Из фронтовых дневников поэта Семёна Гудзенко (7 фото). Семён Гудзенко

Мы не от старости умрем –
От старых ран умрем…

Семен Гудзенко

Семен Гудзенко (1922-1953)

1942-го года – прим. авт. ).

Мы не от старости умрем –
От старых ран умрем…

Семен Гудзенко

60 лет назад, 12 февраля 1953-го года, умер замечательный советский поэт-фронтовик Семен Гудзенко.

Семен Гудзенко (1922-1953)

Из воспоминаний И.Г.Эренбурга «Люди, годы, жизнь»

Это был один из первых весенних дней (1942-го года – прим. авт. ).

Утром в дверь моей комнаты постучали. Я увидел высокого грустноглазого юношу в гимнастерке. Ко мне приходили много фронтовиков – просили написать о погибших товарищах, о подвигах роты, приносили отобранные у пленных тетрадки, спрашивали, почему затишье и кто начнет наступать – мы или немцы. Я сказал юноше: «Садитесь»! Он сел и тотчас встал: «Я вам почитаю стихи». Я приготовился к очередному испытанию – кто тогда не сочинял стихов о танках, о фашистских зверствах, о Гастелло или о партизанах. Молодой человек читал очень громко, как будто он не в маленьком номере гостиницы, а на переднем крае, где ревут орудия. Я повторял: «Ещё... ещё...»

Потом мне говорили: "Вы открыли поэта". Нет, в это утро Семён Гудзенко мне открыл многое из того, что я смутно чувствовал. А ему было всего двадцать лет; он не знал, куда деть длинные руки, и сконфуженно улыбался. Одно из первых стихотворений, которое он мне прочитал, теперь хорошо известно.

Стихотворение Семена Гудзенко «Перед атакой» читает Владимир Высоцкий

От автора. В октябре 1975-го года, во время гастролей Театра на Таганке в Ростове, мне довелось увидеть прекрасный спектакль «Павшие и живые». Однако, в тот день, Высоцкого, обычно игравшего в спектакле роль Семена Гудзенко, – на сцене не было. Его заменил другой актер – Анатолий Васильев. Несмотря на фантастическую «магнитофонную» популярность, лицо Высоцкого было знакомо еще далеко не всем. Васильев играл здорово, мастерски подражая при этом голосу Высоцкого. Судя по репликам некоторых зрителей после окончания спектакля, «подмены» они так и не обнаружили…

Из воспоминаний И.Г.Эренбурга «Люди, годы, жизнь»

Я видел первую мировую войну, пережил Испанию, знал мною романов и стихов о битвах, об окопах, о жизни в обнимку со смертью – романтически приподнятых или разоблачительных – Стендаля и Толстого, Гюго и Киплинга, Дениса Давыдова и Маяковского, Золя и Хэмингуэя. В 1941-м году нашими поэтами было написано немало хороших стихотворений. Они не глядели на войну со стороны; многим из них ежедневно грозила гибель, но никто не выковыривал ножом из-под ногтей вражескую кровь. Штык оставался штыком, лира – лирой. Может быть, это придавало даже самым удачным стихам тех поэтов, которых я знал до войны, несколько литературный характер. А Гудзенко не нужно было ничего доказывать, никого убеждать. На войну он пошёл солдатом-добровольцем; сражался во вражеском тылу, был ранен. Сухиничи – Думиничи – Людиново – были для него не строкой в блокноте сотрудника московской или армейской газеты, а буднями…

От автора. «Перед смертью он не оробел» – здесь требуется пояснение. Речь не идет о смерти на войне. Поэт увидел Победу своими глазами, и судьбе было угодно подарить ему еще восемь мирных послевоенных лет. Но его здоровье было основательно подорвано. Слабость, сильнейшие головные боли. Сначала думали – последствия контузии. Но, оказалось, – хуже – опухоль мозга.

Незадолго до смерти, зная, что умирает, не в силах держать карандаш, он продиктовал свое последнее – прекрасное и одновременно – трагическое стихотворение:

Я пришел в шинели жёстко-серой,
выданной к победному концу,
юный, получивший полной мерой
всё, что полагается бойцу.
Для меня весна постлала травы,
опушила зеленью сады,
но опять из-за военной травмы
побывал я на краю беды.
Сон мой был то беспробудно жуток,
то был чутче гаснущей свечи,
жизнь мою спасали много суток
в белом, как десантники, врачи.
На Большую землю выносили
сквозь больницы глушь и белизну,
словно по завьюженной России,
первою зимою, в ту войну.
Смерть, как и тогда, стояла рядом,
стыл вокруг пустынный, чёрствый снег,
кто-то тихо бредил Сталинградом,
звал бойцов, просился на ночлег.
Все мои соседи по палате,
в белоснежных, девственных бинтах,
были и в десанте, и в блокаде,
и в других неласковых местах.
Мы врага такого одолели –
никому б его не одолеть,
на войне ни разу не болели,
а теперь случилось заболеть...

А перед этим произошла… встреча двух поэтов. Один из них, Евгений Евтушенко , запомнил ее на всю жизнь:

Он был, пожалуй, самым красивым поэтом, которого я видел в живых: чернобровый, с брызжущими жизнью карими глазами. Не верилось, что такой человек может вот-вот умереть. А он это знал, и многие тоже. Последний раз я видел его на стадионе «Динамо», в буклешной с искорками кепке, какие носили тогда мои любимые футболисты. Он негодовал вместе со всеми на судью, восторженно вскакивал с бетонной скамьи, и я заметил под его габардиновым плащом синие тренировочные брюки и спортивные кеды. Может быть, он сбежал на футбол из больницы?

Он заметил меня, узнал, хотя видел меня до этого только один раз, на ходу в ЦДЛе, да мало того что узнал, еще и процитировал мне мое четверостишие: От аллей Самотеки/ к своему переулку/ он в людской суматохе/ совершает прогулку…

«Самотеки-суматохе… Какая рифмочка-то, а!» – И лукаво, очень по-украински подмигнул мне… Он так и смотрит на меня до сих пор – с этим улыбчивым подмигом, хотя в глубине глаз таится грустинка – предчувствие, что война неумолимо догоняет его…

…В 1942-м году Илья Эренбург заметил 20-летнего Семена Гудзенко… Через 10 лет Семен Гудзенко заметил 20-летнего Евгения Евтушенко… Здесь, однако, нет никакой мистики. Так уж устроена русская поэзия. Однако, постойте – «от аллей Самотеки – к своему переулку» это, случайно, не о Володе Высоцком, который в будущем… много чего совершит, в том числе и сыграет – Семена Гудзенко? Все может быть… Впрочем, я, кажется немного нафантазировал…

В заключение хотелось бы привести полностью одно стихотворение Семена Гудзенко. Обычно цитируются только третья и четвертая строфа.

Я в гарнизонном клубе за Карпатами
читал об отступлении, читал
о том, как над убитыми солдатами
не ангел смерти, а комбат рыдал.

И слушали меня, как только слушают
друг друга люди взвода одного.
И я почувствовал, как между душами
сверкнула искра слова моего.

У каждого поэта есть провинция.
Она ему ошибки и грехи,
все мелкие обиды и провинности
прощает за правдивые стихи.

И у меня есть тоже неизменная,
на карту не внесенная, одна,
суровая моя и откровенная,
далекая провинция – Война...

Хотелось бы обратить внимание читателей на концовку второй строфы:

И я почувствовал, как между душами
сверкнула искра слова моего.

Искрами своих слов, своего огромного таланта, Поэт соединил души людей много лет назад. Будем надеяться, что они не угаснут. Никогда.

Мемориальная доска на доме, в котором в 1922-1939 годах жил С.Гудзенко.
ул. Тарасовская, д.3, Киев

Семён Петрович Гудзенко

Из книги судеб. Родился в Киеве, в семье инженера и учительницы. В 1939-м поступил в ИФЛИ и переехал в Москву. В 1941-м добровольцем ушёл на фронт, в 1942-м был тяжело ранен. После ранения был фронтовым корреспондентом. Первую книгу стихов выпустил в 1944-м…

После 1945-го, когда власти требовали воспевания Победы, тема тяжёлых поражений 1941-1942 годов оказалась под запретом. Стихи Гудзенко были раскритикованы в газете ЦК ВКП(б) «Культура и жизнь». Полемически отвечая на обвинение в «безродном космополитизме», Гудзенко писал: «И у меня есть тоже неизменная, на карту не внесённая, одна, суровая моя и откровенная далёкая провинция - Война».

…Гудзенко умер от старых ран. Последствия контузии, полученной на фронте, медленно убивали его. По воспоминаниям Евгения Долматовского, последние месяцы жизни поэта - это «новый подвиг, который по праву можно поставить рядом с подвигом Николая Островского, Александра Бойченко, Алексея Маресьева: прикованный к постели поэт, точно знающий о том, что его недуг смертелен, продолжал оставаться романтиком, солдатом и строителем. У его постели собирались друзья, чтобы говорить с ним не о недугах и лекарствах, а о борьбе вьетнамского народа за свою независимость, о строительстве на Волге и Днепре, о новых изобретениях и открытиях, и конечно, о стихах. В последние месяцы своей жизни Семён Гудзенко, уже не могший писать сам, продиктовал три стихотворения, которые, несомненно, войдут в золотой фонд советской поэзии»…

Вдова поэта впоследствии стала женой Константина Симонова.

Первоисточники:

Википедия,

Мегаэнциклопедия Кирилла и Мефодия

Из госпиталя - в поэзию

Гудзенко был ранен в живот. Яков Хелемский говорил: «У него пушкинское ранение».

Пушкинское ранение в ваше время умеют лечить.

В госпиталь пришли писатели, Среди них - Илья Эренбург.

Нас всех кто-нибудь «открывал».

Он «открыл» Гудзенко. В госпитале.

Мы ещё не раз и не два благодарно будем говорить об этом.

Так в осаждённом Ленинграде - работал штаб обороны, который возглавлялся великими военными людьми.

Штабом поэзии была квартира Тихонова. Штаб бессонной российской поэзии, вместилище высоких помыслов, рыцарских чувств, несдающегося духа. В этот штаб молодые поэты приходили из окопов: Сергей Наровчатов, Сергей Орлов, Михаил Дудин, Георгий Суворов.

Такой «штаб» - полевой, походный - был у Алексея Суркова, у Константина Симонова, - только по условиям армейского существования их начальников эти «штабы» не имели постоянного места, они передвигались вместе с Армией.

Алексей Сурков на фронте «открыл» Марка Соболя, читал его стихи наизусть, пропагандировал, печатал. Он протянул руку - признанием и помощью - Александру Межирову, Семёну Гудзенко, Платону Воронько и десяткам других солдатских поэтов.

Не зря - после войны уже - Михаил Луконин и Семён Гудзенко вдвоём написали и напечатали стихотворение (отличное!) о Суркове. Ему посвящали стихи, о нём писали; одно из посвящений - «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины» - давно уже стало классикой нашей поэзии. А уж солдатских писем шло к нему не мешками, а, наверное, вагонами.

Вспоминая Гудзенко, я вспоминаю его окружение, и ровесников, и старших. Это, видимо, неизбежно. А стиль, как я понимаю теперь (во время работы), видимо, рождается необходимостью. Задачей темы. Ассоциативный стиль с отступлениями, ответвлениями…

…Из госпиталя - в поэзию. При слове госпиталь - у меня также вспыхивает множество ассоциаций. Вспоминаю, как в Челябинске, вечером, в длинном неосвещённом коридоре бывшей школы, шёл вечер поэзии. После прекрасного выступления Всеволода Аксёнова - он читал Есенина - в зале была тишина. Никаких аплодисментов. В полутьме коридора поднялся раненый в больничном халате и сказал: «Простите, мы хлопать не можем: у нас нет рук».

Гудзенко Семён Петрович (1922-1953) – советский поэт-фронтовик. Он прожил очень короткую жизнь, но в русской литературе оставил яркий след. Стоит лишь однажды прочитать его стихи, и они останутся в сердце навсегда, будут отдавать кровоточащей болью о жестокой войне и о тех солдатах, которые с неё не вернулись. Творчество Семёна Гудзенко стало голосом целого поколения людей, чьи жизни были захвачены и определены войной. Многие слышали такие строки, но не каждый знает, что они принадлежат поэту Гудзенко: «Когда на смерть идут, поют, а перед этим можно плакать…», «Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели».

Родители

Семён появился на свет в украинском городе Киеве 5 марта 1922 года.
Его папа, Гудзенко Пётр Константинович, имел профессию инженера. Мама, Ольга Исаевна, работала учительницей. Семья, в которой родился мальчик, была еврейской, мама дала сыну интересное имя – Сарио. Но такое взрослое звучание имени как-то не прижилось, и все называли ребёнка Сариком.

Семёном он стал уже будучи поэтом-фронтовиком в 1943 году. Молодой Гудзенко тогда решил, что Сарио звучит как-то опереточно, Сарик – уж слишком по-детски, поэт должен иметь более мужественное имя под стать суровой эпохе. Ему понравилось Семён – то, что надо, по-мужски. Когда его стихи впервые опубликовали сразу в двух газетах – «Знамени» и «Смене», он написал маме: «Если увидишь стихи, подписанные Семёном Гудзенко, знай, что это мои. Просто имя Сарио не очень созвучно с фамилией. Ты же не очень на меня за это обидишься?» Свои первые стихи мальчик написал в пятилетнем возрасте.

Школьные годы

В 1929 году, когда ему исполнилось семь лет, Семён пошёл в киевскую школу № 45. Одновременно со школьными занятиями он стал посещать литературную студию во Дворце пионеров. Товарищ, который занимался с Гудзенко в студии, вспоминал, что у него была удивительная память. Семён наизусть читал сотни стихов разных поэтов – Саши Чёрного, Киплинга, Иннокентия Анненского, Вийона, не говоря уже о классиках русской поэзии. Руководитель их студии часто вступал с начитанным мальчиком в полемику.

Свои первые стихи Гудзенко писал на родном украинском языке, немного пробовал сочинять и на идише. Когда ему было пятнадцать лет, он написал стихотворение, посвящённое столетию со дня смерти великого поэта А. С. Пушкина. Стих опубликовали в журнале «Молодая гвардия» в марте 1937 года, а Гудзенко получил награду – путёвку в знаменитый детский лагерь «Артек».

Семён рос добрым, принципиальным и отзывчивым мальчиком. В «Артеке» он нашёл много новых друзей, был капитаном волейбольной команды лагеря.

В 1939 году он получил аттестат о среднем образовании, и, несмотря на то, что в Киеве полным-полно высших учебных заведений самого лучшего уровня, Семён поехал поступать в Москву.

Институт

Он приехал в столицу из зелёного тёплого Киева с мечтою стать бушующим и беспокойным поэтом. Здесь он выглядел провинциалом в широких парусиновых брюках и ковбойке. Рукава были закатаны выше локтя и обнажали загорелые крепкие руки. Таким Семён вышел из поезда на Киевском вокзале столицы.

Он стал студентом Московского института философии, литературы и истории имени Чернышевского (МИФЛИ). Семёну нравилось вести дневник и, отправляясь в столицу осуществлять мечту, он сделал в нём запись: «Если ты ни разу не задыхался от любви или горя, стихов не пиши» .

Сам же Семён жадно изучал литературу и поэзию, пытаясь что-то для себя почерпнуть, чему-то научиться. Он поглощал произведения Эрнеста Хемингуэя и Джека Лондона. Его восхищали стихи поэтов Николая Тихонова и Велимира Хлебникова. С ревностью он следил за становлением поэзии нового поколения – Бориса Пастернака и Константина Симонова. Пытался подражать Всеволоду Багрицкому, одно время увлёкся поэзией Владимира Маяковского, но вскоре разочаровался в ней.

В мае 1941 года у Гудзенко закончился первый дневник, он завёл следующий и в шутку назвал его «Жалобной книгой». Парень успел сделать только одну запись, такую понятную для бедных студентов: «Денег нет, и не у кого занять». Когда Семён сдавал экзамены за второй курс, в Советский Союз вторглись немецкие оккупанты. Как и многие его друзья, последнее время он предчувствовал неизбежность войны.

Война

Спустя три недели после вероломного нападения Семён с однокурсниками решил записаться на фронт – в Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения. У Гудзенко были проблемы со зрением, и ему сначала отказали. Но бои уже были под его родным Киевом. В юношеском сердце такие новости отзывались острой болью, с большим трудом Семёну всё-таки удалось попасть на фронт. Для него это было важно: в общем строю со всеми советскими людьми гнать с родной земли немцев.

Он завёл себе военную книжку для записей боевых эпизодов и стихов. Только вместо поэтических строк там сначала появились конспекты занятий по подрывному делу. До войны ребята были филологами и спортивными рекордсменами, а из них по ускоренной программе готовили разведчиков и подрывников.

Через два-три месяца отряды спецназа уже ходили в тыл врага. В сентябре 1941 года немцы рвались в Москву, а ребят готовили к уличным боям в столице. Но 6 ноября Гудзенко вместе с другими курсантами принимал присягу во дворе Литинститута, а 7 ноября прошёл по Красной площади во время легендарного парада. На следующий день он уже был в прифронтовой полосе. В диверсионных группах забрасывался в оккупированные области – Смоленскую, Калужскую, Брянскую.

2 февраля 1942 года Гудзенко получил осколочное ранение миной в живот. Больше всего он не хотел такой раны, куда угодно – в ногу, руку, плечо, только не в живот. После этого его признали негодным к строевой службе.

Фронтовой поэт

Некоторые поэты о таком только мечтают: первые опубликованные стихи – и сразу лидерство среди нового поколения. Именно лидером называли Семёна Гудзенко многие фронтовые поэты, которые, так же, как и он, начали свой литературный путь на полях Великой Отечественной войны.

В своих стихах Семён очень точно передавал все тонкости окопного, неприкрашенного быта; клич победы, ради которого жили и шли на смерть; крики ненависти и боли, переполнявшие каждого и на фронте, и в тылу:

«Я был пехотой в поле чистом»;
«Моё поколение»;
«Могила пилота»;
«На снегу белизны госпитальной»;
«Мы не от старости умрём»;
«Небеса»;
«Баллада о дружбе»;
«Надпись на камне»;
«Первая смерть»;
«Победитель»;
«Подрывник».

Талант молодого поэта был отмечен мастерами слова на его первом творческом вечере, которой прошёл весной 1943 года. Поэтесса Маргарита Алигер назвала его стихи очень земной поэзией, в которой чувствуется, как бьётся живой пульс и по-настоящему трепещет жизнь.

Все стихи, которые прочитал Гудзенко на своём первом творческом вечере, были рождены на войне. Поэт покинул фронт из-за попавшего в него осколка мины. Долго оправлялся он от тяжёлой раны, больше года скитался по госпиталям. И всё это время плодотворно писал стихи, где мыслями возвращался к увиденному в первый год войны.

С лета 1942 года, после того, как Семёна подлечили и выписали из госпиталя, он стал сотрудником газеты «Победа за нами». По вечерам он читал свои стихи в литературном институте, в клубе МГУ.

С 1943 года Гудзенко работал военным корреспондентом в газете «Суворовский натиск». Вместе с другими выездными редакциями он исколесил всю территорию страны. День Победы встретил в Будапеште. За свои боевые и творческие заслуги Семён получил награду – Орден Отечественной войны II степени.

Послевоенная деятельность

После войны поэт трудился в военной газете на должности корреспондента. Он изъездил Среднюю Азию, Западную Украину, Туву. Он практически не задерживался в Москве. В Курской области поэт наблюдал за тем, как происходит посевная, а на Украине уборка урожая. Везде помимо основной работы он читал свои стихи, прослушивал молодых поэтов, редактировал их начинающуюся поэзию. Каждый год выходил новый сборник его стихов:

1947 – «После марша»;
1948 – «Битва», «Закарпатские стихи»;
1949 – «Поездка в Туву»;
1950 – «Дальний гарнизон»;
1953 – «Новые края».

Сколько бы ещё хороших стихов смог написать Семён, если бы так рано не остановилось его сердце.

Личная жизнь

Поэт был очень счастлив в браке со своей женой – Ларисой Алексеевной Жадовой. Она была дочерью советского военачальника, по образованию искусствоведом. В 1951 году у супругов родилась дочь Катя, в которой Семён души не чаял.

Через четыре года после смерти мужа Семёна Лариса Алексеевна вышла замуж второй раз за поэта Константина Симонова, который удочерил Катю. Сейчас Екатерина Симонова-Гудзенко заведует кафедрой истории и культуры Японии в институте стран Азии и Африки при МГУ.

Болезнь и смерть

В сентябре 1951 года у Семёна начались очень сильные головные боли. Медики установили диагноз – опухоль головного мозга, которая стала последствием военной контузии. Ему сделали две серьёзные операции. Он был прикован к постели и точно знал, что в скором времени умрёт, но продолжал писать стихи. В последние месяцы он смог только диктовать свои строки.

Его не стало 12 февраля 1953 года, в этот момент поэт находился в клинике нейрохирургии. Похоронен в Москве на Ваганьковском кладбище.

Семён скончался, когда ему вот-вот должен был исполниться 31 год, в самом расцвете сил. У него была поразительная внешность – лицо открытое и благородное, очень красивое. Казалось, что он создан для того, чтобы передавать любые сильные чувства. Он был общительным, простосердечным и отзывчивым человеком, имел неисчерпаемый запас весёлости и юмора. Но самое главное, что за такую короткую жизнь он успел стать счастливым во всём – в любви, работе, быту, странствиях, дружбе…

Семён Петрович Гудзенко (настоящее имя - Сарио). Родился 5 марта 1922 года в Киеве - умер 12 февраля 1953 года в Москве. Русский советский поэт и журналист, военный корреспондент.

Сарио Гудзенко, ставший известным как Семён Гудзенко, родился 5 марта 1922 года в Киеве в еврейской семье.

При рождении мать назвала его итальянским именем Сарио. Имя Семен он взял во время Великой Отечественной войны (по совету Ильи Эренбурга), когда стал печататься как поэт. После первых публикаций в прессе, он писал своей матери: «не пугайся, если встретишь стихи за подписью "Семён Гудзенко", - это я, так как Сарио не очень звучит в связи с Гудзенко. Надеюсь, ты не очень обидишься".

Отец - Пётр Константинович Гудзенко, инженер.

Мать - Ольга Исаевна (Исааковна) Гудзенко, учительница.

Дед - белоцерковский мещанин Кун Меерович Гудзенко.

Двоюродный брат - Михаил Александрович Рогинский (1931-2004), советский и французский художник.

Родители были родом из Белой Церкви, незадолго до рождения будущего поэта семья перебралась в Киев, где жили на улице Тарасовской в доме № 3.

Стихи писал с пяти лет. В 1929-м пошел в киевскую школу №45. Будучи школьником, посещал литературную студию Дворца пионеров. В 1937 году за стихи, написанные к столетию смерти Пушкина и опубликованные в мартовском номере журнала «Молодая гвардия», его наградили путевкой в Артек. Увлекался Маяковским, Багрицким, Тихоновым, Хлебникыв, Симоновым.

В 1939 году Семён Гудзенко поступил в МИФЛИ и переехал в Москву.

В 1941 году добровольцем ушёл на фронт, стал пулемётчиком в Отдельной мотострелковой бригаде особого назначения (ОМСБОН) - спецназе 1941 года. Омсбоновцев небольшими отрядами забрасывали на оккупированную территорию Калужской, Смоленской и Брянской областей. Переходили линию фронта на лыжах, пробирались глухими лесами, подрывали мосты, минировали шоссейные и железные дороги, забрасывали гранатами немецкие штабы. Гудзенко по штатному расписанию был пулеметчиком и не раз со своим «дегтярем» прикрывал отход товарищей. Матери писал: «Служу в войсках НКВД в Особом отряде». Командир вспоминал потом о Гудзенко: «Семен был первым номером ручного пулемета и командиром отделения. Гудзенко многим спас жизнь, не раз выручал своих товарищей».

В 1942 году был тяжело ранен в живот осколком мины. После госпиталя его признали негодным к строевой. С июня 1942-го он служит в редакции газеты ОМСБОНа «Победа за нами».

В 1943 году ОМСБОН переформировали, и Гудзенко перевели в газету 2-го Украинского фронта «Суворовский натиск». Освещал осаду и штурм Будапешта, где и встретил День Победы.

Как поэта Семена Гудзенко открыл весной 1941 года (воспоминания о творческом пути поэта есть в 7-й главе 5-й книги цикла «Люди, годы, жизнь»).

В своей книге Илья Эренбург вспоминал: «Это был один из первых весенних дней. Утром в дверь моей комнаты постучали. Я увидел высокого грустноглазого юношу в гимнастерке. Ко мне приходило много фронтовиков - просили написать о погибших товарищах, о подвигах роты, приносили отобранные у пленных тетрадки, спрашивали, почему затишье, и кто начнет наступать - мы или немцы. Я сказал юноше: «Садитесь!». Он сел и тотчас встал: «Я вам почитаю стихи». Я приготовился к очередному испытанию - кто тогда не сочинял стихов о танках, о фашистских зверствах, о Гастелло или о партизанах. Молодой человек читал очень громко, как будто он не в маленьком номере гостиницы, а на переднем крае, где ревут орудия. Я повторял: «Еще... еще...» Потом мне говорили: «Вы открыли поэта». Нет, в это утро Семен Гудзенко мне открыл многое из того, что я смутно чувствовал. А ему было всего 20 лет; он не знал, куда деть длинные руки, и сконфуженно улыбался. Одно из первых стихотворений, которое он мне прочитал, теперь хорошо известно («Перед атакой»)».

Первую книгу стихов выпустил в 1944 году.

После окончания Великой Отечественной войны работал корреспондентом в военной газете. В последующие годы вышли его книги «Стихи и баллады» (1945), «После марша» (1947), «Закарпатские стихи» (1948), «Битва» (1948), «Поездка в Туву» (1949) «Дальний гарнизон. Поэма» (1953), «Новые края» (1953). «Дальний гарнизон» (1950) Наиболее значительными в творчестве Гудзенко являются его фронтовые стихи и баллады.

Прожил короткую жизнь, но оставил очень яркий след в литературе. Многие знают его строки: «Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели», «Когда на смерть идут, - поют, а перед этим можно плакать...», «Я был пехотой в поле чистом, в грязи окопной и в огне».

Награды Семена Гудзенко:

Орден Отечественной войны II степени;
Орден Красной Звезды (награжден приказом Вс 2-го Украинского фронта №: 128/н от: 14.05.1945 года за освешение штурма Будапешта в прессе);
Медаль «За оборону Москвы»;
Медаль «За трудовую доблесть»;
Медаль «Партизану Отечественной войны»;
Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.»;
Медаль «За взятие Вены»;
Медаль «За взятие Будапешта»;
Медаль «За освобождение Праги».

По воспоминаниям поэта Евгения Долматовского, последние месяцы жизни поэта - это был «новый подвиг, который по праву можно поставить рядом с подвигом Николая Островского, Александра Бойченко, Алексея Маресьева: прикованный к постели поэт, точно знающий о том, что его недуг смертелен, продолжал оставаться романтиком, солдатом и строителем. У его постели собирались друзья, чтобы говорить с ним не о недугах и лекарствах, а о борьбе вьетнамского народа за свою независимость, о строительстве на Волге и Днепре, о новых изобретениях и открытиях, и конечно, о стихах. В последние месяцы своей жизни Семен Гудзенко, уже не могший писать сам, продиктовал три стихотворения, которые, несомненно, войдут в золотой фонд советской поэзии».

Умер 12 февраля 1953 года в Институте нейрохирургии имени Н.Н. Бурденко. Похоронен в Москве на Ваганьковском кладбище.

В 1962 изданы «Армейские записные книжки» Гудзенко. Походные и журналистские записи поэта стали историческими документами. Содержание записей чрезвычайно разнообразно. В этом разнообразии выделяются картины западных городов - Будапешта, Вены, Праги - в первые дни после их освобождения Советской. Армией и встречи в эти знаменательные дни конца 1944 - начала 1945 года со множеством людей, представителей разных военных специальностей и званий, с венграми, немцами, чехами.

В начале 1970-х годов режиссёр московского Театра на Таганке поставил спектакль «Павшие и живые». В этом спектакле , в частности, играл роли Гитлера и Семёна Гудзенко. В дальнейшем на своих выступлениях Высоцкий иногда читал стихи Гудзенко, также он давал достаточно высокие оценки военному творчеству поэта. Два стихотворения Семёна Гудзенко вошли в музыкально-поэтический цикл Высоцкого «Мой Гамлет», 1966-1978.

Владимир Высоцкий читает стихи Семена Гудзенко

В 2009 году в Малом зале санкт-петербургской Филармонии состоялась премьера кантаты на стихи поэтов-фронтовиков композитора Владиславы Малаховской. Кантата озаглавлена строчкой из «Моего поколения» Семёна Гудзенко - «Нас не нужно жалеть!». Два из шести номеров кантаты написаны на стихи Гудзенко - «Перед Атакой» и «Моё поколение».

В художественном фильме «Цыган» Будулай исполняет на гитаре песню, в которой звучат 3 четверостишия из сочинения Семёна Гудзенко «Мое поколение».

Нас не нужно жалеть - из к/ф "Цыган"

Личная жизнь Семена Гудзенко:

Жена - Лариса Алексеевна Жадова (1927-1981), советский искусствовед, историк искусства и дизайна, дочь советского военачальника Героя Советского Союза Алексея Жадова. Впоследствии (с 1957) - жена Константина Симонова.

В браке в 1951 году родилась дочь Екатерина Кирилловна Симонова-Гудзенко (урождённая Екатерина Семёновна Гудзенко). Она была удочерена Константином Симоновым и получила отчество по его паспортному имени Кирилл. По профессии - историк-японист, с 2003 года заведующая кафедрой истории и культуры Японии Института стран Азии и Африки при МГУ.

Екатерина - дочь Семёна Гудзенко

Стихи Семена Гудзенко:

«Однополчане» (1944)
«Стихи и баллады» (1945)
«После марша» (1947)
«Битва» (1948)
«Закарпатские стихи» (1948)
«Поездка в Туву» (1949)
«Дальний гарнизон» (1950) поэма о буднях солдат на военной службе в Туркмении
«Новые края» (1953)
«Перед атакой»
«Могила пилота» (1966)

Мемуары Семена Гудзенко:

Гудзенко С. П. Армейские записные книжки. - М.: Советский писатель, 1962

Семен Гудзенко. Перед атакой

Когда на смерть идут - поют,
а перед этим можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою -
час ожидания атаки.

Снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв - и умирает друг.
И значит - смерть проходит мимо.

Сейчас настанет мой черед,
За мной одним идет охота.
Будь проклят сорок первый год -
ты, вмерзшая в снега пехота.

Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв - и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.

Но мы уже не в силах ждать.
И нас ведет через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.

Бой был короткий. А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей я кровь чужую.

Семен Гудзенко. Мое поколение

Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.
На живых порыжели от крови и глины шинели,
на могилах у мертвых расцвели голубые цветы.

Расцвели и опали... Проходит четвертая осень.
Наши матери плачут, и ровесницы молча грустят.
Мы не знали любви, не изведали счастья ремесел,
нам досталась на долю нелегкая участь солдат.

У погодков моих ни стихов, ни любви, ни покоя -
только сила и зависть. А когда мы вернемся с войны,
все долюбим сполна и напишем, ровесник, такое,
что отцами-солдатами будут гордится сыны.

Ну, а кто не вернется? Кому долюбить не придется?
Ну, а кто в сорок первом первою пулей сражен?
Зарыдает ровесница, мать на пороге забьется, -
у погодков моих ни стихов, ни покоя, ни жен.

Кто вернется - долюбит? Нет! Сердца на это не хватит,
и не надо погибшим, чтоб живые любили за них.
Нет мужчины в семье - нет детей, нет хозяина в хате.
Разве горю такому помогут рыданья живых?

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели.
Кто в атаку ходил, кто делился последним куском,
Тот поймет эту правду,- она к нам в окопы и щели
приходила поспорить ворчливым, охрипшим баском.

Пусть живые запомнят, и пусть поколения знают
эту взятую с боем суровую правду солдат.
И твои костыли, и смертельная рана сквозная,
и могилы над Волгой, где тысячи юных лежат, -
это наша судьба, это с ней мы ругались и пели,
подымались в атаку и рвали над Бугом мосты.

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели,
Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.

А когда мы вернемся,- а мы возвратимся с победой,
все, как черти, упрямы, как люди, живучи и злы, -
пусть нам пива наварят и мяса нажарят к обеду,
чтоб на ножках дубовых повсюду ломились столы.

Мы поклонимся в ноги родным исстрадавшимся людям,
матерей расцелуем и подруг, что дождались, любя.
Вот когда мы вернемся и победу штыками добудем -
все долюбим, ровесник, и работу найдем для себя.

Переработано.

ПЕРЕД АТАКОЙ

Когда на смерть идут,- поют,
а перед этим можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою -
час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв - и умирает друг.
И, значит, смерть проходит мимо.

Сейчас настанет мой черед,
За мной одним идет охота.
БУДЬ ПРОКЛЯТ 41 ГОД
и вмерзшая в снега пехота.
Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв - и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.
Но мы уже не в силах ждать.
И нас ведет через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.
Бой был коротким.

А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей я кровь
чужую.

Примечание: Выделенная в стихотворении строка - «Будь проклят 41-ый год» была
Заменена строкой: «Ракеты просит небосвод»
Стихи С.Гудзенко были раскритикованы в идеологической газете ЦК ВКП(б)
«Культура и жизнь». Тяжёлые поражения в 1941-1942 году оказались под запретом.

СЕМЁН ГУДЗЕНКО.

Годы жизни 1922- 1953.

Семён Гудзенко родился в Киеве 5 марта 1922 года.Отец -инженер, мать – учительница. Учился в киевской школе N 45. В 1937 году за стихи, написанные к столетию смерти Пушкина, получил награду- путевку в "Артек". Писать стихи начал ещё в детстве, занимался в поэтической студии. После школы уехал в Москву, где поступил на литературный факультет Института истории, философии и литературы (знаменитый ИФЛИ). К началу войны успел окончить два курса. В мае 41года записал в свой дневник, который назвал «Жалобной книгой»: « "Нет денег, и не у кого занять". А потом ушёл добровольцем на фронт. Вместе с Юрием Левитанским.

« Смогут ли когда-нибудь будущие Киев, Одесса, Харьков так же щедро дарить русской литературе столько талантливых прозаиков и поэтов - от Ахматовой до Чичибабина, как это было и при царской империи, и в совсем недавние времена Советского Союза?» Е.Евтушенко.

Красивый, спортивный парень, да ещё знакомый с иностранными языками, попал в Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения (ОМСБОН). Он с трудом добился разрешения на прием из-за слабого зрения. Бригаду в августе 1941 года перевели в Подмосковье для обучения. Молодых бойцов готовили к походам в тыл врага, готовили взрывать дороги и мосты, закладывать минные поля, чтобы сорвать наступление врага.

В 1942 году Семён был тяжело ранен в голову. Оправившись после тяжелого черепного ранения (впоследствии вызвавшего опухоль мозга и преждевременную смерть поэта), вернулся на фронт армейским журналистом. Работал во фронтовой газете, где печатал стихи.

Он первым издал поэтический сборник «Однополчане». Положительная рецензия И.Эренбурга сделала поэта известным. В сборнике были правдивые, сильные стихи, подпорченные цензурой.

А в Москве с огромным успехом проходят поэтические вечера Семёна Гудзенко.
Гудзенко сумел передать неприкрашенный окопный быт, напряженный ратный труд, которыми жили на передовой, тот клич победы, крик боли и ненависть, переполнявшие тогда каждого.

Эту особенность творчества молодого поэта отметили и известные художники слова, и знатоки поэзии уже на первом творческом вечере Семена Гудзенко, состоявшемся 21 апреля 1943 года.

«Пришла какая-то очень земная поэзия, – говорила поэтесса Маргарита Алигер, – в налипшей земле, живая, исцарапанная, и звучит это во много раз убедительнее. Здесь мы чувствуем настоящий трепет жизни, биение живого пульса». Это свойство стихов Гудзенко – чутко и обостренно воспринимать жизнь – подчеркивал и поэт Павел Антокольский: «Привлечен очень большой ответственный материал, который, как сердце, вынутое из груди человека, еще трепещет и сочится всем своим красным содержанием. И это составляет самое большое и благородное достоинство поэзии. В этих стихах биение пульса, перебои дыхания. Именно так и бьется человеческое сердце в своей сумке...»

Но неожиданно в «Правде» появляется статья, в которой поэт обвинён в «безродном космополитизме», в провинциализме. Критика упрекала поэта в снижении героического накала «битвы народов» и в то же время осуждала невозможность для поэта отойти от военной тематики. Гудзенко "не хочет видеть героических дел советского народа".

«Война оказалась самым счастливым временем в жизни этого поколения поэтов, ибо это были редкие годы, когда внутренний патриотизм сливался с государственным. Но мог ли совсем еще молодой Гудзенко, даже женившись на дочке генерала армии Жадова, чувствовать себя в безопасности, если сам его опекун-защитник Илья Эренбург был под угрозой ареста? В то время, когда шельмовали Зощенко, которым Гудзенко с таким наслаждением, по собственному признанию, зачитывался в госпитале, он и пикнуть не мог в его защиту - его бы в порошок стерли. Ужас был в том, что бывших героев делали трусами. В этом - отвратительность отношения к героям войны после войны».Евгений Евтушенко

В ответ на обвинения поэт написал:

И у меня есть тоже неизменная,
на карту не внесенная, одна,
суровая моя и откровенная,
далекая провинция - Война...

После этого Семён Гудзенко тяжело заболел.

"Мы врага такого одолели –
Никому б его не одолеть,
На войне ни разу не болели,
А теперь случилось заболеть..."

Сказались и ранение, и травма головы, полученная еще в мае 1942-го в центре Москвы (поэта сбила машина около здания на Лубянке).

Последние годы он был прикован к постели, не мог сам писать. Его последние годы можно сравнить с годами Николая Островского. Он диктовал свои стихи.
Друзья были рядом с ним. Они и записывали.

Перенеся несколько операций, он скончался от ран в 30 лет.
После его смерти его жена стала женой Константина Симонова.

МОЕ ПОКОЛЕНИЕ

Ну, а кто не вернется? Кому долюбить не придется?
Ну, а кто в сорок первом первою пулей сражен?
Зарыдает ровесница, мать на пороге забьется,-
у погодков моих ни стихов, ни покоя, ни жен.

Пусть живые запомнят, и пусть поколения знают
эту взятую с боем суровую правду солдат.
И твои костыли, и смертельная рана сквозная,
и могилы над Волгой, где тысячи юных лежат,-
это наша судьба, это с ней мы ругались и пели,
подымались в атаку и рвали над Бугом мосты.

Нас не нужно жалеть, ведь и мы никого б не жалели,
Мы пред нашей Россией и в трудное время чисты.

А когда мы вернемся,- а мы возвратимся с победой,
все, как черти, упрямы, как люди, живучи и злы,-
пусть нам пива наварят и мяса нажарят к обеду,
чтоб на ножках дубовых повсюду ломились столы.

Мы не от старости умрем,-
от старых ран умрем.
Так разливай по кружкам ром,
трофейный рыжий ром!

В нем горечь, хмель и аромат
заморской стороны.
Его принес сюда солдат,
вернувшийся с войны.

Он видел столько городов!
Старинных городов!
Он рассказать о них готов.
И даже спеть готов.

Так почему же он молчит?..
Четвертый час молчит.
То пальцем по столу стучит,
то сапогом стучит.

А у него желанье есть.
Оно понятно вам?
Он хочет знать, что было здесь,
когда мы были там...

*1946*
(Строфы века.
Антология русской поэзии.
Сост. Е.Евтушенко.
Минск-Москва, "Полифакт", 1995.)

Книги стихов
«Однополчане» (1944)
«Стихи и баллады» (1945)
«После марша» (1947)
«Битва» (1948)
«Закарпатские стихи» (1948)
«Поездка в Туву» (1949)
«Дальний гарнизон» (1950) поэма о буднях солдат на военной службе в Туркмении
«Новые края» (1953)
изданы посмертно
Армейские записные книжки. Дневники (1962)
Стихи Гудзенко в театре

В начале 1970-х годов режиссёр московского Театра на Таганке Юрий Любимов поставил спектакль «Павшие и живые». В этом спектакле Владимир Высоцкий, в частности, играл роли Гитлера и Семёна Гудзенко. В дальнейшем на своих выступлениях Высоцкий иногда читал стихи Гудзенко, также он давал достаточно высокие оценки военному творчеству поэта. Два стихотворения Семёна Гудзенко вошли в музыкально-поэтический цикл Высоцкого «Мой Гамлет», 1966-1978.

В 2009 году в Малом зале санкт-петербургской Филармонии состоялась премьера кантаты на стихи поэтов-фронтовиков композитора Владиславы Малаховской. Кантата озаглавлена строчкой из «Моего поколения» Семёна Гудзенко - «Нас не нужно жалеть!».Два из шести номеров кантаты написаны на стихи Гудзенко - «Перед Атакой» и «Моё поколение».

Орден Красной Звезды (14.5.1945, был представлен к ордену Отечественной войны II степени)
медали

Источники

Казак, В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. - М.: РИК «Культура», 1996. - XVIII, 491, с. - 5000 экз. - ISBN 5-8334-0019-8

Примечания

Гудзенко С. П. Стихотворения, М., Современник. - 1985.
Семен Гудзенко, Избранное, «Советский писатель», М., 1957

Голос Семена Гудзенко: поэт читает стихи «Перед атакой», «Я был пехотой в поле…», и отрывок из поэмы «Далёкий горизонт»
Видео Владимир Высоцкий рассказывает о спектакле «Павшие и живые», где он играет Семёна Гудзенко. 1974
Видео Владимир Высоцкий читает стихотворение «Перед атакой»
Видео Владимир Высоцкий читает стихотворение «Нас не нужно жалеть»
http://www.litera.ru/stixiya/authors/gudzenko/all.html
Перевод на английский отдельных стихов С.Гудзенко - перевел Вальд В. В.
В. Гладышев. Поэт-победитель
Воспоминания Евтушенко о Семене Гудзенко
Песня Жанны Бичевской на стихи Гудзенко Нас не нужно жалеть

Рецензии

Майя, я вашу публикацию нашел не на сайте, а в интернете, пытаясь докопаться, как в стихе Семена Гудзенко "Перед атакой" заменили строчку "Ракеты просит небосвод и вмерзшая в снега пехота". Оказывается, по вашему, произошло наоборот, якобы правильную строчку "будь проклят сорок первый год" заменили строкой "ракеты просит небосвод и вмерзшая в снега пехота" из идеологических соображений. Каких? Чем вредила сточка "Будь проклят 41 год", Союзу, поэзии, самому поэту, что понадобилось заменять ее нейтральной строкой "ракеты просит небосвод"? Действительно, стихотворение было подвергнуто критике, но не за строчку "будь проклят 41 год" а за то, что у поэта умирает друг, а он пишет "а, значит, смерть проходит мимо". Разве она мимо прошла, если погибает друг? Дальше - "разрыв - и лейтенант хрипит", а у поэта смерть снова проходит мимо. Вот за это и критиковали поэта, присовокупив строчки "и выковыривал ножом из под ногтей я кровь чужую". Обвиняли поэта в натуралистичности. Это я почитал еще в 60-е годы в каком-то литературном журнале, кажется "Юности". Там же было опубликовано и стихотворение причем, со строчками "Ракеты просит небосвод и вмерзшая в снега пехота". И понятно, атаку силами большого соединения начинали по сигналу ракеты. А вот любому поэту сразу становится ясно, что строчки "будь проклят 41 год и вмерзшая в снега пехота" чужеродные и по смыслу совсем не подходят к стиху. Причем здесь 41 год, если мы в нем только отступали, а наступать начали в основном в 43 году? Дальше, во всех источниках написано, что автор написал стих в 42 году, а почему говорится о 41-м? Дальше, почему автор проклинает вмерзшую в снега пехоту? Ведь это говорится о нашей пехоте, которая лежит в снегу и ждет сигнала атаки - ракеты. А противник ждет атаки в хорошо оборудованных траншеях и в блиндажах. Какой смысл вмерзать им в снега? Вы об этом подумали? И наконец, во всех прижизненных публикациях автора применяется правильная строчка "ракеты просит небосвод", я неоднократно читал это стихотворение в разных изданиях и только после того, как в театре на Таганке Высоцкий в спектакле прочел это стихотворение, появилась искаженная строчка и стала повторяться в последствии. Высоцкий читал его по памяти и забыв нужную строку тут же присочинил новую. Ведь у Высоцкого даже в собственных стихах встречаются разночтения, об этом говорят его магнитофонные записи.
Хуже всего, если вы, отстаивая честь мундира, отвергните мою критику, этим вы нанесете вред и литературе, и поэту.