоке такие: князь Дмитрий Федорович Бельский, князь Иван Васильевич Шуйский, князь Михаил Львович Глинский, и дворецкие его - князь Иван Иванович Кубенский и князь Иван Юрьевич Шигона.
Тогда же пришел к великому князю брат его, князь Юрий Иванович; князь же великий скрывал от него свою болезнь. И недолго побыл у него, и отправил его великий князь в его вотчину, в Дмитров; он не хотел уезжать, но князь великий отправил его. Тогда же, накануне дня памяти чудотворца Варлаама Хутынского, ночью, у великого князя много вышло гною из болячки - больше таза, и стержень вышел из нее - размером больше чем полторы пяди, но вышел стержень еще не весь. Князь великий повеселел, надеясь на облегчение своей болезни, и послал в Москву за гетманом своим Яном. Ян скоро приехал и начал прикладывать к болячке обычную мазь; от Яновой мази опухоль немного уменьшилась.
Потом князь великий послал в Москву за старцем своим, за Мисаилом Сукиным: болезнь его была тяжелой. И послал за боярином своим, за Михаилом Юрьевичем. Старец же его Мисаил и боярин его Михаил Юрьевич быстро к нему приехали. И начал держать совет великий князь с боярами; а тогда у него были бояре: князь Дмитрий Федорович Бельский, князь Иван Васильевич Шуйский, Михаил Юрьевич, князь Михаил Львович Глинский, и дворецкие его: князь Иван Иванович Кубенский, Иван Юрьевич Шигона, и дьяки его: Григорий Меньшой Путятин, Елизар Цыплятев, Афанасий Курицын, Третьяк Раков. И начал думать князь великий, как ему ехать к Москве; и решил князь великий с боярами: ехать ему из Волока в Иосифов монастырь к Пречистой молиться. И тогда поехал князь великий из Волока в Иосифов монастырь к Пречистой молиться, заговенье начал в своем селе, на Буе-городе, и брат его Андрей Иванович был с ним.
Рано утром приехал в Иосифов монастырь к Пречистой молиться, Иосифа-игумена гробу поклониться. И встретили великого князя в воротах монастыря с иконами и кадилами игумен с братией, и со священниками, и со всем клиросом церковным.
Князь же великий из Колпи на Волок, а из Волока в Иосифов монастырь ехал в повозке и совсем не вставал с постели, все время лежал; и поворачивали его с одной стороны на другую, ибо обессилел он от тяжелой болезни, да и ел мало. И когда ехал из Волока в Иосифов монастырь, с ним вместе в повозке ехали князь Дмитрий Иванович Шкурлятев и князь Дмитрий Федорович Палецкий, чтобы переворачивать его во время пути.
Когда же приехал в Иосифов монастырь и встретил его игумен с братьею, тогда великого князя взяли под руки двое - князь Дмитрий Шкурлятев и князь Дмитрий Палецкий, и пошли к храму пречистой Богородицы. И когда в церкви дьякон начал ектенью творить за государя великого князя - не могли от слез говорить; игумен и братия горько плакали и милости просили у господа бога и пречистой его матери; великая же княгиня с детьми тут же стояла, и плакали они горько, моля пречистую богородицу о государевом здоровье; бояре же и все люди плакали и молили бога о государе. Князь же великий вышел из церкви и лег на одр: не мог он сидеть, обессилев от тяжелой болезни. И начали божественную литургию. Князь же великий на одре лежал на паперти церковной.
По окончании божественной литургии отнесли великого князя в келью; игумен уговаривал государя отведать угощения; князь же великий через силу отведал чуть-чуть. Затем князь великий послал брата своего, князя Андрея Ивановича, и своих бояр сесть за трапезу. И ночевал князь великий в Иосифове монастыре. Утром же князь великий поехал в Москву, а брата своего, князя Андрея, отпустил в его удел; и повезли великого князя в повозке; сидели у великого князя князь Дмитрий Шкурлятев и князь Дмитрий Палецкий; остановки же великого князя были частыми.
И начал в пути совещаться с боярами о том, что надо ему въехать в город Москву незаметно, так как было тогда в Москве много иноземцев и послов. И приехал князь великий в свое село Воробьеве на праздник Введения пречистой, и был в Воробьеве два дня, тяжко страдая от болезни и теряя последние силы.Тогда приехал к великому князю в Воробьеве навестить его отец его - Даниил-митрополит, а с ним владыка Вассиан Коломенский и Дософей, владыка Крутицкий, и архимандриты, и бояре великого князя, которые были в Москве: князь Иван Васильевич Шуйский, Михаил Семенович Воронцов, казначей Петр Иванович Головин, и многие другие дети боярские, которые не были с великим князем на Волоке. Все люди плакали и рыдали, видя великого государя, лежащего в немощи. Князь же великий повелел на Москве-реке у Воробьева, напротив Нового монастыря, мост мостить, ибо река тогда еще не крепко стала. И продолбили лед, и вбили столбы, и мост намостили. А городовыми приказчиками тогда были Дмитрий Волынский и Алексей Хозников и другие.
И утром на другой день, в воскресенье, поехал князь великий в славный город Москву. Как въехал он на мост, вновь наведенный (тогда у великого князя в повозке в оглоблях были впряжены четыре коня вороных), и как кони на мост вступили, тогда мост обломился, повозку же великого князя дети боярские удержали, а гужи у коней обрезали. И вернулся оттуда князь великий, досадуя на городовых приказчиков, но опалы на них не положил. Поехал князь великий на паром под Дорогомилово и въехал в славный свой город Москву через Боровицкие ворота, и внесли его в спальные покои. В тот же день приехал к великому князю брат его князь Андрей Иванович. И стал князь великий держать совет с боярами, а бояре у него тогда были: князь Василий Васильевич Шуйский, Михаил Юрьевич, Михаил Семенович Воронцов, казначей Петр Иванович Головин, и дворецкий его тверской Иван Юрьевич Шигона, и дьяк его Меньшой Путятин, и Федор Мишурин. И призвал их к себе великий князь и стал говорить о своем сыне, о князе Иване, и о своем великом княжении, и о своей духовной грамоте, и о том, как управлять царством после него, ибо сын его мал, только трех лет, на четвертый пошло.
И тогда князь великий приказал писать духовную свою грамоту дьяку своему Григорию Никитичу Меньшому Путятину, а в товарищах у него велел быть дьяку своему Федору Мишурину. Тогда же князь великий добавил к себе в думу для совета о духовной грамоте своих бояр - князя Ивана Васильевича Шуйского и князя Михаила Васильевича Тучкова; и князя Михаила Львовича Глинского прибавил, поговоря с боярами, потому что он в родстве с ним через жену свою, великую княгиню Елену. И тогда же вскоре приехал в Москву к великому князю брат его князь Юрий Иванович.
И начал с этими боярами совещаться князь великий и наказы давать: и о сыне своем великом князе Иване, и о великой княгине Елене, и о своем сыне князе Юрии Васильевиче, и о своей духовной грамоте.
И начал совещаться великий князь с отцом своим, митрополитом Даниилом, и с владыкою коломенским Вассианом, и со старцем своим Мисаилом Сукиным, и с отцом своим духовным Алексеем-протопопом о том, чтобы принять ему иноческий сан, ибо давно уже думал он о монашестве. И, когда еще был на Волоке, князь великий приказал старцу своему Мисаилу Сукину и отцу своему духовному Алексею: «Смотрите, старец Мисаил и протопоп Алексей, чтобы не случилось так, что вам меня в мирском платье придется в гроб положить. Даже если бы я был здоров, то и тогда сокровенное мое помышление и желание - постричься в иноки». И на Волоке уже князь великий велел старцу своему Мисаилу приготовить для него платье монашеское. Когда же он ехал к Москве, то по дороге призвал к себе дворецкого своего тверского Ивана Юрьевича Шигону и дьяка своего Меньшого Путятина, и начал им свой завет наказывать - о пострижении его, чтобы не положили его в гроб в мирском платье. И велел князь великий тайно служить в церкви Благовещенья, в приделе Василия Великого, благовещенскому попу Григорию; а на обедне тут были: владыка коломенский Вассиан, и Мисаил Сукин, и протопоп Алексей, и несли к великому князю дары владыка коломенский Вассиан и Мисаил Сукин.
В среду же, перед четвергом, князь великий тайно маслом освящался, и были тут владыка коломенский Вассиан, и Мисаил Сукин, и протопоп Алексей, и благовещенский поп Григорий; и не знал об этом никто.
И накануне воскресенья перед Николиным днем освящался маслом, уже не скрываясь, и велел служить в воскресенье в церкви Рождества святой богородицы отцу своему духовному Алексею-протопопу и благовещенскому попу Григорию; и нес Алексей-протопоп великому князю святые дары, а поп Григорий - дору. Вот как удивительно: до этого времени он не мог сам повернуться с той стороны, на которой лежал, но переворачивали его; а теперь велел, чтобы сказали ему, когда дары понесут, и себе велел принести кресло к постели; и поднялся сам князь великий (слегка поддержал его Михаил Юрьевич), сел в кресло, и принес к нему протопоп Алексей святые дары. Он же встал сам на ноги свои, и принял честные дары с честию, и прослезился; дору же и священного хлеба взял немного, и сладкой воды, и кутьи, и просфиры немного отведал, и лег в постель.
И призвал отца своего Даниила-митрополита, и братьев своих, князя Юрия Ивановича и князя Андрея Ивановича, и бояр своих всех (ведь тогда многие бояре съехались в Москву из своих вотчин, услышав о болезни государя). И стал говорить князь великий Василий Иванович отцу своему Даниилу-митрополиту и братьям своим, князю Юрию и князю Андрею, и всем боярам: «Вверяю сына своего Иоанна богу и пречистой богородице, святым чудотворцам и тебе, отцу моему Даниилу, митрополиту всея Руси; даю ему свое государство, которым благословил меня отец мой, князь всея Руси Иван Васильевич. Вы, мои братья, князь Юрий, князь Андрей, крепко держите свое слово, соблюдать которое вы клятвенно крест целовали, и договоры наши храните; и вы, братья моя, в государственных делах, в военных походах против недругов сына моего и своих держитесь вместе, чтобы была победа православных христиан над басурманами и латинянами. А вы, бояре и боярские дети и княжата, стойте вместе с моим сыном и братьями против недругов и служите сыну моему так преданно, как и мне служили».
Затем отпустил великий князь от себя митрополита и братьев своих, и оставил у себя всех своих бояр: князя Дмитрия Федоровича Бельского с братьями, и Шуйских князей. Горбатых и Поплевиных, и князя Михаила Львовича Глинского, и стал говорить им: «Знаете вы и сами, что от великого князя Владимира Киевского происходит наше государство Владимирское, Новгородское и Московское. Мы вам государи прирожденные, а вы наши извечные бояре. И вы, братья, стойте на том крепко, чтобы мой сын стал государем в своем государстве, и чтобы торжествовала в Русской земле правда. Да вверяю вам своих родственников - князя Дмитрия Федоровича Бельского с братьями и князя Михаила Львовича Глинского (ведь князь Михаил по жене моей мне родственник), чтобы были вы все вместе, все дела делали бы заодно. А вы, мои родственники, князь Дмитрий с братьями, в военных походах и в государственных делах стояли бы заодно и сыну моему преданно бы служили. А ты, князь Михаил Глинский, за моего сына князя Ивана, и за мою великую княгиню Елену, и за моего сына князя Юрия кровь свою пролил бы и тело бы свое на раздробление дал».
Князь великий очень страдал от болезни и так изнемог, что и боль чувствовать перестал; рана его не увеличивалась, но только запах от нее шел тяжелый, сочилась из нее липкая жидкость, как из мертвого.
И призвал он тогда князя Михаила Глинского и Михаила Юрьевича, и докторов своих Николая Люева и Фефила, чтобы начали прикладывать к болячке мазь или чтобы пустили лекарство в рану, чтобы запаха от нее не было. И стал советовать ему боярин его Михаил Юрьевич, утешая государя: «Государь князь великий! Хорошо бы настой приготовить и в рану пускать и рану промывать, а то, государь, тяжело тебя видеть таким измученным; хорошо бы, государь, попускать так день или два, чтобы было, государь, хоть небольшое облегчение твоей болезни; надо бы настой пустить». Князь же великий призвал Николая и стал ему говорить: «Брат Николай! Ты пришел из своей земли служить мне и видел мое великое тебе пожалованье. Можешь ли ты облегчить болезнь мою?» И ответил Николай: «Государь князь великий! Я, государь, был в своей земле, слышал про твое, великого государя, пожалованье и ласку, и я, государь, оставил отца и мать и землю свою, и приехал к тебе, государю, служить, и видел, государь, твое государево великое пожалованье мне, и хлеб, и соль. Но разве можно мне мертвого сделать живым? Ведь я не бог!» Князь великий повернулся и сказал детям боярским и своим слугам: «Братия, Николай уже понял, что я не ваш». Слуги и дети боярские заплакали горько, при нем - сдерживаясь, так как оберегали его, а выйдя вон, горько плакали и рыдали и сами были как мертвые, видя государя при смерти.
И вечером накануне воскресенья, после того как причастился он святых тайн и успокоился немного, начал великий князь молиться, а сам был как будто в забытьи: «Аллилуйя, аллилуйя, слава тебе, боже!» А потом - очнувшись - начал говорить: «Как господу угодно, так и совершается; да будет имя господне благословенно отныне и до скончания века!».
И приказал князь великий в ночь со вторника на среду перед Николиным днем, 3 декабря, отцу своему духовному Алексею-протопопу держать наготове святые дары в церкви Благовещенья. И тогда же пришел игумен троицкий Иоасаф, и сказал ему князь великий: «Помолись, отче, об устройстве государственных дел, и о сыне моем Иване, и о моих грехах; дал мне бог и великий чудотворец Сергий - вашими молитвами и просьбами - сына Ивана, и я крестил его в монастыре у чудотворца, и вручил его чудотворцу, и на раку чудотворца положил его, и вам, отче, своего сына на руки дал, и вы молите бога и пречистую его мать и великих чудотворцев об Иване-сыне и о моей жене-горюше. Да чтобы ты, игумен, прочь не вздумал уехать и из города вон не выезжал!».
В среду пришел к нему отец его духовный Алексей-протопоп и принес к нему святые дары. Князь великий не мог с постели подняться, но за плечи приподняли его, и причастился он святых тайн; и после причастия немного взвару выпил. Призвал к себе бояр своих - князя Василья и князя Ивана Васильевича Шуйских, Михаила Воронцова, Михаила Тучкова, князя Михаила Глинского, Шигону, Петра Головина, дьяков своих - Меньшого Путятина, Федора Мишурина,- и были у него тогда бояре с третьего часа до седьмого. И дал им наказ о своем сыне, великом князе Иване Васильевиче, и об устроении дел государственных, о том, как править после его царствования. И ушли от него бояре, а у него остались Михаил Юрьев, князь Михаил Глинский и Шигона и были у него до самой ночи. И дал им наказ о своей великой княгине Елене, как ей без него жить и как боярам к ней ходить, и обо всем им наказал, как без него царству быть.
И затем пришли к нему братья его, князь Юрий и князь Андрей, и начали его уговаривать, чтобы хоть немного поел; князь же великий одной миндальной каши отведал чуть-чуть, только к устам поднес; и ушли от него братья. И велел он вернуть к себе брата своего князя Андрея. А тогда были у него Михаил Юрьев, князь Михаил Глинский, Шигона, и начал им говорить князь великий: «Вижу сам, что смерть моя приближается, хочу послать за сыном своим Иваном: хочу благословить его крестом Петра-чудотворца; и хочу послать за женой своей великой княгиней Еленой: хочу проститься с нею». И вновь заговорил об этом великий князь: «Не хочу посылать за сыном своим, великим князем Иваном: мал мой сын, а я лежу в великой немощи, как бы не напугался сын мой, увидев меня». Князь Андрей и бояре начали говорить великому князю, уговаривать его: «Государь князь великий, пошли за сыном своим, князем Иваном, благослови его. И пошли, государь, за великой княгиней».
Тогда князь великий послал за великой княгиней брата своего князя Андрея и князя Михаила Глинского, а сына своего князя Ивана велел принести до прихода великой княгини, опасаясь ее плача; а сам на груди держал крест Петра-чудотворца. Тогда были у него Михаил Юрьев и Шигона, и стряпчие его были в то время: Иван Иванович Челядин и шурин его князь Юрий Глинский. И принесли к великому князю сына его, князя Ивана, принес на руках шурин его князь Иван Глинский, а за ним пришла и няня его Аграфена, жена Василия Андреевича. Князь же великий снял с себя крест Петра-чудотворца, и приложил крест к сыну своему, и благословил его крестом, и сказал ему: «Пусть будет на тебе милость божия и пречистой богородицы и благословение Петра-чудотворца, которым он благословил прародителя нашего, великого князя Ивана Даниловича, и доныне пребывает благословение это, и пусть будет благословение Петра-чудотворца на тебе, на твоих детях и на внучатах, из рода в род, и пусть будет на тебе мое, грешного, благословение, и на твоих детях, и внучатах, из рода в род». И приказал затем князь великий Аграфене: «Чтобы ты, Аграфена, от сына моего Ивана ни на пядь не отходила!» И отпустил сына своего, великого князя Ивана.
Затем пришла к нему великая княгиня Елена, едва удерживали ее брат его князь Андрей Иванович, а с другой стороны - боярыня Елена, жена Ивана Андреевича Челядина. Великая княгиня билась и горько плакала, а слезы так и текли из ее глаз непрестанно, как из многоводного источника. Много тогда было слез, все люди плакали и рыдали. Князь же великий утешал ее, говоря ей: «Жена, перестань, не плачь! Мне легче стало, не болит у меня ничего, благодарю бога», ведь князь великий уже не чувствовал себя. И на короткое время успокоил ее князь великий, и перестала плакать великая княгиня. И стала говорить великая княгиня: «Государь князь великий! На кого ты меня оставляешь и кому, государь, детей поручаешь?» Князь же великий - отвечая - сказал: «Я благословил сына своего Ивана государством - великим княжением, и тебе написал в своей духовной грамоте так, как писалось в прежних духовных грамотах отцов наших и прародителей, по обычаю, как и прежним великим княгиням». И стала великая княгиня бить челом о сыне - о князе Юрии, чтобы его великий князь благословил. И послал великий князь за сыном - князем Юрием, и принесли князя Юрия, еще ведь мал был князь Юрий, был ему один год. И благословил его князь великий, и дал ему крест паисиевский, и приказал боярину своему Михаилу Юрьевичу передать тот крест сыну после смерти своей, а о наследстве ему также сказал: «Завещал ему в духовной грамоте, написал по обычаю». Великая княгиня не хотела уходить от него, но князь великий отослал ее; и простился с ней князь великий, и поцеловал ее в последний раз. Жалостно это было видеть, слез и рыдания много было тогда.
И затем князь великий послал за владыкой Вассианом и за старцем Мисалом Сукиным, и велел ему принести платье монашеское, и спросил про игумена кирилловского, ибо прежде еще думал он постричься в иноки у Пречистой в Кириллове монастыре. И сказали ему, что кирилловского игумена нет в Москве. И тогда послал он за игуменом троицким Иоасафом; Мисаил же пришел к нему и принес черное платье.
Пришел к нему и Даниил-митрополит, и брат его князь Юрий, и князь Андрей, и бояре все, и дети боярские. И начали ему говорить митрополит и владыка Вассиан, чтобы князь великий послал за большим чудотворным образом пречистой Богородицы Владимирской, написанным евангелистом Лукой, и за образом Николы, чудотворца Гостунского. Князь великий послал за образом Пречистой и за образом Николы, и принесли быстро иконы Пречистой и Николы-чудотворца. И призвал к себе своего тверского дворецкого Ивана Юрьевича Шигону, и послал его к отцу своему духовному Алексею-протопопу, и велел ему принести запасные дары из церкви, и велел его спросить, доводилось ли ему присутствовать при том, как душа разлучается с телом. Протопоп ответил, что редко доводилось. И велел войти ему в комнату и святые дары принести, и велел ему встать около себя, и велел стряпчему своему Федору Кучецкому стать рядом с протопопом, ибо он, Федец, присутствовал при преставлении отца его, великого князя Ивана. И затем велел Дьяку своему крестовому Данилке петь канон великомученице Екатерине и канон на исход души, и велел отходную себе читать. А когда начал дьяк петь канон, великий князь забылся немного, а затем очнулся от сна и стал говорить, в то время как дьяк начал канон петь, как будто видение увидел: «Государыня великая Екатерина! Пора царствовать!» И проснулся, как ото сна, и, приняв икону великомученицы, с любовью приложился к ней, и коснулся иконы правой рукой, так как в то время рука его болела. Затем принесли к нему мощи великомученицы Екатерины, и приложился он к мощам, и коснулся их своею правою рукою, и лежал на одре своем; и призвал к себе боярина своего Михаила Семеновича Воронцова, и поцеловался с ним, и простил его.
И после этого долго лежал. И подошел к нему отец его духовный Алексей-протопоп, хотел дать ему уже святые дары, он же остановил его и сказал: «Ты сам видишь, что хотя я лежу в немощи, но я еще в полном разуме. Когда станет душа с телом разлучаться, тогда мне и давай дары. Следи же за мной внимательно и стереги меня».
И, немного подождав, подозвал к себе брата своего князя Юрия Ивановича и сказал ему: «Помнишь ли, брат, как отца нашего, великого князя Ивана, не стало на другой день после Дмитриева дня, в понедельник? А немощь его томила и день и ночь. Вот, брат, и мой смертный час близок, конец приближается».
И, немного подождав, позвал отца своего Даниила-митрополита, и владыку коломенского Вассиана, и братьев своих, и бояр всех и сказал митрополиту: «Видите сами, что силы уже оставляют меня и кончина моя близка; а давно было у меня желание постричься в иноки. Постригите меня!» Тогда отец его Даниил-митрополит и боярин его Михаил Юрьевич одобрили его желание, сказав, что хорошего он хочет. Но стали возражать ему брат его князь Андрей Иванович, и Михаил Семенович Воронцов, и Шигона, и говорили они: «Князь великий Владимир Киевский умер, не будучи иноком, а разве он не сподобился праведного покоя? И другие великие князья не иноками преставились, а разве они не с праведными обрели покой?» И был между ними спор большой.
Князь же великий позвал к себе отца своего Даниила-митрополита и сказал ему: «Я открыл тебе, отче, сокровенное свое желание: хочу чернецом стать; зачем мне так - напрасно - лежать? Благослови меня облечься в монашеский сан, постриги меня!» И, немного подождав, сказал ему: «Неужели мне так, государь митрополит, лежать?» И стал креститься и говорить: «Аллилуйя, аллилуйя, слава тебе, боже!» И стал молиться, выбирая слова из икосов, а некоторые молитвы тихо - про себя - говорил. И, крестясь, сказал: «Радуйся, утроба божественного воплощения!» И потом стал говорить: «Хвалим тебя, преподобный отец Сергий, и чтим святую память твою, наставник инокам и собеседник ангелам!».
И потом - конец его приближался - перестал он языком владеть, но пострижения просил и, простыню захватывая, целовал ее. А затем рука его правая перестала подыматься, и подносил ее боярин его Михаил Юрьевич; он же непрестанно осенял лицо крестным знамением и смотрел вверх, направо, на образ пречистой Богородицы, который перед ним стоял.Тогда Даниил-митрополит послал за старцем Мисаилом, велел принести платье монашеское в комнату, а патрахиль и все необходимое для пострижения у митрополита было с собой; отречение же князь великий еще тогда исповедал митрополиту, когда святые дары принимал, в воскресенье перед Николиным днем; и приказал он митрополиту тогда: «Если не дадут тебе меня постричь, то хотя бы мертвого меня одень в платье монашеское, ведь это издавна было моим желанием».
И пришел старец Мисаил с платьем, а князь великий был уже при смерти. Митрополит взял патрахиль и подал - через постель великого князя - игумену троицкому Иоасафу. Князь же Андрей Иванович и боярин Михаил Семенович Воронцов не хотели дать постричь великого князя. И сказал Даниил-митрополит князю Андрею: «Я тебя не благословлю ни в этой жизни, ни в будущей, но князя великого тебе у меня не отнять: серебряный сосуд хорош, а позолоченный - и того лучше!».
Князь великий отходил, и спешили постричь его: Даниил-митрополит положил на троицкого игумена патрахиль, а сам постриг великого князя и возложил на него переманатку и ряску, а манатии не было: ее, в спешке неся, выронили. И снял с себя троицкий келарь Серапион Курцов манатию, и положили ее на великого князя, а также и схиму ангельского чина, и Евангелие на грудь возложили. И стоял около него Шигона. И как только положили Евангелие на грудь, увидел Шигона, что дух его отошел, как слабый дымок. Все люди тогда плакали и рыдали, горько плакали бояре и простые люди, еще больше - вся земля.
И просветлело лицо великого князя и как будто озарилось светом, и стал он белым как снег. После преставления его и от раны запаха не стало и наполнилась горница благоухания.
Преставился князь великий Василий Иванович всея Руси, нареченный в монашестве Варлаамом, в год 7042 (1533), месяца декабря в третий день, со среды на четверг, в двенадцать часов ночи, накануне Варвариного дня. И в эту же ночь одели на него всю чернеческую одежду; Даниил-митрополит сам взял вату и, немного смочив ее, обмыл его до пояса. Все люди тогда плакали и рыдали неутешно. Даниил-митрополит и бояре унимали людей от плача, но в этом крике не слышно было, что друг другу говорили. Еще тогда великая княгиня не знала о преставлении великого князя, и бояре унимали людей от плача, чтобы не было слышно ни у великой княгини, ни в других покоях.
Тогда же Даниил-митрополит взял в переднюю горницу братьев великого князя Юрия и князя Андрея Ивановичей и привел их к крестному целованию в том, чтобы им служить великому князю всея Руси Ивану Васильевичу и его матери великой княгине Елене, и жить им в своих уделах, и держать клятву честно, выполняя то, в чем целовали крест великому князю всея Руси Василию Ивановичу и в чем договоры были у них с великим князем Василием; а государства, находящегося под властью великого князя, им не добиваться и людей от великого князя им к себе не отзывать, а против недругов великого князя и своих, против латинства и басурманства, стоять им, как обещали, сообща, всем вместе.
И бояр, и детей боярских, и княжат в том же привел он к крестному целованию, чтобы хотели они добра великому князю всея Руси Ивану Васильевичу и его матери, великой княгине Елене, и чтобы всей Русской земле хотели они добра честно, и против недругов великого князя и всей земли, против басурманства и против латинства, стояли все вместе, заодин, и другого государя себе - кроме великого князя - не искали. После этого Даниил-митрополит с братьями великого князя и с боярами пошел к великой княгине утешать ее. Великая же княгиня, увидев митрополита и бояр, идущих к ней, упала, как мертвая, и лежала так часа два, и едва пришла в себя. Утешал же ее митрополит, и братья великого князя, и бояре, и ушли все от великой княгини.
А около великого князя остался игумен троицкий Иоасаф и старец великого князя Мисаил Сукин; и начали они великого князя обряжать, и бороду ему расчесывать, как это подобает согласно монашескому чину, и положили его на черную тафтяную постель, и принесли для него одр из Михайловского Чудова монастыря, и положили тело его на погребальном одре.
И когда преставился великий князь, его начали обряжать старцы иосифовские, а слуг великого князя отослали. Затем начали у его тела дьяки его крестовые с протопопом петь заутреню, и часы, и каноны, и погребальный канон, и все спели так, как это было и при живом. И тогда пошло прощаться с ним много народа - и боярские дети, и княжата, и купцы, и слуги, ведающие погребением, и все те люди, которые не были еще у него; все люди сильно плакали и рыдали. Утром же в четверг, в первом часу дня, Даниил-митрополит велел звонить в большой колокол. Боярин великого князя Михаил Юрьевич, посоветовавшись с митрополитом, и с братьями великого князя, и с боярами, велел в Архангельском соборе могилу выкопать возле могилы отца его, великого князя Ивана Васильевича, около дверей Симеона Летопроводца. И, поговоря с митрополитом, Михаил Юрьевич лослал за постельничим Русином Ивановым, сыном Семеновым, и, когда сняли мерку с великого князя, приказал ему гроб привезти каменный.
Тогда же пришел Даниил-митрополит, и с ним были владыка Вассиан Коломенский и Дософей Крутицкий, а другие владыки были еще в своих епархиях, ибо не успели приехать; архимандриты же тогда были: чудовский - Иона, симоновский - Филофей, андроновский - Зосима, игумен троицкий, игумен иосифовский, игумены московские все, протопопы московские и все священники. Тогда же пришли братья великого князя, князь Юрий и князь Андрей Ивановичи, и бояре все, и весь народ, плача и рыдая горько, и велели тогда дьякам его любимым, певчим большой станицы, стать в дверях комнаты, и начали они петь «Святый боже», большую молитву.
Потом взяли тело великого князя - инока Варлаама, старцы троицкие и иосифовские, и понесли его, держа на головах, и вынесли его в переднюю горницу. И люди, которые его еще не видели, сильно плакали и рыдали. И понесли его на крыльцо, и шли за ним со свечами и с кадилами, и пели «Святый боже». И когда вынесли его на площадь, как будто земля застонала: от слез и рыданий народа не было слышно звону колокольной. Великую же княгиню Елену несли из ее покоев на лестницу - в санях, на себе - дети боярские, а с нею шли бояре: князь Василий Васильевич Шуйский, Михаил Семенович Воронцов, князь Михаил Львович Глинский, князь Иван Федорович Овчина; боярыни же тогда были с великою княгинею: жена князя Федора Мстиславского княгиня Анастасия, племянница великого князя, жена князя Ивана Даниловича Пенкова княгиня Марья, боярыня Алена, жена Ивана Андреевича Челядина, жена Василия Андреевича Аграфена, жена Михаила Юрьевича Феодосия, жена Василия Ивановича Аграфена, жена князя Василия Львовича Глинского княгиня Анна.
