Дмитрий Белюкин. Смерть Пушкина

Пушкин смертельно ранен Дантесом. 29 января (10 февраля) поэт скончался. Похоронен в Святогорском монастыре.

28 февраля 1837 года Наталия Николаевна Пушкина неожиданно приобрела европейскую известность. В этот день парижская газета «Журналь де Деба» опубликовала сенсационное сообщение из Петербурга:

Знаменитый русский поэт Пушкин убит на дуэли своим свояком, французским офицером Дантесом. «Дуэль состоялась на пистолетах. Господин Пушкин, смертельно раненный в грудь, тем не менее прожил еще два дня. Его противник также был тяжело ранен:»

В этот же день то же сообщение опубликовал «Курьер Франсе». 1 марта сообщение было перепечатано в «Газет де Франс» и «Курьер де Театр». В то время парижский «Журнал де Деба» играл на европейском континенте ту же роль, что сегодня играет «Нью-Йорк Таймс» во всем мире.

5 марта немецкая «Альгемайне Цайтунг» сообщила своим читателям о дуэли, после которой Пушкин «прожил еще два дня с пулею в груди» и петербургская скандальная хроника начала свое шествие по европейским газетам. Прессу прежде всего занимали сенсационная обстановка гибели русского поэта, сама дуэль и поводы, приведшие к ней.

Однако подлинная сенсация дотошным парижским журналистам осталась неведома. Не знали о ней и мы почти 160 лет.

В среду 27 января 1837 года около шести часов вечера Наталья Николаевна Пушкина вышла из своей комнаты в переднюю и тут ей стало дурно: камердинер, взяв в охапку, нес ее мужа, истекающего кровью. Карл Данзас, которого она давно знала как лицейского приятеля Пушкина, объяснил ей, насколько мог спокойнее, что ее муж только что дрался на дуэли с Дантесом. Пушкин, хотя и ранен, но очень легко. Секундант поэта сказал неправду: рана была смертельной. В 2 часа 45 минут пополудни 29 января Пушкина не стало.

Как умершего насильственной смертью Пушкина вскрыли. Был ли составлен официальный акт вскрытия, осталось неизвестным.

До нас дошла лишь записка врача Владимира Даля «Вскрытие тела А. С. Пушкина». Она гласит:

«По вскрытии брюшной полости все кишки оказались сильно воспаленными; в одном только месте, величиною с грош, тонкие кишки были поражены гангреной. В этой точке, по всей вероятности, кишки были ушиблены пулей.

В брюшной полости нашлось не менее фунта запекшейся крови, вероятно, из перебитой бедренной вены. По окружности большого таза, с правой стороны, найдено было множество небольших осколков кости, и наконец, и нижняя часть крестцовой кости была раздроблена.

По направлению пули, надобно заключить, что убитый стоял боком, в пол оборота и направление выстрела было несколько сверху вниз. Пуля пробила общие покровы живота в двух дюймах от верхней передней оконечности чресельной или подвздошной кости (ossis iliaci dextri) правой стороны, потом шла, скользя по окружности большого таза, сверху вниз, и, встретив сопротивление в крестцовой кости, раздробила ее и засела где-нибудь поблизости.

Время и обстоятельства не позволяли продолжать подробнейших розысканий.

Относительно причины смерти — надобно заметить, что здесь воспаление кишок не достигло еще высшей степени: не было ни сывороточных или конечных излияний, ни прирощений, а и того менее общей гангрены. Вероятно, кроме воспаления кишок, существовало и воспалительное поражение больших вен, начиная от перебитой бедренной; а наконец, и сильное поражение оконечностей становой жилы (caudae equinae) при раздроблении крестцовой кости».

29 января командующий отдельным гвардейским корпусом генерал-адъютант К. И. Бистром приказал судить Дантеса военным судом. О своем распоряжение Бистром в тот же день рапортовал Николаю I. Военный министр А. И. Чернышев доложил рапорт командующего царю. Впрочем, о дуэли царь уже знал вечером 27 января.

Императрица записала в это день в дневнике: «Н. сказал о дуэли между Пушкиным и Дантесом, бросило в дрожь.»

Но официальное известие о происшедшем Николай получил только 29 января от Военного Министра. Царь в тот же день распорядился передать военному суду не только Дантеса, но и Пушкина, а также всех лиц, причастных к дуэли, исключая иностранных подданных, о причастности которых к поединку должна была быть составлена особая записка. Но Пушкин умер, секундант же Дантеса Оливье д Аршиак, атташе французского посольства за два дня до начала работы комиссии военного суда 2 февраля поспешил отбыть в Париж. Поэтому перед судом предстали только Дантес и Данзас.

Характерно, что в подлинном военном-судном деле о дуэли Пушкина с Дантесом-Геккерном нет никаких медицинских документов о характере ранения Пушкина и причинах его смерти.

В первых же страницах дела, где приведены мнения гвардейского генералитета, речь идет о ранении Пушкина в грудь. Как мы сейчас увидим, знаменитые лермонтовские строки «с свинцом в груди», не были простой поэтической метафорой, а отражали ходившие в обществе слухи о подробностях смертельного поединка на Черной речке.

Недаром Тютчев вопрошал «Из чьей руки свинец смертельный поэту сердце растерзал?»

В то же время в ряде документов дела речь идет о ранении в бок. Очевидно, члены военного суда при Конном полку имели смутное представление о том, куда именно был ранен убитый, и это заблуждение судей едва ли можно объяснить их неведением или просто обыкновенным равнодушием к загубленной жизни гения.

Неосведомленность суда была следствием того, что секунданты намеренно затемняли вопрос о характере ранения поэта и совершенно сознательно стремились создать неверное представление, куда целились противники.

Происхождение этих противоречивых сведений таково. В рапорте Бистрома царю о предании Дантеса суду, о ранении Пушкина не упоминается вовсе, говорится лишь о том, что во время дуэли Дантес был ранен. Заседаниям комиссии военного суда предшествовало предварительное дознание. Его производил полковник Галахов. Со слов Дантеса он записал, что тот действительно дрался с Пушкиным на пистолетах, «ранил его в правый бок и сам был ранен в правую руку». Данзас же только подтвердил Галахову факт дуэли, о характере же полученных противниками ранений секундант Пушкина распространяться не стал.

Как допрашивали Дантеса

6 февраля на первом допросе комиссии Дантесу был задан вопрос, где и когда происходила дуэль и не может ли он в подтверждении своих слов сослаться на свидетелей или на какие-либо документы, разъясняющие дело. Дантес, показания которого в ходе всего дела были тенденциозными, неискренними и откровенно лживыми, но в то же время очень скупыми, взвешенными и осторожными, ссылался лишь на те документы, что обеляли его. Относительно дуэли заявил, что «реляцию» о поединке его секундант д Аршиак перед своим отъездом из Петербурга вручил камергеру князю П. А. Вяземскому.

Любопытный поворот

Примечательно, Дантес, не желавший вмешивать в процесс никого из посторонних и даже предлагавший Данзасу скрыть его участие в дуэли, от чего друг Пушкина с гордостью отказался, выдвинул на авансцену третье лицо, в поединке не участвовшее, и для чего? Для того, чтобы сообщить суду о подробностях дуэли, то есть передать то, о чем должен был рассказать сам Дантес как непосредственный участник.

Более того, «реляция» — это по сути дела первый документ о дуэли, которым располагала комиссия, военный суд, и была создана, надо думать, специально на этот случай, для комиссии. Оглашение этого документа Дантес считал настолько выгодным для себя, что поспешил сослаться на него и «вмешать» в дело третье лицо — Петра Вяземского. Дантес хорошо знал, что со стороны Вяземского никаких неприятных для него разоблачений не последует. И конечно же не ошибся.

8 февраля Вяземский был призван в комиссию. Ему предложили целый комплекс вопросов, касающихся дуэли и просили дать объяснения сколь возможно подробнее, представить документы, относящиеся к делу, если такие имеются у него. Однако Вяземский не только не представил никаких документов (хотя ими в тот момент располагал, что выяснилось впоследствии в ходе расследования), но от всех вопросов отговорился полным незнанием.

Создается впечатление, что главная цель Вяземского состояла в оглашении «реляции», которая, видимо, именно для этой цели и была создана. На вопрос о происхождении «реляции», князь ответил, что никакой «реляции», то есть официального документа у него нет, но он располагает письмом д Аршиака с описанием поединка.

Показания Вяземского

«Не знав предварительно ничего о дуэли, — показал Вяземский, — про которую в первый раз услышал я вместе с известием, что Пушкин смертельно ранен, я при первой встрече моей с д Аршиаком просил его рассказать о том, что было.» Нетрудно в этих «чистосердечных» показаниях Вяземского увидеть стремление князя «обосновать» как бы случайное, бытовое происхождение частного письма.

На самом деле подробные сведения о поединке Вяземский получил, конечно же, не от д Аршиака, а от Данзаса вечером 27 января на Мойке, в квартире поэта, где князь встретил секунданта поэта, не покидавшего дом умирающего. «На сие г. д Аршиак вызвался изложить в письме все случившееся, прося меня при этом, — продолжил Вяземский, — показать письмо г. Данзасу для взаимной проверки и засвидетельствования подробностей дуэли».

Однако письмо д Аршиака Вяземский получил уже после отъезда французского атташе за границу, поэтому князь не мог, по его словам, прочитать его вместе с обоими свидетелями, чтобы получить в его глазах ту достоверность, которую он желал иметь. Вследствии этого Вяземский отдал письмо д Аршиака Данзасу, и тот возвратил князю этот документ вместе с письмом от себя.

Так Вяземский объяснил как бы случайное создание письменной версии дуэли, версии, достоверность которой почти официально была засвидетельствована обоими секундантами в специально подготовленных на этот случай документами. Эти-то документы и были предъявлены следствию Вяземским, как бы совершенно посторонним, а значит вроде бы абсолютно объективным лицом.

(Немаловажно отметить, что в последующие дни Вяземский создаст и письменную версию не только самого поединка, но всей дуэльной истории, подберет документы, ее как будто подтверждающие, версию, увы, весьма далекую от того, что имело место в обыденной действительности).

10 февраля «реляция» д Аршиака-Данзаса была предъявлена Дантесу и тот еще раз подтвердил,что в ней произошедшее описано «по всей справедливости».

Читая письма д Аршиака нетрудно заметить, что в этом описании ни слова не говорится о том, куда был ранен Пушкин. Более того, в письме Данзаса чувствуется намерение писавшего не только затемнить этот предмет и создать у читателя (что, как увидим ниже, и удалось) неверное представление.

«Князь! Вы желали знать подробности грустного происшествия, которого г. Данзас и я были свидетелями. Я сообщаю их вам, и прошу вас передать это письмо г. Данзасу для его прочтения и удостоверения подписью», — писал д Аршиак Вяземскому 1 февраля.

Как проходила дуэль

Было половина пятого, когда мы прибыли на назначенное место. Сильный ветер, дувший в это время, заставил нас искать убежища в небольшой еловой роще. Так как глубокий снег мог мешать противникам, то надобно было очистить место на двадцать шагов расстояния, по обоим концам которого они были поставлены.

Барьер означили двумя шинелями; каждый из противников взял по пистолету. Полковник Данзас подал сигнал, поднял шляпу. Пушкин в ту же минуту был уже у барьера; барон Геккерн сделал к нему четыре из пяти шагов.

Оба противника начали целить; спустя несколько секунд раздался выстрел. Пушкин был ранен. Сказав об этом, он упал на шинель, означавшую барьер, лицом к земле и остался недвижим. Секунданты подошли; он приподнялся и, сидя, сказал: «Постойте!» Пистолет, который он держал в руке, был весь в снегу; он спросил другой.

Я хотел воспротивиться тому, но барон Георг Геккерн (Дантес) остановил меня знаком. Пушкин, опираясь левой рукой на землю, начал целить; рука его не дрожала. Раздался выстрел. Барон Геккерн, стоявший неподвижно после выстрела, упал, в свою очередь раненный.

Рана Пушкина была слишком опасна для продолжения дела и оно кончилось.

Сделав выстрел, он упал и два раза терял сознание; после нескольких минут забытья, он наконец пришел в себя и уже более не лишался чувств. Положенный в тряские сани, он на расстоянии полу-версты самой скверной дороги, сильно страдал, но не жаловался.

Барон Геккерн (Дантес), поддерживаемый мною, дошел до своих саней, где дожидался, пока не тронулись сани его противника, и я мог сопутствовать ему до Петербурга. В продолжении всего дела обе стороны были спокойны — исполнены достоинства.

Примите, князь, уверение в моем высоком уважении.»

Что касается Данзаса, то, по сути дела подтвердил, изложенное д Аршиаком, отметив лишь некоторые незначительные неверности в его рассказе. Так в частности Данзас несколько удлинил фразу раненного Пушкина: «Постойте! Я чувствую в себе еще столько силы, чтобы выстрелить».

Данзас отметил, что не мог оспаривать обмен пистолета и не делал этого в действительности. Что же касается ранения Дантеса, то Данзас пояснил: «Противники шли друг на друга грудью. Когда Пушкин упал, тогда Геккерн (Дантес) сдела движение, чтобы подойти к нему; после же слов Пушкина, что он хотел стрелять, он возвратился на свое место, стал боком и прикрыл грудь свою правой рукою. По всем другим обстоятельствам я свидетельствую справедливость показаний г. д Аршиака.»

…Еще немного рассуждений

Примечательна фраза Данзаса: «Противники шли друг на друга грудью». Именно она создавала ложное впечатление у читателя «реляции», что выстреливший первым Дантес ранил Пушкина в грудь. Вместе с тем получалось, что и раненый Пушкин стрелял противнику в грудь, ибо Данзас написал: Дантес, «стал боком и прикрыл грудь свою правою рукою». Поскольку же Дантес оказался ранен в руку, то стало быть, Пушкин и метил в грудь противника. Однако, как мы увидим ниже, это совсем не так.

Характерно, что когда материалы дела были представлены гвардейскому начальству и генералы подали свои мнения, то командующий гвардейской кирасирской дивизии генерал-адъютант Апраксин именно так и понял ситуацию: «камер-юнкер Пушкин получил смертельную рану в грудь, от которой он умер, Геккерн же слабо ранен в руку.» Точно так же дело представлялось и командиру гвардейского кавалерийского корпуса генерал-лейтенанту Кнорингу.

На основе собранных материалов была подготовлена выписка из дела. В ней дуэль была описана на основе «реляции» д Аршиака и Данзаса, а следовательно без указания раны Пушкина. Та же картина была представлена и в сентенции суда. 11 марта Бистром представил все материалы дела в Аудиторский департамент Военного министерства. Передавая дело, Бистром отметил, что при ревизии его в штабе отдельного гвардейского корпуса был замечен целый ряд «упущений».

Целый ряд упущений

В частности, Бистром указал на то, что «не взято надлежащего засвидетельствования о причине смерти: Пушкина.» Указание Бистрома особенно интересно, если принять во внимание, что из всех генералов он подал самое резкое мнение, осуждающее Дантеса.

Бистром находил виновным Геккерна в том, что он вызвал Пушкина на дуэль, нанес ему смертельную рану, а прежде раздражал щекотливость Пушкина как мужа, присылая его жене театральные билеты и книги вместе с записочками сомнительного содержания. Генерал справедливо полагал, что в отношении Дантеса нет никаких «заслуживающих снисхождения обстоятельств».

Поскольку дуэли были строго запрещены, «оскорбительные выражения, помещенные в письме Пушкина к приемному отцу Дантеса, не давали права поручику на «противозаконное самоуправие».

дерзость пушкинского письма, спровоцировавшего дуэльБистром особо подчеркивал, что в распоряжении суда, не было показаний самого Пушкина, чрезвычайная же дерзость пушкинского письма, спровоцировавшего дуэль, «не могла быть написана без чрезвычайной причины», которая очень слабо объясняется признанием самого Дантеса в том, что он писал жене убитого щекотливые письма.

Немаловажно отметить, что Бистром каким-то образом был связан с родом Гончаровых. Во всяком случае, когда уже после смерти Пушкина, в феврале 1837 года Дантес потребовал, чтобы братья его жены Екатерины Гончаровой юридически оформили причитающуюся часть родового наследства, то был составлен соответствующий документ и на нем в качестве свидетеля со стороны Гончаровых подписался К. И. Бистром. Видимо, командующий отдельным гвардейским корпусом лучше других членов суда и генералов, рассматривавших это дело, мог быть осведомлен об обстоятельствах дуэли Пушкина и Дантеса.

Мнение Бистрома приняли во внимание в Генерал-Аудиториате. Потому в своем определении, представленном военному министру А. И. Чернышеву 17 марта члены этого органа внесли определенные поправки в описание поединка. В аудиторском определении говорилось, что «первый выстрелил Геккерн и ранил Пушкина в правый бок». «Пушкин ранил Геккерна в руку». Как видим, здесь воскресла формула, взятая из предварительного дознания полковника Галахова. Именно в таком виде она фигурировала в докладе военного министра Николаю I.

Между тем, еще 28 января, когда Пушкин был еще жив, старший врач полиции П. Н. Юденич, доносивший о происшествиях в столице в Медицинский департамент Министерства Внутренних дел, писал, что Пушкин «ранен пулею в нижнюю часть брюха», «Дантес — в правую руку навылет и получил контузию в брюхо».

В 1856 году из Сибири возвращался после амнистии декабрист И. И. Пущин. В Нижнем Новгороде он встретился с В. И. Далем, тем самым, что составил записку о вскрытии тела Пушкина. Даль показал лицейскому другу поэта скорбную реликвию — сюртук, в котором стрелялся Пушкин. На сюртуке против правого паха было небольшое с ноготок отверстие от пули, унесшей жизнь Александра Сергеевича.

Да и описание Даля не оставляет сомнения в том, куда стрелял Дантес.

Вызывают улыбку (если только она уместна в таком печальном деле) неуклюжие попытки современных врачей «поднять» пулевое ранение Пушкина как можно выше паха, поставить под сомнение описание доктора Даля как недостаточно компетентное. Но как же быть тогда с пулевым отверствием в сюртуке, которое точно указывает, как кажется, куда вошла пуля.

Куда целился Пушкин

Оказывается, нет, не указывает. Так доктор Б. М. Шубин, издавший в 1983 году в Москве книгу «История одной болезни», утверждал, что Даль не учел, что целясь на близком расстоянии в Дантеса, который был ростом выше»,

Пушкин, видите ли, «поднял правую руку, а вместе с ней, естественно, полетела кверху и правая пола сюртука. Сопоставление пулевого отверстия на сюртуке и раны на теле позволяет определить как выского была поднята рука Пушкина, и предположить, что он целил в голову своего противника». Вполне возможно, что доктор Б. М. Шубин и носил такие костюмы, у которых полы, прикрывающие пах, приподнятие руки вверх оказывались чуть ли не на груди. Ведь было это в советское время.

(Вспомним хотя бы незабвенного Аркадия Райкина: «Ребята, кто шил этот костюм?»). Но только в XIX веке сюртуки шили так, что надевший его мог поднимать руку вверх, не опасаясь оголить пах. Что же касается того, что Пушкин целился в голову Дантеса, то это особый разговор.

Как уже говорилось выше, оба противника дрались на расстоянии двадцати шагов. Каждый дуэлянт мог сделать пять шагов до барьеров, разделенных десятью шагами. Пушкин в момент выстрела Дантеса находился у своего барьера. Дантес же не дошел одного шага до своего. Расстояние, с которого противники произвели свои выстрелы, составляло всего одиннадцать шагов. [

Искусство Пушкина в стрельбе хорошо известно. Гораздо менее известно то, что и Дантес был метким стрелком (Одним из его увлечений была охота). Пожалуй, даже профан с одиннадцати шагов мог попасть в своего противника, примерно в то место, куда целился. Что же говорить об искусном стрелке, даже охотнике? Если даже принять во внимание, что Дантес нервничал (хотя никаких свидетельств на этот счет нет), сделать поправку на сильный ветер, все равно трудно не признать: Дантес намеренно стрелял в пах Пушкина.

Куда же целился Пушкин, смертельно раненный в нижнюю часть живота? В голову?

Когда комиссия военного суда начала заседать, к раненному Дантесу отправили штаб-лекаря гвардейского кавалерийского корпуса Стефановича, чтобы он произвел освидетельствование подсудимого, и ответил на вопрос, может ли тот давать показания. «: Геккерн имеет пулевую проницательную рану на правой руке ниже локтевого сустава на четыре поперечных перста», — засвидетельствовал лекарь, — «Вход и выход пули в небольшом один от другого расстоянии. Обе раны находятся в сгибающих персты мышцах, окружающих лучевую кость, более к наружной стороне. Раны простые, чистые, без повреждения костей и больших кровеносных сосудов. Больной: руку носит на повязке и, кроме боли в раненном месте, жалуется также на боль в правой верхней части брюха, где вылетевшая пуля причинила контузию, каковая боль обнаруживается при глубоком вздыхании, хотя наружных знаков контузии не замечено:»

Фартовый Дантес

В письме о поединке Вяземского к Денису Давыдову герою-партизану 1812 года есть одна очень важная подробность, объясняющая, почему Дантес отделался только легкой контузией: пуля «пробила мясо, ударила в пуговицу панталон, на которую надеты были помочи, и уже ослабленной отскочила в грудь.»

Указание Вяземского помогает нам понять очень многое. Пуговица, на которую надевались подтяжки, естественно, располагалась в районе пояса панталон. В какой же позе должен был стоять Дантес, если внешняя сторона его правой руки с пистолетом, прикрывающим грудь, на четыре поперечных пальца ниже локтя находилась на уровне пуговицы панталон?

Читатель, мысленно представь эту нелепую позу!

Нет, вовсе не грудь прикрывал Дантес пистолетом. Если это правая рука в месте ранения находилась на уровне пояса, то пистолет должен был быть не поднят, а, наоборот, опущен. Значит, Дантес прикрывал оружием свой пах. Почему же рука Дантеса оказалась именно здесь? Видимо, потому, что он следил, куда был направлен ствол пистолета Пушкина. Или же Дантес ожидал от своего раненого противника выстрела в то же место, в которое он сам произвел свой выстрел.

Теперь становится понятно, почему секунданты всячески затемняли вопрос о ране Пушкина, зачем понадобилось сочинять заранее «реляцию» о дуэли для комиссии военного суда. Интересно отметить и то, что во всех рассказах о дуэли, которые с легкой руки Вяземского разошлись в публику, нет никаких упоминаний о том, куда был ранен поэт. Конечно, такого рода умолчания не были вызваны естественной человеческой деликатностью, то есть нежеланием посвящать посторонних, если так можно выразиться, в физиологию смерти Пушкина.

Не случайно, то же обстоятельство скрывали и друзья Дантеса, которым деликатность по отношению к русскому гению была абсолютно чужда. Дело заключалось в том, что, если противникии сознательно стреляли друг другу в пах, то у них, очевидно, были для этого особые причины. В случае же огласки, сразу же вставал бы вопрос об этих причинах, а такой вопрос придавал бы дуэли весьма щекотливый характер. Неужели защищая честь жены или собственное достоинство, как утверждает созданная Вяземским легенда, необходимо стрелять в пах противнику? Какие же слова могли быть произнесены дуэлянтами до и после того, как они обменялись выстрелами ниже пояса?

То, что секунданты не только Пушкина, но и Дантеса намеренно скрывали местоположение раны поэта в первые дни после поединка — это очень важный факт истории дуэли, никем из пушкинистов еще не отмеченный. Но возникает еще один важнейший вопрос: если создатели «реляции» утаивали такой важный эпизод дуэли, насколько верно они описали и все остальные эпизоды этого трагического происшествия?

В 1963 году французский журнал «Рубан руж», издаваемый Орденом Почетного Легиона, кавалером которого впоследствии стал Дантес, опубликовал статью Флерио де Ланжля о дуэли с Пушкиным. Публикация сопровождалась рисунком, изображающим поединок. Противники с пистолетами в руках стоят друг против друга в белых рубашках (27 января при 15-градусном морозе!).

Не станет укорять художника (имя его в журнале не обозначено) за незнание российских реалий. Не должны ли мы признаться себе, что и сегодня, почти 160 лет спустя после этого поединка, мы знаем о нем не многим больше, чем французский художник?

Во всяком случае, мы вправе подозревать, что «реляция» д Аршиака и Данзаса о дуэли — это лишь составная часть легенды о гибели поэта.

В феврале 2017 года исполняется 180 лет самому трагическому событию в русской словесности - дуэли Пушкина с Дантесом.

Эта дуэль, оставившая в умах и сердцах соотечественников огромную рану, в документах расследования.

«Равномерному подлежал бы наказанию и Пушкин, если бы остался в живых»

Если бы Александр Пушкин после дуэли с поручиком Дантесом-Геккерном в 1837 году остался жив, он по нормам писанного российского права XIX века подлежал бы повешению. Именно такой приговор был вынесен военным судом другим участникам поединка – французскому подданному на службе царской короне 25-летнему Жоржу Дантесу, смертельно ранившему поэта, и секунданту Пушкина 37-летнему Константину Данзасу, его лицейскому товарищу.

Секундант и соотечественник Дантеса, виконт д,Аршиак, спешно покинул Россию до судебного разбирательства.

Обстоятельства последней дуэли Пушкина и уголовное преследование её участников обладают магической притягательностью для юристов и экспертов-криминалистов. Правоведы проявляют профессиональный интерес к военно-судебной процедуре в деле об этом поединке. Медики, путём посмертного диагностирования ранения Пушкина пытаются выяснить, можно ли было его спасти. Графологи по образцам почерков людей из близкого окружения поэта мечтают установить автора анонимного письма ("диплома рогоносца") с намёками на супружескую неверность Натальи Пушкиной.

А баллистики в тире проверяли версию – могла ли пуля рикошетировать от пуговицы кавалергардского мундира Дантеса и попасть ему в руку, а также была ли на французе надета защитная кольчуга.

1900 год – Пётр Михайлович фон Кауфман, 2012 – адвокатская фирма "Юстина"

Фактическая сторона одной из самых трагических мировых дуэлей наиболее полно отражена в материалах "Военно-судного дела о поручике Кавалергардского её величества полка бароне де Геккерне и состоящем при С.– Петербургской инженерной команде по строительной морской части инженер-подполковнике Данзасе, суждённых по высочайшему повелению: Геккерн за произведенную им 27-го января 1837 года с камер-юнкером двора его императорского величества Александром Пушкиным дуэль с причинением ему, Пушкину, раны, от коей он вскоре умер, а Данзас за бытность при этой дуэли со стороны Пушкина секундантом". Судопроизводство длилось с 3 по 19 февраля 1837 года, материалы дела составили 234 "писаных листа".

Впервые сентенция (приговор) в отношении всех участников дуэли была напечатана в Санкт-Петербургских сенатских ведомостях 10 апреля 1837 года. Однако в полном объёме военно-судное дело было издано небольшим тиражом лишь в 1900 году под названием "Дуэль Пушкина съ Дантесомъ – Геккереномъ". Подготовил его к печати Пётр фон Кауфман (1857 – 1926), выпускник Александровского лицея, возглавлявший комитет Пушкинского лицейского общества.

Пётр Михайлович фон Кауфман

И вот спустя 112 лет все судебно-следственные документы, "в сем деле содержащиеся", снова вышли в свет под одной обложкой. Московская адвокатская фирма "Юстина" издала под редакцией её президента к.ю.н. Виктора Буробина книгу "Дуэль Пушкина с Дантесом – Геккерном". Это первый выпуск из задуманной фирмой серии "Русские судебные процессы". Авторский коллектив юристов "Юстины" намерен издать подлинные материалы наиболее громких судебно-следственных дел из истории России, в том числе материалы суда о ещё одной роковой дуэли – поручика Михаила Лермонтова и отставного майора Николая Мартынова.

Пушкин был хорошим стрелком, но никогда не стрелял первым.

В XI веке у восточных славян поединок служил законным (он был прописан в Русской Правде – правовом сборнике норм уголовного, наследственного, торгового и процессуального законодательства) способом разрешения судебной тяжбы: кто победил, тот и прав. Семь веков спустя иностранные офицеры на царской службе завезли в Россию традицию "силового" разрешения споров, затрагивающих вопросы чести. Вместе с тем, имперское законодательство, начиная с петровских времен, под страхом смертной казни запрещало дуэли, рассматривая их как преступление против государственных интересов.

Пушкин называл дуэли "играми славы". Первый раз 17-летний Александр бросил перчатку своему двоюродному дяде Павлу Ганнибалу, однако ссора через 10 минут закончилась мировой.

В дальнейшем он не раз становился вызывающей стороной, но всё же чаще на поединок вызывали его, чему поэт был обязан своим эпиграммам, ироничному уму и острому языку.

На дуэлях он вел себя хладнокровно, а иногда прибегал и к театральным эффектам. В 1823 году на поединок с прапорщиком Генштаба Александром Зубовым, которого он уличил в нечистой карточной игре, он явился с фуражкой, полной черешни. И пока Зубов целился, ел ягоды. Прапорщик промахнулся, а Пушкин от выстрела отказался. Он был хорошим стрелком, но никогда, по свидетельствам его современников, не стрелял первым. В связи с этим, один из самых близких друзей поэта известный библиофил и библиограф Сергей Соболевский (1803 – 1870) однажды сокрушенно сказал: "Пушкин непременно погибнет на дуэли". Эти слова оказались пророческими.

Сергей Соболевский был незаконнорожденным ребёнком Анны Ивановны Лобковой (внучка генерал-поручика С.Н. Игнатьева, коменданта Санкт-Петербурга) и помещика Александра Николаевича Соймонова, так как родители не состояли в браке, (отец был несвободен). Этот факт наложил отпечаток на характер и всю дальнейшую жизнь Сергея Александровича. Будучи приписанным к польскому роду Соболевских, он встречал в обществе насмешливое к себе отношение (которое именно Пушкин, кстати, предлагал ему не замечать).

Соболевский получил хорошее образование (учился в Благородном пансионе при Главном педагогическом институте в Санкт-Петербурге), был человеком широких интересов: помимо литературы интересовался математикой, физикой, химией, типографским делом и бумаготкацким производством.

В обществе Сергей Александрович имел славу «светского повесы», был очень общительным, хлебосольным, отличался острым умом и языком, любил много рассказывать и чтобы при этом его слушали. Но, кроме того, он был замечательным другом, который всегда готов прийти на помощь. Например, при жизни Пушкина Соболевский заложил фамильное серебро , что бы Александр Сергеевич смог вернуть карточный долг, а после его смерти организовал подписку (сбор средств) в пользу вдовы и детей, дабы оплатить огромные долги поэта.

Соболевский был знаком и дружен с самыми талантливыми и передовыми людьми своего времени: М.Ю. Лермонтовым, Н.В. Гоголем, А.С. Пушкиным, Д.В. Веневитиновым, И.В. Киреевским, П.А. Вяземским, М.П. Погодиным, А. Мицкевичем. Но особенно близкие отношения сложились у него со Львом Пушкиным, Михаилом Глинкой, П.В. Нащокиным и, конечно, князем В.Ф. Одоевским.

Проведя 15 лет своей жизни за границей, Сергей Александрович и там обзавёлся друзьями, среди которых были: П. Мериме, В. Гюго, Шатобриан и многие другие. Именно благодаря знакомству с Соболевским Проспер Мериме начал переводить стихи Пушкина на французский. Будучи во Франции С.А. Соболевский вложил значительную часть своих денежных средств в акции железнодорожной компании, имея мечту в будущем провести железнодорожное сообщение по всей России. К сожалению, все эти средства были потеряны в результате франко-прусской войны.

Широкую известность С.А. Соболевский получил как автор эпиграмм, которые он писал, не оглядываясь на чины и звания. Чаще всего эпиграммы были очень острыми и обидными для их «героев». По ним можно судить насколько свободной была литература в 19 веке. Вот, например, одна из них.

В. А. Черкасскому

(когда выбрали его московским городским головой).

Глава Москвы первопрестольной,

Тебе к бессмертью легок путь:

Для этого тебе довольно

Один приказ лишь подмахнуть.

Бессмертьем наградят заране

Того, кто здесь устроит то,

Что благодарно парижане

Именовали Рамбюто.

На каждой улице, Черкасский,

Устрой такой же нам приют;

Из благодарности Черкасским

Его в народе прозовут.

(Речь идёт о городских общественных уборных. «Рамбюто» – так назывались в Париже уличные отхожие места по имени их первого учредителя).

Значения своим литературным творениям Соболевский не придавал никакого, поэтому его эпиграммы сохранились не благодаря, а вопреки отношению к ним автора. Листочки со стихотворными строками и альбомы сохранили друзья и знакомые Сергея Александровича, собранные в одну книгу они впервые были изданы в 1912 году, спустя четыре десятилетия после его смерти (1870 г.)!

Настоящим большим увлечением Соболевского, помимо увлечения литературой, способствовавшим сближению с А.С. Пушкиным, было собирание книг. Домашняя библиотека Соболевского, начавшаяся с отцовского собрания, насчитывала 25 тысяч томов, включала в себя издания на разных языках мира и редкие книги 14, 15 и 16 веков. К нашему глубокому сожалению, после смерти хозяина библиотека практически полностью была продана за границу и разошлась по книжным собраниям мира, таким как: Библиотека Британского музея и Лейпцигский университет.

Умер Сергей Александрович в возрасте 67 лет, как раньше говорили от «удара», не оставив наследников, так как семейная жизнь не сложилась – дважды сватаясь оба раза получил отказ. Похоронен в Донском монастыре.

Кто кого вызвал на дуэль?

Конечно же, Пушкин Дантеса, считают многие. Это заблуждение неосведомленным в исторических фактах внушается формальной логикой: раз поручик ухаживал за женой поэта, следовательно, сатисфакции потребовал муж. Однако 180 лет назад ситуация развивалась иначе. Пушкин, действительно, вызывал Дантеса на поединок, но это было за год до роковой дуэли. Читаем в военно-судном деле мнение о причинах дуэли командира Гвардейского кавалерийского корпуса генерал-лейтенанта Кнорринга, направленное в процессуальном порядке в Аудиториатский департамент (юридический орган военного министерства): "Неудовольствия Пушкина на де Геккерна [Дантеса] возникли ещё в ноябре месяце прошлого 1836 года, вследствие коих он вызывал его в том же месяце на поединок, от коего, однако ж, сам отказался, как видно из письма его, от 17 ноября к чиновнику французского посольства виконту д"Аршиаку, ибо Пушкин стороной узнал, что де Геккерн решил жениться на свояченице его, фрейлине Гончаровой.<…> Есть основания к заключению, что Пушкин вызвал де Геккерна на поединок по подозрению его в дерзком обращении с его женой; каковое подозрение не переставал он на него иметь и тогда, когда де Геккерн вступил в брак с его свояченицей".

"Неудовольствия Пушкина" возникли 4 ноября 1836 года, когда почта доставила ему и нескольким его друзьям анонимный пасквиль на французском языке, в котором Пушкину присваивался "диплом рогоносца". В "дипломе" содержался намек на внимание к Наталье Пушкиной не только со стороны Дантеса, но и самого императора. Пушкин был уверен, что автором письма является приемный отец Дантеса – нидерландский посланник барон Геккерн. Это явствует из письма поэта дипломату от 25 января 1837 года, которое и стало причиной вызова: барон, оскорбленный совсем непоэтичной брутальностью послания Пушкина, выставил на поединок своего приёмыша – Дантеса.

"Когда, больной венерической болезнью, он оставался дома, Вы говорили ей, что он умирал от любви к ней"

В военном суде письмо Пушкина Геккерну-старшему фигурировало в переводе самих военных судей. Приводим его с сокращениями:

"Я довольствовался ролью наблюдателя, готовый взяться за дело, когда почту за нужное, случай, который во всякую другую минуту был бы мне очень неприятным, представился весьма счастливым, чтобы мне разделаться: я получил безымянные письма и увидел, что настала минута, и я ею воспользовался.<…> Я должен признаться, господин барон, что поведение собственно Ваше было не совершенно прилично. <…> Вы родительски сводничали Вашему сыну: кажется, что всё поведение его (довольно неловкое, впрочем) было вами руководимо. Это Вы, вероятно, внушали ему все заслуживающие жалости выходки и глупости, которые он позволил себе писать [жене Пушкина]. Подобно старой развратнице, Вы сторожили жену мою во всех углах, чтобы говорить ей о любви вашего незаконнорожденного или так называемого сына, и, когда, больной венерической болезнью, он оставался дома, Вы говорили ей, что он умирал от любви к ней; Вы ей бормотали – возвратите мне сына. Вы согласитесь, господин барон, что после всего этого я не могу сносить, чтобы мое семейство имело малейшие сношения с Вашим. <…> Я не забочусь, чтоб жена моя ещё слушала Ваши отцовские увещевания, не могу позволить, чтоб сын Ваш после своего отвратительного поведения осмелился бы обращаться к моей жене, а ещё менее того, говорил казарменные каламбуры и играл роль преданности и несчастной страсти, тогда как он подлец и негодяй".

Снова обратимся к мнению Кнорринга: "Пушкин 26-го января сего года послал к отцу подсудимого Геккерна <…> письмо, наполненное поносительными и обидными словами <…> Барон Геккерн,

будучи оскорблён помещенными в сем письме изъяснёнными словами, того ж числа написал от себя Пушкину письмо с выражениями, показывающими прямую готовность к мщению, для исполнения коего избрал сына своего, <…> который на том же сделал собственноручную одобрительную надпись. Письмо сие передано было Пушкину через находящегося при французском посольстве графа д"Аршиака, который настоятельно требовал удовлетворения оскорбленной чести баронов Геккернов"

"Браво!" – дуэль Пушкина и Дантеса в описании ее участников.

Письмо секунданта Дантеса графа д "Аршиака камергеру Павлу Вяземскому (перевод с французского членов суда):

"… В 4 ½ часа прибыли мы на место свиданья; весьма сильный ветер, который был в то время, принудил нас искать прикрытия в небольшом сосновом леску. Множество снега мешало противникам, то мы нашлись в необходимости прорыть тропинку в 20 шагов, на концах которой они встали. Когда барьеры были назначены шинелями, <…> то полковник [на самом деле – подполковник] Данзас дал сигнал, подняв шляпу. Пушкин в то же время был у своего барьера, когда барон Геккерн сделал 4 шага из 5, которые ему оставались до своего места. Оба соперника приготовились стрелять; спустя несколько [мгновений] выстрел раздался. Господин Пушкин был ранен, что он сам сказал, упал на шинель, которая была вместо барьера, и остался недвижим, лицом к земле. Секунданты приблизились, он до половины приподнялся и сказал: "Погодите". Оружие, которое он имел в руке, было покрыто снегом, но он взял другое: я бы мог на это сделать возражение, но знак барона Жоржа Геккерна меня остановил; господин Пушкин опершись левой об землю, прицелил твердою рукой, выстрелил. Недвижим с тех пор, как выстрелил, барон Геккерн раненый так же упал".

В детстве и юношестве Павел Петрович Вяземский неоднократно встречался с А. С. Пушкиным в своем доме, где последний и записал ему в альбом шутливое шестистишье:

Душа моя Павел,

Держись моих правил:

Люби то-то, то-то,

Не делай того-то.

Кажись, это ясно.

Прощай, мой прекрасный.

Письмо секунданта Пушкина Данзаса Вяземскому (в том же переводе):

"… Слова Александра Сергеевича, когда он поднялся, опершись левой рукой, были следующие: "Погодите, я чувствую ещё себя в силе сделать мой выстрел". Тогда действительно я подал ему пистолет в обмен того, который был у него в руке и ствол которого набился снегом при падении раненого; но я не могу оставить без возражения замечания г-на д"Аршиака, будто бы он имел право оспаривать обмен пистолета и был удержан в том знаком со стороны г-на Геккерна. Обмен пистолета не мог подать поводу во время поединка ни к какому спору. По условию каждый из противников имел право выстрелить, пистолеты были с пистонами, следовательно, осечки быть не могло; снег, забившийся в дуло пистолета Александра Сергеевича, усилили бы только удар выстрела, а не отвратил бы его <…>. Что до меня касается, я почитаю оскорбительным для памяти Пушкина предположение, будто он стрелял в противника своего с преимуществами, на которые не имел права. <…> Противники шли друг на друга грудью; когда Пушкин упал, то г-н Геккерн сделал движение к нему, после слов же Пушкина, что он хочет стрелять, он возвратился на свое место, став боком и прикрыв грудь свою правой рукой".

Данзас, кроме того, засвидетельствовал: "…когда раненный в руку Геккерн упал, тогда Пушкин бросил свой пистолет в сторону, сказав: "Браво".

"Дело сие окончить сколь можно поспешнее".

О дуэли был информирован военный министр граф Александр Чернышев, который немедленно донес о случившемся Николаю I. Затем Чернышев объявил командиру Отдельного гвардейского корпуса генерал-лейтенанту Карлу Бистрому, что царь повелел судить Дантеса, Пушкина и всех "прикосновенных к делу лиц" военным судом.

2 февраля 1837 года флигель-адъютант лейб-гвардии Конного полка полковник Бреверн получил от генерал-майора Мейендорфа, командующего 1-й гвардейской кирасирской бригады, уведомление: "Вследствие приказа по Отдельному гвардейскому корпусу от 29 января за №14 Кавалергардского её величества полка поручик барон Геккерн за бывшую между им и <…> Пушкиным дуэль предается военному суду при вверенном мне лейб-гвардии Конном полку; вследствие чего, составляя комиссию, назначаю ваше высокоблагородие презусом, асессорами же: ротмистра Столыпина, штабс-ротмистра Балабина, поручиков: Анненкова, Шигорина, корнетов: Чичерина, Осоргина, а для производства дела аудитора Маслова; когда по учинении обряда, изображенного в воинских процессах, подсудимый поручик Геккерн как Вами, равно и избранными асессорами и аудитором, отзовется довольным, то по взятии с него в том подписки судить его военным судом…".

Следователем по делу был наряжен полковник кирасирской бригады Александр Галахов. Суду и следователю вменялось "в непременную обязанность открыть, кто именно были посредниками при означенной дуэли и вообще кто знал и какое принимал участие в совершении или отвращении оной. Дело сие окончить сколь можно поспешнее".

"Приговаривать и осуждать хощем право и нелицемерно, так как нам ответ дать на Страшном суде Христосовом".

Первое заседание суда состоялось 3 февраля 1837 года в казармах полка на квартире Бреверна. Из протокола: "Во время сего присутствия господин презус объявил, для чего собрание учинено, потом уговаривал всех, обретающихся в суде, дабы при отправлении начинающегося дела напамятовали свою совесть и, что в суде случится, хранили б тайно и никому, кто б он не был, не объявляли". Еще один любопытный документ – секретный рапорт из штаба Отдельного гвардейского корпуса генералу Кноррингу от 30 января 1838 о высочайшем повелении: судить военным судом также "всех прикосновенных к сему делу, с тем, что ежели между ими окажутся лица иностранные, то не делая им допросов и не включая в сентенцию суда, представить об них особую записку с означением токмо меры их прикосновенности". По поводу скончавшегося 29 января поэта в рапорте говорилось: "Поелико же известно, что камергер Пушкин умер, то самое следует объяснить только в приговоре суда, к какому бы он за поступки его наказанию по законам подлежал".

Военному суду были преданы поручик Геккерн-Дантес, Александр Пушкин и его секундант Константин Данзас. Секундант Дантеса, д"Аршиак, в это время уже был за пределами России.

После сформирования состава суда священник Алексей Зиновьевский привел судей к присяге ("для напоминания прочтена для тех, кто был пред сего в судах – а корнеты к оной приведены"): "Мы, к настоящему воинскому суду назначенные судьи, клянёмся всемогущим Богом, что мы в сем суде в прилучающихся делах ни для дружбы или склонности ни подарков, ни дачей, ниже страха ради, ни для зависти и не дружбы, но только едино по челобитию и ответу, по его императорского величества всемилостивейшего государя императора воинским пунктам, правам и уставам приговаривать и осуждать хощем право и нелицемерно, так как нам ответ дать на Страшном суде Христосовом; в чем да поможет Он, нелицемерный Судья".

Основным источником российского права было тогда созданное при императоре Николае I Полное собрание законов Российской империи. Уголовные законы и порядок судопроизводства содержались в XV томе. Кроме того, в части уголовного преследования военных применялись законы, принятые еще при Петре I. Таким образом, военные судьи руководствовались Воинскими уставами Петра I, а вышестоящая инстанция – Сводом законов Российской империи.

Так, действия Пушкина и Дантеса квалифицировались по Воинскому сухопутному уставу 1715 года. Согласно артикулу (ст.) 139, "все вызовы, драки и поединки чрез сие наижесточайше запрещаются таким образом, чтобы никто хотя б кто он не был, высокого или низкого чина, прирождённый здешний или иноземец, хотя другий кто, словами, делом знаками или иным чем к тому побужден и раззадорен был, отнюдь не дерзал соперника своего вызвать, ниже на поединок с ним на пистолетах или на шпагах биться. Кто против сего учинит, оный всеконечно как вызыватель, так кто и выйдет, имеет быть казнен, а именно, повешен, хотя кто из них будет ранен или умерщвлен или хотя оба не ранены от того отойдут. И ежели случится, что оба или один из них в таком поединке останется, то их и по смерти за ноги повесить".

Секунданта поэта, Данзаса, обвинили по артикулу 142 – в том что не донёс "заблаговременно начальству о предпринимаемом ими злом умысле и тем допустил совершиться дуэли и самому убийству".

Вдову Пушкина не стали допрашивать "дабы без причин не оскорблять…"

Дантеса допрашивали у него на квартире. Ранее он подвергся медицинскому освидетельствованию старшим лекарем лейб-гвардии Конной артиллерии Стефановичем. К делу приобщены результаты осмотра Дантеса, в частности, описание характера ранения: "Пулевая проницающая рана на правой руке ниже локтевого сустава на четыре поперечных перста; вход и выход пули в небольшом один от другого расстоянии <…>, раны простые, чистые без повреждения костей и больших кровеносных сосудов". "Больной <…> жалуется также на боль в правой верхней части брюха, где вылетевшая пуля причинила контузию <… >, хотя наружных знаков контузии незаметно". Штаб-лекарь полагал, что поручик "может содержаться на гауптвахте в особой, сухой и тёплой комнате, которая бы, следовательно, ничем не отличалась в отношении к его здоровью от занимаемой им теперь квартиры". Однако суд не стал избирать меру пресечения в виде содержания на гауптвахте, которая была принята в отношении Данзаса.

Дантес, признав себя виновным в вызове, отрицал причастность свою или своего приёмного отца к "диплому рогоносца". Он показал, что присылал жене Пушкина книги, билеты в театр, записки и оказывал некоторые знаки внимания, которые могли быть истолкованы Пушкиным как ухаживание за его женой. Однако с его стороны это были "дурачества", которые не могли дать повод для написания столь оскорбительного письма его отцу. Затем был допрошен Вяземский, которому секунданты с обеих сторон письменно сообщили о том, как дуэль проходила и какие события ей предшествовали. Данзас, допрошенный дважды, показал, что "Пушкин 27-го прошлого января, в присутствии секунданта со стороны де Геккерна виконта д"Аршиака, объявлял ему, что господа Геккерны <…> даже после оной свадьбы [свадьба Дантеса с сестрой жены Пушкина] не переставали дерзким обращением с женой его в обществах давать повод к усилению мнения, поносительного для его чести и жены; сверх того, присылаемы были к нему безымянные письма, относящиеся также к оскорблению их чести, в присылке коих Пушкин также подозревал господ де Геккернов".

Во время исследований причин, приведших к дуэли, аудитор настаивал на допросе вдовы поэта относительно её переписки с Дантесом. Однако галантные лейб-гвардейцы сочли дело о дуэли "довольно ясным" и решили обойтись без показаний, "дабы без причин не оскорблять г-жу Пушкину требованием изложенных в рапорте аудитора Маслова объяснений".

Сентенция (приговор) военного суда.

19 февраля 1837 года суд вынес приговор: "Комиссия военного суда, соображая все вышеизложенное, подтверждённое собственным признанием подсудимого поручика барона Геккерна, находит как его, так и камергера Пушкина, виновными в произведении строжайше запрещённого законами поединка, а Геккерна и в причинении Пушкину раны, от коей он умер, приговорила подсудимого поручика Геккерна за таковое преступное действие по силе 139 артикула Воинского сухопутного устава и других, под выпиской подведённых законов, повесить, каковому наказанию подлежал бы и подсудимый камергер Пушкин, но как он умер, то суждение его за смертью прекратить. Впрочем, таковой приговор представляет (комиссия) на благоусмотрение высшего начальства".

Вторая, генеральская, инстанция.

Приговор военного суда был представлен на ревизию командованию частей, в состав которых входил полк, где служил Дантес. Вот мнение командира полка генерал-майора Родиона Гринвальда:

"По делу сему и по собранным судом сведениями оказывается: что подсудимый поручик барон де Геккерн в опровержение возведённого на него Пушкиным подозрения относительно оскорбления чести жены его никаких доказательств к оправданию своему представить не мог, равномерно за смертью Пушкина и судом не открыто прямой причины, побудившей Пушкина подозревать барона де Геккерна в нарушении семейного спокойствия; но между прочим, из ответов <…> де Геккерна, видно, что он к жене покойного Пушкина, прежде нежели быть женихом, посылал довольно часто книги и театральные билеты при коротких записках, в числе оных были такие, коих выражения могли возбудить Пушкина щекотливость, как мужа".

И далее: "Военный суд <…> на основании законов приговорил как его <…>, так и секунданта, бывшего со стороны умершего Пушкина, инженер-подполковника Данзаса, к виселице. Но я, применяясь к монаршему <…> милосердию, простирающемуся ко всем впадшим в преступление, и принимая во уважение молодые, его поручика барона де Геккерна, лета и то обстоятельство, что он, будучи движим чувствами сына защищать честь оскорбленного отца своего (хотя сему, быть может, сам был причиной), и чрез то имел несчастье подпасть под строгий и справедливый гнев правосудия. За каковой поступок мнением моим полагаю: лишив его <…> всех прав российского дворянина разжаловать в рядовые с определением в дальние гарнизоны на службу. Подполковника же Данзаса, коему предстоял еще случай прекратить таковую дуэль донесением по начальству, но он сего не исполнил и тем допустил совершиться оной и самому убийству, хотя следовало бы и его подвергнуть равному наказанию, но, принимая во уважение долговременную и беспорочную сего штаб-офицера службу, бытность его в походах и полученную во время сражения противу турок пулей рану, не лишая его дворянства по лишению орденов и золотой полусабли с надписью "За храбрость", разжаловать в рядовые впредь до выслуги с определением в армейские полки". "Впрочем, сие мнение и участь подсудимых имею честь предать на благорассуждение и решение высшей власти", – заканчивает командир полка.

В свою очередь, начальник Гвардейской кирасирской дивизии генерал-адъютанта Степан Апраксин также нашел "сентенцию военного суда, коей она осудила поручика барона Геккерна и подполковника Данзаса <…>, подлежащими в силу 139-го и 140-го артикула воинского Сухопутного устава, казни виселицей – правильной".

Но, с отсылкой на "монаршее милосердие", предложил лишить Геккерна чинов и дворянства, разжаловать в рядовые впредь до отличной выслуги [возможность за отличия вернуть офицерское звание]. А для Данзаса, который "был введен в сие дело внезапно и который имел надеждой и первым желанием помирить противников, равно принимая в соображение его девятнадцатилетнюю отличную службу, нахождение в войнах с персианами и турками и полученную им в сей последней рану" генерал полагал достаточным, "не лишая кровью его заслуженных почестей, продержать в крепости четыре месяца и потом обратить по-прежнему на службу…".

Апраксину вторит, иногда просто целыми фразами, и командующий Первой гвардейской кирасирской бригадой генерал-майор Егор Мейендорф, который нашел "виновным Геккерна в произведении с Пушкиным дуэли, в причинении ему самой смерти, за что он, по строгости воинского Сухопутного устава артикула 139, подлежит и сам смерти". "Но, соображаясь с милосердием государя императора ко всем впадшим в преступление, я полагал бы, достаточным лишить его чинов и дворянства, разжаловать в рядовые без выслуги и потом определить в Кавказский отдельный полк". Правда, в выслуге он Дантесу все же отказал. Строже он обошелся и с Данзасом, которого, не смотря на то, "что он прежде служил беспорочно, был в походах и получил рану" генерал предложил "воздержать в крепости в казематах шесть месяцев".

Командир Гвардейского кавкорпуса Кнорринг, старательно копируя мнения других военачальников от кавалерии (или они его?), согласился, что Дантес "подлежит, на основании статей 352, 332, 82 и 173 Свода уголовных законов, строгому наказанию". "Но в уважение того, что он решился на таковое строго законом запрещённое действие, будучи движим чувствованиями сына к защищению чести оскорблённого отца, я мнением моим полагаю разжаловать его в рядовые впредь до отличной выслуги, с преданием церковному покаянию (Дантес – католик), выдержав притом в крепости шесть месяцев в каземате". Что касается Данзаса, то командир кавкорпуса присоединился к мнению Апраксина и других генералов и предложил "оштрафовать его содержанием в крепости четыре месяца на гауптвахте и потом обратить по-прежнему на службу". Свою ревизию приговора он завершил уже знакомой фразой: "Впрочем, таковое мнение мое передаю на благоусмотрение высшей власти".

"Заключающаяся в том письме чрезвычайная дерзость не могла быть написана без чрезвычайной же причины".

Из общего ряда несколько выбивается мнение командующего Отдельным гвардейским корпусом генерал-адъютанта Карла Бистрома: " <…> я мнением моим полагаю поручика Геккерна, лишив чинов и заслуженного им российского дворянского достоинства, определить на службу рядовым в войска Отдельного кавказского корпуса вплоть до отличной выслуги; предварительно же отправления его на Кавказ выдержать в крепости, в каземате шесть месяцев, так как относительно его нет ввиду никаких заслуживающих снисхождения обстоятельств, ибо письмо камергера Пушкина к посланнику барону Геккерну с выражениями весьма оскорбительными для чести обоих Геккернов, при строгом воспрещении дуэли не могло давать права на таковое противозаконное самоуправие. <…> Впрочем, всякое рассуждение о сем письме без объяснения Пушкина было бы одностороннее, и в особенности, если взять в соображение, что заключающаяся в том письме чрезвычайная дерзость не могла быть написана без чрезвычайной же причины, которая токмо слабо объясняется показаниями подполковника Данзаса и сознанием поручика Геккерна, что выражения его в записках к жене Пушкина могли возродить в сем последнем щекотливость как мужа…".

Но главное заключается в том, что Бистром донёс до Аудиториатского департамента упущения в работе военного суда (сегодня мы могли бы сказать о процессуальных нарушениях и недостатках следствия).

Генерал указал, на то, что,

"не спрошена <…> жена умершего камергера Пушкина;

не истребованы к делу записки к ней поручика барона Геккерна, которые, между прочим, были начальной причиной раздражения Пушкина;

не взято надлежащего засвидетельствования о причине смерти камергера Пушкина;

не истребован был в суд особый переводчик писем и записок с французского языка, а сделаны те переводы самими членами суда с многими ошибками, почему хотя бы и следовало возвратить означенное дело для изъясненных пополнений, но как главные преступления подсудимых достаточно объясняются, то, дабы не замедлять дальнейшее его представления, он, генерал, адъютант Бистром, решился препроводить оное в таком виде, в каком есть".

Третья инстанция – генерал-аудиториат.

Один из главных документов военно-судного дела является, конечно же, определение Аудиториатского департамента военного министерства для "всеподданнейшего доклада государю императору". Из определения уже исчезли устрашающие артикулы о смертной казни.

"Генерал-аудиториат по рассмотрению военно-судного дела <…>, соображаясь с воинскими 139 артикулом и Свода законов тома 15 статьей 352, полагает его, Геккерна, <…> лишив чинов и приобретенного им российского дворянского достоинства, написать в рядовые с определением на службу по назначению Инспекторского департамента". А Данзасу ведомство засчитало "в наказание бытность под судом", а сверх того назначило 4 месяца в крепости, чтобы после этого "обратить по-прежнему на службу". "Преступный же поступок самого камер-юнкера Пушкина, подлежащего равному с подсудимым Геккерном наказанию <…> по случаю его смерти предать забвению".

Последняя инстанция.

18 марта 1837 года император Николай I конфирмировал это определение: "Быть по сему, но рядового Геккерна, как не русского поданного, выслать с жандармом за границу, отобрав офицерские патенты".

Здесь, пожалуй, будет уместным упомянуть, что после смерти Александра Сергеевича Николай I выполнил свое обещание позаботиться о вдове и детях: за счёт казны были выплачены немалые долги поэта; были назначены пенсионы вдове и дочерям; сыновья были записаны в пажи и пожалованы пособием на воспитание; семья получила единовременно 10 000 рублей и, немногим позже, доход от изданных на казенный же счёт сочинений…

Это правда, как верно, к сожалению, и то, что по распоряжению властей гроб с телом поэта вывезли из Петербурга ночью, чуть ли не тайком, и под конвоем жандармов отправили сначала в Псков, а затем к месту упокоения – в Святогорский монастырь.

На похоронах присутствовали А.И.Тургенев, «дядька» Н.Козлов, местные крестьяне, священники и… всё. Ни друзей, ни родных.

Пушкинист Вадим Старк описывал это так:

«И тот человек, который первым встречал Пушкина в Петербурге, Александр Иванович Тургенев, который помогал с определением в Лицей, […] он же будет провожать траурный кортеж с телом Пушкина по просьбе Натальи Николаевны, а, точнее, даже по указанию Николая Первого, потому что она хотела, чтобы Данзас это сделал, но Николай Первый считал, что тот виновен, должен понести своё наказание и предложил, чтобы [кортеж провожал] Александр Иванович Тургенев. Вот так сомкнулось кольцо: тот, кто первым встречал Пушкина в Петербурге, провожает его в этот самый последний путь».

Никита Тимофеевич Козлов.

Однако в дуэли были еще участники, о которых практически ничего не пишут даже наиболее уважаемые исследователи, – дуэльные пистолеты. В источниках разве что упоминается, что каждая из сторон привезла свою пару, причём Пушкин свои купил непосредственно в день дуэли в магазине купца А.Куракина и «пистолеты были совершенно такими же как у д`Аршиака». Даже в деле покупки оружия нет полной ясности: по одной версии в магазин послали «человека», по другой – пистолеты, уже заказанные поэтом, забирал у купца сам Данзас, узнавший о своей роли секунданта лишь поздним утром дня дуэли.

Как выглядели эти пистолеты? Почему оба противника непременно должны были пользоваться одинаковыми пистолетами? И, наконец, где они сегодня, эти мрачные реликвии прошлого?

Как и многое другое, дуэль пробралась в Россию через окно, прорубленное в Европу Петром Великим. Оскорбленный посылал обидчику вызов-картель, и с этой минуты общение шло только через секундантов, которые и договаривались о виде оружия и условиях поединка. Обычным требованием было наличие у дуэлянтов оружия незнакомого и одинакового – именно поэтому Дантес попросил Д`Аршиака достать пистолеты для него, а для Пушкина такие же приобрели в «Магазине военных вещей» А.Куракина, располагавшемся на Невском проспекте, 13.

Данзас и д`Аршиак обговорили и записали условия поединка. Была выбрана дуэль с барьерами, которые обычно представляли собой две черты, проведённые на земле, или просто брошенные на снег шинели. Расстояние между барьерами по общей договоренности составляло десять шагов… Выстреливший первым был обязан ждать ответного выстрела, оставаясь неподвижным в течение минуты. Разрешалось встать боком и прикрыть грудь пистолетом. Раненому на выстрел отводилось всего две минуты…

Две пары пистолетов, участвовавшие в дуэли на Черной речке, исчезли из поля зрения исследователей почти на сто лет и только в 1937 году, в Париже, на выставке «Пушкин и его эпоха» Серж Лифарь представил публике ящичек с дуэльными пистолетами работы К.Ульбриха, о которых в пояснительной записке сообщалось, что это «пистолеты барона Э.де Баранта, одолженные для дуэли с Пушкиным виконту д`Аршиаку, секунданту барона Дантеса». Устроителям выставки пистолеты были предоставлены потомками родственников де Баранта, некими Шательперонами. Позднее, в 1955 году, Шательпероны выставили семейную реликвию на аукцион и пистолеты были куплены коллекционером Пьером Полем, создателем музея почты в местечке Лимре, близ Амбуаза. П.Поль счёл пистолеты достойным экспонатом для почтового музея, поскольку они были связаны с именем создателя «Станционного смотрителя». В горбачёвские времена, в 1989 году, пистолеты «гостили» в нашей стране, их выставляли в музее на Мойке, 12. Очередное путешествие из Франции в Россию состоялось в феврале 2007 года: дуэльная пара экспонировалась в Государственном музее поэта на Пречистенке в рамках выставки «Русский поединок». После выставки реликвия была помещена в сейф мэрии Амбуаза, где находится и поныне.

Эта версия не подтверждается.

В музее, на Набережной Мойки 12, можно увидеть дуэльные пистолеты времён Пушкина. Подлинный пистолет Пушкина не сохранился, пистолет Дантеса находится в частном собрании во Франции.

Часть информации взята у Юрия ака DELETANT

Прощание с Пушкиным

Похороны поэта грозили перерасти в народные волнения, а самым верным его почитателем остался только Николай I

Величайший поэт России Александр Сергеевич Пушкин умер 10 февраля (29 января по старому стилю) 1837 года, в 2 часа 45 минут. Эпитет «Величайший» не был преувеличением уже при жизни поэта, и это доказывает, как Петербург прощался с ним.

«Это были действительно народные похороны. Все, что сколько-нибудь читает и мыслит в Петербурге, - всё стеклось», - вспоминал житель столицы Никитенко. Народным похоронам Пушкина поспособствовал царь Николай I и его окружение.

Не допустить волнений.

Жена поэта Наталья Николаевна Пушкина поначалу просила «пожаловать к отпеванию мужа в Исаакиевский собор, состоящий в Адмиралтействе 1-го числа февраля в 11часов до полудня». Но неожиданно родственник Натальи Николаевны, граф Строганов, занимавшийся по ее просьбе похоронами, получил от настоятеля этого храма отказ. Священник, знавший хорошо семью Пушкина, а главное, всю историю с дуэлью Александра Сергеевича, принял решение, что это было самоубийством. А самоубийц в храмах, как известно, не отпевают.

Версию о самоубийстве Пушкина в то время разделяло много людей, знавших его. Так, барон Геккерн-старший писал барону Верстолку 11 февраля 1837 года (здесь и далее даты по старому стилю):

«Жоржу (Дантесу) не в чем себя упрекнуть; его противником был безумец, вызвавший его без всякого разумного повода; ему просто жизнь надоела, и он решился на самоубийство, избрав руку Жоржа орудием для своего переселения в другой мир».

Семья Пушкина в течение двух суток искала церковь, где можно будет отпеть Александра Сергеевича. Гроб с телом поэта простоял уже трое суток. Рядом с домом Пушкиных была небольшая Конюшенная церковь. Поэт Василий Жуковский, бывший одним из распорядителей похорон, писал: «О Конюшенной нельзя было и подумать, она придворная. На отпевание в ней надлежало получить особое позволение».

Тем не менее, граф Строганов через Беккендорфа (начальника царской канцелярии и главного жандарма России) устроил прошение Николаю I. Неожиданно для многих царь дал согласие на отпевание камер-юнкера Пушкина в Конюшенной церкви.

Таким образом, Николай I сделал так, чтобы отпевание поэта стало торжественным, государственным актом.

Одновременно царь распорядился Беккендорфу, чтобы тот не допустил массовых беспорядков во время отпевания Пушкина. За три дня, пока гроб с телом поэта стоял в его доме, с ним пришли попрощаться 32 тысячи человек.

Настроения в столице в те дни были таковы, что русские могли устроить погром против иноземной элиты, которую они и считали главным виновником смерти Пушкина. Василий Жуковский вспоминал про эти настроения:

«Все население Петербурга, а в особенности чернь и мужичье, волнуясь, как в конвульсиях, страстно жаждало отомстить Дантесу. Никто от мала до велика не желал согласиться, что Дантес не был убийцей. Хотели расправиться даже с хирургами, которые лечили Пушкина, доказывая, что тут заговор и измена, что один иностранец ранил Пушкина, а другим иностранцам поручили его лечить».

Потому Николай I распорядился, чтобы отпевание Пушкина прошло приватно - только для родных, близких и петербургской знати. Последним были разосланы приглашения, являвшиеся одновременно и пропуском в собор. Петербуржец Скалон вспоминал, что приглашения на похороны из-под полы продавались по 100 рублей серебром.

Беккендорф распорядился полиции сопровождать гроб с телом Пушкина от дома до церкви, окрестности наводнили агенты охранки в штатском. Жуковский писал: «В минуту выноса, на которую собралось не более десяти друзей Пушкина, жандармы наполнили ту горницу, где молились об умершем, нас оцепили, и мы под стражей проводили тело до церкви».

При отпевании присутствовали представители императорского двора, высшие чиновники, почти все иностранные послы, генералы, творческая интеллигенция, большинство академиков. В общем, попрощаться с Пушкиным пришла почти вся элита того общества.

После отпевания гроб с телом Пушкина спустили в так называемый заупокойный подвал церкви. Там он оставался три дня. 2 февраля по Петербургу прошел слух, что около церкви вечером должен собраться народ и идти оттуда «громить немцев». Поэтому Николай I распорядился срочно устроить на Конюшенной площади смотр кавалерии и пехоты - всего около 60 тысяч человек. Императрица Александра Федоровна записала в дневнике (по-немецки): «Итак, полки на площади. Тревога. Что будет?» Немногочисленные группы простых петербуржцев 2 и 3 февраля были разогнаны полицией и армией, были даже двое убитых, которые пытались сопротивляться.

Последнее пристанище.

Задержка с похоронами Пушкина была связана с тем, что долго не могли найти место погребения. Как известно, в своем завещании Пушкин просил не хоронить его на петербургских кладбищах, называя их «болотом».

Наконец, 3 февраля определились с местом захоронения. В 1836 году Пушкин похоронил свою мать, Надежду Осиповну в Святогорском монастыре, неподалеку от имения Михайловское. Тогда же он рядом приобрел место и для себя. Наталья Николаевна, несмотря на запрет Александра Сергеевича, хотела его похоронить в Санкт-Петербурге, но Беккендорф настоятельно рекомендовал все же это сделать там, где и хотел поэт. У Беккендорфа были свои резоны - он не желал, чтобы могила Пушкина в Петербурге превратилась в место поклонения «недовольных» того времени.

Насколько же получилось контрастным отпевание поэта и его похороны. Николай I поверил, что народная любовь к Пушкину может быстро обернуться ненавистью к высшему свету и лично царю, и постарался пресечь этот процесс на корню.

Александр Тургенев писал: «3 февраля в полночь мы отправились в путь из Конюшенной церкви с телом Пушкина. Я был с почтальоном в кибитке позади тела; жандармский капитан впереди оного».

Скромная процессия с гробом Пушкина прибыла в Святые Горы вечером 5 февраля. Один из членов царской охранки доносил: «Чтобы избежать на похоронах манифестаций при выражении чувств, было предписано не допускать всякое особенное изъявление, всякую встречу, всякую церемонию, кроме того, что обыкновенно по нашему церковному обряду исполняется при погребении тела дворянина».

Памятник Александру Сергеевичу Пушкину в церкви в Святогорском монастыре.

Ранним утром 6 февраля (еще затемно) Пушкин был погребен возле церкви в Святогорском монастыре. Словно нарочно, церемония была обставлена крайне просто, даже с каким-то пренебрежением: гроб бросили в землю, чуть присыпав снегом. Он пролежал до весны у стены Святогорского монастыря именно в таком состоянии. Близкие родственники на этой импровизированной могиле (и на похоронах) не были. Жена Наталья Николаевна только спустя два года постояла над захоронением несколько минут.

Да и единственное сопровождавшее гроб «значительное лицо», друг Пушкина Александр Тургенев сделал это по меркантильным соображениям. Тургенев так объяснил свою поездку опальному брату в Лондоне: «За умело организованные похороны получил от царя обещание отпустить меня в Париж». Поездка произвела на Тургенева удручающее впечатление. Он писал: «На дороге видел я колодников с голыми руками там, где на них цепи, подумал об этом жестоком неудобстве, а в тюрьме видел уже солдата с отмороженною от цепи рукою. Быстрее, быстрее забыть Россию». Через месяц Тургенев, как и обещал ему Николай I, отбыл во Францию.

Масонский след в захоронении.

В последующем заботу над могилой устроили тоже не родственники Пушкина, а владелица села Тригорское Осипова - она сделала кирпичный склеп - и его друзья по масонской ложе.

В августе 1953 года директор заповедника «Михайловское» Семен Гейченко решил провести капитальные работы по укреплению памятника на могиле. Был приглашен известный археолог Павел Шульц.

Когда вскрыли могилу, все присутствующие были поражены одним обстоятельством. О нем вспоминал Гейченко:

«Открылись створки двух больших плит, лежащих в его основании. Когда убрали плиты, в центре основания обнаружилась камера, квадратная по форме, со стенами, облицованными кирпичом в один ряд. Высота камеры 75 сантиметров. В восточной стене ее маленькое окошечко. На дне камеры были обнаружены два человеческих черепа и кости. Экспертиза показала, что кости принадлежат людям пожилого возраста».

Когда подняли архивы, то выяснили (кстати, из донесения охранного ведомства), что ящик с ритуальными черепами положил в захоронение в 1841 году друг Пушкина и его коллега по масонской ложе граф Григорий Строганов. Известно также, что в гроб с телом поэта Жуковский и Вяземский бросили белые лайковые перчатки - знак, что и после смерти покойный принадлежит к братству. Более того, они и на руки покойного надели его масонские перчатки.

Долги Пушкина.

В итоге самым верным почитателем памяти Пушкина оказался царь Николай I, а не семья и друзья поэта.

После смерти Пушкина в семье оставалось 300 рублей. Имение Михайловское заложено и должно было пойти с молотка. Жуковский позже признавался, что «к весне Пушкину нечем было бы кормить семью, а его самого ждала «долговая яма». Даже хоронить поэта было не на что - их на свои средства организовал граф Строганов. Именно из-за огромных долгов и появилась тогда версия, что дуэль для Пушкина была завуалированным самоубийством, так как он сам, будучи человеком верующим, не решался наложить на себя руки.

Николай I уплатил все долги Пушкина из казны - 138 тысяч рублей , из которых 94 тысячи составили карточные проигрыши поэта. Если суммировать уплаченные долги, пансион жене и детям, то забота о Пушкине обошлась казне в 450 тысяч золотых рублей.

В обмен на улаживание финансовых дел семьи Пушкина, царь распорядился цензурировать архив поэта. Николай I поручил Жуковскому вместе с Третьим отделением разбирать бумаги Пушкина.

Что стало с наследием поэта

Разбирать бумаги разрешили у Жуковского дома, притом генерал-майор Леонтий Дубельт, уходя, каждый раз лично опечатывал сундук с рукописями, уносил с собой ключ и опечатывал комнату, где стоял сундук. Дубельт первым читал каждый клочок бумажки и, занеся ее в протокол, отдавал Жуковскому только то, что тому дозволялось прочитать, а что нет - запечатывал в пакеты для Бенкендорфа. Так продолжалось шестнадцать дней.

Если суммировать произведения Пушкина по названиям, то окажется, что он за свою недолгую жизнь написал 934 произведения. При жизни из этого числа увидело свет всего 247 работ, или 26%. Три четверти всего написанного великим русским поэтом публиковалось постепенно, в течение ста пятидесяти лет после его смерти. Проценты эти стабильны по всем жанрам. Не было напечатано при жизни Пушкина 77% написанных им стихотворений, 84% поэм, 82% сказок, 75% пьес, 76% романов и повестей в прозе. Наконец, у него, исторического писателя, не было опубликовано при жизни 98% исторических исследований. Исчезли комедии Пушкина на французском языке «Мошенник», «Философ», «Так водится в свете». Из писем до нас дошла примерно треть, из дневников - четверть.

В этот день, 8 февраля, произошла дуэль с трагическим последствием для великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина. Дуэль Пушкина с Дантесом - дуэль на пистолетах между камер-юнкером Пушкиным и поручиком бароном Георгом Де-Геккереном (Дантесом) 27 января (8 февраля) 1837 года на окраине Санкт-Петербурга, в районе Чёрной речки близ Комендантской дачи, в результате которой Пушкин был смертельно ранен. Спустя два дня поэт умер. Дуэль была спровоцирована анонимными письмами, намекавшими на любовную связь между женой Пушкина Натальей и Дантесом.

По подсчётам пушкинистов, столкновение с Дантесом было как минимум двадцать первым вызовом на дуэль в биографии поэта. Он был инициатором пятнадцати дуэлей, из которых состоялись четыре, остальные не состоялись ввиду примирения сторон, в основном стараниями друзей Пушкина; в шести случаях вызов на дуэль исходил не от Пушкина, а от его оппонентов.

Предыстория – Дантес и Наталья Пушкина

Французский кавалергард, приёмный сын нидерландского посланника в Петербурге барона Луи Геккерна, познакомился со своей ровесницей Натальей Николаевной Пушкиной, женой поэта, в 1835 в Аничковом дворце.

В глазах светского общества Дантес-Геккерен, красивый блондин, предстал блестящим молодым офицером, влюблённым в красавицу-жену ревнивого мужа (Пушкин не любил придворной жизни и не вызывал тёплых чувств у влиятельных светских людей).

В светском обществе ходили слухи о взаимности чувств Пушкиной и о том, что Дантес уже добился победы; для разворачивания конфликта возникшая молва играла не меньшую, а то и большую роль, чем реальные положение дел.

Анонимные письма и первый конфликт (ноябрь 1836)

4 (16) ноября 1836 года городская почта доставила Пушкину и нескольким его друзьям анонимный пасквиль на французском языке, в котором Пушкину присваивался «диплом рогоносца»; в «дипломе» содержался косвенный намёк на внимание к Н. Н. Пушкиной со стороны не только Дантеса, но и самого царя. В 1927 году пушкинистами (Б. В. Казанским и П. Е. Рейнботом) было высказано предположение, что пасквиль указывает на мнимую связь Натальи Николаевны с императором, так как Пушкин назван заместителем Нарышкина, мужа любовницы Александра I; эту точку зрения поддержал и автор наиболее авторитетного на то время исследования дуэли П. Е. Щёголев. Однако Н. А. Раевский считал, что «доказанным его [предположение] считать нельзя». Сам Пушкин счёл письмо исходящим от Геккерена-отца. Подозрение некоторых современников, в частности секунданта Пушкина К.К. Данзаса, пало на князя И.С. Гагарина, впоследствии иезуита.

Придя к выводу об авторстве Геккерна, Пушкин немедленно послал Дантесу вызов на дуэль. Через неделю после вызова Жорж Дантес сделал предложение Екатерине Гончаровой - сестре Натальи Николаевны и, соответственно, свояченице Пушкина. Как бы то ни было, коль скоро Дантес стал женихом Екатерины, Пушкин был вынужден отозвать свой вызов (сыграла роль и аудиенция, данная Пушкину Николаем I, и посредничество В. А. Жуковского). Тем не менее, Пушкин отказывался иметь какие-либо сношения с Дантесом и Геккереном, что, как можно видеть из воспоминаний Данзаса, задевало их обоих и приводило к дальнейшему обострению отношений.

Второй вызов на дуэль.

10 января 1837 Екатерина Гончарова стала женой Дантеса. Она родила ему четверых детей и умерла после родов в 1843 году, на седьмом году замужества.

Однако, конфликт между Пушкиным и Геккернами не был исчерпан, и вскоре после брака Дантеса с Екатериной началось распространение в свете слухов и шуток («казарменных каламбуров») по адресу Пушкина и его семьи. 26 января (7 февраля) 1837 Пушкин отправил Геккерну-отцу письмо (в своей основе сочинённое еще во время первого конфликта в ноябре), где, чрезвычайно резко характеризуя как отца, так и приёмного сына, он отказал им от дома. Пушкин знал, что письмо носит явно оскорбительный характер и приведёт к новой дуэли.

В тот же день Луи Геккерен через секретаря французского посольства виконта д’Аршиака письмом объявил Пушкину, что от его имени Дантес делает ему вызов; Пушкин без обсуждения принял весьма жёсткие условия дуэли, письменно составленные виконтом д’Аршиаком.

Дуэль.

27 января (8 февраля) под Петербургом в перелеске близ Комендантской дачи состоялась дуэль, на которой Пушкин был смертельно ранен в живот. Ответным выстрелом Пушкин легко ранил Дантеса в правую руку. Условия дуэли, по настоянию Пушкина, были смертельными и не оставляли шанса уцелеть обоим противникам: барьер отделял врагов едва на десять шагов, стрелять разрешалось с любого расстояния на пути к барьеру. Секундантом Пушкина был его лицейский товарищ подполковник К. К. Данзас, секундантом Дантеса - сотрудник французского посольства виконт д’Аршиак.

Раненый Пушкин был повезён с места дуэли на санях извозчика; а у Комендантской дачи пересажен в карету, которую послал старший Геккерен.

В 1887 на месте дуэли был установлен памятный обелиск Пушкину - в сквере у пересечения Коломяжского проспекта и железнодорожной линии Сестрорецкого направления (район Черной речки).

Смертельное ранение Пушкина.

Пушкина с места дуэли привезли домой, на набережную реки Мойки, дом 12. Рана оказалась смертельной: поэт прожил два дня. Несмотря на усилия врачей под руководством Н. Ф. Арендта скончался 29 января (11 февраля) 1837 года в 14:45. В момент его кончины были остановлены часы, которые, являясь реликтом эпохи, хранятся до сих пор, став одним из значимых экспонатов музея, организованного в этом доме впоследствии.

Уголовное следствие и “наказание”…

О дуэли было доложено по военному начальству. 29 января 1837 года командующий Отдельным Гвардейским Корпусом (в состав Корпуса входил Кавалергардский Ея Величества полк, в котором состоял поручик Де-Геккерен, из Википедии) генерал-адъютант Карл Бистром, узнав о дуэли, «всеподданейше донес о сем ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ; ЕГО же ВЕЛИЧЕСТВО того ж 29-го числа ВЫСОЧАЙШЕ повелеть соизволил: „судить военным судом как Геккерена и Пушкина, так равно и всех прикосновенных к сему делу, с тем, что ежели между ними окажутся лица иностранные, то неделая им допросов и не включая в сентенцию Суда, представить об них особую записку, с означением токмо меры их прикосновенности“.»

Военный суд первой инстанции (полковой) приговорил, в предварительном порядке, Геккерена и Данзаса к смертной казни - по законам времён Петра I; по смыслу 139-го воинского артикула (1715), ссылка на который присутствует в материалах уголовного дела, погибший на дуэли также подлежал посмертной казни: «Все вызовы, драки и поединки чрез сие наижесточайше запрещаются <…> Кто против сего учинит, оный всеконечно, как вызыватель, так и кто выйдет, имеет быть казнен, а именно повешен, хотя из них кто будет ранен или умерщвлен, или хотя оба не ранены от того отойдут. И ежели случитца, что оба или один из них в таком поединке останетца, то их и по смерти за ноги повесить.»

Приговор докладывался вверх по начальству; в итоге определение Генерал-Аудиториата А.И. Ноинского от 17 марта 1837 года предлагало: Геккерена «лишив чинов и приобретенного им Российского дворянского достоинства, написать в рядовые, с определением на службу по назначению Инспекторского Департамента», в отношении секунданта Пушкина подполковника Даназса предлагалось, принимая во внимание его боевые заслуги и иные смягчающие вину обстоятельства, ограничиться арестом ещё на 2 месяца (он уже был под арестом), после чего «обратить по прежнему на службу»; «преступный же поступок самого Камерюнкера Пушкина <…> по случаю его смерти предать забвению». На докладе Ноинского 18 марта того же года была начертана Высочайшая конфирмация: «Быть по сему, но рядового Геккерена, как не русского подданного, выслать с жандармом заграницу, отобрав офицерские патенты».

Нидерландский министр Геккерен был отозван из Петербурга. Дантес дожил до глубокой старости, был членом французского сената.

Событие в искусстве

Михаил Юрьевич Лермонтов, не знакомый лично с Пушкиным, но близкий к его друзьям (семье Карамзиных и Н. Ф. Арендтом), написал стихотворение «Смерть Поэта»: «Погиб Поэт, невольник чести, пал, оклеветанный молвой» .

В конце XX века вышла книга: «История одной болезни» , она была переиздана в виде сборника под названием «Дополнение к портретам: Скорбный лист, или история болезни А. С. Пушкина. Доктор А. П. Чехов»

Пушкин был истинным патриотом и защитником своего Отечества – он любил Россию, а не государство в лице императора Николая I. И потому погиб поэт …
Пушкинисты говорят, что дуэль и смерть Пушкина явилась результатом стечения неблагоприятных обстоятельств. Но лично я уверен, что гибель поэта не была случайной – слишком много «случайностей» для такого важного судьбоносного дела.
Удивляет, почему не хотят замечать очевидных фактов планирования, провоцирования и преступного осуществления дуэли. Возможно, потому, что никто не смотрел на дуэль глазами юриста-криминолога. На юридическом факультете нас учили при расследовании преступления внимательно анализировать причины и связи, искать не только исполнителя, но также возможного пособника, организатора и заказчика преступления.
Моя версия может показаться неожиданной, однако никто не смог доказательно её опровергнуть. Даже большой знаток дуэлей Яков Аркадьевич Гордин о последнем поединке Пушкина говорит: «Дуэльная история многократно описана и исследована (хотя и не до конца понята)».
15 февраля 2017 года в библиотеке Маяковского (наб. Фонтанки, 46) Яков Гордин к 180-летию со дня трагической гибели А.С.Пушкина выступил с лекцией «Пушкин. Пётр. Империя. Драма русской истории».

Когда я учился в школе, на уроках литературы нам рассказывали упрощённую версию дуэли. В те времена никакие другие версии, кроме официальной, созданной в 1937 году, не рассматривались. В старших классах я посещал факультатив по литературе, и тогда же с большим трудом выменял книгу «Русские поэты современники Пушкина» (1937 год издания) и «Пушкин в воспоминаниях современников».

Казалось бы, личность Пушкина и его жизнь изучена вдоль и поперёк. Однако до сих пор остаются вопросы, на которые нет ответа. Государственные и личные архивы хранят ещё много тайн. Возможно, мы находимся в плену «мифа о Пушкине», который был создан в 1937 году или того раньше.

На протяжении жизни А.С.Пушкин вёл дневник. Дневник №2, который оканчивается 1835 годом, хранится в России. Но, значит, должны существовать дневники №1 и №3, охватывающие период до 1835 года и вплоть до рокового 1837-го. Об этом упоминают В.Жуковский, князь П.Вяземский, критик и драматург барон Розен.

Если бы мы располагали дневником №3, то могли бы знать, о чём думал поэт накануне дуэли. Поэтому, пока не опубликованы все письма Пушкина к Геккерну, пока не опубликована переписка Натали Пушкиной с Дантесом и все дневники Пушкина, можно строить различные версии и обо всём говорить лишь предположительно.

«Ищите женщину», – говорят французы. И они правы.
Опыт моих расследований показал, что в конечном итоге все хитросплетения объясняются просто, а романтические трактовки ни что иное как флёр, прикрывающий основные инстинкты.

По пророчеству гадалки Киргоф, с Пушкиным на 37-м году могла случиться беда от белокурого человека. При венчании, кольцо из рук Натальи Николаевны упало на пол. Это была плохая примета. Пушкин был чуток к приметам. Но даже когда, отправляясь на Чёрную речку, пришлось возвратиться домой, он не отказался ехать на дуэль.

Судя по характеру Пушкина, спровоцировать его на дуэль было лёгко. Всё дело в пасквиле, из-за которого разгорелся конфликт. Однако автора пасквиля до сих пор так и не нашли. Или не захотели найти?..

По подсчётам пушкинистов, столкновение с Дантесом было как минимум двадцать первым вызовом на дуэль в жизни поэта. Он был инициатором пятнадцати дуэлей, из которых состоялись четыре, остальные не случились ввиду примирения сторон, в основном стараниями друзей Пушкина. В шести случаях вызов на дуэль исходил не от Пушкина, а от его оппонентов. В первый раз Пушкин сделал вызов на дуэль в 17-летнем возрасте. Соперником поэта оказался его родной дядя, Павел Ганнибал.

Для поэта важно не только красиво прожить, но ещё важнее «красиво уйти».
По мнению В.Вересаева, в последний год жизни Пушкин решительно искал смерти. Другие, напротив, считают, что поэт не собирался уходить из жизни. В свои 37 лет Пушкин был полон идей и творческих замыслов.

Ещё до первого инцидента с Дантесом, Александр Сергеевич привёл в порядок свои дела и написал завещание. Однако Пушкин не собирался умирать. В день дуэли в 12-м часу утра» (до прихода Данзаса) у Пушкина успел побывать библиофил Ф.Ф.Цветаев, который говорил с ним о новом издании его сочинений. «Пушкин был весел», - пишет Цветаев.

Утром 27 января в день дуэли у Пушкина ещё не было секунданта. Случайно им стал лицейский товарищ Константин Данзас.

Интересно, состоялась бы роковая дуэль, если бы Пушкин не нашёл секунданта?

Константин Карлович Данзас (1801-1870) никогда не был близким другом Пушкина, Данзас не принадлежал к кругу поэта, они почти не общались.
Почему же Данзас так легко согласился быть секундантом Пушкина?

Данзас был единственным свидетелем преддуэльных часов Пушкина и единственным (со стороны поэта) свидетелем самой дуэли. Все сведения о дуэли имеют своим источником рассказы Данзаса.

После получения пасквиля «ордена рогоносцев» вечером 4 ноября 1836 года Пушкин послал вызов (без указания причины) на дуэль Дантесу. Вызов получил Геккерн и попросил у Пушкина отсрочки на 24 часа. Наталья Николаевна, узнав об этом, через своего брата Ивана срочно вызвала из Царского Села Жуковского. Благодаря участию Жуковского дуэль удалось предотвратить.

Считается, что Пушкин был оскорблён подмётным письмом и потому послал вызов на дуэль. Но, во-первых, анонимное письмо не могло служить формальным поводом для вызова на дуэль. Во-вторых, доказано, что это письмо написал не Геккерн, и он не давал таких распоряжений. Пушкин ошибался.

Дантес объявил, что его целью была женитьба на сестре Натальи Николаевны Екатерине. 17 ноября Пушкин послал своему секунданту Соллогубу отказ от дуэли. Вечером того же дня было официально объявлено о помолвке Дантеса и Екатерины Гончаровой. 10 января 1837 года была сыграна свадьба, и Дантес стал свояком Пушкина.
В свете стали говорить, что Дантес принёс себя в жертву, вступив в брак с нелюбимой женщиной, чтобы «спасти честь любимой».

23 января 1837 года на балу у Воронцовых-Дашковых Дантес оскорбил Наталью Николаевну. Наталья Николаевна рассказала мужу, что Геккерн спросил её, когда же она наконец оставит своего мужа. После такого признания жены Александр Сергеевич в ночь с 25 на 26 января написал предельно резкое письмо Геккерну-отцу.
«…Подобно бесстыжей старухе, вы подстерегали мою жену по всем углам, чтобы говорить ей о любви вашего незаконнорожденного или так называемого сына; а когда, заболев сифилисом, он должен был сидеть дома, вы говорили, что он умирает от любви к ней; вы бормотали ей: верните моего сына. …»

Пушкин оскорбил барона Геккерна, да так, что тот уже не мог искать мировой. Фактически, стрелялись из-за слухов об ухаживании Дантеса за Натальей Гончаровой.

В своём письме барону Луи Геккерну Наталья Николаевна пишет: «Допустим даже, что моё увлечение вашим сыном так велико, что, отуманенная им, я могла бы изменить священному долгу; но вы упустили из вида одно: я – мать. У меня 4 маленьких детей. Покинув их в угоду преступной страсти, я стала бы в собственных глазах самой презренной из женщин. Между нами всё сказано, и я требую, чтобы вы оставили меня в покое».

Пушкин не скрывал от жены, что будет драться. Он спрашивал её, по кому она будет плакать. «По тому, – отвечала Наталья Николаевна, – кто будет убит».

По воспоминаниям Данзаса, Наталья Николаевна предлагала мужу уехать с нею на время куда-нибудь из Петербурга; но Пушкин, потеряв всякое терпение, решился кончить это иначе. Он написал барону Геккерену в весьма сильных выражениях известное письмо, которое и было окончательной причиной роковой дуэли.

Поэт знал, что в ответ получит вызов, и сознательно шёл на это. Утром 26 января письмо было отправлено Геккернам, а уже вечером к Пушкину явился атташе французского посольства виконт д’Аршиак с вызовом на поединок от Жоржа Дантеса.
Дантес сделал Пушкину, поскольку барон Геккерн, как посланник иностранного государства, не мог участвовать в дуэли. Вряд ли Пушкин хотел убить Геккерна. Видимо, целью Пушкина была дуэль именно с Дантесом.

Сохранилась хронологическая запись поэта В.А.Жуковского о последнем дне жизни Александра Сергеевича. «Встал весело в 8 часов - после чаю много писал - часу до 11-го. С 11 обед. - Ходил по комнате необыкновенно весело, пел песни - потом увидел в окно Данзаса (прим.: секундант), в дверях встретил радостно. - Вошли в кабинет, запер дверь. - Через несколько минут послал за пистолетами. - По отъезде Данзаса начал одеваться; вымылся весь, все чистое; велел подать бекешь; вышел на лестницу, - возвратился, - велел подать в кабинет большую шубу и пошел пешком до извощика. - Это было ровно в 1 ч».

Эта запись противоречит воспоминаниям К.К.Данзаса. Я не единственный, кто заметил эти противоречия. Очевидно, что Данзас лицо заинтересованное. Поэтому к его показаниям нужно относиться осмотрительно.

В 1863 году были опубликованы воспоминания Данзаса о дуэли, записанные его другом А.Н.Аммосовым. Согласно этим воспоминаниям, 27 января 1837 года Данзас, проходя по Пантелеймонской улице, встретил Пушкина в санях. Пушкин остановил Данзаса и сказал:
- Данзас, я ехал к тебе, садись со мной в сани и поедем во французское посольство, где ты будешь свидетелем одного разговора.
Данзас, не говоря ни слова, сел с ним в сани, и они поехали в Большую Миллионную. Во время пути Пушкин говорил с Данзасом, как будто ничего не бывало, совершенно о посторонних вещах. Таким образом доехали они до дома французского посольства, где жил д’Аршиак. После обыкновенного приветствия с хозяином Пушкин сказал громко, обращаясь к Данзасу:
- Я хочу теперь посвятить вас во всё.
И начал рассказывать ему всё, что происходило между ним, Дантесом и Гекереном.
Пушкин окончил своё объяснение следующими словами:
- Теперь единственное, что я хочу вам сказать, - это то, что если дело не кончится сегодня же, то при первой встрече с Гекереном, отцом или сыном, я плюну им в лицо.
Тут он указал на Данзаса и прибавил:
- Вот мой секундант.
Потом обратился к Данзасу с вопросом:
- Вы согласны?
После утвердительного ответа Данзаса Пушкин уехал, предоставив Данзасу, как своему секунданту, условиться с д’Аршиаком о дуэли.

Совершенно неожиданно Данзас оказался втянут в дуэльную историю, которая для него могла обернуться самыми тяжкими последствиями. Данзас знал, что дуэли были запрещены, и за участие в дуэли приговаривали к смертной казни.

Почему же Данзас согласился стать секундантом Пушкина и не стал отговаривать поэта от дуэли?

В рапорте, поданном в Военно-судную комиссию, Данзас так объяснял своё согласие быть секундантом Пушкина: «После всего, что я услышал у г. Д’Аршиака из слов Пушкина, хотя вызов был со стороны г. Геккерна, я не мог не почитать избравшего меня в свидетели тяжко оскорблённым в том, что человек ценит дороже всего в мире: в чести жены и его собственной; оставить его в сем положении показалось мне невозможным, я решился принять на себя обязанность секунданта» (Дело о дуэли, с. 79).

Мог ли Данзас отказаться быть секундантом Пушкина?
Мог! Возможно, этим он спас бы для России великого поэта.

По уставу подполковник Данзас был обязан сообщить о дуэли. Если бы он сообщил, то, возможно, этим спас лицейского товарища.

Драться Пушкин с Дантесом должен был в тот же день 27 января в 5-м часу пополудни. Место поединка было назначено секундантами за Чёрной речкой возле Комендантской дачи. Никто кроме секундантов и дуэлянтов не мог знать о месте и времени дуэли.

Но оказывается, о месте и времени дуэли знало Третье отделение.
Можно предположить, что за Пушкиным был негласный надзор, и жандармы были осведомлены о жизненной ситуации поэта и его намерениях.
Начальник штаба корпуса жандармов генерал Л.В.Дубельт признавал: «Да, мы знали о предстоящем поединке, но жандармы по ошибке были направлены в Екатерингоф».

Была ли это ошибка, а не умысел дать осуществиться трагедии?

У людей «государевых» своя мораль, и ради государства эти люди способны на всё!

«На стороне барона Гекерена и Дантеса был, между прочим, и покойный граф Бенкендорф, не любивший Пушкина». Одним только этим нерасположением, говорит Данзас, и можно объяснить, что дуэль Пушкина не была остановлена полицией.

Почему Данзас был уверен, что дуэль могла быть остановлена полицией?
Кто сообщил в Третье отделение о времени и месте дуэли Пушкина и Дантеса?

Возможно, чтобы спасти Пушкина и обезопасить себя, Данзас, как человек военный, сам донёс в Третье отделение о готовящейся дуэли, в надежде, что жандармы не допустят поединка и этим он спасёт первого поэта России.
Это объясняет и то, почему Данзас отказался от сделанного ему Дантесом предложения скрыть своё участие в дуэли.

В опубликованных воспоминаниях Данзаса много нестыковок, показания его весьма противоречивы. Утверждение самого Данзаса о случайной встрече его с Пушкиным на Цепном мосту имело целью смягчить вину Данзаса перед судом, так как по закону секунданты при «зачатии драк должны были приятельски искать помирить ссорящихся, и ежели того не могут учинить, то немедленно по караулам послать и о таком деле объявить» (Дело о дуэли, с. 104).

Опубликованное в 1900 году под редакцией П.М.Кауфмана «Подлинное военно-судное дело 1837 г.» не содержит двух листов, которые, как утверждал редактор в предисловии к изданию, были «утрачены» и, видимо, содержали показания Данзаса (в опубликованных материалах есть лишь записи его «передопрашивания»). Kроме того, из опубликованных материалов остаётся неясным, кто был первым доносителем о происшествии.

Согласно «Дуэльному кодексу» того времени «как оскорбитель, так и оскорблённый, должны драться на дуэли сами лично. Заместители допускаются только в следующих случаях:
а) сын может заступать своего оскорблённого отца, если последний слишком слаб для получения удовлетворения за оскорбление; если возраст оскорбителя подходил бы более к летам сына, нежели отца, и наконец, если последнему уже минуло 60 лет…»

Вместе с секундантом противника д’Аршиаком Данзас занялся пунктуально организацией дуэли a outrance, то есть до смертельного исхода.
Условия поединка не давали шансов уцелеть.
1. Противники становятся на расстоянии 20 шагов друг от друга и 5 шагов (для каждого) от барьеров, расстояние между которыми равняется 10 шагам.
2. Вооружённые пистолетами противники, по данному знаку, идя один на другого, но ни в коем случае не переступая барьера, могут стрелять.
3. Сверх того, принимается, что после выстрела противникам не дозволяется менять место, для того чтобы выстреливший первым огню своего противника подвергся на том же самом расстоянии.
4. Когда обе стороны сделают по выстрелу, то, в случае безрезультатности, поединок возобновляется как бы в первый раз: противники становятся на то же расстояние в 20 шагов, сохраняются те же барьеры и те же правила.
5. Секунданты являются непременными посредниками во всяком объяснении между противниками на месте боя.
6. Секунданты, нижеподписавшиеся и облечённые всеми полномочиями, обеспечивают, каждый за свою сторону, своей честью строгое соблюдение изложенных здесь условий.

По желанию д’Аршиака условия поединка были написаны на бумаге.
С этой роковой бумагой Данзас возвратился к Пушкину. Он застал его дома, одного. Не прочитав даже условий, Пушкин согласился на всё. В разговоре о предстоящей дуэли Данзас заметил ему, что, по его мнению, он бы должен был стреляться с бароном Гекереном, отцом, а не с сыном, так как оскорбительное письмо он написал Гекерену, а не Дантесу. На это Пушкин ему отвечал, что Гекерен, по официальному своему положению, драться не может.

Условясь с Пушкиным сойтись в кондитерской Вольфа, Данзас отправился сделать нужные приготовления. Наняв парные сани, он заехал в оружейный магазин Куракина за пистолетами, которые были уже выбраны Пушкиным заранее; пистолеты эти были совершенно схожи с пистолетами д’Аршиака. Уложив их в сани, Данзас приехал к Вольфу, где Пушкин уже ожидал его. Было около 4-х часов.

В 1836 году Пушкин не имел вообще никаких доходов. Жить было не на что в буквальном смысле. Поэт закладывал вещи, часы и даже посуду. 24 января 1837 года Пушкин отнёс ростовщику А.П.Шишкину столовое серебро, под залог которого получил 2200 рублей. Часть этих денег пошла на оплату пистолетов, которые он выбрал в «Магазине военных вещей» Алексея Куракина на Невском проспекте, 13.

У Пушкина были дуэльные пистолеты известного французского мастера-оружейника Лепажа. Дантес же позаимствовал у знакомого пистолеты немецкого оружейника Карла Ульбриха. По словам Данзаса, «пистолеты эти были совершенно схожи с пистолетами д’Аршиака».

Когда Пушкин с Данзасом вместе вышли из кондитерской Вольфа, они сели в сани и отправились по направлению к Троицкому мосту. На Дворцовой набережной им повстречался экипаж г-жи Пушкиной. Данзас надеялся, что она увидит мужа и попытается остановить его. Но Наталья Николаевна была близорука, а Пушкин смотрел в другую сторону.

Почему Данзас не сказал Пушкину, что увидел Наталью Николаевну, и не сделал ничего, чтобы остановить роковое течение событий?

Пушкин доверял своему лицейскому другу. Но когда переезжали через Неву, Пушкин шутливо спросил у Данзаса: «Уж не в крепость ли ты меня везёшь?»
«Нет, - отвечал Данзас, - через крепость на Чёрную речку самая близкая дорога».

Дуэль состоялась 27 января 1837 года после 4 часов дня. Поэту было 37 лет, его противнику оставалась неделя до 25 лет. Условия поединка носили беспощадный характер: стрелялись с 20 шагов, барьер составлял 10 шагов. В Европе стрелялись с 30 шагов. В России стрелялись даже с шести.

Известный пушкинист Яков Аркадьевич Гордин в книге «Русская дуэль: Философия, идеология, практика» описывает пушкинскую дуэль и отмечает, что русская дуэль была более жестокой и смертоносной, чем европейская.
«Дуэль Пушкина с Дантесом по европейским меркам выглядела ″необыкновенной″, незаконной», – пишет Гордин в книге «Дуэли и дуэлянты: Панорама столичной жизни».

Поскольку дуэльные пистолеты противников были схожи, то после проверки каждому предоставлялась возможность драться собственным оружием. Пушкин был вооружён пистолетом из гарнитура, привезённого Данзасом, а Дантес - из гарнитура, привезённого д’Аршиаком.

Метеорологи досконально восстановили картину того дня, в том числе погоду. По воспоминаниям Данзаса, день дуэли был морозным и ясным, температура около минус 15 градусов. Но при императорском дворе тем же утром была отмечена температура минус 2 градуса. Скорее всего, Данзас ошибся: из-за сильного ветра на улице казалось гораздо холоднее, чем было на самом деле. Ветер мог повлиять на исход дуэли.
Кремневые пистолеты, которые использовались в те времена, гораздо более зависели от погоды, чем современное оружие. Свинцовая пуля весом 12 граммов летела со скоростью 150 метров в секунду, и при расстоянии в 20 шагов, боковой ветер мог отклонить её на 12 см, а угловой на 6 см. И если бы не сильный ветер, неизвестно, чем бы закончилась дуэль.

Недавно по телеканалу «Россия-24» показали фильм «Прощённый грешник». Там была озвучена ещё одна версия дуэли. Убойная сила дуэльных пистолетов Кухенройтера выше, чем револьвера системы «Наган» и почти как у пистолета «ТТ» образца 1932 года. Дантес стрелял с расстояния в 11 шагов, однако пуля не пробила тело Пушкина, а застряла в брюшине. Поэтому предполагают, что секунданты, желая предотвратить неминуемую гибель дуэлянтов, специально недосыпали пороху в пистолеты, тем самым уменьшив их убойную силу. Если бы пистолеты зарядили как положено, то пуля прошла бы навылет, и Пушкин, возможно, был бы жив. А вот Дантес, как показала экспертиза, ответным выстрелом был бы убит.

Пушкин, по словам Данзаса, нервничал во время подготовки места дуэли и несколько раз нетерпеливо спрашивал «всё ли наконец кончено?»
А вот Дантес был спокоен. Почему?

Подполковник К.К.Данзас был опытным военным и дуэлянтом. Он не мог не знать «дуэльного кодекса». Поэтому удивляет, что Данзас во время поединка Пушкина и Дантеса как минимум трижды нарушил правила дуэли!

«Дуэльный кодекс» того времени гласил:
377. Перед началом дуэли противники обязаны допустить секундантов противной стороны осмотреть их, с целью удостовериться в соблюдении вышеуказанных условий.
Секунданты обязаны всегда исполнять эту формальность.
Врачи стоят в нескольких шагах за секундантами.
454. Раненный первым выстрелом имеет право стрелять в противника, который не обязан приближаться к нему, в течение одной минуты с момента получения раны.
Запрещены:
492. Какие-нибудь резкие телодвижения противника, выстрелившего первым, ожидающего выстрела противника.
495. Секунданты противной стороны, стоящие рядом с ним, имеют право застрелить противника, совершившего нарушение.
496. Совершенный поступок рассматривается как простое убийство или попытка к тому, и дело передается судебным властям.
497. Секунданты составляют протокол с обозначением совершенного поступка и извещают о нём, посылая копию протокола, членов корпорации, места служения или общества, в котором состоял совершивший нарушение.

Почему Данзас не произвёл осмотр одежды Дантеса до дуэли и после дуэли?
Почему секундант Данзас не прекратил дуэль после ранения Пушкина?
Почему Данзас подал Пушкину другой пистолет, что также было нарушением правил дуэли (на это указал секундант Дантеса д’Аршиак).

Всю последующую жизнь после злополучной дуэли Данзас сожалел о том, что не выполнил надлежащих прав дуэли и не произвёл осмотр одеяния Дантеса. Возможно, он обнаружил бы под мундиром стальную кольчужку. Такие кольчужки уже существовали, но на дуэли одевать их было против законов чести.

Пушкин был опытным дуэлянтом и всегда стрелял вторым, поскольку сохранивший выстрел имел право подозвать уже выстрелившего к барьеру. Дантес, видимо, знал об этом.

Предполагают, что Дантес стрелял по ногам, не желая убивать поэта. Но попал чуть выше, потому что при стрельбе пистолет слегка подкидывает вверх.
Пушкин был ранен в правую сторону живота; пуля, раздробив кость верхней части ноги у соединения с тазом, глубоко вошла в живот и там остановилась.

Пушкин упал на шинель Данзаса и, казалось, потерял сознание. Секунданты бросились к Пушкину, но, когда Дантес намеревался сделать то же самое, поэт крикнул по-французски: “Подождите, у меня ещё достаточно силы, чтобы сделать свой выстрел”.

Дантес остановился у барьера и ждал, прикрыв грудь правою рукою.
Было неписаное правило: если противник ранен и выронил пистолет, поединок должен прекращаться.
Приподнявшись несколько и опершись на левую руку, Пушкин выстрелил.
Дантес упал.
Пушкин спросил у Дантеса, куда тот ранен, Дантес отвечал:
- Я думаю, что я ранен в грудь.
- Браво! - вскрикнул Пушкин и бросил пистолет в сторону.

Но Жорж быстро поднялся на ноги. Его ранение не было опасным. Пуля попала ему в руку и только контузила грудь.

По официальным материалам, выпущенная Пушкиным из пистолета пуля пробила Дантесу правую руку и, попав в металлическую пуговицу мундира, отрикошетила. Иначе говоря, пуговица спасла жизнь Дантесу.

Писатель В. В.Вересаев в книге «Пушкин в жизни» высказал предположение: барон Луи Геккерн, добившись отсрочки у поэта, заказал для своего приёмного сына нательную кольчугу, которая и спасла жизнь Дантесу.

Согласно правилам, за нанесённое оскорбление можно было требовать только одно удовлетворение. Но Пушкин был не удовлетворён.
«Странно, – сказал Пушкин, – я думал, что мне доставит удовольствие его убить, но я чувствую теперь, что нет… Впрочем, всё равно. Как только мы поправимся, снова начнём».

В 1938 году, используя достижения судебной баллистики, инженер М. З.Комар вычислил, что пуля неминуемо деформировала бы пуговицу и вдавила её в тело. Однако в материалах военно-судебной комиссии отсутствуют сведения об осмотре деформированной пуговицы с мундира Дантеса. Пуговицу эту до сих пор не нашли.

Судебный медик В. Сафронов также пришёл к выводу, что пуля попала в преграду больших размеров и плотности. В 1962 году был проведён следственный эксперимент: изготовили манекен рослого кавалергарда, одетого в мундир Дантеса и произвели прицельные выстрелы с учётом условий роковой дуэли. Авторы эксперимента сделали вывод о том, что под мундиром Дантеса существовала защита типа кольчуги.

Некоторые считают, что Данзас фактически предал Пушкина. Ссыльный декабрист Иван Пущин негодовал: «Если бы я был на месте Данзаса, то роковая пуля встретила бы мою грудь...»

Раненого Пушкина вначале волоком “тащили” к саням, затем уложили на шинель и понесли. Однако, секундантам это оказалось не под силу. Тогда вместе с извозчиками они разобрали забор из тонких жердей и подогнали сани. На всём пути от места дуэли до саней на снегу протянулся кровавый след. Раненого поэта посадили в сани и повезли по тряской, ухабистой дороге.

По воспоминаниям Данзаса из раны Пушкина кровь лилась «рекой». Однако секундант не взял никаких лекарств и материалов для перевязки в случае ранения. Данзас объяснял это тем, что «был взят в секунданты за несколько часов до дуэли, времени было в обрез, и он не имел возможности подумать о первой помощи для Пушкина».

А может быть, Данзас надеялся, что жандармы не допустят проведения дуэли? И именно поэтому не пригласил на дуэль врача, как это было положено по дуэльному кодексу.

Данзас знал, как опасна рана в живот. Он не раз видел, как люди умирали от потери крови в течение часа. Но Пушкин несколько часов оставался без перевязки.
Пушкина можно было бы спасти, если бы врачебная помощь была оказана вовремя. Шансы на выздоровление составили бы не менее 80%, ибо летальность при подобных огнестрельных ранениях ныне составляет 17,2 - 17,5 %.

Согласно исследованию уральского хирурга Михаила Давидова («Дуэль и смерть А.С. Пушкина глазами современного хирурга») ошибка Данзаса в том, что Пушкина с места дуэли повезли не в госпиталь, где могли оказать хоть какую-то помощь, а домой. От Чёрной речки до квартиры на Мойке – около семи вёрст. Пушкина везли полтора часа. По мнению современных медиков, по дороге домой он потерял почти половину объёма крови.

На Комендантской даче Пушкина пересадили с саней в карету Геккерна. Это была «медвежья услуга», потому что в карете трясло ещё сильнее, что усиливало мучения раненого. Если бы Пушкина везли на санях, то привезли бы вдвое быстрее и, значит, раненый потерял бы меньше крови. А так раненого поэта привезли домой уже в темноте, к 18 часам.

Данзас в течение трёх (!) часов искал хирурга по всему Петербургу. Сначала поехал к Арендту, потом к Саломону; не застав дома ни того, ни другого, оставил им записки и отправился к доктору Персону; но и тот был в отсутствии. Оттуда, по совету жены Персона, Данзас поехал в Воспитательный дом, где, по словам её, он мог найти доктора наверное. Подъезжая к Воспитательному дому, Данзас встретил выходившего из ворот доктора Шольца. Выслушав Данзаса, Шольц сказал ему, что он, как акушер, в этом случае полезным быть не может, но что сейчас же привезёт к Пушкину другого доктора.
Шольц пригласил хирурга К.Задлера, который к этому времени уже успел оказать медицинскую помощь легко раненому Дантесу.

В это же время приехал Арендт, он также осмотрел рану. Пушкин просил сказать откровенно: в каком положении он находится, и прибавил, что какой бы ответ ни был, он его испугать не может, но что ему необходимо знать наверное своё положение, чтобы успеть сделать некоторые нужные распоряжения.
- Если так, - отвечал ему Арендт, - то я должен вам сказать, что рана ваша очень опасна и что к выздоровлению вашему я почти не имею надежды.
Уезжая, Арендт сказал провожавшему его в переднюю Данзасу: «Штука скверная, он умрёт».

После дуэли Данзаса должны были арестовать, однако ему было разрешено императором не покидать Пушкина до его последнего часа. Почему?

В продолжение ночи страдания Пушкина до того усилились, что он решил застрелиться. Позвав человека, он велел подать ему один из ящиков письменного стола; человек исполнил его волю, но, вспомнив, что в этом ящике были пистолеты, предупредил Данзаса. Данзас подошел к Пушкину и взял у него пистолеты, которые тот уже спрятал под одеяло. Пушкин признался, что хотел застрелиться, потому что страдания его были невыносимы.

Смерть поэта наступила через 46 часов после ранения. Вскрытие проводили прямо в прихожей. Пулю в теле так и не нашли. Записей о вскрытии не составили. Так что причина смерти Пушкина до сих пор остаётся загадкой. Лишь через 24 года после смерти Пушкина записки о результатах вскрытия написал по памяти и опубликовал Владимир Иванович Даль, участвовавший в процессе.

За секундантство на дуэли Пушкина Данзас был приговорён к повешению. Однако по ходатайству военного и надзорного начальства (!) император заменил это наказание на два дополнительных месяца ареста в Петропавловской крепости.
На свободу Данзас вышел уже 19 мая 1837 года. Через два года после дуэли, в 1839 году, был награждён орденом Святого Станислава 2-й степени; в 1840 году к этому ордену была пожалована императорская корона. В 1844 году получил чин полковника, а в 1857 году вышел в отставку с присвоением чина генерал-майора.

Сохранилось «Подлинное военно-судебное дело 1837 года» о дуэли Пушкина и Дантеса. Однако там отсутствуют два листа первичных показаний, собственноручно написанных К.К.Данзасом.
Почему исчезли эти листы? Что было в них? Признание?

Я не обвиняю К.К.Данзаса. Этого и нельзя делать за отсутствием прямых улик. Однако косвенные улики говорят не в пользу Данзаса.

На основании вышеизложенного, я могу сделать вывод, что дуэль фактически была убийством.

Я ответил: «Скорее всего, Данзас мог быть только соучастником (пособником). Организатором мог быть только император».

Жорж Дантес был лишь исполнитель. Некоторые считают, что Дантес был своего рода «тенью», прикрывавшей роман царя с Пушкиной.
Дантес вспоминал: «Было предостаточно случаев, когда она могла бы отдать мне всё – и что же?.. – никогда ничего! никогда в жизни!»

По всей видимости, Наталья Николаевна, действительно не изменяла своему мужу с Дантесом, поскольку была фавориткой царя Николая I. Злые языки утверждали, что последний отпрыск Пушкина – ребёнок Николая. Хотя и сам император Николай Павлович, судя по его комплекции, вряд ли был потомком щуплого императора Павла.

Яков Гордин в книге «Гибель Пушкина 1831-1836» так объясняет гибель поэта:
«Он погиб не в борьбе с самодержавием и «светской чернью». Он погиб в борьбе с русской историей, ход которой он пытался изменить. <…> Он потерял надежду на реализацию своего историко-государственного плана. Он потерял веру в друзей. Он потерял веру в возможность создания прочного дома. Ему оставалось – понимание и признание в будущем, а в настоящем – самоуважение, т.е. незапятнанная честь. Честь, понимаемая широко. Его честь как подлинного русского дворянина. Его честь как подлинного русского литератора. Его честь как человека долга».

Но что такое честь? Какова ценностная окраска понятия чести?
Действительно ли слава – мирской эквивалент бессмертия? Бывает ли слава подлинной и неподлинной?
О чести, доблести и славе рассказал в своей лекции доктор социологических наук Александр Филиппов, выступая 10 февраля 2017 года в Европейском университете в Петербурге.

Пушкина вначале убили в политических целях, а через сто лет «воскресили» в политических целях. В 1937 году из Александра Пушкина сделали борца с самодержавием; он стал «нашим всё».
Но Пушкин это предвидел.

Поэт! не дорожи любовию народной.
Восторженных похвал пройдёт минутный шум;
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,
Но ты останься твёрд, спокоен и угрюм.

Ты царь: живи один. Дорогою свободной
Иди, куда влечёт тебя свободный ум,
Усовершенствуя плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.

Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?

Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.

Не ценится поэт, пока средь нас живёт,
Но станет знаменит, как только он умрёт.
Укором служит он для тех, кто спит душой.
Он странник на Земле, он странный, он чужой.

Поэт - слуга Небес, орудие Творца,
Бог в лицах всех творцов, и Он же без лица.
Невзгоды - хлеб души, и стимул нам расти,
И чтоб поэтом стать, ты их благодари.

Поэт - всегда борец, художник и герой.
И Бог им говорит. Он только Богу свой!
(из моего романа-быль «Странник» (мистерия) на сайте Новая Русская Литература

Так что же вы хотели сказать своим постом? – спросят меня.

Всё что я хочу сказать людям, заключено в трёх основных идеях:
1\ Цель жизни – научиться любить, любить несмотря ни на что
2\ Смысл – он везде
3\ Любовь творить необходимость.

P.S. Поздравляю с Днём защитника Отечества. Буду признателен всем, кто сможет аргументировано опровергнуть мою версию.

А по Вашему мнению, в чём РАЗГАДКА ПОСЛЕДНЕЙ ДУЭЛИ ПУШКИНА?

© Николай Кофырин – Новая Русская Литература –

…По переулку бежал человек. Он был изрядно пьян, поэтому спотыкался, падал, поднимался и снова бежал, его заносило из стороны в стороны. Одежда его была уже абсолютно грязная, на лице красовалось несколько свежих царапин. Завидев прохожего, он бросался к нему и кричал:

" Пушкин! Пушкина убили нашего, французишка поганый застрелил! Нету, нету его больше!.." Кто–то отшатывался, кто–то брезгливо отталкивал пьяного, кто–то застывал в ужасе и удивлении. А тот бежал дальше, заглядывал в попадающиеся по дороге питейные заведения и выкрикивал посетителям свои слова. На перекрестке он остановился, вытащил из кармана чудом уцелевшую после всех падений бутылку, сделал несколько глотков и мельком взглянул в окно дома. Отражение в грязном стекле ему понравилось, выдать могли только глаза, абсолютно трезвые. Да и в бутылке плескалась чистейшая колодезная вода, но он никому и не предлагал ее попробовать.

Агент Третьего отделения не имел права пить на работе…

— Все, Александр Сергеевич, не извольте беспокоиться, заканчиваю. Вот, пожалуйста, зеркало, Вы можете убедиться — сходство потрясающее! Уложить Вас рядышком — ни за что бы не отличил… Шучу, шучу–с. Эх, помру вот — так ведь никто не найдет такого мастера, чтоб меня самого подкрасить, буду как пугало лежать, хе–хе! Вот, готово. За такие деньги можно было постараться. Все–таки хорошо, что Вы ему в голову не попали. Ну, не смею Вас более задерживать…

Пушкин, не говоря ни слова, встал, поднялись со скамьи два конвоира, и все вместе вышли во двор, где их ждала карета с решетками на окнах. А мастер кивнул своим помощникам, и они осторожно, чтобы не смазать грим, принялись перекладывать тело Дантеса со стола в стоявший рядом на козлах гроб…

…Император был вне себя. Сколько усилий было приложено, чтобы отношения с Францией после войны, наконец, наладились, сколько денег, времени ушло, и вот теперь — в одночасье все потерять. Сначала этот грязный скандал — стыд и позор, российский государь и галльский выскочка не могут поделить женщину, да еще и чужую жену, а теперь еще ее муж, этот престарелый камер–юнкер Пушкин, не только затеял дуэль, но и оказался метким стрелком… Ну, зачем Геккерну было это все устраивать, какие–такие тайные цели преследовала старая лиса? Вот, доигрался…

Ему тоже совершенно ни к чему возвращаться во Францию с гробом племянника и скверной историей про российские нравы. Конечно, можно дать ему денег, даже нужно дать денег, много денег, но Дантес от этого живее не станет. Правильно говорил как–то Христофорович: "Ваше Величество, Вам лучше иметь дело не с замужними женщинами, а со вдовами, тем более, жизнь каждого Вашего подданного в Ваших руках…"

Так, а ведь неплохая идея! Живой Пушкин нам абсолютно не нужен. Но уж коли жив он, а не Дантес, придется их немного поменять местами. И опять деньги… "Вызвать ко мне Бенкендорфа!" — крикнул он…

Заседание специальной коллегии Тайной Канцелярии постановило:

1. Объявить Пушкину Александру Сергеевичу, что императорским указом от … февраля 1837 года он приговорен к смертной казни через повешение за злодейское убийство французского подданного.

2. В приватной беседе довести до сведения означенного Пушкина А. С., что по милосердию государя приговор может быть смягчен, если оный Пушкин А. С. согласится выполнить некоторые особые условия.

3. Особые условия смягчения приговора заключаются в следующем: Пушкин А. С. отказывается от своего имени и всех прав, с оным именем связанных, получает новые имя и фамилию и клянется ни при каких условиях не разглашать условия тайного договора.

4. Пушкин А. С. клянется не вступать ни в какие отношения со своими прежними знакомыми и родственниками, а также клянется ни словом, ни делом не давать понятия никому, кто он такой, или что он знает о настоящей судьбе Пушкина А. С., а также как–либо препятствовать государственным мероприятиям по исценированию его смерти и похорон.

5. Пушкин А. С. обязуется не писать и не публиковать стихов и иных произведений изящной словесности на любом языке, даже и под чужим именем.

6. Если же Пушкин А. С. согласится на вышеуказанные условия, то сослать навечно его в действующую армию на Кавказ в чине подпоручика.

7. Если же Пушкин А. С. не согласится, или же согласится, но потом нарушит этот договор, то казнить его без промедления… …

Смерть Пушкина стала национальной трагедией. Сотни, тысячи людей приходили проститься с любимым поэтом. Поэты посвящали ему свои произведения. В списках ходило стихотворение без подписи "На смерть поэта" Одоевский сказал: "Солнце русской поэзии закатилось." И, отчасти, он был прав… Очевидцы дуэли не любили о ней рассказывать.

Когда Данзаса спросили: "Кто стрелял первым?", он, не задумываясь, ответил: "Пушкин, конечно…", и замолчал. На вопрос: "Так он промахнулся?", Данзас пробормотал что–то про пулю, отскочившую от пуговицы, и совсем стушевался. Действительно, огнестрельное оружие в те времена было весьма ненадежным…

Было объявлено, что Жорж Дантес выслан из России, вернулся на родину и, вместе с женой, российской подданной, поселился в провинциальном городке на юге Франции. Общественность негодовала. …

Пушкина никогда не пугали запреты властей на литературный труд и публикации. Но тут ему просто не хотелось писать. И море, и горы смотрятся совершенно по разному, гуляешь ли ты после обеда с тростью в руке, или скачешь в дозоре в пыльном мундире на потной лошади. Вся предыдущая жизнь казалась сном. Знакомства понемногу забывались, все менее и менее мучила его разлука с семьей. Ему даже, по–своему, полюбился армейский быт. Для развлечений ему всегда хватало и времени, и возможностей, здесь же они стали буднями гарнизонной жизни. В свое время много шуму наделала история с похищением молодой черкешенки. Но неожиданный кровавый финал ее принес Пушкину недобрую славу человека циничного и недоброго. Женщины же, напротив, находили в нем зловещее очарование.

Однажды, будучи на водном курорте, Пушкин выпил более обычного в офицерском собрании и разговорился о литературе с неким Лермонтовым из соседней части. Тот был приятно удивлен, найдя такое знание предмета у пьяного поручика. Под разговор вино лилось рекою. Внезапно Лермонтов обнаружил, что читает со слезами на глазах свое сихотворение "На смерть поэта", а собеседник его чуть не падает под стол от хохота.

"Милостивый государь, что Вы нашли тут смешного?" — воскликнул он. "Боже мой, Михаил Юрьевич, — сквозь смех произнес поручик, — какой же Вы, все–таки, идиот, какие вы все идиоты, какая, черт возьми, идиотская жизнь!" Лермонтов побледнел и схватился за саблю. Их растащили…

Наутро состоялась дуэль. Решено было ужесточить условия поединка, поскольку Лермонтов был в совершенном бешенстве, а поручик лишь тихо посмеивался и отвергал любые предложения секундантов о ритуальном обмене выстрелами в воздух. Противники стояли на противоположных краях небольшой горной площадки и стреляли по очереди. Если кто–то из них получал рану, хоть и не смертельную, то падал в пропасть. Кроме того, смерть неудачника можно было свалить на несчастный случай.

Перед поединком Лермонтов спросил: "Не хотите ли Вы хотя бы теперь объяснить Ваше вчерашнее поведение?" "Объясню, — ответил поручик, — но на месте и без свидетелей." Секунданты, скрепя сердце, согласились остаться внизу, в четверти версты от места дуэли. Противники спешились, взяли пистолеты и стали подниматься. Вскоре они исчезли в тумане… …Через некоторое время донесся выстрел, затем другой. Один из секундантов и врач бросились наверх, оставив другого сторожить лошадей.

На площадке никого не было. На камнях лежал один из пистолетов, а внизу на острых скалах что–то чернело… …Почти неделю не могли поднять застрявшее в расселине тело. Камни, жаркое солнце и птицы сделали свое дело — когда то, что осталось от дуэлянта, вытащили на площадку, опознать его смогли только по фуражке, помеченной М.Ю.Л., которую несчастный сунул за пазуху, очевидно, перед тем, как поднял пистолет.

Врача особенно поразил вид длинных, ухоженных ногтей на распухших посиневших пальцах. Мартынова же (так звали поручика) обнаружить так и не смогли. Очевидно, увидев смерть противника, он испугался и ударился в бега.

Больше о нем никто ничего не слышал. Подозревают, что он перебрался в Персию.