Колпачный переулок и дворик в Хохловском

По Покровке мы дошли до Колпа(ш)ного переулка. Именно КолпаШный - так, по-московски, называли прежде Колпачный переулок. Когда то давно, в 16 веке, здесь находилась слобода ремесленников, делавших мужские головные уборы - колпаки. От слободы и название пошло. Позже в Колпашном стала селиться аристократия.

Делались колпаки из дорогих материй, преимущественно бархата «червчатого», и украшались жемчугами и другими драгоценными камнями. Носили их московские князья. Колпаком также называли воинское наголовье, состоявшее из венца или околышка и навертья или высокой остроконечной тульи. Иногда для защиты щек, затылка и плеч к этому наголовью прикреплялась кольчужная сетка, застегивавшаяся у шеи или на груди запонами. Позднее этим словом стали обозначать головные уборы простонародья.

Милый, уютный Колпашный, он извилист и очень красив. Если посмотреть на переулок с Покровки, то на левой его стороне можно увидеть три чудесных строения: Первый дом, что слева (он желтого цвета), построен в 1802 году. Изначально в нем располагалась "Покровская" аптека А.К.Миндера. В аптеке помимо порошков и микстур, отпускали и минеральную воду. На стеклянных бутылочках с минеральной водой обязательно присутствовал оттиск с клеймом и фамилией магистра фармации Миндера: Во второй половине19 века дом перешел во владение славного купеческого рода Молчановых. Молчановы оставили о себе память в русской истории как фабриканты, благотворители, меценаты, радетели о благосостоянии храмов. К концу века хозяевами дома стала не менее славная семья Оловяшниковых. Фамилия их в колокольном деле именитая. Род Оловяшниковых ведётся с допетровских времен от монастырских крестьян Ярославского Спасо-Преображенского монастыря. Из поколения в поколение фамилия владела колокольным заведением. Колокола Оловяшниковых звучали по всей России. И в Болгарии, должно быть, сохранились колокола российских заводчиков. Летом 1877 года "братушкам" были отправлены 11 колоколов, отлитых в память освобождения Болгарии от османского ига. Колокола предназначались для Тырнова, Систова и Белы и были отвезены в Болгарию за счёт заводчика. Из одиннадцати отправленных колоколов, пять были подарены Порфирием Оловяшниковым. Следующий дом (на фото он бледно-абрикосового цвета)- отреставрированные и перестроенные барочные палаты середины 18 века: Несколько лет назад дом внешне мало чем отличался от многих других домов 19 века: И только в процессе реставрации было обнаружено, что в основе его находятся древние жилые каменные палаты конца 17 века. Принадлежали они подъячему Сытного приказа Ивану Анучину. Жилье, небогатое по сравнению с некоторыми другими известными посадскими палатами того времени. В 1711 году их приобрел сподвижник Петра I, известный в те времена лекарь Дмитрий Евдокимович Тверитинов(настоящая фамилия его - Дерюшкин).

Тверитинов Дмитрий Евдокимович личность удивительная, неординарная. Был стрельцом, потом слобожанином, затем в Москве учился лекарскому делу в Немецкой слободе, работал учеником в первой частной аптеке Грегори. Интересовался различными вероисповеданиями. Выучил латынь. Известен своим религиозным вольномыслием. Отвергал любое посредничество между человеком и Богом. Проповедовал духовное усовершенствование, нравственное подвижничество. Сравнительно малообразованный человек, он владел таким стихийным талантом диалектики, что из споров даже с серьезнейшими противниками выходил победителем. Он "едва не прельстил" архимандрита Златоустинского монастыря Антония и "повредил" даже префекта славяно-греко-латинской академии и учителя философии Стефана Прибыловича, уехавшего из Москвы с "болезнью сердца", - с сомнениями, посеянными в нем Тверитиновым. Однажды пригласил его к себе для прений сенатор И. А. Мусин-Пушкин, почитавший себя и другими почитаемый за человека весьма начитанного в богословии. Тверитинов однако "переговорил его так скоро, что менее чем в четверть часа заставил его замолчать". Тверитинов участвовал вместе с Петром I в Азовских походах и пользовался его особым доверием, что собственно и спасло Тверитинову жизнь, когда была доказана его причастность к ереси. Брата Тверитинова постигла ужасная участь, его публично сожгли в деревянном срубе на Красной площади. Лекаря же пощадили благодаря заступничеству Петра I. ..

Тверитинов посчитал необходимым перестроить старые палаты, придав им модный тогда барочный стиль. Исполнителем работ, по некоторым данным, считают знаменитого московского каменщика Михаила Косого. После смерти Тверитинова в 1741 году палаты приобретает некий Григорий Тембоза, или Тембозян, армянин по национальности. Тембоз тоже решил перестроить палаты на свой вкус. В результате палаты приобрели вид позднего барокко. Дом переходил из рук в руки, перестраивался, видоизменялся, терял свои барочные черты. Сейчас, после реставрации, дом выглядит таким, каким он был во второй половине 18 века. Рядом с барочными палатами - владения братьев Кнопов (Андреаса/Андрея и Теодора/Федора). Братья Кнопы - наследники знаменитого московского купца 1-й гильдии Льва Герасимовича (Людвига Иоганна) Кнопа. Ему, его яркой личности и предпринимательскому таланту, обязаны они своим богатством. Про особняки чуть позже. А здесь и сейчас будет маленькое отступление, посвященное человеку, которым я очарована, - основателю династии Кнопов:

* * *

Восхитительный русский немец - Людвиг Кноп

Родился в немецком городе Бремене 3 августа 1821г. В России он появился в восемнадцатилетнем возрасте в качестве помощника представителя фирмы знаменитой текстильной компании «Ди Джерси и Ко». Патрон юноши не смог как следует приспособиться к русским реалиям и местной специфике ведения дел, Кноп же, наоборот, весьма в этом преуспел, сумев завязать самые тесные связи с русскими промышленниками, совершенно вписавшись в их среду как «свой человек». Сделать это было очень не просто - нужно было не только в совершенстве выучить русский язык, но и абсолютно погрузиться в «среду обитания», в которой деловые переговоры велись за пирушкой в загородных трактирах и ресторациях, а сделки на огромные суммы заключались где-нибудь «у цыган». Немецкий молодец обладал завидным здоровьем, выдерживавшим титанические загулы его русских приятелей - в искусстве «заложить за галстук» Людвигу трудно было найти равного. Поговорка: «Что русскому хорошо, то немцу смерть» была сложена совсем не про него - о Людвиге Кнопе в Москве говорили: «Немец русского перепил, а тот и помер», имея в виду безвременную кончину его приятеля, Савелия Ивановича Хлудова, действительно умершего с перепою после совместного с Кнопом загула. При этом безудержные возлияния никак не сказывались на предпринимательских инстинктах Кнопа, а ясность головы не терялась, даже когда он был «в очень большом градусе». Кнопа свели с Саввой Морозовым, хотевшим модернизировать производство на своей фабрике, и он взялся получить у англичан большой долгосрочный кредит и организовать закупки машин со всем необходимым. Добившись кредита у англичан и разместив заказы, Людвиг вернулся в Россию с командой механиков и других специалистов. Он оборудовал морозовскую фабрику по последнему слову техники, получив по контракту хорошие деньги. Вскоре после того, как Кноп сорвал свой первый серьёзный куш, фирма «Ди Джерси» объявила себя банкротом, и её бывший представитель открыл в Москве собственную контору. Его торговый дом, назывался "Людвиг Кноп". Дело было организовано так широко, что в Англии несколько машиностроительных заводов работало исключительно на русский рынок. За активность Кноп удостоился баронского титула и поговорки: "Где церковь, там и поп, а где фабрика - там Кноп". К Кнопу валом повалила клиентура - фабриканты быстро смекнули, что тот, кто промедлит с модернизацией производства, в скором времени вылетит в трубу. В итоге каждый получал то, что хотел: промышленники - новейшие фабрики, а господин Кноп, - часть их доходов. Денег со своих заказчиков Людвиг Густавович не брал - с ним рассчитывались паями в деле. Дела конторы Кнопа шли столь успешно, что её шеф принял русское подданство, перешёл в православие, став Львом Герасимовичем, и даже был причислен к прибалтийскому дворянству. За заслуги перед новым отечеством Кнопа в 1877 г. пожаловали титулом барона, возвели в чины и наградили орденами. После его смерти, последовавшей в 1894 г., дело перешло к сыновьям, но им было далеко до отцовской хватки, и через 15 лет наследников Кнопа «выдавили» из правлений всех текстильных компаний. В результате они вынуждены были продать свои паи представителям банковского капитала.

Братья Кноп унаследовали от отца баронский титул и были весьма влиятельными особами. Андреас/Андрей являлся действительным статским советником, членом советов московского Торгового банка и Учетного банка, совладельцем фирмы «Л. И. Кноп» вместе с родным братом Теодором/Федором, директором внутренней и внешней торговли. По заказу Андреаса/Андрея в Колпачном переулке был возведен особняк в готическом стиле (Дом № 5) - настоящий замок с крепостными средневековыми стенами (арх. Карл Трейман): В новом замке в Колпачном переулке Андреасу/Андрею Кнопу жилось недолго. Октябрь 1917 года перевернул жизнь Российской империи с ног на голову. Братья Кнопы не стали испытывать судьбу и эмигрировали вместе с семьями и родственниками. Роскошный особняк большевики передали под размещение представительства новой Украинской республики. В 30-х в нём обосновался Комитет по высшему техническому образованию при ЦИК СССР. Позже особняк повидал работников МГК ВЛКСМ, Менатепа, Роспрома и ЮКОСа. В августе 2005-го, когда от ЮКОСа остались только воспоминания и уголовные дела, Росимущество продало дом с аукциона. Нынче в особняке располагается офис компании «Конфаэль», которая занимается разработкой и производством уникальных шоколадных подарков. Теодору/Федору Кнопу в Колпачном переулке принадлежал особняк (дом № 7), перестроенный из усадьбы 18 века и соединенный оградой с владением брата: (Арх. Борис Фрейденберг - создатель Сандуновских бань и Петровских линий): Идем дальше. За особняками Кнопов на левой стороны переулка расположились два примечательных здания постройки 1912 года (арх.В.Д.Глазов), а на противоположной стороне - старинные палаты 16 века: Первое здание постройки Глазова - особняк Григорий Петрович Юргенсона, сына и продолжателя дела своего отца - директора Московского отделения Русского музыкального общества и владельца нотоиздательской фирмы: Следующий дом Глазов выстроил для известного в Москве врача-окулиста Константина Владимировича Снегирёва. В этом доме была амбулатория, где принимали пациентов: В подростковом возрасте в клинике доктора Снегирёва лечился Михаил Шолохов. Спустя много лет в ту же клинику Шолохов приведет на лечение героя своего романа «Тихий Дон» Григория Мелехова. После революции и клинике и доктору повезёт, - клиника останется в этом же доме, а доктор Снегирёв будет ею заведовать. Потом здание отдадут под коммуналки. Коммунальное сожительство советских граждан закончится в 1948 году волею министра государственной безопасности СССР, руководителя "СМЕРШа", большого любителя женщин и фокстрота Виктора Абакумова . Товарищ Виктор выселит из дома 16 семей и обустроит для себя трехсотметровую квартиру. В своих апартаментах Абакумов проживёт недолго. В 1951 году его арестуют, а затем расстреляют. Напротив зданий архитектора Глазова находится древнейший памятник московского гражданского зодчества - жилые белокаменные палаты XVI века: Скорее всего, в этих палатах жили богатые бояре. На втором этаже располагались жилые помещения владельцев, на первом - кладовые и подсобки, здесь же размещались слуги. В здании сохранились части старинной отопительной системы отверстия печей, дымоходы внутри стен, "душники" для подачи тёплого воздуха. Со стороны переулка палаты выглядят весьма скромно: ни крыльца парадного, ни богатых украшений. И это не случайно, так было принято у благочестивых бояр в допетровские времена - не выставлять красоту на всеобщее обозрение. Лепоту прятали во внутреннем дворе для себя и гостей дорогих. После же воцарения Петра I в моду вошли европейские манеры и показуха. Тогда и появились парадные и роскошные фасады. Питер - типичное детище той моды. У них - "парадная/парадное", а у нас скромненько, по-московски - "подъезд". По легенде, палаты эти принадлежали малороссийскому гетману Мазепе, прославившемуся в веках не только предательством Петра I, но и своими пьянками, кутежами и хождениями по девкам. Благодарные потомки по достоинству оценили деяния гетмана: объявили его национальным героем и порешили, - быть лику его на 10-гривенной купюре: Вернемся к палатам. Согласно легенде, Мазепа жил в этих палатах во время своих приездов в Москву, хотя документального подтверждения тому нет. А есть книга историка-москвоведа Пыляева “Старая Москва”, в которой сказано, что двор Мазепы находился "в Козьмодемьянском переулке на Покровке, где теперь стоит лютеранская церковь Св. Петра и Павла". А поскольку лютеранская община присоединила двор палат к своему двору, – легендарное представление постепенно перешло на них. О настоящих владельцах дома в 17 веке ничего неизвестно. Несомненным же фактом является то, что в более поздние времена эти палаты принадлежали брату царицы Евдокии Фёдоровны - Абраму Фёдоровичу Лопухину, известному ненавистнику иностранцев, оскорблявшего Ф.Я.Лефорта даже в присутствии царя. В советское время в палатах обустроился ОВИР. От дома Снегирева и белокаменных палат по Колпачному спускаемся к Хохловскому переулку:

Электростанция сталинских времен (здание на левой стороне):

Здесь в низинке со стороны Хохловского переулка хорошо видно красное кирпичное здание, которое от Колпачного переулка отгорожено глухой стеной. Построено оно в 1892 году архитектором В.А.Коссовым для женского отделения училища при лютеранской Петропавловской церкви: Спустившись к пересечению Колпачного и Хохловского переулка, можно полюбоваться домом с великолепным ажурным балконом. Изящная отделка фасада начала прошлого века - плод фантазии архитектора Семена Эйбушица. Но само здание, не что иное, как переделанные и надстроенные одноэтажные палаты, возникшие на этом месте в 17 столетии и принадлежавшие среди прочих Алексею Михайловичу Татищеву:

Ещё этот "пятачок" славится грандиозными потопами после проливных дождей: Один местный старожил поведал газетчикам, что во время дождя проезжая часть превращается в озеро на протяжении нескольких десятков лет. "Когда мы были детьми, потоп был точно такой же. Мы катались по лужам на ремонтных щитах, которыми ограждают участки, как на плотах."

Welcome to Khokhlovskiy lane!

... день был замечательный, ни одного облачка на небе, - потоп нам не грозил. Мы свернули в Хохловский переулок

Название переулка образовано по старомосковскому обычаю - по урочищу Хохловка, заселённому выходцами из Малороссии во второй половине 17 века.

Поскольку целью нашей была Ивановская горка, мы не стали возвращаться к Покровке по Хохловским переулкам (история их достойна отдельного описания), а всего лишь заглянули в дворик дома № 7 и оттуда прямиком направились к Ивановскому монастырю. Дворик дома № 7: Белое здание, что на фото слева - роскошный дворец (палаты) думного дьяка Емельяна Украинцева. На протяжении 17 и 18 столетий эти палаты были крупнейшими в округе (толщина стен – полтора метра, высота – десять с половиной, протяженность по двору – сорок, по переулку – пятьдесят метров).

Так называли Москву и в древности и в недавние времена.
А что же, собственно, означает "белокаменная"?
Строители на Руси издавна называли "белым камнем" известняк – мягкую породу, залежи которой часто встречаются в Волго-Окском междуречье. Известняк довольно легко добывать, и он хорошо поддается обработке. И вместе с тем белый камень крепок и надежен, построенные из него здания стоят века. Резьба по его белой поверхности поражает игрой света и теней. А одно время ее любили покрывать яркими красками.
Одним словом, белый камень – прекрасный строительный материал, надежный и благодарный, и притом на Руси вовсе не редкий. Это вполне оценили русские зодчие более восьмисот лет назад.
В старинной Владимиро-Суздальской земле, в городах и селах, и сейчас можно увидеть здания, возведенные из белого камня. Одни из них скупо украшены, другие почти сплошь покрыты резным узором.
В подавляющем большинстве это церкви. Ведь при тогдашнем отоплении в жилом доме из белого камня всегда была бы сырость, и даже самые богатые бояре и князья ставили себе хоромы из дерева.
Владимирский князь Андрей, сын Юрия Долгорукого, первым построил себе дворец из белого камня в селе Боголюбово, недалеко от Владимира.

Белокаменный кремль... Таким изобразил его на своей картине художник и историк Аполлинарий Михайлович Васнецов.

Долгое время Боголюбовский замок оставался единственным белокаменным жилым зданием на Руси. Белокаменных церквей было довольно много, а в больших городах были и белокаменные соборы.
Во Владимире, считавшемся в те времена первым из русских городов, жил глава всей русской церкви – митрополит.
В 1326 году по настоянию московских князей митрополит Петр переехал в Москву и сделал ее религиозным центром Руси. Сейчас же для него начали строить каменный храм – это и было первое белокаменное здание в Москве. Назвали его, как и во Владимире, Успенским собором.
Москва росла. В городе было много ремесленников и купцов, труд которых приносил московским князьям немалые доходы. И вслед за Успенским собором князья приказали выстроить в Москве новые каменные церкви – Иоанна Лествичника, Спаса на Бору, Михаила Архангела, собор Богоявленского монастыря.
Столь бурное строительство само по себе могло произвести на современников такое впечатление, что они уже тогда прозвали Москву "Белокаменной", хоть и была она еще почти сплошь деревянной. Но это маловероятно. В древней Руси город называли каменным, только если он имел каменные укрепления. Ведь и самое-то слово "город" обозначало прежде всего городские стены, крепость.
А каменные стены в Москве были построены только в 1367 году.
Это было трудное и опасное время. Москве приходилось вести тяжелую борьбу не только с татарской ордой, но и с Литовским государством и с соперничавшими русскими княжествами – Тверским и Рязанским. Нужны были надежные укрепления. И вот после одного из сильных пожаров, во время которого, по всей вероятности, выгорели и дубовые заборолы Кремля, шестнадцатилетний московский князь Дмитрий Иванович, "погадав с братом своим с князем Володимиром Андреевичем и со всеми бояры старейшими и сдумаша ставити город камен Москву, да еже умышлиша, то и сотвориша. Тое же зимы повезоша камение к городу", – писал летописец.
Попробуем представить себе, что нужно было сделать, чтобы построить в Москве каменную крепость, немногим меньше Кремля, который стоит в наши дни.
Залежи белого камня в Подмосковье есть как выше Кремля по реке – в районе Дорогомилова, – так и ниже его, примерно в пятидесяти километрах, в районе Мячкова. Но в Дорогомилове, по-видимому, тогда камень не добывали. Строилась Москва из мячковского камня. И возили его в город зимой по льду реки: летом против течения доставлять было труднее.


Наверно, так выглядели белокаменные палаты Андрея Боголюбского. Их вид восстановлен по данным раскопок профессором Н. Н. Ворониным.

Камень грузили на сани и везли к городу обозами. А в Москве по линии будущего "града" копали рвы для фундаментов стен и башен. Общая длина этих рвов была почти два километра. Строителям пришлось поднять и переместить более семнадцати с половиной тысяч кубометров земли. А для того, чтобы выстроить кремлевские стены длиной примерно тысячу девятьсот метров, толщиной метра в два и высотой в восемь да еще с девятью башнями, нужно было добыть, привезти и уложить не менее пятидесяти четырех тысяч кубометров камня.
Сотни людей занимались добычей и перевозкой камня. Но нужны были еще работники для приготовления извести и раствора. Немало народу трудилось над укладкой основания и тела стен и башен.
Ежедневно на строительстве белокаменной крепости в Москве должно было работать не менее двух тысяч людей...
Стены и башни Кремля отличали теперь Москву от всех тогдашних русских городов, где были обычно деревянные и земляные укрепления.
И все же из белого камня продолжали строить в основном церкви. Первая каменная палата была построена для московского митрополита Ионы только в 1451 году. Через восемь лет такая же палата с церковью выросла в Кремле и на подворье Симонова монастыря. Обе палаты не были жилыми. Они предназначались для торжественных трапез – "кормов", как тогда говорили, для хранения казны и книг.
Во второй половине XV века в Москве впервые начали применять кирпич. Но он был дорог поначалу, и достать его было трудно. Поэтому применяли кирпич в первое время только для облицовки зданий.
И еще в XIX веке Москву продолжали называть "Белокаменная". Это прозвище стало как бы вторым именем русской столицы. Поэт-декабрист Федор Глинка писал, вспоминая тяжелый 1812 год:

Ты, как мученик, горела,
Белокаменная!
И река в тебе кипела
Бурнопламенная!
И под пеплом ты лежала
Полоненною,

И из пепла ты вставала
Неизменною!..
Процветай же славой вечной,
Город храмов и палат!
Град срединный, град сердечный,
Коренной России град!

"Не сразу Москва строилась", – говорит пословица. Старинная миниатюра, которую вы видите здесь, рассказывает о строительстве Московского Кремля. Это уже не первый Кремль – первые были деревянными. Взгляните на схему в нижнем углу. Там показано, как изменялись границы Кремля, как век от века они раздвигались, шагали вширь от маленького мыска при впадении речки Неглинки в Москву-реку в сторону теперешней Красной площади.
Темными линиями обозначены границы несколько раз возводившихся деревянных стен. Красный жирный контур – первые кремлевские стены из камня, построенные при Дмитрии Донском. Белыми линиями показаны стены, возводившиеся на протяжении многих лет (вот уж подлинно "не сразу"!). Они стоят и сегодня.
Строители, изображенные на древней миниатюре, сооружают как раз белокаменный Кремль Дмитрия Донского. Обстоятельно, со знанием дела нарисовал художник стройку. По рисунку вполне можно представить древнее строительство. Велико было мастерство русских строителей! Кремлевские стены и башни не только красивы и пропорциональны. Для своего времени это была неприступная твердыня, одна из выдающихся крепостей средневековья.

В исторической части Нижнего Новгорода, именуемой Започаиньем, расположились сразу три архитектурных памятника федерального значения, которые очень выделяются среди современной застройки. Рядом с боярскими теремами 17 века кажется, что машину времени все-таки изобрели, и ты внезапно оказался в числе ее пассажиров. В голове невольно всплывают кадры из фильма «Иван Васильевич меняет профессию», когда свита царя гонялась за пришельцами из 20 века по белокаменным палатам. Таких в нашей стране осталось не более двадцати, и три из них располагаются в Нижнем Новгороде.

Оригинальную статья я писала для сайта nn-stories.ru.

«Домик Петра»

Это самый старый жилой дом Нижнего Новгорода, он был построен в конце 17 века и изначально принадлежал купцу Ефиму Чатыгину. Исторические сведения сообщают нам о том, что в палатах в 1695 году останавливался сам Петр I перед Азовским походом. Однако многие современные историки всячески опровергают этот факт, утверждая, что информационная табличка на доме – всего лишь растиражированный фейк.

За свою трехсотлетнюю историю белокаменные палаты на улице Почаинской повидали много хозяев. В 1840-е годы в доме находился винный склад, а спустя два десятка лет – пивной. В конце 19 века здание сильно обветшало, и его передали под ночлежный дом для людей без определенного места жительства. В 1888 году нижегородский купец Николай Бугров выкупил ночлежку за 100 000 рублей, посчитав, что в таком историческом здании не место босякам, и передал ее ученой архивной комиссии Нижегородской губернии. В 1895 году в «Домике Петра» разместился музей археологических раскопок Нижегородской области. В экспозиции были представлены предметы быта древних жителей наших краев: оружие, доспехи, монеты, домашняя утварь и многое другое. Сейчас музей находится в кремле.

Спустя некоторое время в доме открыли бесплатную библиотеку, а до революционных событий 1917 года там располагались учебные классы городского речного училища. После прихода к власти большевиков в «Домике Петра» разместилось несколько квартир. С 1973 года в белокаменных палатах находилось отделение общества охраны памятников культурного значения, а уже в девяностых в здании открыли андеграундный паб «Домик Петра I». Здесь свои первые музыкальные шаги делали братья Кристовские, известные широкой публике как группа «Uma2rmaH».

В июне 2005 года бар закрылся, поскольку администрация Нижнего Новгорода решила, что увеселительному заведению не место в стенах исторического памятника. В 2008 году дом признали объектом культурного наследия. В настоящее время здание пустует, а на фасаде в конце лета 2017 года повесили табличку «Сдается в аренду».

Палаты Пушникова

В чем историки единогласно сходятся, так это в том, что именно в этом доме на улице Гоголя в 1722 году останавливался Петр I. У братьев Пушниковых, владевших белокаменным зданием, российский правитель отмечал свое 50-летие. Однако это не простой жилой дом, как кажется на первый взгляд. Это дом-завод, в котором располагалось кожевенное производство. Братья Яков, Иван и Митрофан Пушниковы считались самыми богатыми нижегородскими промышленниками того времени. Поначалу здания их предприятия были деревянными, но после пожаров было решено отстроить производство в камне.

После смерти Ивана и отъезда Митрофана в Москву ответственность за семейный бизнес легла на плечи Якова. Он и создал эту белокаменную постройку, сохранившуюся до наших дней. В 1722 году к нему в гости заехал сам Петр I. Визит царя совпал с его юбилеем, и в палатах Пушниковых правитель отмечал свой день рождения.

После революции 1917 года дом национализировали, до середины века в нем жили священники Сергиевской церкви, которая находится рядом. Чуть позже в боярском тереме расположились коммунальные квартиры. С 1973 до 2005 года в белокаменной постройке размещалась инспекция газового надзора, некоторое время спустя туда перенесли общественную приёмную представителя Президента Российской Федерации в ПФО и Фонд содействия развитию институтов гражданского общества.

Палаты Пушникова являются памятником архитектуры федерального значения.

Палаты Олисова

Третий белокаменный дом, считающийся одной из старейших городских построек, известен в народе как палаты Афанасия Олисова. Здание было возведено в переулке Крутом рядом с современной набережной Федоровского в XVII веке. В 1666 году Олисов стал нижегородским таможенным головой, а через два года крупным поставщиком хлеба в московские житницы. Дальше карьера купца пошла в гору: в 1672 году его признали доверенным лицом российского правительства и отправили в Астрахань, чтобы там он заведовал царскими соляными и рыбными промыслами.

Перед поездкой в Астрахань Олисов начал строительство обетной церкви Успения Богородицы в Нижнем Новгороде. Спустя четыре года он вернулся на родину и продолжил достраивать храм. По окончанию строительства Афанасий начал возводить рядом для себя жилой каменный дом. По тем временам строительство кирпичных домов мог позволить себе только очень богатый человек.

Интерьер палат создавался по всем традициям древнерусских жилых домов. На втором этаже – парадные комнаты, в нижней части - подсобные помещения, наверху – жилые площади. За 300 лет своего существования дом неоднократно подвергался реставрации. В 1984 году в нем расположился научно-методический центр художественного ремесла и народного творчества. Сейчас исторический памятник отдан епархии для размещения причета Успенской церкви.

Жил в богатом Новгороде добрый молодец, по имени Садко, а по-уличному прозывался Садко-гусляр. Жил бобылём, с хлеба на квас перебивался – ни двора, ни кола, только гусли, звонкие, яровчатые, да талант гусляра-певца и достались ему в наследство от родителей.

А слава о нём рекой катилась по всему Великому Новгороду. Недаром звали Садка и в боярские терема златоверхие, и в купеческие хоромы белокаменные на пирах играть, гостей потешать.

Заиграет он, заведёт напев – все бояре знатные, все купцы первостатейные слушают гусляра, не наслушаются. Тем молодец и жил, что по пирам ходил. Но вот вышло так: день и два Садка на пир не зовут и на третий день не зовут, не кличут. Горько и обидно ему показалось.

Взял Садко свои гусельцы яровчатые, пошёл к Ильмень-озеру. Сел на берегу на синь-горюч камень и ударил в струны звонкие, завёл напев переливчатый. Играл на берегу с утра день до вечера. А на закате красного солнышка взволновалось Ильмень-озеро.

Поднялась волна, как высокая гора, вода с песком смешалася, и вышел на берег сам Водяной – хозяин Ильмень-озера. Оторопь гусляра взяла. А Водяной сказал таковы слова:

– Спасибо тебе, Садко-гусляр новгородский! Было у меня сегодня столованье-гулянье, почестей пир. Веселил ты, потешал гостей моих. И хочу я тебя за то пожаловать!

Позовут тебя завтра к первостатейному купцу на гуслях играть, именитых новгородских купцов потешать. Попьют, поедят купцы, похваляться станут, порасхвастаются. Один похвалится несчётной золотой казной, другой – дорогими товарами заморскими, третий станет хвастать добрым конём да шёлковым портом. Умный похвалится отцом с матерью, а неумный – молодой женой. Потом спросят тебя купцы именитые, чем бы ты, Садко, похвалиться мог, похвастаться. А я тебя научу, как ответ держать да богатым стать.

И поведал Водяной – хозяин Ильмень-озера гусляру-сироте тайну дивную.

На другой день позвали Садка в белокаменные палаты именитого купца на гуслях играть, гостей потешать.

Столы от напитков да от кушаний ломятся. Пир-столованье вполпира, а гости, купцы новгородские, сидят вполпьяна. Стали друг перед другом хвастать: кто золотой казной-богачеством, кто дорогими товарами, кто добрым конём да шёлковым портом. Умный хвалится отцом, матушкой, а неумный хвастает молодой женой.

Принялись потом Садка спрашивать, у доброго молодца выпытывать:

– А ты, молодой гусляр, чем похвалишься?

На те слова-речи ответ Садко держит:

– Ах купцы вы богатые новгородские! Ну чем мне перед вами хвастать-похвалятися? Сами знаете: нет у меня ни злата, ни серебра, нет в гостином ряду лавок с дорогими товарами. Одним только я и похвалиться могу. Один только я знаю-ведаю чудо-чудное да диво-дивное. Есть в нашем славном Ильмень-озере рыба-золотое перо. И никто той рыбы не видывал. Не видывал, не вылавливал. А кто ту рыбу-золотое перо выловит да ухи похлебает, тот из старого молодым станет. Только тем и могу похвалиться я, похвастаться!

Зашумели купцы именитые, заспорили:

– Пустым ты, Садко, похваляешься. Из веки-веков никто не слыхивал, что есть такая рыба-золотое перо и что похлебавши ухи из той рыбы, стар человек молодым, могутным станет!

Шестеро самых богатых новгородских купцов пуще всех спорили:

– Нету рыбы такой, о коей ты, Садко, сказываешь. Мы станем биться о велик заклад. Все наши лавки в гостином ряду, всё наше именье-богачество прозакладываем! Только тебе против нашего заклада великого выставить нечего!

– Рыбу-золотое перо я берусь выловить! А против вашего заклада великого ставлю свою буйную голову, – отвечал Садко-гусляр.

На том дело поладили и рукобитьем об заклад спор покончили.

В скором времени связали невод шёлковый. Забросили тот невод в Ильмень-озеро первый раз - и вытащили рыбу-золотое перо. Выметали невод другой раз - и выловили ещё одну рыбу-золотое перо. Закинули невод третий раз – поймали третью рыбу-золотое перо.

Сдержал своё слово Водяной – хозяин Ильмень-озера, наградил Садка, пожаловал. Выиграл сирота-гусляр велик заклад, получил богатство несметное и стал именитым новгородским купцом. Повёл торговлю большую в Новгороде, а приказчики его торгуют по иным городам, по ближним и дальним местам. Множится богатство Садка не по дням, а по часам. И стал он вскорости самым богатым купцом в славном Великом Новгороде. Выстроил палаты белокаменные. Горницы в тех палатах чудо-дивные: дорогим заморским деревом, златом-серебром да хрусталём изукрашены. Эдаких горниц отродясь никто не видывал, и наслыху таких покоев не было.

А после того женился Садко, привёл молодую хозяйку в дом и завёл в новых палатах почестен пир-столованье. Собирал на пир бояр родовитых, всех купцов новгородских именитых, позвал и мужиков новгородских. Всем нашлось место в хоромах хлебосольного хозяина. Напивались гости, наедалися, захмелели, заспорили. Кто о чём беседы громко ведут да похваляются. А Садко по палатам похаживает и говорит таковы слова:

– Гости мои любезные: вы, бояре родовитые, вы, купцы богатые именитые, и вы, мужики новгородские! Все вы у меня, у Садка, на пиру напились, наелись, а теперь шумно спорите, похваляетесь. Иной правду говорит, а иной и пустым похваляется. Видно, надо мне и о себе сказать. Да и чем мне стать похвалятися? Богатству моему и сметы нет. Золотой казны столько у меня, что могу все товары новгородские скупить, все товары – худые и хорошие. И не станет товаров никаких в Великом славном Новгороде.

Та заносчивая речь, хвастливая, обидной показалась всей застолице: и боярам, и купцам, и мужикам новгородским. Зашумели гости, заспорили:

– Век того не бывало и не будет, чтоб один человек мог скупить все товары новгородские, купить и продать наш Великий, славный Новгород. И мы бьёмся с тобой о велик заклад в сорок тысячей: не осилить тебе, Садко, господина Великого Новгорода. Сколь бы ни был богат-могуч один человек, а против города, против народа он – пересохшая соломинка!

А Садко на своём стоит, не унимается и бьётся о велик заклад, выставляет сорок тысячей… И на том пированье-столованье окончилось. Разошлись гости, разъехались.

А Садко на другой день вставал раным-ранёшенько, умывался белёшенько, будил свою дружину, верных помощников, насыпал им золотой казны полным-полно и отправлял по улицам торговым, а сам Садко пошёл в гостиный ряд, где торгуют лавки дорогими товарами. Так целый день с утра до вечера Садко, богатый купец, со своими верными помощниками скупали все товары во всех лавках Великого славного Новгорода и к закату солнышка скупили всё, как метлой замели. Не осталось товаров в Нове-городе ни на медный грош. А на другой день – глядь-поглядь – от товаров новгородские лавки ломятся, навезли за ночь товаров больше прежнего.

Со своей дружиной, с помощниками принялся Садко товары скупать по всем улицам торговым и в гостином ряду. И к вечеру, к закату солнышка, не осталось в Новгороде товаров ни на единый грош. Всё скупили и свезли в амбары Садка-богача. На третий день послал с золотой казной Садко помощников, а сам пошёл в гостиный ряд и видит: товаров во всех лавках больше прежнего. Ночью подвезли товары московские. Слышит Садко молву, что обозы с товарами из Москвы идут, и из Твери идут, и из многих других городов, а по морю корабли бегут с товарами заморскими.

Тут призадумался Садко, пригорюнился:

– Не осилить мне господина Великого Новгорода, не скупить мне товаров всех русских городов и со всего свету белого. Видно, сколь я ни богат, а богаче меня Великий славный Новгород. Лучше мне мой заклад потерять сорок тысячей. Всё равно не осилить мне города да народа новгородского. Вижу теперь, что нет такой силы-могущества, чтоб один человек мог народу супротивиться.

Отдал Садко свой великий заклад – сорок тысячей. И построил сорок кораблей. Погрузил на корабли все товары скупленные и поплыл на кораблях торговать в страны заморские. В заморских землях продал товары новгородские с большим барышом.

А на обратном пути на синем море приключилась невзгода великая. Все сорок кораблей, будто к месту приросли, остоялися. Ветер мачты гнёт и снасти рвёт, бьёт морская волна, а все сорок кораблей, будто на якорях стоят, с места тронуться не могут.

И сказал Садко кормчим да команде судовой:

– Видно, требует царь Морской с нас дань-выкуп. Берите, ребятушки, бочку золота да мечите деньги во сине море.

Выметали в море бочку золота, а корабли по-прежнему с места не стронулись. Их волною бьёт, ветер снасти рвёт.

– Не принимает царь Морской нашего золота, – проговорил Садко. – Не иначе, как требует с нас живую душу себе.

И приказал жребий метать. Каждому достался жребий липовый, а Садко себе жребий взял дубовый. И на каждом жребии именная помета. Метнули жребий во сине море. Чей жребий утонет, тому и к Морскому царю идти. Липовые – будто утки поплыли. На волне качаются. А дубовый жребий самого Садка ключом на дно пошёл. Проговорил тогда Садко:

– Тут промашка вышла: дубовый жребий тяжелей липовых, потому он и на дно пошёл. Кинем-ко ещё разок.

Сделал Садко себе жребий липовый, и ещё раз метнули жребий во сине море. Все жеребья утицей-гоголем поплыли, а Садков жребий, как ключ, на дно нырнул. Сказал тогда Садко, купец богатый, новгородский:

– Делать нечего, ребятушки, видно, царь Морской ничьей иной головы не хочет принять, а требует он мою буйную голову.

Взял он бумагу да перо гусиное и принялся роспись писать: как и кому его именье-богачество оставить. Отписал, отказал деньги монастырям на помин души. Наградил свою дружину, всех помощников и приказчиков. Много казны отписал на нищую братию, на вдов, на сирот, много богатства отписал-отказал своей молодой жене. После того проговорил:

– Спускайте-ко, любезные дружинники мои, за борт доску дубовую. Страшно мне сразу вдруг спускаться во сине море.

Спустили широкую надёжную доску на море. С верными дружинниками Садко простился, прихватил свои гусли звонкие, яровчатые.

– Сыграю на доске последний разок перед тем, как смерть принять! И с теми словами спустился Садко на дубовый плот, а все корабли тотчас с места тронулись, паруса шёлковые ветром наполнились, и поплыли они своим путём-дорогою, будто остановки никакой и не было.

Понесло Садка на дубовой доске по морю-океану, а он лежит, на гусельцах тренькает-бренькает, тужит о своей судьбе-доле, свою жизнь прежнюю вспоминает. А доску-плот морская волна покачивает, Садка на доске убаюкивает, и не заметил он, как впал в дрёму, а потом и уснул глубоким сном.

Долго ли, коротко тот сон длился – неведомо. Проснулся-пробудился Садко на дне моря-океана, возле палат белокаменных. Из палат слуга выбежал и повёл Садка в хоромы. Завёл в большую горницу, а там сам царь Морской сидит. На голове у царя золотая корона. Заговорил Морской царь:

– Здравствуй, гость дорогой, долгожданный! Много я о тебе слышал от моего племянника Водяного – хозяина славного Ильмень-озера – про твою игру на гуслях яровчатых. И захотелось мне самому тебя послушать. Для того и корабли твои остановил и твой жребий именной два раза утопил.

После того позвал челядинца:

– Топи жарко баню! Пусть наш гость с дороги попарится, помоется, а после того отдохнёт. Потом пир заведём. Скоро званые гости съезжаться станут.

Вечером завёл царь Морской пир на весь мир. Съехались цари да царевичи из разных морей, Водяные из разных озёр да рек. Приплыл и Водяной – хозяин Ильмень-озера. Напитков да кушаний у царя Морского вдоволь: пей, ешь, душа-мера! Наугощались гости, захмелели. Говорит хозяин, царь Морской:

– Ну, Садко, потешь, позабавь нас! Да играй веселей, чтобы ноги ходуном ходили.

Заиграл Садко задорно, весело. Гости за столом усидеть не могли, выскочили из-за столов да в пляс пустились, и так расплясались, что на море-океане великая буря началась. И много в ту ночь кораблей сгинуло. Страсть сколько людей потонуло!

Играет гусляр, а Морские цари с царевичами да Водяные пляшут, покрикивают:

– Ой, жги, говори!

Тут возле Садка оказался Водяной хозяин Ильмень-озера и зашептал гусляру на ухо:

– Нехорошее дело тут творится у моего дядюшки. На море-океане от этой пляски такая непогода разыгралась. Кораблей, людей и товаров погибло – тьма-тьмущая. Перестань играть, и пляска кончится.

– Как же я перестану играть? На дне моря-океана у меня не своя воля. Покуда дядя твой, сам царь Морской, не прикажет, я остановиться не могу.

– А ты струны оборви да шпенёчки повыломай и скажи царю Морскому: запасных-де нет у тебя, а здесь запасных струн да шпенёчков негде взять. А как перестанешь играть да окончится пир-столованье, разъедутся гости по домам, царь Морской, чтоб удержать тебя в подводном царстве, станет понуждать тебя выбрать невесту и жениться. А ты на то соглашайся. Проведут перед тобой сперва триста девиц-красавиц, потом ещё триста девиц – что ни вздумать ни сказать, ни пером описать, а только в сказке рассказать – пройдут перед тобой, а ты стой да молчи. Поведут перед тобой ещё триста девиц краше прежнего. Ты всех пропусти, укажи на последнюю и скажи: «Вот на этой девушке, на Чернавушке, я жениться хочу». То – моя родная сестра, она тебя из неволи, из плена выручит.

Проговорил эти слова Водяной – хозяин Ильмень-озера – и смешался с гостями.

А Садко струны оборвал, шпенёчки повыломал и говорит Морскому царю:

– Надо струны заменить да шпенёчки новые приладить, а запасных у меня нету.

– Ну, где я тебе теперь струны найду да шпенёчки. Завтра гонцов пошлю, а сегодня пир-столовалье уж кончается.

На другой день говорит Морской царь:

– Быть тебе, Садку, моим верным гусляром. Всем твоя игра по душе пришлась. Женись на любой морской девице-красавице, и тебе в моём морском царстве-государстве жить будет лучше, чем в Новгороде. Выбирай себе невесту!

Хлопнул царь Морской в ладони – и откуда ни возьмись пошли мимо Садка девицы-красавицы, одна другой краше. Так прошло триста девиц. За теми ещё идут триста девиц, таких пригожих, что пером не описать, только в сказке рассказать, а Садко стоит, молчит. За теми красавицами ещё идут триста девиц, много краше прежних. Глядит Садко, не налюбуется, а как последняя в ряду девица-красавица показалася, сказал гусляр Морскому царю:

– Выбрал я себе невесту. Вот на этой девице-красавице и жениться хочу. – показал он на Чернавушку.

– Ай да молодец ты, Садко-гусляр! Выбрал ты невесту хорошую, ведь она моя племянница. Чернава-река. Будем мы теперь с тобой в родстве.

Принялись весёлым пирком да за свадебку. Пир-столованье окончилось. Отвели молодых в особый покой. И лишь только двери затворилися, сказала Чернава Садку:

– Ложись, спи-почивай, ни о чём не думай. Как мне брат, Водяной хозяин Ильмень-озера, приказал, так всё и сбудется.

Накатился, навалился на Садка сон глубокий. А как пробудился поутру – и глазам своим не верит: сидит он на крутом берегу реки Чернавы, там, где в Волхов-реку Чернава впадает. А по Волхову бегут-поспешают его сорок кораблей с верной дружиною.

И дружина с кораблей Садка увидела, сдивовалася:

– Оставили мы Садка во синем море-океане, а Садко нас встречает близ Новгорода. То ли, братцы, не чудо, то ли не диво!

Спустили и послали за Садком кар-басок, лодку малую. Перебрался Садко на свой корабль, и в скором времени подошли корабли к новгородской пристани. Выгрузили товары заморские да бочки с золотом в амбары Садка-купца. Позвал Садко своих верных помощников, дружину в свои палаты белокаменные.

А на крыльцо выбегала молодая жена-красавица. Кидалась она на грудь Садку, обнимала его, целовала:

– А ведь было мне видение, мой муж дорогой, что прибудешь ты сегодня из заморских стран!

Попили они, поели, и стал Садко жить-поживать в Новгороде со своей молодой женой. А на том мой сказ о Садке и кончается.

Еще в детском саду дети слышат о белокаменной Москве. Это название - традиционный эпитет столицы. Но потом дети становятся старше и на уроках истории узнают, что такое название город получил из-за своей главной крепости - Кремля. И у них появляются закономерные вопросы о том, откуда взялся такой странный дальтонизм? Кремль же красный, а не белый!

На деле никакой ошибки нет. Просто красивый эпитет появился очень давно, когда Кремль был действительно светлым.

Что такое Кремль?

Этим словом в средневековой Руси называли центральную крепость города, последний и главный оплот обороны. На его территории обычно находился главный (или единственный) городской храм, проживал правитель города (князь или воевода).

В случае же нападения (а они в те времена случались очень часто) за стенами Кремля скрывалось не только население незащищенного или защищенного слабо городского посада, но и крестьяне ближайших деревень. Крепкие стены давали надежду отбить атаку или дождаться помощи, выдерживая осаду.

Не первый

Очень долго фортификационные сооружения из камня на Руси не сооружали. Строили из дерева - это было быстрее и проще. Поэтому белокаменный Кремль в Москве не был действительно первым - до него имелась деревянная крепость. Имеются летописные свидетельства о строительстве в городе деревянной крепости основателем Москвы князем Юрием Долгоруким (кстати, любителем повоевать). Датируется этот факт 9 годами позже первого упоминания Москвы в письменном источнике.

Позже деревянный Кремль неоднократно восстанавливался и перестраивался. Причина понятна - деревянные стены неплохо защищали от непосредственного нападения врагов, но были бессильны против огня. А Русь как раз вступила в неспокойные времена - началось все с княжеских усобиц, а потом пришли татары. Последний раз деревянную крепость перестраивал знаменитый Иван Калита. Он строил ее из дуба и значительно увеличил площадь. Но все равно не помогло.

Всехсвятский пожар

Не потребовалось даже татарского нападения - Кремль Ивана Калиты был уничтожен бытовым пожаром. Это был страшный бич деревянных средневековых городов - при любом возгорании они могли выгореть полностью. На этот раз первой загорелась церковь Всех Святых (отсюда и название пожара). Случилось это в 1365 году.

В это время в Москве княжил молодой Дмитрий Иванович (тогда еще не Донской). Он стремился проводить независимую политику, но понимал, что с «голой» столицей это будет безнадежное дело. Поэтому он поспешил начать строительство новой крепости и при том позаботился, чтобы она похуже горела.

Белый камень

Русь и до того знала каменное строительство. Но во многих регионах оно, строго говоря, было не каменным, а кирпичным - употреблялась глиняная плинфа. Но во Владимиро-Суздальском княжестве еще до нашествия монголов возникла традиция строительства из известняка. За светлый цвет его называли «белым камнем». С ним нужно было уметь работать, но в принципе известняк легко поддавался обработке. Из него можно было вырезать блоки нужного размера.

Месторождение известняка недалеко от Москвы имелось в селе Мячково, в 30 км от столицы. Этот сорт теперь так и называют - мячковский известняк. Историк и писатель И. Е. Забелин предполагал, что именно этот камень должны были использовать строители Кремля Дмитрия Ивановича.

Большой проблемой была доставка камня, а князь не желал начинать строительство, пока весь нужный материал не будет под рукой. Перевозки осуществлялись по Москве-реке, частично по воде, но большей частью - зимой по льду.

Невиданный Кремль

Постройка белокаменного Кремля в Москве велась два года (1367-68 гг.). Он часто упоминается в источниках, но наши современники не знают точно, как он выглядел. Нет сколько-нибудь точных изображений, и приходится полагаться на описания и данные археологических исследований.

Площадь Кремля при князе Дмитрие приближалась к нынешней - он приказал сооружать новые стены на приличном удалении от старых. Стены теоретически были толщиной до 3 м и имели многочисленные бойницы, закрывавшиеся при нападении деревянными щитами для лучшей защиты воинов. Значительная часть стен вытянулась вдоль Москвы-реки и Неглинной (они служили дополнительной защитой). Там же, где такой защиты не хватало, был выкопан ров (его следы обнаружены археологами). Через Неглинную перекинули каменный мост - первый в Москве (ныне там стоит Троицкий мост).

Историк М. И. Тихомиров полагает, что первоначально стены были хоть и толстыми, но довольно низкими. Их надстраивали постепенно. Это была обычная практика в средневековых городах и замках. Есть версия, что изначально не весь Кремль был каменным - менее опасные с точки зрения возможного штурма оставались деревянными. Со временем было ликвидировано и это упущение.

Белокаменный Кремль в Москве (год начала строительства - 1367) простоял 150 лет. Князь Иван III известный тем, что положил конец монгольскому игу, задумал соорудить новую крепость. Белые стены понемногу разбирались, вместо них строились другие. Материалом на этот раз служит красный кирпич. Так появился Кремль современного вида.

Некоторые известковые блоки были оставлены в новой стене в качестве бутовки. Их позже обнаружили ученые и убедились таким образом, что первый каменный Кремль в Москве действительно был белым.

Чудеса Белокаменной

Стремясь к объединению и усилению Руси, Дмитрий Иванович стремился сделать Кремль не только крепостью, но и своеобразным центром притяжения, что символизировал бы русское величие. Поэтому князь построил не только стены, но и каменные церкви в кремлевских монастырях. В результате Москва стала одним из самых «каменных» русских городов, а сам Кремль - самой мощной европейской крепостью.

Наследники Дмитрия стремились продолжить его начинание и увеличить число кремлевских чудес. Так, на рубеже XIV-XV веков в Кремле появились первые на Руси башенные часы. Белый камень стали применять не только для строительства, но и для украшения. В середине XV века русский скульптор выполнил из известняка два барельефа. Один из них изображал герб Москвы (с Георгием Победоносцем), второй - святого Дмитрия Солунского (небесного покровителя Дмитрия Ивановича). Их закрепили на Фроловской (сегодня - Спасская) башне: первый в 1446 году снаружи над воротами, второй - в 1466 году так же, но с внутренней стороны.

Приключения крепости

Несмотря на свою относительно недолгую жизнь, первый белокаменный Кремль в Москве успел неплохо послужить Родине. Едва было закончено его строительство, как в 1368 году под стенами Москвы появилось войско великого князя литовского Ольгерда. Литовцы убрались несолоно хлебавши - крепость устояла. В 1370 году Ольгерд повторил попытку - с тем же результатом.

Но белому Кремлю неожиданно «вылезло боком» именно то событие, что прославило его строителя в веках. В 1380 году Дмитрий Иванович повел войско объединенных русских княжеств против Золотой Орды, и на Куликовом поле возле Дона впервые нанес врагу сокрушительное поражение. За эту победу князь удостоился почетного прозвища Донской. Но вот разозленные монголы еще вовсе не были разгромлены. В 1382 году хан Тохтамыш, сменивший побежденного Дмитрием темника Мамая, воспользовавшись отсутствием Дмитрия, напал на Москву. Город пал и был сожжен начисто.

Тут-то и проявилась предусмотрительность Дмитрия - белокаменный Кремль в Москве (дата завершения постройки - 1368 г.) устоял! Его пришлось лишь ремонтировать, но не строить заново.

Сила традиции

Хотя князь Иван применил для строительства другой материал, он явно испытывал уважение к крепости, выстроенной его знаменитым дедом. Кремль оставался белым до конца XIX века! Хотя его неоднократно достраивали и восстанавливали. В том числе после «смутного времени» и Отечественной войны 1812 года стены упорно продолжали белить!

Вот почему эпитет «белокаменная» так прочно привязался к Москве - он формировался далеко не 150 лет, а гораздо дольше! В белый цвет стены красили прежде всего для проявления почтения к Дмитрию Донскому, а потом и в силу привычки.

Можно заметить, что собор Василия Блаженного, что в непосредственной близости от Кремля - в основном красный. Можно догадаться, что это составляло броский контраст. Кроме того, в архитектуре Руси была традиция - храмы строить именно из плинфы, а она по цвету напоминает современный красный кирпич. Белить русские церкви стали много позже. И далеко не везде (посетив Софийский собор в Киеве, можно убедиться, что и его стены изначально не были белыми - на стенах строений специально оставлены незакрашенными фрагменты кладки). Благодаря этому, церкви разительно отличались от светских построек (дома тогда были деревянными или напоминали украинские мазанки). Во Владимиро-Суздальском княжестве строили белые церкви (например, Покрова на Нерли), но это не было непреложным правилом.

Творения мастеров

Хотя первого Кремля никто из деятелей нового времени не видел, он вызывал у них интерес. Некоторые пытались «придумать» Кремль Дмитрия Донского и изобразить на полотне результаты своих размышлений. Наиболее интересный вариант принадлежит художнику А. Васнецову. Часто рисовали и описывали и беленый Кремль более поздних эпох. Можно подозревать, что не все свидетели при этом знали, что раньше крепость была другой - действительно белой.

Назад к белому

Ныне красные стены Кремля подкрашивают для эффектности красной краской так же, как раньше белили. Но в последние годы все чаще звучат предложения перекрасить Кремль снова в белый цвет. Дескать, так больше будет соответствовать историческому духу Москвы.

Кроме того, что не мешает подумать, сколько для этого потребуется краски и во что обойдутся работы, нужно помнить еще о двух вещах. Во-первых, нынешний Кремль не рожден белокаменным. Перекраска не восстановит настоящую крепость Дмитрия Донского. А во-вторых, Кремль и Красная площадь - памятник мирового значения и находится под охраной ЮНЕСКО.