Три первых дня сентября смотрела по КУЛЬТУРЕ захватывающий телефильм «Ты сын и ужас мой», снятый в 2005 году, но мною почему-то пропущенный. А смотреть его нужно. Он еще раз возвращает нас к неразрешимой и тяжкой проблеме взаимоотношений двух очень близких людей, оставивших ощутимый след в российской культуре, Анны Ахматовой и Льва Гумилева.
Вклад в нее Анны Ахматовой вряд ли кто решится оспаривать, но и Лев Гумилев, при всей драматичности и скукоженности своей жизни на воле (он провел 14 лет в лагерях, четырежды его арестовывали), остался в истории как крупный ученый-востоковед, выдвинувший известную теорию «пассионарности».
Оба были фигурами яркими, незаурядными, оба прожили тяжелейшие жизни, каждый из них по-своему любил и жалел другого, но понять не мог. Даже исповедуя христианские взгляды, эти двое ничего не прощали друг другу, и нам неведомо, узнали ли они один другого «в мире новом».
Но скажу о фильме. В нем участвуют два человека. Автор сценария и ведущая Нина Попова, она же директор музея Анны Ахматовой. В питерском музее Ахматовой я не была, но порадовалась, что такая симпатичная, многознающая и артистичная личность им руководит.
Она сумела преподнести нам историю матери и сына тонко, без излишнего пафоса, с большой долей такта по отношению ко всем ее участникам.
На долю народного артиста России Николая Бурова пришлась «роль Гумилева», он читает письма Левы - маме из Слепнева, Бежецка, ей и другим женщинам – из лагерей. У хороших артистов так получается – а я поняла, что Буров – очень хороший артист, правда, сейчас он на административной должности – директор Исаакиевского собора, - что сквозь звучание и вибрацию голоса, сквозь тон и интонацию, живо видишь автора письма, с его характером и со всеми повадками...
Письма же читаются уникальные, ранее не публиковавшиеся, что особо оговорено в титрах. В самом деле, никогда не слышала и не читала писем Анны Ивановны Гумилевой к своей невестке, Ахматовой. В них она называет Анну Андреевну «дорогая моя Аничка», а подписывает письма так: «Горячо любящая тебя мама». Ахматова на это отзывается ответной лаской «Дорогая моя мамочка».
Согласитесь, отношения между свекровью и невесткой редкие, прямо-таки удивительные, особенно если учесть, что Лев Николаевич Гумилев (1912 – 1992), единственный сын Ахматовой и Гумилева, все детство провел у бабушки. Анна Ивановна с внуком жили в имении Слепнево, затем в Бежецке, а Анна Андреевна (везло Николаю Гумилеву на Аннушек, вторая жена его также была Анной, Анной Энгельгардт) изредка наезжала из Петербурга проведать сына.
Но не будем бросать камня в Ахматову, каявшуюся: «Я плохая мать». Не в этом, как кажется, было дело. Ребенок был копией Николая, с детства и всю жизнь боготворил Гумилева, с матерью был всегда неоправданно резок, ей не верил.
Если оглянуться на прошлое и задаться вопросом, любила ли Ахматова Гумилева, то вспомнятся ее многочисленные отказы на его предложения руки, его попытка самоубийства, и то, как, взятая измором, она наконец согласилась стать его женой. И что за этим последовало? Ссоры, ревность, долгие отлучки Гумилева, уезжавшего самоутверждаться в Африку, его измены, их свадебная поездка в Париж, в которой уже наметился ее будущий роман с Модильяни...
Конечно же, не любила. И был в ее жизни кто-то, кто предшествовал Гумилеву.
Вообще жизнь Ахматовой 1910 - 20-х годов для меня полна загадок. И стихи порой не только не помогают, а мешают достоверной картине.
Но я не сказала еще об одной – главнейшей – причине, по которой Ахматова не спешила брать Леву к себе. Кроме отстутствия жилья, кроме неустроенного быта, она была Поэт, поэт Божьей милостью, что признавал и ее муж Гумилев, считавшийся поэтическим мэтром и приведший ее, неофитку, в поэтический круг. Именно в год рождения Левушки (1912) Ахматова издала свой первый поэтический сборник "Вечер". Совмещать материнские обязанности с делом Поэта она не то чтобы не могла – не хотела.
Так же, как не хотела заниматься хозяйством.
Я запомнила один удивительный рассказ в очень интересных воспоминаниях Марианны Козыревой. На следующий день после последнего - четвертого – ареста Левы (а его забирали в 1933, 1935, 1938 и 1949) Ахматова пришла в квартиру, где Марианна делила комнату с Птицей, женщиной, которую Лев любил. Сказала, что нужно срочно уничтожить все ее рукописи, что у нее самой уже второй обыск, в волненье попросила дать ей какой-нибудь носок – заштопать.
И вот когда она ушла, Марианна поразилась филигранной штопке этого носка, вспомнив при этом, что прореху на своем черном халате с хризантемами Анна Андреевна никогда не заделывала. Что это? Похоже, что отнюдь не неумение, а нежелание. Поэт, она не хотела отвлекаться от своего дела, того главного дела, которое принесло ей высокое место в истории.
Свое название телесериал получил по строчкам из РЕКВИЕМА:
Семнадцать месяцев кричу,
Зову тебя домой.
Кидалась в ноги палачу -
Ты сын и ужас мой.
Сын и ужас. Характерно сочетание этих двух слов. Сын расстрелянного большевиками поэта и далекой от революции, «камерной» поэтессы, Лев с самого рождения был под ударом. Он сидел «за отца и за мать», но отец был в могиле, и имя его было свято, матери же всегда можно было бросить в лицо обвинение.
Ответить ей было нечем. Не спасала? Но вот это: «кидалась в ноги палачу» разве не говорит само за себя? В фильме перечислены те многочисленные адресаты, к которым Ахматова обращалась от своего и (из боязни навредить) не от своего имени. Все ли делала? Почему Льва не освобождали так долго? Но легче всего обвинить слабую, одинокую женщину, которую не издавали, подвергали идеологическим преследованиям, в том, что она живет только для себя, других любит больше, чем сына, ничего для него не делает...
Лев ругал Ахматову и за «Реквием». Он был недоволен тем, что по нему, живому человеку, прошедшему невредимым через войну и лагеря, мать сложила РЕКВИЕМ.
А вот интересно, Моцарт написал свой РЕКВИЕМ по тому умершему, чья семья заказала ему музыку? Нет, конечно. Это был реквием и по своей жизни, что прекрасно почувствовал Пушкин, и по жизни каждого из нас, живших, живущих и собирающихся жить в этом мире. Странно, как взрослый и глубокий человек не понял, что РЕКВИЕМ Ахматова посвятила далеко не только ему. Это плач по всем убиенным в страшный морок террора, окутавший в те годы страну. По женам и матерям, стоявшим в очереди с передачей возле Большого дома. По всем несчастным жителям городов и поселков, запуганным, издерганным страхом, обезумевшим от тогдашнего мрака и абсурда.
Обезумевшим.
Нина Попова говорит, что в годы сталинщины у Ахматовой была навязчивая идея, что кто-то читает ее рукописи. Чтобы проверить, она клала на страницу волосок (?), возвращалась – и ей казалось, что волосок сдвинут. Не безумие ли это? И не сама ли Ахматова в Реквиеме скажет: «Уже безумие крылом души накрыло половину»?
Было и еще одно: доходящая до мании подозрительность. Ахматова считала, что главная женщина в жизни Гумилева, Наталья Васильевна Варбанец (1916 - 1987), или Птица, как звал ее Лев, была подосланным к нему агентом Госбезопасности. Считала бездоказательно, но смогла его убедить. Однако не это помешало Льву и Птице соединиться, создать семейное гнездо. Наталья Васильевна, по воспоминаниям Марианны Козыревой, «была необыкновенно красива. Настоящая Настасья Филипповна». Лев влюбился сразу, на следующий день после встречи пришел делать предложение. Но сердце Натальи было занято, всю жизнь она любила коллегу по работе в отделе редкой книги Владимира Люблинского. Льву она ответила, что «подумает». Ничего хорошего не вышло из этого романа.
Птица после смерти Ахматовой узнала о подозрениях, которые мать передала сыну, была в ужасе «от клеветы».
Не удивительно ли, что Ахматова, всю жизнь страдавшая от клеветы («И всюду клевета сопутствовала мне»), стала ее источником для другого человека? И не страшное ли время, мутящее и деформирующее людское сознание, в том виновато?
А Лев Николаевич обошелся с бывшей возлюбленной совсем не по-джентльменски. Встретив ее в питерском трамвае через десять лет, остановился и прокричал на весь трамвай, цитируя Пушкина: «Возможно ль, ах, Наина, ты ли? Наина, где твоя краса?» Бедная женщина бросилась прочь из трамвая. И снова задумываюсь... А мог ли быть у Льва Гумилева другой характер? Спокойный, уравновешенный? При такой его жизни, не дававшей его душе ни сна, ни отдыха?
В молодости слышала лекцию Льва Николаевича в Московском университете. Тогда шла молва об его необыкновенной теории, объясняющей мощные перемещения целых народов процессами, происходящими в атмосфере (так, во всяком случае, мне запомнилось).
Лекция была большая. Удивило, что среди пассионарных народов были названы очень многие, все, кроме евреев. Вообще в процессе дальнейшего чтения его трудов я выяснила, что в отличие от матери, настоящей юдофилки, сын был скорее юдофобом. Может быть, и здесь действовал принцип: быть во всем непохожим на мать?
В этих своих записках я временами ухожу от фильма, но это и хорошо – он вызвал у меня много мыслей «в пандан». Уверена, что вызовет и у вас.
Пять последних лет жизни Ахматовой она и Лев Гумилев не общались, не видели друг друга.
Архив матери, завещанный ему, Льву Николаевичу не достался. Нина Попова объясняет это так: «В 1969 году советский суд не мог передать наследство лагернику». Архив Ахматовой, доставшийся семье Пуниных, был распродан.
Лев Гумилев в 1967 году, в 55 лет, женился – опять на Наталье, только уже Викторовне. Последние его годы прошли в тишине и покое. Он пережил мать на 26 лет. И когда я сейчас думаю о них обоих, мне почему-то кажется, что «в мире новом» они окликнут друг друга и простят. А? Как вы думаете? Ведь бывает?
Ты сын и ужас мой. Дорогами разлук
20 сентября, в воскресенье, Алексей Навальный собирает москвичей на митинг в поддержку сменяемости власти.
Приходите все, кто не забыл "рокировочки" и не хочет ее повторения!
Биография Льва Гумилёва
Лев Никола́евич Гумилёв (1 октября 1912 - 15 июня 1992) - советский и российский учёный, историк-этнолог, доктор исторических и географических наук, поэт, переводчик с персидского языка. Основоположник пассионарной теории этногенеза.
Родился в Царском Селе 1 октября 1912 года. Сын поэтов Николая Гумилёва и Анны Ахматовой (см. родословную), . В детстве воспитывался у бабушки в имении Слепнево Бежецкого уезда Тверской губернии.
Лев Гумилёв с родителями - Н. С. Гумилёвым и А. А. Ахматовой
С 1917 до 1929 года жил в Бежецке. С 1930 года в Ленинграде. В 1930-1934 годах работал в экспедициях в Саянах, на Памире и в Крыму. С 1934 г. начал учиться на историческом факультете Ленинградского университета. В 1935 году был исключён из университета и арестован, но через некоторое время освобождён. В 1937 году был восстановлен в ЛГУ.
В марте 1938 года был снова арестован, будучи студентом ЛГУ, и осуждён на пять лет. Он проходил по одному делу с двумя другими студентами ЛГУ - Николаем Ереховичем и Теодором Шумовским. Срок отбывал в Норильлаге, работая техником-геологом в медно-никелевой шахте, по отбытии срока был оставлен в Норильске без права выезда. Осенью 1944 года добровольно вступил в Советскую Армию, воевал рядовым в 1386-м зенитно-артиллерийском полку (зенап), входившем в 31-ю зенитно-артиллерийскую дивизию (зенад) на Первом Белорусском фронте, закончив войну в Берлине.
В 1945 году был демобилизован, восстановлен в ЛГУ,
который окончил в начале 1946 года и поступил в аспирантуру Ленинградского
отделения Института востоковедения АН СССР, откуда был исключён с
мотивировкой «в связи с несоответствием филологической подготовки избранной
специальности».
28 декабря 1948 года защитил в ЛГУ диссертацию кандидата исторических наук, принят научным сотрудником в Музей этнографии народов СССР.
Мемориальная доска на доме, где жил Л. Н. Гумилёв (Санкт-Петербург, Коломенская ул., 1)
7 ноября 1949 года был арестован, осуждён Особым совещанием на 10 лет, которые отбывал сначала в лагере особого назначения в Шерубай-Нура около Караганды, затем в лагере у Междуреченска в Кемеровской области, в Саянах. 11 мая 1956 года реабилитирован по причине отсутствия состава преступления.
C 1956 г. работал библиотекарем в Эрмитаже. В 1961 году защитил докторскую диссертацию по истории («Древние тюрки»), а в 1974 году - докторскую диссертацию по географии («Этногенез и биосфера Земли»). 21 мая 1976 года ему было отказано в присуждении второй степени доктора географических наук. До выхода на пенсию в 1986 году работал в Научно-исследовательском институте географии при Ленинградском государственном университете.
С матерью, Анной Ахматовой
Умер 15 июня 1992 года в Санкт-Петербурге. Отпет в церкви Воскресения Христова у Варшавского вокзала. Похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской Лавры.
В августе 2005 года в Казани «в связи с днями Санкт-Петербурга и празднованием тысячелетия города Казань» Льву Гумилёву был поставлен памятник.
По личной инициативе президента Казахстана Нурсултана Назарбаева в 1996 году в казахской столице Астане именем Гумилёва был назван один из ведущих[источник не указан 57 дней] вузов страны, Евразийский Национальный университет имени Л. Н. Гумилёва. В 2002 году в стенах университета был создан кабинет-музей Л. Н. Гумилёва.
Главные труды Л. Н. Гумилёва
* История народа Хунну (1960)
* Открытие Хазарии (1966)
* Древние тюрки (1967)
* Поиски вымышленного царства (1970)
* Хунну в Китае (1974)
* Этногенез и биосфера Земли (1979)
* Древняя Русь и Великая степь (1989)
* Тысячелетие вокруг Каспия (1990)
* От Руси к России (1992)
* Конец и вновь начало (1992)
* Чёрная легенда
* Синхрония. Опыт описания исторического времени
* Часть трудов
* Библиография
* Из истории Евразии
Гумилев Лев Николаевич1 октября 1912
Лев Николаевич Гумилев родился 1 октября 1912 года в Царском Селе. Можно сказать, что с самого раннего детства ему сильно повезло. Он родился в семье известных русских поэтов - Анны Ахматовой и Николая Гумилева. Правда, в дальнейшем, везение это как-то само собой закончилось.
Детство Льва Гумилева прошло у бабушки в имении Слепнёво Бежецкого уезда Тверской губернии. С 1917 до 1929 года жил в Бежецке, затем переехал в Ленинград, работал в экспедициях в Саянах, на Памире и в Крыму.
В 1934 году начал учиться на историческом факультете Ленинградского университета. Но тут везение Льва Гумилева закончилось. Проучился он недолго, так как был исключен из университета и арестован. Правда, вскоре, по просьбе матери, Льва Гумилева освободили, но в 1938 году арестовали вновь.
Срок Гумилев отбывал в Норильске, где успел поработать землекопом, горняком меднорудной шахты, книгохранителем библиотеки, техником, геологом, а в конце даже лаборантом-химиком. По окончании срока был оставлен в Норильске без права выезда. Все время рвался на фронт.
Осенью 1944 года добровольно вступил в Красную армию, воевал рядовым в зенитно-артиллерийском полку. Войну закончил в Берлине. В 1945 году был демобилизован, восстановлен в ЛГУ, который успешно окончил и поступил в аспирантуру.
Говорят, что на детях гениев природа отдыхает. А данном случае этого не случилось. В декабре 1948 года Лев Гумилев с блеском защитил кандидатскую диссертацию и был принят научным сотрудником в Музей этнографии народов СССР.
Казалось бы, жизнь стала налаживаться, но не тут-то было…
7 ноября 1949 года Лев Николаевич был арестован, осуждён на 10 лет, которые отбывал сначала в лагере около Караганды, затем - у Междуреченска в Кемеровской области. Реабилитировали ученого только в 1956 году в связи с отсутствия состава преступления.
C 1956 г. работал библиотекарем в Эрмитаже. В 1961 году защитил докторскую диссертацию по истории («Древние тюрки»), а в 1974 году — докторскую диссертацию по географии («Этногенез и биосфера Земли»).
Лев Николаевич Гумилев внес огромный вклад в развитие мировой исторической науки. Введённый им термин «пассионарность» становится с годами всё более популярным, а его пассионарную теорию этногенеза, не признанную при советской власти, сегодня преподают в высших школах различных стран. Труды Гумилёва получили заслуженную оценку лишь в конце 80-х годов, и в 1991 году он был избран академиком Российской академии естественных наук.
К сожалению, уже в 1992-м Лев Гумилёв ушёл из жизни. Годы, проведенные в лагерях, не прошли бесследно.
Похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.
Издательство благодарит за предоставленные материалы Музей Анны Ахматовой в Фонтанном Доме, Санкт-Петербург.
Приносим также благодарность Гелиану Михайловичу Прохорову за использование фотографий и писем из его личного архива.
Выражаю сердечную благодарность всем, кто помогал мне в работе над этой книгой.
Прежде всего назовуГелиана Михайловича Прохорова,
первого ученика Льва Николаевича,
и Марину Георгиевну Козыреву,
создателя и хранителя Музея-квартиры Л.Н. Гумилева.
Без материалов, собранных и опубликованных ими, эта книга многое бы потеряла.
Выражаю свою признательность Нине Ивановне Поповой,
директору Музея Анны Ахматовой,
и сотрудникам – Ирине Геннадьевне Ивановой
и Марии Борисовне Правдиной,
предоставившим в мое распоряжение уникальные материалы из архива ученого.
Большое спасибо поэту и математику Владимиру Губайловскому
и биологу Елене Наймарк за научные консультации.
От души благодарю Ольгу Геннадьевну Новикову,
хотя и понимаю, что эта книга не понравится ни ей, ни многим ученикам и последователям Льва Гумилева.
Вместо предисловия
Сохранившиеся фотографии Льва Гумилева озадачивают. Кажется, что иногда вместо него фотографировались совсем другие люди. Мемуарные свидетельства не объясняют, не рассеивают этого странного впечатления.
«Лева так похож на Колю, что люди пугаются. Моих черт в нем почти нет», – не раз говорила Ахматова. С ней соглашалась Лидия Чуковская, несколько дополняя портрет молодого Льва: «В последний раз я видела Леву, если не ошибаюсь, в 32 году <…> Это был юноша лет 17–19, некрасивый, неловкий, застенчивый, взглядом сильно напоминающий отца».
«Как вы похожи на отца», – с этих слов началось лагерное знакомство физика Сергея Штейна, будущего писателя-фантаста Сергея Снегова, и Льва Гумилева. Гумилеву-младшему вообще очень льстило, если другие находили в нем сходство с отцом. На фотографиях 1926–1927 годов, сделанных Пуниным, подросток Лев и в самом деле очень похож на Николая Степановича.
На студенческой фотографии 1934-го его сразу не узнать. Аккуратно одетый и хорошо причесанный молодой человек с почти детским лицом. Повзрослевший Левушка-Гумилевушка с фотографии 1915 года. Чистый, неиспорченный мальчик. Эмма Герштейн назвала лицо Гумилева «детским», значит, фотограф в 1934 году не исказил его облика.
В 1936-м Руфь Зернова, студентка филфака ЛГУ, описывала Гумилева как светловолосого молодого человека «с аккуратным бледным лицом». Монгольская аспирантка Очирын Намсрайжав запомнила его «молодым, красивым сероглазым юношей».
Домашний мальчик, воспитанный бабушкой-дворянкой, в сталинском Советском Союзе выжить не мог. Он должен был исчезнуть. И он исчез.
Зимой 1987 года в ленинградскую квартиру доктора исторических наук Гумилева пришел корреспондент казанского журнала «Чаян» Гафазль Халилуллов. На звонок дверь открыл сам Лев Николаевич, человек «среднего роста, крепкий, с лицом и телом старого гладиатора».
К сожалению, многие фотографии не сохранились, а в мемуарах – пробелы. Сейчас уже не восстановить утраченные звенья, ведь все, кто знал Льва Гумилева в молодости, давно ушли из жизни.
Передо мной фотография, сделанная осенью 1944-го для военкомата в Туруханске. Это совсем другой человек, ироничный и грустный. Не только постаревший, это понятно: он уже пережил тюрьму и лагерь, – а именно другой. Криминалист, сопоставляя фотографии 1934-го и 1944-го, и тот, верно бы, запутался и приписал их разным людям.
Новая черта – горбинка на носу – сразу сделала Льва похожим на мать. Гумилев после войны рассказывал всем знакомым, будто горбинка – что-то вроде фронтового ранения: во время немецкого минометного обстрела разнесло какую-то дощатую постройку, отлетевшей доской ему и перебило нос. О фронтовом ранении дружно сообщают все знакомые Гумилева, но, судя по фотографии, нос ему перебили не на войне, а в лагере. В Норильске или еще раньше, в Белбалтлаге, а еще вероятнее – в кабинете следователя.
Лев Николаевич «обладал очень выразительным, красивым лицом, крупными серыми глазами, в небольшой степени раскосыми, носом с очень небольшой горбинкой, красивой формой рта…» – вспоминала Елена Херувимова (Вигдорчик), работавшая с Гумилевым в экспедиции на Хантайском озере в 1943 году.
После войны Гумилев еще несколько раз поменяет свою внешность. С фотографии декабря 1949 года (из следственного дела) на нас глядит довольно молодое лицо кавказской национальности, бритоголовый абрек. Два года спустя (фото из лагеря под Карагандой) Гумилев напоминает старика-узбека или казаха.
За этими чужими, как будто непохожими на Гумилева лицами – потерянные годы тюрем и лагерей, вынужденное, не по его воле, отступление от избранного пути. Несколько раз он пытался переломить судьбу. И в 1944-м, когда из тылового Туруханска ушел добровольцем на фронт, и в 1948-м, когда вопреки обстоятельствам все-таки защитил диссертацию, и в 1953–1956-м, в лагерные еще годы, когда нашел в себе силы вернуться в науку.
Николая Гумилева невозможно представить старым. Лев Гумилев, старея, терял сходство с оставшимся навеки молодым отцом. Зато всё отчетливее в его облике проступали ахматовские черты. Впервые на сходство матери и сына обратил внимание художник Александр Осмеркин еще зимой 1938 года: «У него капризная линия рта, как у Анны Андреевны».
В конце пятидесятых его сходство с матерью замечали все.
Свидетельство Н.И. Казакевич, сотрудницы библиотеки Государственного Эрмитажа, вторая половина 1950-х: «Сходство Л.Н. с матерью было несомненным, но он был лишен ее величавости».
Свидетельство А.Н. Зелинского, участника Астраханской археологической экспедиции, август или начало сентября 1959-го: «…внешность… менее всего вязалась с легендарным образом Николая Гумилева. Среднего роста, может быть, даже ниже среднего, плотного телосложения, с горбатым ахматовским носом, с покатой, сутулой спиной, он сидит против меня и непрерывно курит».
Из дневниковых записей Георгия Васильевича Глекина, биолога, биофизика. 1 октября 1959-го: «Вчера был у А.А. Познакомился с Львом Николаевичем. Очень странно, когда, пожимая вам руку, говорят: “Гумилев”… Он невысокого роста человек, с приветливыми, но очень грустными глазами. Чертами лица скорее напоминает мать».
Из мемуаров Аллы Демидовой: «Лев Николаевич Гумилев – абсолютная Ахматова, он к старости очень стал на нее похож».
Гумилев в старости напоминал Анну Андреевну не только внешностью, но и голосом, у него был почти такой же тембр, что и у матери. Все, кто слушал записи Ахматовой и смотрел видеолекции Гумилева, со мной наверняка согласятся.
Последние тридцать лет жизни Гумилева фотографировали часто, на всех фотографиях сходство с Ахматовой очевидно, только вот оно совсем не радовало Льва Николаевича.
Часть I
Гнездо на ветру
Это был долгожданный ребенок. Брак старшего сына Дмитрия, к огорчению Анны Ивановны Гумилевой, оказался бездетным. К осени 1912 года в семье младшего, Николая, ждали наследника. Почему-то все были уверены, что родится мальчик. Николай Степанович, узнав о беременности жены, повез ее в Италию от сырой весны, от пронизывающих балтийских ветров. Итальянское солнце казалось панацеей от телесных и душевных недугов. Об этой поездке сведений почти не сохранилось, только маршрут: Генуя – Пиза – Флоренция. Из Флоренции Николай Степанович один отправился в Рим и Сиену, потом вернулся, и они с Анной посетили Болонью, Падую, Венецию.
Вопреки надеждам, итальянское солнце холодноватых отношений между супругами не согрело.
Под этими строчками Ахматовой дата: 1912, май, Флоренция.
Помолись о нищей, о потерянной,
О моей живой душе,
Ты, в своих путях всегда уверенный…
В эти же майские дни появились стихи Ахматовой, необъяснимые, поразительные своим трагическим диссонансом с реальностью, казалось бы, вполне благополучной.
Что это? Просто литературный сюжет? Но откуда эти мрачные видения? Может быть, предчувствие будущей трагической судьбы? Век войн и революций уже надвигался, и мирной жизни было отмерено всего два года.
Тихий дом мой пуст и неприветлив,
Он на лес глядит одним окном,
В нем кого-то вынули из петли
И бранили мертвого потом.Был он грустен или тайно-весел,
Только смерть – большое торжество.
На истертом красном плюше кресел
Изредка мелькает тень его.И, пророча близкое ненастье,
Низко, низко стелется дымок.
Мне не страшно. Я ношу на счастье
Темно-синий шелковый шнурок.
В Россию возвращались через Вену, Краков и Киев. В Киеве Анна Андреевна осталась погостить у матери. Потом отправилась в Литки (Подольская губерния), имение своей кузины. Николай Степанович поехал в Петербург, затем – в Москву, по литературным делам. Но в начале июня он уже был у матери, в Слепневе, откуда писал жене: «…мама нашила кучу маленьких рубашечек, пеленок…»
Вторую половину июля и начало августа Николай и Анна провели в Слепневе. Тогда за Ахматовой внимательно наблюдала двенадцатилетняя Елена, внучатая племянница Анны Ивановны Гумилевой. По ее воспоминаниям, Ахматова была «укутана в шаль и ходила тихими шагами со своей очень симпатичной бульдожкой Молли. Держалась она очень уединенно». Анна своих привычек не меняла, вставала поздно, строгому распорядку слепневского дома не следовала. Но все относились к ней доброжелательно, оберегали, в буквальном смысле на руках носили. Ей трудно было подниматься по крутой лестнице, и Анна Ивановна поручила Коле-маленькому, если Коли-большого рядом не будет, носить Анну вверх и вниз на руках. Коля-маленький, племянник Николая Степановича, был тогда рослым и сильным юношей; не пройдет и года, как оба Николая отправятся в Абиссинию.
Даже слепневские крестьяне стали не только свидетелями, но и участниками больших ожиданий в господском доме. На сельском сходе им обещали простить долги, если родится наследник. Забегая вперед, скажем, что Анна Ивановна Гумилева обещание сдержала.
Мальчик увидел свет 18 сентября (1 октября по новому стилю) 1912 года в родильном приюте императрицы Александры Федоровны на 18-й линии Васильевского острова. Через несколько дней ребенка перевезли в Царское Село, в дом Гумилевых на Малой, 63. В семье был праздник, пили шампанское за счастливое событие.
Ребенка крестили в Екатерининском соборе Царского Села 7 октября по старому стилю. Ему дали имя Лев.
Жена Дмитрия Гумилева, тоже Анна Андреевна, в девичестве Фрейганг, утверждала, что ребенок с первого дня был «всецело предоставлен» бабушке, она его «выходила, вырастила и воспитала». Все-таки не с первого дня, а постепенно – естественно, с молчаливого согласия родителей. Тут стоит внимательно прочитать воспоминания Валерии Сергеевны Срезневской, подруги Ахматовой с гимназических лет, когда они были еще Аней Горенко и Валей Тюльпановой. Считается, что мемуары отредактированы самой Ахматовой, если не написаны под ее диктовку. Во всяком случае, это версия Ахматовой, и она кажется убедительной.
Из воспоминаний Срезневской: «Рождение сына очень связало Анну Ахматову. Она первое время сама кормила сына и прочно обосновалась в Царском». Но понемногу «Аня освобождалась от роли матери в том понимании, которое сопряжено с уходом и заботами о ребенке: там были бабушка и няня».
Так было принято среди женщин их круга. Кроме того, Анна уже тогда была Ахматовой. В марте 1912 года вышел сборник ее стихов «Вечер» и принес ей известность. Ахматова прислушивалась к себе, к своему дару и очень быстро вернулась к жизни литературной богемы Петербурга.
Возможно, Ахматова стала матерью слишком рано. В двадцать три года. Она не захотела менять привычный образ жизни.
Из биографической прозы Анны Ахматовой. «Смешили мы (Ахматова и Осип Мандельштам. – С.Б. ) друг друга так, что падали на поющий всеми пружинами диван на “Тучке” (комната Гумилева в Петербурге, в Тучковом переулке, 17, кв. 29. – С.Б. ) и хохотали так до обморочного состояния, как кондитерские девушки в “Улиссе” Джойса».
Позднее, в двадцатые годы, Ахматова будет забавлять маленькую еще Иру Пунину, звонить ей от имени собаки Тапа и лаять (Ира сначала не сомневалась, что звонил именно Тап). В тридцатые Анна Андреевна много занималась с соседскими детьми, Валей и Вовой («шакаликом»). В сороковые стала нянчиться с Аней Каминской. Но эти дети росли рядом, а Лева почти всегда оказывался далеко.
Николай Степанович тоже был доволен, вспоминает Срезневская, что «его сын растет под крылом, где ему самому было так хорошо и тепло». Так будет и дальше. Забегая вперед, приведем фрагменты писем Ахматовой Николаю Гумилеву лета 1914 года. Еще не началась война.
«Милый Коля, 10-го я приехала в Слепнево. Нашла Левушку здоровым, веселым и очень ласковым. <…> В июльской книге “Нового слова” меня очень мило похвалил Ясинский. Соседей стараюсь не видеть, очень они пресные. <…> Целую, твоя Аня». К письму приложены стихи: «Моей наследницею полноправной будь…» и «Целый год ты со мной неразлучен…» (13 июля 1914 года).
«Целые дни лежу у себя на диване, изредка читаю, но чаще пишу стихи. <…> Думаю, что нам будет очень трудно с деньгами осенью. <…> Хорошо, если с “Четок” что-нибудь получим <…> С недобрым чувством жду июльскую “Русскую мысль”. Вероятнее всего, там свершат надо мною страшную казнь Valere <…> Будь здоров, милый! Целую. Твоя Анна. Левушка здоров и всё умеет говорить». К письму приложено стихотворение «Подошла я к сосновому лесу» (17 июля 1914 года).
Перед нами письма поэта. Обращается Ахматова тоже к поэту, а не к отцу своего ребенка.
Роль бабушки в жизни Левы так велика, что необходимо сделать небольшое отступление. В год рождения Левы Анне Ивановне Гумилевой исполнилось пятьдесят восемь лет. Она была «хороша собой, – пишет Е.Б. Чернова, внучатая племянница А.И. Гумилевой, – высокого роста, худощавая, с красивым овалом лица, правильными чертами и большими добрыми глазами…». Анна происходила из мелкопоместных дворян Львовых. Лев Гумилев в конце жизни утверждал: «…Гумилевы, каста военных, были священники, но в основном военные, морские и сухопутные офицеры и разведчики». На самом деле его слова относились скорее к семье Львовых. Степан Яковлевич Гумилев, дед Льва Николаевича, был военным в первом поколении.
Анна Львова провела детство, юность и молодость (до замужества) в Слепневе (Тверская губерния), родовом имении Львовых. В семье была младшей. Рано потеряла родителей. Ей было восемь лет, когда умер отец. А через три года умерла мать. Образование получила домашнее, с гувернанткой. Очень любила родной дом, кабинет отца, где на стенах висели географические карты, а в шкафу стояли книги с описаниями военных кораблей и морских сражений. Библиотека в доме была замечательная, собиралась несколькими поколениями Львовых. Анна много читала, больше всего – русские и французские романы. Французским языком владела свободно. Любила гулять по слепневскому парку и окрестностям усадьбы. Возможно, на ее характер, спокойный и уравновешенный, неизменную доброжелательность повлияла окружающая природа. Повзрослевший внук Анны Ивановны, Лев Гумилев, установит связь между психологическим состоянием человека и ландшафтом, он же отметит умиротворяющий характер природы Тверского края: «…этот якобы скучный ландшафт, очень приятный и необременительный, эти луга, покрытые цветами, васильки во ржи, незабудки у водоемов, желтые купальницы – они некрасивые цветы, но они очень идут к этому ландшафту. Они незаметны, и они освобождают человеческую душу».
Брак Анны Львовой и Степана Яковлевича Гумилева мемуаристы называют неравным: двадцатидвухлетняя потомственная дворянка и сорокалетний корабельный врач, сын сельского дьячка, вдовец с дочерью семи лет. Между тем Анна Львова послушала совета своего старшего брата (Лев Иванович познакомил ее с Гумилевым) и приняла решение, о котором никогда не жалела. Этот тип женщины любим русской литературой: пушкинская Татьяна, тургеневские девушки. Анна никогда не тяготилась сельским уединением, не любила праздности, была лишена кокетства. Она сочувствовала семейному горю Степана Яковлевича, жалела его осиротевшую дочь. С желания помочь и сострадания началась любовь.
Анна Ивановна легко вошла в роль хозяйки дома. Степан Яковлевич надолго уходил в плавание, после отставки часто и тяжело болел. Так получилось, что дом держался на ней. Все, кто знал Анну Ивановну, называли ее властной и умной. Она умела разбираться в людях. Казалось бы, ей, воспитанной в патриархальных традициях, невозможно принять характер и образ жизни Ахматовой. Между тем Ахматову не приняли как раз ее ровесницы. Довольно неприязненно пишет об Ахматовой А.А. Гумилева (Фрейганг): «В дом влилось много чуждого элемента». Как успела дворянка за несколько лет усвоить советскую фразеологию! Ей вторит соседка Гумилевых, Вера Андреевна Неведомская: «…в семье мужа она чужая».
Анна Ивановна, несмотря на разницу в возрасте и воспитании, приняла Ахматову как родную дочь. Между ними всю жизнь сохранялись родственные сердечные отношения.
Из писем Анны Гумилевой к Анне Ахматовой: «Анечка, дорогая моя», «я рада, что ты поправилась, моя родная», «голубчик», «горячо любящая тебя мама».
Из писем Анны Ахматовой к Анне Гумилевой:
«Дорогая мама, эти деньги исключительно для того, чтобы ты наняла человека для работы по дому и сама больше ни с чем не возилась».
«Дорогая мамочка! Не надо ли прислать чего-нибудь в посылке (муки, сахара, чая, мыла), может быть, какое-нибудь лекарство Левушке? Твоя Аня».
Наконец, слово самому Льву Гумилеву: «Бабушка была ангелом доброты и доверчивости и маму очень любила».
Первые шаги маленького Левы связаны с царскосельским домом Гумилевых. Анна Ивановна купила его летом 1911 года. Дом был деревянный, двухэтажный, с небольшим палисадником.
«Снаружи такой же, как и большинство царскосельских особняков. Два этажа, обсыпающаяся штукатурка, дикий виноград на стене. Но внутри – тепло, просторно, удобно. Старый паркет поскрипывает, в стеклянной столовой розовеют большие кусты азалий, печи жарко натоплены. Библиотека в широких диванах. Книжные полки до потолка… Комнат много, какие-то всё кабинетики с горой мягких подушек, неярко освещенные, пахнущие невыветриваемым запахом книг, старых стен, духов, пыли…
Тишину вдруг прорезывает пронзительный крик. Это горбоносый какаду злится в своей клетке. Тот самый:
«“Розовый друг” хлопает крыльями и злится», – вспоминал поэт Георгий Иванов.
А теперь я игрушечной стала,
Как мой розовый друг какаду.
На первом этаже были комнаты Николая Степановича и Ахматовой, Дмитрия и его жены, а также гостиная, столовая и библиотека. На втором этаже жили Анна Ивановна, Александра Степановна Сверчкова, дочь Степана Яковлевича Гумилева от первого брака, с детьми Николаем и Марией. Здесь же, на втором этаже, устроили детскую для Левы и его няни.
Из воспоминаний А.А. Гумилевой (Фрейганг): «Коля был нежным и заботливым отцом. Всегда, придя домой, он прежде всего поднимался наверх, в детскую, и возился с младенцем».
А вот Лев Николаевич в поздних интервью с сожалением утверждал, что своих родителей в детстве почти не видел. В этом нет противоречия. Если Николай Степанович бывал дома, он охотно играл с ребенком. Ему даже не надо было делать над собой усилия, как многим взрослым, временами он чувствовал себя ребенком. В 1919–1921 годах со своими студийцами, молодыми поэтами, с удовольствием играл в жмурки. Когда Лева немного подрастет, они будут играть в войну, в индейцев, в путешественников. Только вот свободного времени у Николая Степановича было немного. Осенью 1912 года он возобновил занятия в университете. Чтобы не ездить каждый день в Петербург из Царского Села, снял комнату в Тучковом переулке на Васильевском острове. Николай Степанович и Ахматова обычно не пропускали интересных вечеров в «Бродячей собаке», где собиралась литературная богема Петербурга. Только за последние три месяца 1912 года состоялось около десятка заседаний «Цеха поэтов». Иногда они проходили в доме Гумилевых. Случалось, полуторагодовалый Лева, убежав от няни, неожиданно появлялся перед поэтами. В фольклор царскосельских поэтов Ахматова и Лева вошли под именами Гумильвица и Гумильвенок. Весной 1913 года Николай Степанович с племянником отправились в Абиссинию. На пути в Африку, из Одессы, Гумилев писал Ахматовой 9 апреля 1913 года: «Целуй от меня Львеца (забавно, я первый раз пишу его имя) и учи его говорить “папа”».
Из письма Николая Гумилева Анне Ахматовой 25 апреля 1913 года: «Леве скажи, у него будет свой негритенок, пусть радуется».
Насчет негритенка Николай Степанович, конечно, пошутил. Но привез живого попугая, светло-серого, с розовой грудкой.
Первый этаж дома Гумилевых украшали шкуры леопардов, африканские браслеты, картины абиссинских художников. Особенно сильное впечатление на гостей производило чучело пантеры в нише между столовой и гостиной.
Из воспоминаний А.А. Гумилевой-Фрейганг: «Было совсем темно, только яркая луна освещала стоящую черную пантеру. Меня поразил этот зверь с желтыми зрачками. Первый момент я подумала, что она живая. Коля был бы способен и живую пантеру привезти».
Лева рос среди этих необычных предметов. Рассказы отца об Африке, картины, шкуры, экзотические птицы развивали и без того богатое от природы воображение. На сохранившейся фотографии маленький Лева сидит на леопардовой шкуре среди игрушечных зверей.
Оказавшись за пределами дома, Лева увидел тот же мир, что и маленькая Аня Горенко двадцать лет назад: «Мои первые воспоминания – царскосельские: зеленое, сырое великолепие парков…»
Нянька возила Левушку на санках, а «городовой грозил пальцем и говорил: “Плакать нельзя”». На прогулке в парке он однажды увидел царевича на сером ослике (запись секретаря Ахматовой Павла Лукницкого). Может быть, все-таки на пони?
В Царском Селе Гумилевы жили с сентября по май. На лето семья уезжала в родовое имение Львовых Слепнево, а дом на Малой сдавали дачникам, чтобы окупить его содержание и ремонт.
После смерти Льва Ивановича Львова (1908) имение перешло к его сестрам: Варваре, Агате и Анне. Агата умерла в 1910-м. Варвара Ивановна была очень немолода. Настоящей хозяйкой Слепнева стала Анна Ивановна.
Из автобиографии Анны Ахматовой: «Каждое лето я проводила в бывшей Тверской губернии, в пятнадцати верстах от Бежецка. Это неживописное место: распаханные ровными квадратами на холмистой местности поля, мельницы, трясины, осушенные болота, “воротца”, хлеба, хлеба…»
«Воротца» – характерная примета тверских селений и усадеб, они играли роль не защитную, а скорее декоративную. На звук колокольчика прибегали деревенские ребятишки и открывали воротца, за что господа одаривали их конфетами и пряниками. Это превратилось в своеобразный ритуал. В целом же устройство усадьбы и быт Слепнева типичны для мелкопоместного дворянства. Этот образ жизни хорошо известен читателям Тургенева и Бунина.
Н.Гумилев. Старые усадьбы
Дома косые, двухэтажные.
И тут же рига, скотный двор,
Где у корыта гуси важные
Ведут немолчный разговор.В садах настурции и розаны,
В прудах зацветших караси.
Усадьбы старые разбросаны
По всей таинственной Руси.
Дом Гумилевых в Слепневе был одноэтажным, с крестообразным мезонином. С террасы можно было спуститься в цветник и дальше в парк, где росли акации, липы и одинокий старый дуб, который сохранился и в наши дни. Усадьбу разделял почтовый тракт. По одну сторону дом, по другую – фруктовый сад и огород.
В Слепневе сохранялись патриархальные традиции. Когда вся семья собиралась к столу, ждали Варвару Ивановну, самого старого человека в доме. Она чем-то напоминала Екатерину II и очень любила, когда это сходство замечали. «Пока Варвара Ивановна не сделает особый знак рукой, за стол никто не садится. <…> Анна Андреевна называла эти традиции ”китайской церемонией и XVIII веком”», – вспоминает родственница Гумилевых Е.Б. Чернова.
Летом в хорошую погоду стол накрывали прямо перед домом. Собиралось человек десять, а то и пятнадцать: сестры Львовы, их дети и внуки – Гумилевы, Лампе, Кузьмины-Караваевы, Оболенские.
За столом младшие (не только внуки, но и дети сестер – Николай и Дмитрий) разговора не начинали, а только отвечали на вопросы старших. Если Ахматова относилась к патриархальным обычаям дома иронично, то Николаю Степановичу они скорее нравились. Особенно он любил церковные праздники и старался всегда провести их с семьей. На Пасху вся семья шла в царскосельскую дворцовую церковь.
В Тверском крае сохранялись старорусские православные традиции. На Петров день монахи из Николаевской Теребенской пустыни привозили чудотворную икону Николая Мирликийского. Ее отправляли в Бежецк по реке Мологе на украшенной по такому случаю лодке. По преданию, икона еще с XV века берегла город от моровой язвы.
Лев Гумилев усвоит православную веру еще в раннем детстве, религия станет для него частью жизни, необходимым элементом бытия. Он сохранит веру во времена воинствующего безбожия. Даже в страшные тридцатые годы будет посещать храм. Со временем Гумилев приведет к вере своих учеников и многих друзей.
Порою крестный ход и пение,
Звонят во все колокола,
Бегут, – то значит, по течению
В село икона приплыла.
В этом году исполняется 120 лет со дня рождения Анны Ахматовой. Казалось бы, за это время исследователи ее жизни и творчества раскопали уже все - пересчитали все напечатанное, облазили места жительства и составили список многочисленных любовников. Однако петербургские исследователи Владимир и Наталья Евсевьевы (ВИН) утверждают: самого любимого мужчину Ахматовой исследователи упустили из виду. Это… император Николай II. Какой бы бредовой ни казалась такая версия, она поразительным образом объясняет нестыковки в официальной биографии Анны Ахматовой.
Три загадки поэтессы
Первая загадка, которую биографы поэтессы до сих пор не могут разрешить, - почему она выбрала псевдоним «Ахматова»? Ведь у Анны Горенко (настоящая фамилия поэтессы) были более выигрышные и логичные варианты. Например, она состояла в отдаленном родстве с первой русской поэтессой - Анной Буниной. Для начинающего литератора такой известный псевдоним - настоящая удача! Но Бунину Анна проигнорировала. Неожиданно для всех она взяла безвестную фамилию прабабки по материнской линии - Ахматова - в знак принадлежности к потомкам монгольского хана Ахмада. Иными словами, Ахматовой больше хотелось ощущать себя наследницей правителя, чем первой русской поэтессы!
Вторая загадка - странное поведение Ахматовой. Поэтесса говорила, что выросла в «мещанской» семье, но вела себя так, как будто воспитывалась при царском дворе. На эту ее черту обязательно указывали все, кто оставил воспоминания об Ахматовой. Например, Корней Чуковский писал: «В ее глазах, в осанке и в ее обращении с людьми наметилась одна главнейшая особенность ее личности: величавость царственная, монументально важная поступь…» Иногда поэтесса настолько входила в роль царицы, что ее сын Лев прилюдно одергивал ее: «Мама, не королевствуй!»
Наконец, третья загадка - слишком быстрый успех дореволюционных сборников Ахматовой. Даже ее первые - по признанию самой поэтессы, «беспомощные» - стихи почему-то были встречены единодушным одобрением официальных критиков. Единственный, кто не разделял их восторгов, - муж Ахматовой, Николай Гумилев. Невзирая на брачные узы он полтора года категорически отказывался издавать ее стихи в своем объединении «Цех поэтов»! Они казались Гумилеву незрелыми и недостойными печати.
Сероглазый король
Петербургские художники и исследователи Наталья и Владимир Евсевьевы в советское время больше 10 лет прожили в эмиграции. Именно оттуда они привезли сенсационную версию о том, что за царскими замашками и поэтическим успехом молодой Анны Ахматовой стоял не кто иной, как последний русский император Николай II.
Какое-то время нам пришлось жить в Провансе в эмигрантской среде, - рассказали «МК» в Питере» Евсевьевы. - Там нас познакомили со старыми русскими «белыми», сбежавшими от революции за границу. Эти люди много поведали об обстановке в петербургском светском обществе начала XX века. В частности, они рассказали нам, что Ахматова в 1910-е годы была тайной фавориткой Николая II. Поначалу мы, признаться, не придали этому значения. Но потом обнаружили еще одно свидетельство - в воспоминаниях сверстника Ахматовой, художника Юрия Анненкова, которые вышли в Париже под названием «Повесть о пустяках»: «Вся литературная публика в те годы судачила о романе Николая II и Ахматовой», - писал Анненков!
Где же Ахматова могла сойтись с Николаем Романовым? Оказывается, это было проще простого!
Ахматова жила в Безымянном переулке Царского села. Окна ее дома выходили на резиденцию царской семьи - Александровский дворец. Между прочим, царская резиденция тогда была открыта для всех желающих, так что Ахматова запросто могла познакомиться с императором во время прогулки! Сейчас это звучит невероятно, но в то время руководители страны были гораздо ближе к народу: например, известно, что Сергей Есенин во время Первой мировой войны работал в военном госпитале бок о бок с императрицей Александрой и царскими дочерьми.
Интересно, что Ахматова, категорически протестуя против мифа о своей близости с Александром Блоком, слухи о романе с императором никогда не опровергала. Более того, в ахматовских стихах можно найти массу подтверждений этой связи! Например, в ее первом сборнике «Вечер», который вышел в 1912 году (Ахматова в то время уже была замужем за Гумилевым!), очень часто встречается образ «сероглазого» венценосного любовника, счастье с которым по какой-то роковой причине невозможно. Одно из стихотворений так и называется - «Сероглазый король» (1910). Интересно, что самой запоминающейся чертой внешности Николая II, по воспоминаниям зарубежных дипломатов, были именно «серые лучистые глаза»!
Мы обнаружили стихотворение, абсолютно точно посвященное Николаю II, - утверждают Евсевьевы. - Оно датировано 1913-м годом и называется «Смятение»: «Было душно от жгучего света, А взгляды его - как лучи. Я только вздрогнула: этот Может меня приручить». Там же есть строки: «И загадочных древних ликов На меня поглядели очи…» Кто еще, кроме императора, в то время мог похвастаться «загадочным древним ликом»?
Заговор молчания
Если поверить Евсевьевым, то биография Ахматовой откроется в новом свете. Вопрос о ханском псевдониме поэтессы и ее странном царственном поведении снимается сразу: будучи любовницей императора, трудно не перенять от него величественные манеры. Например, предыдущая любовница Николая II - балерина Матильда Кшесинская - тоже вела себя, как королева.
Успех дореволюционных книг Ахматовой - «Вечер» и «Четки» - тоже становится понятным: сборники вышли в 1912 и 1914 годах, когда, если верить Евсевьевым, ее отношения с Николаем II были в самом разгаре. Кто бы осмелился раскритиковать творчество императорской фаворитки! Показательно, что после падения царской власти разговоры о ее романе с царем в аристократических кругах сразу стихли. Одновременно поэтесса утратила благосклонность критиков: ее третий сборник «Белая стая», опубликованный в сентябре 1917 года, остался без внимания. Позже Ахматова выпустила еще две книги, но и они ждали своего часа почти полвека.
Это молчание было спасительным для Ахматовой, - уверены Евсевьевы. - Ведь она, в отличие от многих людей своего круга, осталась в советской России. Представьте, что бы сделала с ней советская власть, если бы муссировались слухи о том, что поэтесса была любовницей свергнутого царя!
Роман с Николаем II объясняет и многое в личной жизни Ахматовой. Например, то, что в молодости она влюблялась исключительно в мужчин старше себя. Или то, что самые теплые отношения у нее сложились с любовниками Николаями - Николаем Недоброво и Николаем Пуниным, который стал ее третьим мужем.
Ребенок «не от мужа»
Исключение составляет Николай Гумилев, с которым жизнь не заладилась сразу. Они поженились в 1910 году, причем перед свадьбой поэтесса писала своему царскосельскому другу Сергею фон Штейну: «Я выхожу замуж за друга моей юности Николая Степановича Гумилева. Он любит меня уже 3 года, и я верю, что моя судьба - быть его женой. Люблю ли его, я не знаю…»
Об их семейной жизни Ахматова вспоминала с сарказмом: «Николай Степанович всегда был холост. Я не представляю себе его женатым, - говорила она. - Скоро после рождения Левы (1912 год) мы молча дали друг другу полную свободу и перестали интересоваться интимной стороной жизни друг друга».
В 1918 году Гумилев и Ахматова официально развелись.
Кстати, с рождением Льва Гумилева тоже не все однозначно. Судя по всему, Николаю Гумилеву сын был глубоко безразличен: по воспоминаниям Ахматовой, сразу после ее родов муж принялся демонстративно крутить романы на стороне. А Эмма Герштейн - одна из самых авторитетных советских литературоведов и современница поэтессы - в книге «Из записок об Анне Ахматовой» писала: «Она ненавидела свое стихотворение «Сероглазый король» - потому что ее ребенок был от Короля, а не от мужа». На каком основании Герштейн сделала такое заявление, неизвестно, но литературоведы такого уровня не позволяют себе беспочвенных высказываний. И, если верить Евсевьевым и Анненкову, выходит, что Лев Гумилев был… внебрачным сыном Николая II!
Алиса Берковская
А звезды предупреждали
Астрология подкинула еще одно «доказательство» возможной связи Ахматовой и Николая II. По звездам выходит, что Анна родилась между солнечным и лунным затмениями - это очень дурной знак. Астрологи уверяют, что женщины с такой звездной картой притягивают «роковых» мужчин - тех, кому суждено испытать страдания и трагическую смерть.
