. Коммерсант-Власть , 25 января 2016
Дело "Червонных валетов" было и остается одним из самых известных в отечественной истории. Ведь на скамье подсудимых в 1877 году оказалась особо опасная шайка - 45 человек, среди которых было 27 дворян, включая одного Рюриковича. Сообщения о ходе суда публиковали все российские газеты и множество иностранных изданий. Причем блистательная, по общему признанию, речь обвинителя Н. В. Муравьева впервые в русской газетной практике была напечатана полностью, без изъятий. Однако Муравьев никогда не включал ее текст в сборники своих речей. А от участия в деле, служившем прекрасной рекламой любому защитнику, уклонились почти все корифеи адвокатуры.
"Щеголял дорогими бриллиантами"
К началу судебного заседания по делу "Червонных валетов" в Московском окружном суде готовились с особой тщательностью. Ведь прежде подобного уголовного дела - с сорока восьмью обвиняемыми в создании преступной шайки - не рассматривалось никогда. Кроме того, немалая часть из тех, кому предстояло предстать перед судом, происходила из известных дворянских и купеческих семей Москвы, а потому условия для них, как вспоминала сотрудница суда Е. И. Козлинина, создавались совершенно необычные:
"Ввиду того, что в деле участвовало более 40 арестантов, инспектор здания Н. А. Манассеин позаботился не только об удобствах и комфорте публики и представителей прессы, но и о комфорте обвиняемых.
Для них на все время процесса, во время которого они оставались в Суде, в верхнем этаже здания были отведены три большие светлые комнаты, в одной из которых были помещены женщины, а в двух других - все мужчины. Так как ночевать их в острог не возили, то для каждого из обвиняемых была поставлена кровать с матрацем, подушкой, чистым бельем и байковым одеялом.
Кроме того, было отдано распоряжение, чтобы из буфета им ежедневно подавался не только обильный обед и ужин, но и завтрак, и не удивительно поэтому, что все обвиняемые по этому делу, в остроге считавшиеся самым беспокойным элементом, в Суде вели себя вполне прилично и в своем последнем слове все единогласно заявили, что более гуманного к ним отношения, чем то, которым они были окружены в Суде, они не встречали со дня своего привлечения к делу, и сочли долгом выразить Суду свою глубокую признательность".
В Московском окружном суде предполагали, что дело вызовет огромный интерес публики, и потому выделили для проведения процесса самый большой - Екатерининский - зал. Но 8 февраля 1877 года, в день начала суда, выяснилось, что даже он не может вместить всех желающих присутствовать на заседании.
"Счастливцы, получившие на это дело билеты,- писала Козлинина,- составляли лишь незначительную горсть среди желавших хоть на минутку заглянуть в зал заседания, и те, кто в конце концов убедился, что проникнуть в здание без билета нет ни малейшей возможности, продолжали толпою стоять на дворе, чтобы хоть взглянуть на обвиняемых, когда их доставят в Суд".
Ничего удивительного в этом взрыве любопытства не было. Ведь все или почти все состоятельные жители Москвы знали обвиняемых и были наслышаны об их похождениях, а иногда становились свидетелями их деяний. Правда, в начале 1870-х годов проделки этих светских молодых людей и их окружения считались не преступлениями, а проказами на грани дозволенного. По свидетельству той же Козлининой, заводилой компании юных безобразников слыл коллежский регистратор П. К. Шпейер, который разнообразными способами добывал себе средства для кутежей:
"Еще не достигнув 16 лет, он уже щеголял дорогими бриллиантами, которыми его одаривали его состоятельные поклонницы, и швырял деньгами в кругу кутящей молодежи. Но денег на эти кутежи требовалось много, и того, что он получал за свои ласки, нередко не хватало, а отставать от других не хотелось. Кредита, как мелкий служащий Кредитного общества, он иметь не мог, и пришлось добывать деньги способами нелегальными.
А так как в деньгах нуждался не он один, но и большинство тех юнцов, в кругу которых он вращался, то способы добывания денег придумывались ими сообща, а затем, сообразно с придуманным, между ними распределялись и роли.
Эти способы не были особенно замысловаты; чаще всего деньги выманивались в виде залогов со служащих, будто бы принимаемых на службу, или через рекомендательные конторы, учреждаемые ими же самими, или через конторы по управлению имениями будто бы богатых землевладельцев, тогда как у последних ничего уже, кроме их титулов, не оставалось и были они беднее церковной крысы.
Другой способ состоял в следующем: кто-либо из кружка выдавался за очень состоятельного человека, в доказательство чего подделывались соответствующие документы, а остальные товарищи являлись или в качестве управляющих этого "богача", или же в качестве его комиссионеров и выманивали для него товар на крупные суммы, а затем этот товар спускали за что попало, находя хищников, с удовольствием скупавших у них все за гроши".
Еще одним источником денег для Шпейера и его приятелей были молодые купцы, которых они приглашали в свою компанию, спаивали, а затем обирали.
Все это было противозаконно, но продолжалось у всех на глазах несколько лет. Причем московское общество осуждало не мошенников, а их жертв, попавшихся в столь незатейливо расставленные сети.
"Сошлись на одной скамье подсудимых"
Можно представить себе, каким было удивление московских обывателей, когда всем известные шалопаи вдруг оказались самой опасной преступной шайкой Российской Империи. В деле фигурировали десятки эпизодов и кроме мошенничества в нем появились фальшивомонетничество, убийство и кощунство. Последнее вызывало наибольшее удивление у наблюдателей.
"Трое,- вспоминала Козлинина,- обвинялись только в кощунстве, так как в конце концов допились до того, что купили гроб, в который улегся Брюхатов, и, пригласив певчих, заставили их петь погребальные псалмы и молитвы, а остальные товарищи стояли со свечами и кадили кадильницами. Когда же Брюхатову лежать в гробу и слушать "вечную память" надоело, гроб был отправлен обратно в гробовую лавку, а певчих усадили на дроги и повезли их справлять поминки к "Яру", причем певчие распевали скабрезные песни, за что вся компания и была задержана полицией".
Однако во время заседаний суда, продолжавшихся без малого месяц, обвинитель - восходящая звезда прокуратуры, помощник прокурора Московского окружного суда Н. В. Муравьев, допрашивая сотни свидетелей, доказывал присяжным, что даже такие малозначительные эпизоды характеризуют размах и цинизм деяний особо опасных преступников, объединившихся в шайку. О том же он говорил и в своей обвинительной речи:
"Гг. присяжные заседатели! Многотрудная и многосложная задача выпала на вашу долю. Вам суждено было быть тем составом суда присяжных, последнее слово которого должно завершить дело гигантское по своим размерам, чрезвычайное по крайней сложности и бесконечному разнообразию своих обстоятельств... И трудились вы не напрасно; не бесплодны, смею думать, были те усилия рассудка и чувства, которые приходилось вам делать в эти долгие дни, проведенные здесь для того, чтобы усвоить себе и оценить по достоинству бесчисленные подробности происходившего перед вами судебного следствия. Загадочное стало понятно, сомнения рассеялись, неясное и сбивчивое разъяснилось, лучи света проникли во тьму и осветили самые мрачные закоулки человеческой совести, самые печальные факты человеческого падения. На ваш правый суд отдано 45 ваших сограждан (двое из 48 обвиняемых до суда бежали за границу, один был признан душевнобольным.- "История"), людей всех возрастов и всех состояний. Они сошлись перед вами на одной скамье подсудимых, потому что их всех, хотя не в равной мере, опутывает одна и та же неразрывная и крепкая, в течение девяти лет сплетенная сеть многочисленных преступлений. Эти особенности, характеризующие внешнюю, так сказать, количественную сторону процесса, особенности, по поводу которых небесполезно будет упомянуть и о 300 с лишком свидетелях, вами выслушанных, и о колоссальной груде прочитанных на суде документов и писем, о бесчисленных представленных вам вещественных доказательствах,- все это сразу определяет размер материала, данного судебным следствием, и вашу задачу на этом материале основать свои решения".
У присутствовавших на суде вполне могло появиться ощущение, что с помощью чудовищного объема разнородных доказательств обвинитель просто пытается запутать присяжных. А затем воздействовать на их чувства, чтобы добиться нужного приговора. Муравьев упорно, разными способами доказывал, что обвиняемые - сообщество уголовников, клуб элитных преступников:
"С общественной точки зрения, в представлении публики, для толпы подвижной и впечатлительной, быть может, уже давно под именем "червонного валета" сложился своеобразный и характерный тип нравственной порчи, зла и преступления".
А в конце своей долгой речи обвинитель сделал упор на значительном размере нанесенного подсудимыми ущерба:
"Если к колоссальному делу, нами исследованному, мы применим бесхитростное арифметическое счисление и при этом счислении условимся, как это требует и уголовный закон, каждый подложно составленный документ, каждый обман, совершенный над одним лицом, считать за отдельный подлог, отдельное мошенничество и условимся кроме того к потерпевшим причислять всех тех, доброе имя которых было затронуто подлогами от их имени, a обобранными будем считать только тех, которые действительно тяжко пострадали в материальном отношении, мы увидим, что на последней, конечной странице общественного поприща соединенных вместе подсудимых написано: подложных векселей - 23, переделанных банковых билетов - 4, разных подложных казенных нотариальных бумаг - 4, итого всего подлогов - 31. Обманов, мошенничеств на сумму более 300 руб.--15, мошенничеств на сумму менее 300 руб.- 14, вовлечений посредством обмана в невыгодные сделки - 13, итого всех мошенничеств - 42, из них обманов с особыми приготовлениями, т. е. со сложной мошеннической обстановкой - 22. Краж - 4, из них с подобранными ключами - 1, на сумму 50 т. p. с., 1 - с наведением похитителей на дом своего хозяина, растрата - 1, грабеж - 1, кощунство - 1, шаек, составленных для краж, подлогов и обманов,- 4 и в заключение одно убийство... Всех потерпевших, не считая в этом числе нескольких подсудимых,- 59. Из них обобранных, частью в своем избытке и частью в своем последнем достоянии - 49 человек. Таков короткий и простой расчет, который обвинение составило и представляет вам на основании 9-летней деятельности подсудимых. По этому исследованному расчету именем закона и правосудия я приглашаю их к расплате пред вашим справедливым судом".
"Защита счастлива"
Однако на присутствовавших в зале суда произвел куда более сильное впечатление другой ход Муравьева. Громкий процесс, широко освещаемый в прессе, должен был привлечь к защите обвиняемых падких на бесплатную рекламу звезд адвокатуры. Но в качестве защитников "червонных валетов" согласились выступить только два корифея - А. В. Лохвицкий и Ф. Н. Плевако. Первый, как говорили, потому, что брался за любые дела, лишь бы платили деньги. А Плевако с трудом и лишь за очень высокую плату согласился защищать члена известной состоятельной семьи - А. С. Мазурина.
Никто не сомневался, что именно знаменитый присяжный поверенный Плевако может без труда разбить всю аргументацию обвинителя. Но во время выступления Муравьева произошло то, чего никто не ожидал. Он вдруг упомянул Мазурина в числе раскаявшихся:
"Господин Мазурин, как мне кажется, неудержимо говорит искреннее сокрушение о том, что несчастно сложившиеся обстоятельства и собственная его неосторожность вовлекли его в не свойственную ему среду".
А затем Муравьев попросил суд снять с Мазурина все обвинения:
"Все, что можно сказать против Мазурина, это то, что он не был достаточно осторожен, осмотрителен, но за излишнее доверие никого не судят. Не находя возможным по совести поддерживать обвинение против Мазурина, я на основании ст. 740 Уст. Угол. Суд. отказываюсь от сего обвинения, о чем имею честь заявить суду".
В итоге Плевако в своей речи оставалось только благодарить обвинителя:
"Защита счастлива, что ей не приходится вести борьбы с обвинением, не приходится ставить подсудимого в томительное ожидание того, кто из борцов одержит верх... Обвинитель уже сказал то самое по убеждению, что я должен был говорить прежде всего по долгу.
Благодарно, со страстью выслушали мы это слово, изумляясь тому, что ни масса данных, ни гигантские размеры задачи не увлекли обвинения и оно ни разу не сбросило в одну общую массу виновных и оправдавшихся и не закрыло глаз от того, что разбивало первоначальные взгляды, ясно и внятно говоря непредубежденному уму о необходимости уступок в интересе правды".
Но этот трюк распалил других защитников. Присяжный поверенный В. М. Пржевальский, когда пришла его очередь выступать, по сути, обвинил Муравьева в фабрикации дела:
"Когда пред нами лежит такая груда материала, то с нею нелегко бывает справиться. Эта масса поражает человека, который теряется в ней до известной степени, перестает быть всегда осторожным, строго разборчивым, перестает критически относиться к материалу, не может хладнокровно смотреть на это поражающее количество, особенно если еще человек работает притом с известной предвзятой мыслью. Все помогает фантазии обвинителя, как внешняя обстановка, так и внутреннее содержание. И действительно, весь этот материал, обставленный пышными декорациями убийства, разных злонамеренных шаек и т. п. при блестящем освещении его эффектною, талантливою речью, производит изумительное впечатление. В особенности первое впечатление настолько сразу ошеломляет, что нужно немало времени и усилий, чтобы прийти в себя, отбросить увлечение и пыл фантазии и призвать на помощь холодную силу рассудка... Вся наша иллюзия исчезнет; но насколько пропадет сила иллюзии, настолько от этого выиграет сила правды. Дело столь раздутое, изукрашенное обвинительною властью снимется с пьедестала и снизойдет на подобающий ему уровень. Тогда окажется, что обвинение очень часто сшито белыми нитками, что связь между делами по большей части искусственная, что большинство привлеченных к делу лиц ничем не отличаются от тех заурядных личностей, которые так часто встречаются на скамье подсудимых, и что многие из них вовсе не по плечу тому громкому имени, которое упрочил за ними в обществе обвинительный акт".
Кому поверили присяжные, можно судить по приговору. Девятнадцать подсудимых были оправданы. И ни один из осужденных "червонных валетов" не был отправлен на каторгу. Одних сослали на поселение в места столь и не столь отдаленные, что на фоне вменявшихся им обвинением деяний мало чем отличалось от оправдания. Других же приговорили к небольшим срокам заключения.
При этом, однако, присяжные признали, что шайка все-таки существовала. Но соответствовало ли это действительности?
"Был цветом и надеждой прокуратуры"
Ответ на этот вопрос хорошо знали в Московском окружном суде. Е. И. Козлинина вспоминала:
"В то время Н. В. Муравьев был еще очень молод, шумные овации, хотя и вполне заслуженные, кружили ему голову, и естественно, что ему хотелось как можно чаще выступать перед публикой, жаль было уделять остальным товарищам другие интересные дела, по которым можно было говорить так много и так хорошо. Вот исключительно благодаря этому нежеланию уступать товарищам интересные дела он и создал громоздкое дело, которое и обозвал "клубом червонных валетов".
Это, собственно, было не одно дело, а 30 самых разнородных дел, за волосы притянутых одно к другому и связанных между собою только тем, что у деятеля того либо другого дела находился кто-нибудь знакомый среди деятелей остальных дел. И этого уже было достаточно, чтобы эти дела связать между собою. Таким образом, все эти дела и попали в одни руки. Конечно, никому другому сделать это не разрешили бы, но Николай Валерьянович был цветом и надеждой прокуратуры, и поэтому прокурор ему и помироволил. Да оно было и понятно: все-таки лучше него никто с этими делами не справился бы, а как это отзовется на обвиняемых, об этом тогда не подумали".
Громкое дело, широко разрекламированное прессой, прекрасная речь, которую в отличие от выступлений защитников опубликовали без изъятий, открыли перед Муравьевым блестящие карьерные перспективы. В том же 1877 году его назначили прокурором Ярославского окружного суда. В 1879 году - товарищем прокурора Санкт-Петербургской судебной палаты. А после очередного восхитившего всех выступления на суде над "первомартовцами" - участниками убийства Александра II - быстрота его продвижения по службе поражала воображение друзей и врагов. В 1894 году состоялось его назначение министром юстиции, и эту должность он занимал одиннадцать лет.
На посту министра он сделал немало для уменьшения независимости судов, что весьма озадачивало людей, знавших его в молодые годы, когда он был яростным поборником судебных реформ Александра II. Они просто не понимали, что принципиальна для него только карьера. А все остальное лишь приходящие обстоятельства.
Клуб червонных валетов
В конце семидесятых годов XIX года по всей России гуляли слухи, что не только в Москве и Санкт-Петербурге, но и по всей стране, и даже в Европе, действует шайка ловких аферистов. Называют они себя «Клуб червонных валетов», и якобы состоит этот клуб из «людей общества». Аферы их были столь ловкими, порою даже остроумными, что в газетах о них писали с едва скрываемым восхищением.
А началась эта история осенью 1867 года в Москве, на улице Маросейке, дом № 4, где собиралась компания богатых повес. Молодой купец Иннокентий Симонов устроил у себя фешенебельный бордель для избранных, а чтобы приумножить доходы, открыл еще и подпольный игорный дом.
В один из веселых вечеров Симонов предложил создать «клуб мошенников» – как в модных романах Понсона дю Тюррайля, рассказывающих о похождениях Рокамболя. Компания встретила предложение хозяина с восторгом. Для названия решили использовать случайно оказавшиеся под рукой четыре одинаковых подтасовочных червонных валета. Так новое сообщество аферистов получило название «Клуб червонных валетов». Тайный опознавательный знак был взят у австралийских каторжников – они стучали кончиком согнутого указательного пальца по переносице, что означало: «я – свой».
Председателем клуба и его бессменным руководителем избрали служащего Московского городского кредитного общества, сына артиллерийского генерала Павла Карловича Шпейера. Несмотря на молодые годы, приличное происхождение и положение в обществе, он уже успел провернуть несколько афер. Говорили, что когда-то Шпейер служил в крохотном заштатном банке кассиром и банк этот неожиданно лопнул после того, как была обналичена крупная сумма по подложному векселю. Шпейер оказался в числе подозреваемых, но прямых улик против него не нашлось. Вскоре Павел Карлович объявился в Москве.
Под руководством Шпейера объединились жаждавшие острых ощущений завсегдатаи борделя: Симонов, сын тайного советника Давыдовский, богатый нижегородский помещик Массари, бухгалтер Учетного банка Щукин, молодые светские щеголи Неофитов, Брюхатов, Протопопов, Каустов, игрок и кутила Алексей Огонь-Догановский (кстати, его отец однажды обыграл на двадцать с лишним тысяч рублей самого Александра Пушкина).
Постепенно число членов клуба увеличивалось. Какое-то время в него входила знаменитая мошенница Софья Ивановна Блювштейн, больше известная как Сонька Золотая ручка.
Среди «червонных валетов» было немало чиновников и бухгалтеров – именно они отыскали наконец способы проведения крупномасштабных афер. Одной из них стала операция с почтовыми отправлениями и страховками.
22 августа 1874 года через «Российского общества морского, речного сухопутного страхования и транспортировки кладей» в Смоленск были отправлены два сундука. Товар, проходивший по документам как готовые платья и оцененный в девятьсот пятьдесят рублей, благополучно прибыл к месту назначения, но никто за ним не явился.
По прошествии определенного законом срока, сундуки вскрыли как невостребованные адресатом. По установленным правилам вскрытие производили почтовые служащие в присутствии чинов полиции. И каково же было удивление чиновников, когда вместо одежды в большом сундуке оказался другой сундук, меньший по размеру. Вскрыли и его, а там снова сундук, в нем находился еще один небольшой сундучок, в котором лежали брошюры «Воспоминание об императрице Екатерине Второй по случаю открытия ей памятника».
Дом московского губернатора. Середина XIX века
Во всех конторах, куда поступили подобные сундуки, эту выходку сочли чьей-то странной шуткой или недоразумением, а потому никаких расследований проводить не стали. Впоследствии же, когда дело раскрылось, пришлось спешно изменять многие правила учета и обращения русских ценных бумаг.
Афера, придуманная «червонными валетами», была остроумна и в то же время проста: в ее основе лежало правило, позволявшее принимать в залог расписки страховой конторы, оформлявшиеся на гербовой бумаге. По правилам, сумму, причитавшуюся за пересылку и страхование, разрешалось переводить на место получения товара. Выгода была в том, что, пока сундуки путешествовали по России да пылились в конторах, отправители могли закладывать оставшиеся у них страховые «гербовые расписки» и получать по ним деньги. Именно так и поступили «червонные валеты».
Сундуков они накупили для увеличения веса страхуемой отправки и пущей загадочности при вскрытии. Брошюру, посвященную императрице, подложили потехи ради: столичная типография издала это произведение в надежде на верноподданные чувства народа, но просчиталась и в итоге даже заплатила «червонным валетом» за то, чтобы они вывезли весь тираж со склада.
Шпейер с компаньонами, поселившись в гостинице «Караван-сарай», свозили в свой номер десятки сундуков, составляли их один в другой и отправляли через местную транспортную контору в разные концы империи. Присвоив несколько тысяч рублей, компания перебралась в Санкт-Петербург, откуда продолжала рассылать сундуки по всей России.
А тут не замедлила последовать и новая громкая афера, беспрецедентная по своей наглости. Ее не оставил без внимания знаменитый писатель Владимир Гиляровский.
«Червонные валеты» разделились на три группы. Первая занялась устройством фиктивной нотариальной конторы на 2-й Ямской улице. Вторая группа мошенников свела близкое знакомство с англичанами, приехавшими в Россию для ведения торговли. Многие «червонные валеты» служили в различных финансовых учреждениях Москвы и занимались коммерцией, поэтому, когда в присутствии иностранцев они повели между собой разговоры о продающемся за бесценок огромном доме на Тверской улице, англичане конечно же заинтересовались. Им объяснили, что владелец дома, отпрыск древнего рода, остро нуждается в наличности и по этой причине готов продать городскую усадьбу за небольшие деньги. «А ежели этот дом нынче купить, а потом его продать уже “за настоящую цену”, то прибыль будет весьма значительна», – снова как бы меж собой рассуждали москвичи. Разговор был проведен так умно и тонко, что один из лордов тут же захотел совершить выгодную сделку.
Выставленный на продажу дом на Тверской улице был построен по проекту знаменитого архитектора Казакова в 1782 году московским генерал-губернатором графом Чернышевым. Век спустя в этом доме устраивал торжественные приемы и блестящие балы князь В.А. Долгоруков, правивший столицей в патриархальном порядке. Павел Шпейер под видом богатого помещика бывал не только на приемах у Долгорукова, но и в его кабинете. Однажды Шпейер попросил разрешения показать дом генерал-губернатора гостившему в Москве английскому лорду. Не ожидавший подвоха князь согласился.
А в это время в гостинице во всю шел торг: «червонные валеты» сообщили лорду, что хозяин дома поручил им роль посредников в деле купли-продажи, и они просили за дом князя Долгорукого полмиллиона рублей. Однако англичанин пожелал увидеть чудо архитектуры собственными глазами.
На другой день Шпейер привез лорда на Тверскую улицу и показал ему дом, двор, и даже конюшни и лошадей. Сопровождавший их дворецкий все время молчал, поскольку ничего не понимал по-английски.
Громадный, великолепно благоустроенный и меблированный дом лорду очень понравился, но он стал торговаться и сбил цену до четырехсот тысяч рублей. На том и сошлись. Осталось только официально оформить покупку. Это было сделано в той самой фиктивной нотариальной конторе, которую «червонные валеты» ловко организовали.
Два дня спустя, когда Долгоруков отсутствовал, у подъезда дома на Тверской остановилась подвода с сундуками и чемоданами, следом за ней в карете приехал лорд с личным секретарем и приказал вносить вещи прямо в кабинет князя. В ответ на недоуменные вопросы прислуги он предъявил… купчую крепость, заверенную у нотариуса, по которой и деньги уплатил сполна.
Заявили в полицию. В конце концов дело кончилось в секретном отделении генерал-губернаторской канцелярии. Англичанин скандалил и доказывал, что он купил этот дом за сто тысяч рублей со всей обстановкой и собирается в нем жить. Возник дикий скандал, разгоревшийся еще пуще, когда о сути произошедшего доложили князю Долгорукому.
Полиция, давно следившая за преступным сообществом, не упустила удобного случая провести обыски и задержания, благо «червонные валеты» не заботились о конспирации. В руки следствия попали неопровержимые доказательства их преступлений. Полиция за несколько месяцев выловила практически всех членов «клуба», за исключением Шпейера и успевшей сбежать в Румынию Софьи Блювштейн.
В начале 1877 года на скамье подсудимых оказались сорок восемь мошенников, причем тридцать шесть из них принадлежали к высшим слоям общества. Всего на суд присяжных были представлены пятьдесят шесть преступлений, совершенных с 1867 по 1875 год. Обвинение поддерживал опытный прокурор Н.В. Муравьев. Триста свидетелей были приведены к присяге. «Червонные валеты» держались свободно, по ходу дела весело обмениваясь репликами. Многие из них были молоды и красивы. Это обстоятельство привлекло в зал суда юных барышень.
Присяжные Московского окружного суда признали «червонных валетов» виновными. Давыдовский, Верещагин, Массари, Плеханов, Неофитов, Дмитриев, Меерович, Огонь-Догановский, Протопопов, Каустов и многие другие на долгие годы отправились в Сибирь. Симонова поместили в работный дом, а «царя армян» – в дом смирительный. Другие получили арестантские роты. Лишь несколько раскаявшихся «валетов» отделались общественным порицанием и очень крупными штрафами.
Из книги Большая Советская Энциклопедия (ЯХ) автора БСЭ Из книги Большая Советская Энциклопедия (КЛ) автора БСЭКлуб Клуб (английское club), общественная организация, добровольно объединяющая группы людей в целях общения, связанного с политическими, научными, художественными, спортивными и др. интересами, а также для совместного отдыха и развлечений; существует на основе вносимых
Из книги Большая Советская Энциклопедия (ПЕ) автора БСЭ Из книги Большая Советская Энциклопедия (СП) автора БСЭПЕН-клуб ПЕН-клуб (Р. Е. N.- первые буквы английских слов poets - поэты, essayists - очеркисты, novelists - романисты), международное объединение писателей, основано в 1921. В руководстве П.-к.- переизбираемый каждые два года президент и бессменный генеральный секретарь исполкома.
Из книги Большая Советская Энциклопедия (ЯК) автора БСЭ Из книги Альтернативная культура. Энциклопедия автора Десятерик Дмитрий Из книги 100 знаменитых символов советской эпохи автора Хорошевский Андрей ЮрьевичКлуб КЛУБ - 1) излюбленный способ самоорганизации политической и художественной альтернативы; 2) пространственный формат бытования техно-культуры.К. естественным образом приходит на смену тусовкам: каким бы ни был уровень изначальной анархичности и раздолбайства
Из книги Права категории «Ж». Самоучитель по вождению для женщин автора Шацкая ЕвгенияЛенинградский рок-клуб Рок-группа, рок-клуб, рок-движение - этих понятий в СССР не существовало. Официально не существовало. Но они были, «рокеры» сочиняли и играли свои песни и музыку, устраивали концерты и фестивали. У них были даже свои менеджеры и продюсеры, хотя и это
Из книги Настоящий джентльмен. Правила современного этикета для мужчин автора Вос ЕленаАвтомобильный клуб Кто такой?Автомобильные клубы понемногу входят в нашу жизнь, хотя все еще вызывают недоверие у большинства потребителей. Идея заплатить сегодня, а получить услуги когда-нибудь потом, да и то лишь в том случае, если эти услуги когда-нибудь
Из книги Этикет в ресторане автора Вос ЕленаВечерний клуб Атмосфера вечернего клуба часто располагает и подталкивает к более простому, порой незапланированному знакомству. Несомненно, в клубах часто встречаются люди, готовые к общению на «ты» и флирту, однако, несмотря на неформальность клубной обстановки,
Из книги Ограбления и кражи [Бандиты, грабители, воры и мошенники] автора Ревяко Татьяна ИвановнаКлуб Если вы являетесь членом какого-либо любительского или профессионального клуба, вы принимаете правила общения с другими членами клуба.Большинство солидных учреждений такого рода имеет устав и предписанный дресс-код. Отправляясь на мероприятие по приглашению,
Из книги Пушечная улица, 9 автора Белицкий Яков Миронович Из книги 50 великих фильмов, которые нужно посмотреть автора Кэмерон ДжулияДЕЛО О «КЛУБЕ ЧЕРВОННЫХ ВАЛЕТОВ» 8 февраля - 5 марта 1877 г. Московским окружным судом с участием присяжных заседателей было рассмотрено дело по обвинению 48 человек в организации преступного сообщества в целях похищения чужого имущества различными способами.
Из книги Есть, любить, наслаждаться. Еда. Путеводитель-травелог для женщин по ресторанам, кухням и рынкам мира автора Демэй Лайла«ЭТО НАШ КЛУБ!» Софийка, 9. Здание бывшего немецкого клуба. Адрес на афише После смерти Захарьина при его наследниках - сыне Сергее Григорьевиче, титулярном советнике, и дочери Екатерине Григорьевне, в замужестве Навроцкой,- больших перемен в доме не происходило.Захирел
Из книги автора«Бойцовский клуб» Американский культовый фильм «Бойцовский клуб» (английское название Fight Club) был снят режиссёром Дэвидом Финчером в 1999 году по мотивам произведения «Бойцовский клуб» Чака Паланика Книга вышла на три года раньше, чем появилась кинокартина.
Из книги автораКлуб первооткрывателей Если сесть на любую ветку метро и доехать до последней станции, то можно обнаружить ресторан, являющийся смыслом жизни и пределом счастья для любого представителя chowhounds. Chowhounds – это любители поесть, гурманы, авантюристы, пребывающие в поисках
ДЕЛО О «КЛУБЕ ЧЕРВОННЫХ ВАЛЕТОВ»
Заседание Московского окружного суда с участием присяжных заседателей, 8 февраля-5 марта 1877 г.
По обвинению в составлении преступного сообщества в целях похищения чужого имущества различными способами: посредством выманивания, подложного составления документов, введения в обман и проч., в принадлежности к этому сообществу, в мошенничестве, подлогах, присвоении и растрате чужого имущества, кражах, в грабеже, умышленном убийстве, в соучастии в этих преступлениях, в оскорблении должностного лица и, наконец, в кощунстве суду преданы: 1. Коллежский регистратор Павел Карлович Шпейер, 2. Дворянин Иван Михайлович Давидовский, 3. Дворянин Александр Алексеевич Протопопов, 4. Губернский секретарь Дмитрий Николаевич Массари, 5. Дворянин Николай Ипполитович Дмитриев-Мамонов, 6. Отставной поручик Дмитрий Алексеевич Засецкий, 7. Дворянин: Николай Петрович Калустов, 8. Дворянин Владимир Иванович Ануфриев, 9. Бывший нотариус Алексей Сергеевич Подковщиков, 10. Почетный гражданин Алексей Сергеевич Мазурин, 11. Московская цеховая Мария Петровна Байкова, 12. Московский купец Дмитрий Иванович Калинин, 13. Почетный гражданин Эрнст Христианович Либерман, 14. Московская мещанка Софья Павловна Соколова, 15. Губернский секретарь Николай Иванович Андреев, 16. Бывший князь, а теперь Ефремовский мещанин Всеволод Алексеевич Долгоруков, 17. Ревельский гражданин Николай Флорианович Адамчевский, 18. Сын коллежского регистратора Василий Ильич Топорков, 19. Старокрымский купец Иван Христианович Эрганьянц, 20. Почетный гражданин Василий Владимирович Пегов, 21. Отставной штаб-ротмистр Святослав Иванович Жардецкий, 22. Рязанский купец Александр Иванович Фирсов, 23. Дворянин Александр Михайлович Поливанов, 24. Бывший дворянин Аркадий Николаевич Верещагин, 25. Бывший дворянин Леонид Константинович Плеханов, 26. Бывший отставной поручик Константин Евгеньевич Голумбиевский, 27. Бывший коллежский советник Александр Тимофеевич Неофитов, 28. Бывший почетный гражданин Валентин Николаевич Щукин, 29. Московская мещанка Александра Евдокимовна Змиева, 30. Лишенный прав Андрей Макарович Сидоров, 31. Московский купец Полиевкт Харлампиевич Чистяков, 32. Лишенный прав Константин Карлович Зильберман, 33. Дворянин Константин Платонович Огонь-Догановский, 34. Жена бывшего почетного гражданина. Александра Казимировна Щукина, 35. Жена коллежского регистратора Екатерина Никифоровна Шпейер, 36. Крестьянин Михаил Иванович Грачев, 37. Россиенский мещанин Овсей Иудинович Мейерович, 38. Дворянин Александр Николаевич Никитин, 39. Отставной поручик Алексей Нилович Дружинин, 40. Бывший унтер-офицер Константин Ануфриевич Понасевич, 41. Поневежский мещанин Исидор Маркович Брещ, 42. Московский купец Александр Николаевич Смирнов, 43. Нахичеванский купеческий сын Сергей Павлович Султан-Шах, 44. Иркутская мещанка Екатерина Евдокимовна Башкирова, 45. Нижегородская мещанка Дарья Никифорова, 46. Дворянин Петр Петрович Калустов, 47. Сын коллежского секретаря Иван Семенович Брюхатов, 48. Ефремовский мещанин Николай Дмитриевич Соболев-Иванов.
В настоящем заседании дело слушалось в отсутствие бежавших подсудимых Шпейера и Сидорова, а также в отсутствие удаленного уже при самом открытии суда купеческого сына Султан-Шаха вследствие возбужденного на суде сомнения относительно состояния его умственных способностей. Суд постановил ввиду болезненного состояния подсудимого дело о Султан-Шахе отделить от дела об остальных подсудимых, предоставив усмотрению судебной палаты распорядиться о произведении над Султан-Шахом предварительного испытания в порядке, установленном судебными уставами. Немедленно собравшаяся судебная палата в заседании разрешила в этом смысле предложенный вопрос и написала указ, который и был получен окружным судом в тот же день к 8 часам вечера. Таким образом, рассмотрение дела о «червонных валетах» состоялось в то же заседание суда.
Председательствовал товарищ председателя С. Я. Орловский. Обвинял товарищ прокурора Н. В. Муравьев. Защищали подсудимых: Давидовского - присяжные поверенные В. М. Томашевский и г. Кутырин, Протопопова - присяжный поверенный г. Пагануцци, Массари - присяжный поверенный Н. В. Баснин, Дмитриева-Мамонова - помощник присяжного поверенного Г. А. Дурново, Засецкого - помощник присяжного поверенного И. С. Курилов, Николая Калустова - А. А. Саблин, Ануфриева - присяжный поверенный Н. В. Юнгфер, Подковщикова - присяжный поверенный Л. Г. Харитонов, Мазурина - присяжный поверенный Ф. Н. Плевако, Байкову - присяжный поверенный М. Т. Головин, Калинина - С. В. Евреинов, Либермана - прис. поверенный В. М. Пржевальский, Соколову - присяжный поверенный Л. А. Куперник, Андреева - присяжный поверенный В. О. Гаркови, Долгорукова - присяжный поверенный А. С. Гольденвейзер, Адамчевского - присяжный поверенный Л. Г. Харитонов, Топоркова - помощник присяжного поверенного г. Гейнце, Эрганьянца - присяжный поверенный А. М. Фальковский, Пегова - помощник присяжного поверенного И. А. Соколов, Жардецкого - присяжный поверенный г. Харлампович, Фирсова - присяжный поверенный А. Н. Попов, Поливанова - присяжный поверенный А. В. Лохвицкий, Верещагина - помощник присяжного поверенного Г. А. Дурново, Плеханова - прис. поверенный А. А. Котлярев, Голумбиевского - кандидат прав г. Зворыкин, Щукина - присяжный поверенный Н. В. Юнгфер, Змиеву - кандидат прав г. Белоярцев, Чистякова - прис. поверенный Н. С. Тростянский, Зильбермана - присяжный поверенный Г. В. Бертгольд, Огонь-Догановского - помощник присяжного поверенного И. С. Курилов, Щукину - помощник присяжного поверенного А. Е. Корш, Екатерину Шпейер - присяжный поверенный В. И. Высоцкий, Грачева - помощник присяжного поверенного А. И. Ильин, Мейеровича - присяжный поверенный С. В. Алексеев, Никитина - присяжный поверенный Вишеславцев, Дружинина - присяжный поверенный Л. В. Крушинский, Понасевича - помощник присяжного поверенного Гейнце, Брещ - присяжный поверенный г. Глаголев, Смирнова - присяжный поверенный Н. С. Тростянский, Башкирову - помощники присяжного поверенного г. Гейнце и И. С. Курилов, Никифорову - присяжный поверенный А. Г. Харитонов, Петра Калустова - помощник присяжного поверенного г. Чернов, Брюхатова - присяжный поверенный г. Воронец, Соболева-Иванова - присяжный поверенный А. А. Спиро. Неофитов защитника иметь не пожелал. Гражданскими истцами было признано 5 лиц, в числе их интересы торгового дома «Г-на Волкова сыновья» поддерживал кандидат прав Д. И. Невядомский.
Общая характеристика всех обвинений, изложенная во введении к обвинительному акту, заключается в следующем: В августе 1871 года в 1-м следственном участке г. Москвы возникло предварительное следствие о получении с потомственного почетного гражданина Клавдия Филипповича Еремеева после приведения его упоительными напитками в состояние беспамятства безденежных обязательств на значительную сумму. Обвинение в этом преступлении пало на дворянина Давидовского и коллежского регистратора Павла Шпейера, а затем и на других лиц. Во время расследования обмана Еремеева начали одно за другим обнаруживаться разные преступления, совершенные как Давидовским и Шпейером, так и многими другими лицами в разнообразнейших сочетаниях соучастия и совокупности деяний. Обстоятельства, раскрытые следствием, с одной стороны, выяснили целый ряд преступлений, направленных преимущественно против чужой собственности, а с другой, указали на несколько групп обвиняемых и существование явных признаков злонамеренных шаек.
Общими отличительными свойствами обнаруженной обширной преступной деятельности обвиняемых в Москве, С.-Петербурге, Туле, Тамбове и Нижнем Новгороде оказались: 1. Принадлежность большей части обвиняемых к высшим в обществе состояниям (из 48 - 36, из коих дворян 28); 2. Совершение некоторых из преступлений обвиняемыми, в числе 8 человек, уже приговоренными судом по прежним делам к лишению прав состояния; 3. Неимение у большинства обвиняемых ни определенных занятий, ни определенных средств к жизни, ни оседлости; 4. Значительность суммы, до которой простираются в общей сложности все составляющие предмет настоящего дела кражи, подлоги и мошенничества, именно до 280 тысяч рублей; 5. Сложность и разнообразие средств и приемов, употребленных для совершения преступлений.
Настоящее дело, обратившее на себя внимание общества не только у нас, но и за границей (заграничная печать отводила немало места отчетам по этому делу), предстало перед судом после семилетнего предварительного следствия. По мере своего развития предварительное следствие обнаружило 56 преступлений и 48 обвиняемых. Преступления эти оказались совершенными в течение 9-летнего периода времени, а именно с 1867 по 1875 год.
Сущность дела, по данным обвин. акта, разделенного на 31 отдел, и судебного следствия, причем допрошено было до 300 свидетелей, сводится к следующему ряду преступлений.
В 1871 г. жил в Москве молодой купец, 21 года, Клавдий Филиппович Еремеев, имевший состояние тысяч в 150, женившийся за несколько месяцев перед тем на молодой девушке. Обладая весьма слабым характером, он попал в приятельский кружок, который, к великому горю жены его Глафиры Васильевны, увлекал его в кутежи, пьянство и разгул, кончавшийся по большой части скандалами. Еремеев стал весьма быстро проматывать свое состояние и, находясь постоянно в состоянии опьянения, доходящего часто до беспамятства, в весьма непродолжительное время выдал на себя долговых обязательств на сумму около 60 тысяч рублей, из коих 25 тысяч рублей могли быть признаны за долги, сделанные им добровольно и в сознательном состоянии. Наконец от пьянства Еремеев заболел белой горячкой (delirium tremens), стал впадать в совершенное беспамятство и, хотя в таком состоянии он и не терял способности двигаться и говорить, но впоследствии помнил о всем, происшедшем с ним в то время, весьма смутно. Болезнь его дошла до таких размеров, что ему пришлось прибегнуть к пользованию врачей. Между тем двое товарищей его, Иван Давидовский и Ануфриев, обратились к одному торговцу лошадьми, отставному поручику Николаю Ардалионовичу Попову с предложением купить у него 8 лошадей под вексель Еремеева в 15 тысяч рублей, причем указали на Мазурина, как на человека, согласного принять этот вексель в дисконт. В то время у Попова на даче жил принадлежавший к тому же кружку некто Павел Карлович Шпейер, который, служа в Московском кредитном обществе, рассказами о том, что Еремеев очень богат и что дом его оценен в 270 тысяч рублей, убедил Попова согласиться на эту сделку и посоветовал ему при этом взять с Еремеева особый договор и доверенность на право получения денег из Кредитного общества по залогу дома. Узнавши о заключении этой сделки, Глафира Васильевна отправилась к своему знакомому Бардину, соседу Попова, и, пригласив к Бардину Попова, стала убеждать его возвратить ей документы ее мужа и разрушить их сделку, причем рассказывала, что ее мужу лошадей вовсе не нужно и что это все проделки окружавших его друзей, которые сами желают воспользоваться этими лошадьми на счет ее мужа. Попов исполнил просьбу Еремеевой и часть документов ее мужа возвратил ей самой, а другую уничтожил. Когда же вскоре после этого Ануфриев явился к нему с новым предложением купить вексельный бланк Еремеева в 20 тысяч рублей, он от этого отказался.
Недели через две после этого Еремеев из дома своего исчез и пропадал более четырех дней. По собственному его рассказу, он отправился к братьям Давидовским, жившим на Тверской, в доме Любимова; сильно напившись, он остался там ночевать, а на другой день совершенно пьяный отправился к генерал-губернатору жаловаться на какого-то Локотникова, который будто бы взял у него для дисконта вексель на 8 тысяч рублей, но оттуда был препровожден в Тверскую часть для вытрезвления. Из части его выручил Иван Давидовский, который увез его в гостиницу «Крым», поместив его в особый номер, где он и пьянствовал вместе с любовницей его Марьей Петровой и Ануфриевым.
Между тем жена Еремеева, беспокоясь о безвестном отсутствии мужа, поехала разыскивать его в номера, где жили Давидовские. Получив ответ, что его там нет, она пригласила с собой поверенного своего мужа Петрова и вместе с ним отправилась немедленно к нотариусу Подковщикову, у которого муж ее обыкновенно совершал свои сделки. Там они застали Шпейера и Мазурина; предполагая, что приятели Еремеева будут брать с него векселя, после их отъезда они обратились к Подковщикову с просьбою не совершать документов от имени Еремеева, так как он постоянно пьян и не сознает своих поступков. Подковщиков отвечал им на это, что акты от имени Еремеева он будет совершать только тогда, когда последний будет трезв, и обещал дать знать им, когда Еремеев к нему приедет. А Еремеева тем временем все поили, возили в Стрельну, и когда он уже очень напился, приехал Шпейер и дал ему подписывать гербовую бумагу, которой он, подписывая, перепортил на 40 рублей; при этом Шпейер дал ему 50 рублей. Наконец Еремеев заснул на диване. Товарищи его тоже перепились и передрались, так что многие из них были выведены, причем один из них, Бабашев, во все горло кричал: «Ах вы, подлецы! Что вы, обделить меня хотите?! Так я же вам покажу, кто я! Все открою, себя не пожалею и вас всех потоплю». В десятом часу вечера Еремеева разбудили, посадили в карету и повезли в контору Подковщикова. Хотя было уже поздно и входная дверь конторы была заперта, его повели через задний вход, и он, совершенно пьяный, на лестнице упал и ушиб себе ноги. Затем его ввели в какую-то комнату, но только не в контору, и сказали: «Подписывай, все готово». Еремеев очень много подписывал, и как показали на суде эксперты, весьма нетвердо; при этом кто-то поддерживал его руку. Между прочим, он запомнил, что подписал вексель в 20 тысяч рублей и что деньги эти ему обещали выслать в Петербург, а пока Шпейер выдал ему 150 рублей. Уходя от Подковщикова, Еремеев опять упал с лестницы; его снова посадили в карету и отвезли в гостиницу «Крым», где опять поили разными винами, а потом отправили вместе с Петром Давидовским в Петербург, где он и провел все время в пьянстве. По приезде оттуда его опять поили, стараясь не отпускать, но наконец Давидовские привезли его к воротам его квартиры, высадили из пролетки и уехали. По возвращении домой Еремеев заболел белой горячкой. Впоследствии оказалось, что Еремеев подписал три векселя в 1 тысячу 500 рублей каждый на имя Бабашева, вексель на имя Мазурина в 20 тысяч рублей и доверенность на его же имя на право получения денег и распоряжения ими, а также договор о способе удовлетворения Мазурина по вышеозначенному векселю. Все эти документы были явлены у нотариуса Подковщикова, который затем на суде показал, что считал себя вправе свидетельствовать их, так как жена Еремеева, предупреждая его о том, чтобы не совершать акты от имени ее мужа, свидетельства о его болезни никакого не представила. Еремеев же кроме вышесказанных 200 рублей, выданных ему Шпейером, никаких денег не получал, и когда поверенный его Петров сделал Мазурину через нотариуса Подковщикова заявление о неполучении его доверителем валюты по выданному им векселю в 20 тысяч рублей, Мазурин отвечал через своего поверенного, что он ни векселя этого, ни каких-либо других документов от Еремеева не получал. На суде же Мазурин показал, что он документы эти уничтожил.
Еремеев вскоре умер, и после него не осталось ничего.
Около того же времени в ту же компанию попало новое лицо, дворянин Тульской губернии Александр Алексеевич Протопопов. Протопопов имел прежде два имения - одно в Орловской, а другое в Тульской губерниях. За продажею этих имений и общим расстройством дел у него никакого состояния не осталось, но при увольнении своем в отставку из Тульского окружного суда в 1868 году, где он служил канцелярским чиновником, он получил аттестат, в котором значилось за ним Орловское имение в 1200 десятин. В августе 1871 года Протопопов приехал из Тулы в Москву, и остановившись в номерах на Тверской, в доме Андреева, нашел там Ивана Давидовского, который познакомил его с проживавшим в тех же номерах Дмитрием Массари. Давидовский, зная крайность, в которой находился Протопопов, мало-помалу приобрел над ним сильное влияние, обещая доставить ему сколько угодно денег и говоря при этом, что для него, как человека в Москве не известного, это будет особенно легко и удобно, так как в Москве много людей, которые поддадутся на обман. Давидовский в присутствии своей любовницы Марьи Петровой указывал Протопопову на возможность продавать и закладывать несуществующее имущество, прибавляя, что ему, Давидовскому, это не в первый раз. Подчинив себе волю Протопопова, заручившись его пассивным согласием и следуя обдуманному плану, он стал выдавать его за богатого человека, рассказывать всем, что у него есть в Тульском уезде винокуренный завод, а также, что он после дяди своего Коноплина получил большое наследство - имение в Козловском уезде Тамбовской губернии и конный завод. Эти ложные сведения о богатстве Протопопова, подкрепленные упомянутыми документами, распространяемые и поддерживаемые Давидовским, а впоследствии Шпейером и отчасти Калининым, послужили главными средствами для введения разных лиц в обман.
С помощью этих средств Давидовский от имени Протопопова делал займы, заставляя его выдавать безденежные векселя и дисконтируя их потом у разных лиц. Так посредством этих уверений в богатстве Протопопова он дисконтировал у купца Пономарева за 800 рублей два безденежных векселя в 4 тысячи рублей каждый, выданных Протопоповым на имя Либермана, причем из полученных от Пономарева денег дал Протопопову только 600 рублей. Кроме того, Давидовский предлагал Пономареву купить спирт из винокуренного завода в Тульском уезде, будто бы принадлежащего Протопопову, который даже дал Пономареву письмо к вымышленному своему компаньону по этому заводу. В действительности же завод этот арендовал у г-жи Ивашкиной купец Благушин. Точно так же Давидовский и Протопопов при помощи Давидовского, Славышенского, Либермана и свидетеля Астафьева дисконтировали у купеческого сына Султан-Шаха векселя Протопопова на имя Славышенского в 300 рублей и на имя Либермана в 2 тысячи рублей. Для дальнейшего совершения такого же рода займов Давидовский посоветовал Протопопову выдать Массари доверенность на управление его имениями, которые и были ложно в ней означены состоящими за Протопоповым. Получив от Протопопова такую доверенность с правом кредитоваться, Массари, хотя и не употреблял ее в дело и займов по ней не производил, однако же, знал о том, что у Протопопова нет никакого имения. Кроме того, Давидовский обещал Протопопову доставить ему в кредит лошадей от хорошего своего знакомого, отставного поручика Попова, для чего и возил Протопопова на дачу к Попову, уверяя последнего в богатстве Протопопова, которого вместе с тем Давидовский побуждал кутить и представлять из себя богатого барина.
Из номеров Андреева Протопопов в октябрь 1871 года по возвращении из Тулы переехал в меблированные комнаты в доме Любимова, куда еще раньше переехал Иван Давидовский. Здесь же через братьев Давидовских Протопопов познакомился с бывшим князем, лишенным особых прав состояния, Всеволодом Долгоруковым. В первых числах ноября Давидовский убедил Протопопова переехать в гостиницу Шеврие, содержимую купцом Вавассером. Там Протопопов, несмотря на совершенное неимение денег, занял большой номер платою 8 рублей в сутки и с тех пор начал, что называется, пускать пыль в глаза. По совету Давидовского он познакомился с Шпейером, который начал ежедневно бывать у него. С этого времени Протопопов находился под влиянием Давидовского и Шпейера и, исполняя в точности все их советы и указания, продолжал изыскивать способы добывания денег. По удостоверению лиц, посещавших в это время Протопопова или имевших с ним дела, а также прислуги, внешняя обстановка, в которой находился Протопопов и состоявшие при нем Шпейер и Давидовский, была роскошная: они ездили в каретах, тратили много денег на кутежи, принимали гостей и вообще старательно поддерживали мнимое положение Протопопова как богатого землевладельца, вследствие временного безденежья и для хлопот по получению наследства ищущего занять денег, а также покупающего за дорогую цену экипажи и лошадей. При этом Протопопов по побуждению Шпейера и Давидовского предавался пьянству; они же руководили всеми его действиями и распоряжались всеми делами и сделками, в которые он входил с разными лицами по их указаниям. Первую роль в таких делах играл Шпейер, который сначала хотел достать Протопопову денег у генерала Пулло, потом у Крадовиля, а затем вместе с Давидовским возобновил переговоры с Поповым о покупке у него Протопоповым лошадей, причем Давидовский и Шпейер говорили Протопопову, что Крадовиль обещался им помогать в деле с Поповым. На дачу к последнему они снова привезли Протопопова, которого Шпейер рекомендовал Попову как родственника своей жены и помещика Тульской, Орловской и Тамбовской губерний. Уверяя Попова в богатстве Протопопова, Шпейер убеждал Попова продать ему в кредит лошадей, которых он вместе с ним и Давидовским смотрели и выбирали на даче Попова. Последний на такую продажу согласился, в особенности когда узнал от Шпейера, что состоятельность Протопопова известна Крадовилю, который даже готов взять в дисконт вексель Протопопова с известным учетом. Справившись у Крадовиля, Попов получил от него самый удовлетворительный ответ о состоятельности Протопопова, причем Крадовиль сказал, что такого рода сведения доставил ему по телеграфу из Тулы некто Занфтлебен. Самой депеши, однако, Крадовиль Попову не показал. Посещая Протопопова в гостинице Шеврие и видя его богатую обстановку, Попов кроме того, узнал, что Шпейер продал Протопопову под векселя свои экипажи и свою сбрую, которые и были ему доставлены, а сбруя Шпейера даже висела у Протопопова в номере. Убедившись в его состоятельности, а также и в том, что продажа ему лошадей может быть выгодною, Попов, при посредстве Шпейера согласился на эту продажу на следующих условиях: отпуская Протопопову пять лошадей за 10 тысяч рублей, он получает от него в задаток вексель в 4 тысячи рублей по запродажной расписке; вексель этот дисконтирует Крадовиль, а остальные 6 тысяч рублей будут уплачены ему Протопоповым в самом непродолжительном времени наличными деньгами; при этом Попов поставил непременным условием, чтобы впредь до окончательного расчета за проданными им лошадьми смотрели и ходили его кучера. Лошади эти были доставлены Протопопову и помещены в гостинице Шеврие вместе с кучером Попова Алексеем Поваровым. На другой день лошади были отведены в дом Голяшкина, в котором проживал Крадовиль, и помещены в особую конюшню с согласия Попова, которому объяснили, что по тесноте конюшни при гостинице Шеврие для лошадей нанята конюшня при доме Голяшкина.
Затем Шпейер уверял Попова, что Протопопов должен через него получить взаймы 2 тысячи рублей наличными деньгами от цыганки Шишкиной и уговорил его 11 ноября 1871 года написать на запродажной расписке, выданной им Протопопову, что расчет им получен сполна. Надпись эта, по словам Шпейера, была Протопопову необходима для кредита. Исполнив эту просьбу Шпейера и Протопопова, Попов имел в виду еще следующие доказательства состоятельности Протопопова: 1) кроме экипажей, купленных у Шпейера, Протопопов через того же Шпейера купил у каретника Носова на 1 тысячу 700 рублей экипажей, которые и были доставлены в гостиницу Шеврие; 2) 12 ноября 1871 года Протопопов выдал Шпейеру полную доверенность на управление имениями его в Орловской и Тульской губерниях, винокуренным заводом в последней, также имением в Козловском уезде, доставшимся ему по наследству от Коноплина, с правом кредитоваться на 20 тысяч рублей и получить будто бы следующую Протопопову выкупную ссуду на сумму более 20 тысяч рублей. Показывая Попову эту доверенность, Шпейер говорил, что он едет принимать в свое заведование дела и имения Протопопова и для этого даже отказывается от места в Московском городском кредитном обществе, которое занимает уже несколько лет; 3) когда Попов, тщетно ожидая от Протопопова уплаты за лошадей, начал сомневаться в его состоятельности и свои сомнения выражать как Протопопову, Шпейеру и Давидовскому, так и другим окружавшим их лицам, то для успокоения его и устранения его подозрений Протопопов при посредстве Шпейера запродал ему 10 тысяч ведер спирту с будто бы принадлежавшего ему винокуренного завода при селе Архангельском Тульского уезда по 63 коп. за ведро, на что и выдал ему запродажную расписку, по которой в задаток зачислена была тысяча рублей из денег, должных Попову за лошадей.
Независимо от вышеозначенной доверенности Шпейер, что было известно Попову, заключил с Протопоповым нотариальное условие, в котором уничтожение последним доверенности, выданной Шпейеру, обеспечивалось неустойкою в 10 тысяч рублей. По записке Шпейера Крадовиль согласился принять в дисконт вексель в 4 тысячи рублей, выданный Протопоповым Попову, но, отзываясь неимением наличных денег и необходимостью взять таковые из банка, выдал Попову в задаток только 500 рублей. Между тем в действительности действия и намерения Протопопова, Шпейера, Давидовского и Крадовиля были другого рода и имели вовсе не то значение, которое ввиду изложенных обстоятельств придавал им Попов. Протопопову Шпейер и Давидовский показали депешу, полученную Крадовилем из Тулы от Занфтлебена и заключавшую в себе неблагоприятные сведения о состоятельности Протопопова. В присутствии последнего Шпейер и Давидовский вычистили резинкой синий карандаш, которым был написан текст депеши, и, послав за синим карандашом, Шпейер написал другой текст такого содержания: «Имения состоят за Протопоповым, завод идет хорошо, верить можно». По словам Шпейера и Давидовского, депеша эта была написана для передачи Крадовилю, который должен был показать ее Попову. Экипажи и сбруя были проданы Шпейером Протопопову только для виду, оставались в гостинице Шеврие около двух дней и прислугою Шпейера были взяты обратно. Экипажи, привезенные от Носова, были вскоре после их доставления Протопопову отвезены к Крадовилю. 9 ноября, в самый день покупки Протопоповым лошадей у Попова, лошади эти, а также экипажи Носова были проданы Протопоповым Крадовилю, причем в продажных расписках, писанных рукою Шпейера и явленных у нотариуса Подковщикова, цена лошадям и экипажам означена была - первым в 5 тысяч рублей, а последним в 1 тысячу 300 рублей. Выдавая эти расписки, Протопопов выражал Шпейеру опасения, что Крадовиль присвоит себе лошадей и экипажи, но Шпейер успокаивал его, говоря, что Крадовиль ничего не сделает без его согласия. При этом в счет уплаты Шпейер привез от Крадовиля и отдал Протопопову 600 рублей, из которых 500 рублей были тотчас же отданы каретнику Носову в счет платы за экипажи. Кучеру Попова Алексею Поварову и конюху его Сорокину, находившимся при лошадях в доме Голяшкина, Крадовиль объявил, что он купил лошадей у Протопопова; Шпейер и Массари уговаривали Поварова не говорить Попову о продаже лошадей Крадовилю. По приказанию Крадовиля его прислуга запирала на ночь в конюшне конюха Попова Сорокина, а также хотела запереть и кучера Поварова, но он этому воспротивился.
Немедленно вслед за объявлением о покупке лошадей и экипажей Крадовиль и Шпейер стали показывать и продавать их разным лицам, которых они приводили. Шпейер говорил, между прочим, что лошадь Жулика он берет себе. Затем кучеру и конюху Попова было отказано, и они были удалены от лошадей, которые вместе с экипажами остались во владении Крадовиля. Он же объявил Попову, что векселя Протопопова на 4 тысячи рублей он в дисконт не возьмет и что у Протопопова никакого состояния нет. При этом он требовал обратно и получил от Попова выданные ему в задаток 500 рублей. Присвоение лошадей и экипажей Крадовилем по вышеозначенным продажным распискам было, по-видимому, неожиданностью для самого Протопопова, который требовал их у него обратно, но получил отказ. После этого отказа Шпейер в присутствии многих лиц сказал, что Крадовиль у него научился мошенничать. Увидев себя обманутым, Попов стал грозить Протопопову, Шпейеру, Давидовскому и другим: лицам их компании немедленно возбудить против них уголовное преследование. Угроза эта, по-видимому, испугала всех, почему и начаты были переговоры с Крадовилем о возврате лошадей. К участию в этих переговорах, имевших целью удовлетворение Попова за лошадей, Попов вместе с Симоновым принудили и Шпейера, причем переговоры происходили при деятельном участии Давидовского, а также в присутствии и с ведома Массари, Либермана, Астафьева и Генкина. По удостоверению свидетеля Симонова, во время означенных переговоров Шпейер вел себя весьма странно и как бы способствовал к возвращению лошадей, в сущности же, держал сторону Крадовиля, который, по-видимому, следовал его указаниям. Переговоры не привели ни к каким результатам, и Крадовиль на все просьбы и требования о возвращении лошадей отвечал решительным отказом. Лошади и экипажи были отобраны у него и возвращены по принадлежности лишь по распоряжению следователя. Вместе с тем Протопопову и другим, участвовавшим в деле лицам, сделалось известным, что Крадовиль, будучи введен Шпейером и Давидовским в убыток по дисконту векселя умершего Томановского, зачел за этот убыток лошадей и экипажи, полученные им от Протопопова. Убедившись в намерении Попова возбудить уголовное преследование против лиц, выманивших у него лошадей, Шпейер, чтобы предупредить его, поспешил подать следователю жалобу на доверителя своего Протопопова, в которой он объяснял, что Протопопов выдал ему доверенность на заведование и управление различными его имениями с правом кредитоваться на сумму не свыше 20 тысяч рублей, старался через его посредство заключать у разных лиц займы и таким образом перебрал у него около тысячи рублей денег, но что по сведениям, которые он, Шпейер, собрал вследствие недоразумений, возникших между Протопоповым, Поповым и другими лицами, оказалось, что Протопопов никакого состояния не имеет и таким образом его, Шпейера, обманул. Но вскоре Шпейер заявил тому же следователю, что он от преследования, возбужденного им против Протопопова, намерен отказаться, так как оно возбуждено им по недоумению. При этом он настоятельно требовал возвращения вышеозначенной им же представленной доверенности, которая, по его словам, должна была быть уничтожена для того, чтобы лишить возможности Попова обвинять его самого, Шпейера, в соучастии с Протопоповым в обмане. Просьба эта была оставлена без последствий. Взятие у Протопопова доверенности с обозначением в ней несуществующих имений было отчасти, как обнаружено следствием, средством всю ответственность за обман возложить на Протопопова, служитель которого Илья Павлов слышал разговор об этой доверенности между Шпейером и Иваном Давидовским. Во время переговоров о возвращении Попову лошадей Протопопов старался об этом, но затем Шпейер, как бы принимая в нем участие, перевез его к себе на квартиру и вместе с Давидовским убеждал его, что с Поповым мириться не следует. При этом Шпейер говорил Протопопову, что чем платить этому барышнику (т. е. Попову) и для этого доставать денег, лучше дать ему 3 тысячи. «Вот Давидовский,- добавил он,- берется за 2 тысячи убить Попова и украсть все настоящее дело». Шпейер и Давидовский говорили, что против них никто показывать не смеет, и многим угрожали, в том числе и Протопопову. Около того же времени Попов после бесплодного уговаривания возвратить ему лошадей в продолжение целой недели действительно возбудил уголовное преследование против Протопопова и Шпейера, после чего бывший помощник присяжного поверенного Симонов, принадлежавший прежде к их компании, перешел на его сторону и помогал судебному следователю разъяснить дело. Между прочим, Попов сам одно время состоял под следствием по делу о «клубе червонных валетов», но потом был освобожден.
Вообще, на основании значения, характера и последовательности действий Протопопова, Шпейера, Давидовского и Крадовиля по покупке лошадей у Попова, можно заключить, что первоначально Протопопов, Шпейер и Давидовский согласились совокупными усилиями ввести Попова в обман и выманить у него лошадей, причем обеспечили себе содействие Крадовиля, к которому лошади должны были поступить под видом продажи; при исполнении же задуманного плана Шпейер, Давидовский и Крадовиль воспользовались личностью Протопопова как орудием для своих целей, а в заключение первые, т. е. Шпейер и Давидовский, были обмануты в своих расчетах Крадовилем, который доставленных ему лошадей зачислил в уплату по старым с ними расчетам.
Между тем Протопопов, разыгрывая роль богатого помещика, не ограничился одним вышеизложенным фактом, но придумал еще следующее. Вследствие публикации, напечатанной в «Ведомостях московской городской полиции» от 26 октября 1871 года о том, что в меблированных комнатах на Тверской в д. Любимова № 4 нужен конторщик с залогом 400 рублей, бывший дворовый человек Батраков явился по означенному адресу и нашел там Протопопова, Долгорукова и Петра Давидовского, которые объяснили ему, что Протопопову, получившему наследство в Тамбовской губернии, нужен конторщик на большое жалованье на его винокуренный завод, находящийся в 12 верстах от Тулы. Батраков 28 октября поступил к нему в конторщики, а в залог отдал ему свой 5?процентный билет первого внутреннего с выигрышами займа, оцененный в 153 рубля. При этом Батраков заключил с Протопоповым условие, которое писал Петр Давидовский под диктовку Долгорукова. В условии этом серия и номер билета, отданного в залог Батраковым, не были записаны, что уже после было замечено им. В получении билета в виде залога Протопопов выдал Батракову расписку, засвидетельствованную у нотариуса. Того же 28 октября Протопопов билет Батракова тайно от него продал в конторе Марецкого, Батракова же в течение ноября до самого переезда своего на квартиру к Шпейеру продолжал уверять, что на днях отправит его в свое имение, приказывал ему в ожидании отправки жить в номерах дома Любимова и в разное время, вследствие настоятельных требований Батракова, передал ему на содержание 34 рубля. Между прочим, Протопопов посылал его к Массари, как к своему управляющему, для того, чтобы условиться с ним о времени их отъезда в имение Протопопова. Массари, прочитав письмо, присланное Протопоповым с Батраковым, назначил день отъезда, который, однако, и в этот раз не состоялся. Придя однажды к Протопопову в гостиницу Шеврие, Батраков застал у него Массари, который, показывая ему пачку денег, сказал, что Протопопову деньги эти прислали из его деревни. Впоследствии же Батраков узнал, что у Протопопова нет ни имения, ни винокуренного завода, почему на действие его он и принес жалобу.
Около того времени Иван Давидовский, нуждаясь в деньгах, обратился к Шпейеру, который сказал, что, хотя у него есть знакомое лицо, которое, без сомнения, не откажет ему в займе без всякого с его стороны обеспечения, но что он не хочет этим воспользоваться, а потому берется достать деньги только под залог чьего-нибудь векселя. Такой вексель в 6 тысяч рублей был написан не имеющим никакого состояния почетным гражданином Серебряковым.
Лицо, на которое указывает Шпейер, была цыганка Шишкина. Она была неграмотная и имела в Москве дом. Шпейер был с ней в близких отношениях и говорил, что она была от него без ума, так что он мог сделать с ней все, что ему заблагорассудится. Он за ней ухаживал и даже писал ей стихи.
Вексель Серебрякова Шпейер отвез к этой самой Шишкиной, которая, вполне ему доверяя, согласилась принять его за 3 тысячи рублей, из которых 400 рублей были выданы Давидовскому. Затем вскоре он привозил к Шишкиной Протопопова, которого подговаривал сторговать у нее вексель Серебрякова, чтобы уплатить им Попову за лошадей и тем предотвратить его намерение подавать на них жалобу, но Шишкина не хотела его уступить дешевле 3 тысяч рублей, и сделка эта не состоялась. Когда же наступил срок платежа, Шпейер, по его словам, взял этот вексель обратно и заменил его векселем в 4 тысячи рублей от своего имени.
При производстве следствия вексель, написанный Серебряковым и найденный при обыске у Шишкиной, был выдаваем подсудимыми за подложный, что было сделано ими ввиду обещаний освобождения из-под стражи. На суде они говорили, что за Серебрякова его хотел подписать Давидовский с согласия Шпейера, который, однако, при составлении векселя не присутствовал, а когда Давидовский приехал к нему в Городское кредитное общество и вынул из кармана гербовую бумагу, хотел писать вексель, то он остановил его и шутя сказал ему, что он не хочет знать и видеть подлога, а желает получить вексель Серебрякова с засвидетельствованным у нотариуса бланком Дмитриева-Мамонова, что в действительности и было исполнено.
К тому же периоду времени относится знакомство вышеописанного кружка с коллежским асессором Артемьевым.
Артемьев всю свою жизнь провел в далекой провинции, служа в разных губерниях, человек аккуратный, скромный, бережливый, простой и доверчивый. Сколотив себе тысячи три с половиною за все время своей 45-летней службы, Артемьев приехал в Москву и лелеял мысль купить маленькое имение, где бы можно было провести остаток жизни. У Артемьева была сестра, которой он помогал. Однажды в одном трактире Артемьев встретился и разговорился с Засецким.
Засецкий, сын бывшего богатого помещика, средних лет, начал свою житейскую карьеру с лейб-гусаров Павлоградского полка, в которых служил в былое время и Мамонов юнкером. Последнее время специальность Засецкого заключалась в добывании средств путем обманов, для чего он имел приличную квартиру в несколько комнат, хорошо обставленных.
Засецкий показался Артемьеву приличным человеком; Артемьев при первом же знакомстве передал ему между прочим о своем намерении купить маленькое имение. Засецкий вскоре после того приехал к Артемьеву с визитом. Завелось знакомство между ними, и они начали бывать друг у друга. Засецкий познакомил Артемьева с Мамоновым, а после и с Калустовым, также бывшим гусаром, другом Мамонова. Засецкий, приехав в первый раз к Артемьеву, сразу занял у него 80 рублей под вексель. Затем Засецкий начал усиленно уговаривать Артемьева купить у него имение на выгодных условиях. Артемьев поехал, посмотрел имение: оно ему не понравилось, и он отказался. Вскоре приехал Мамонов к Артемьеву и первым делом также занял денег у него на три дня.
Однажды Мамонов привез с собою к Артемьеву план имения и, выдавая его за свое, предлагал купить. Артемьев начал было отказываться, но его так усиленно упрашивал Мамонов, предлагал такую выгодную сделку, что Артемьев наконец согласился, но медлил. С тех пор Мамонов, Засецкий и Калустов до того преследовали Артемьева, что куда бы он ни отправлялся - они всюду следовали за ним. Тем временем Калустов попросил у Артемьева тысячу рублей взаймы. Новые знакомые говорили уже «ты» друг другу. Артемьев наконец выдал задаток. В продолжение этого знакомства Артемьева возили по трактирам, Засецкий давал ему даровые билеты на спектакли любителей, в которых Засецкий принимал участие; часто подпаивали Артемьева. Однажды приехали Мамонов и Калустов к Артемьеву и пригласили его к себе в гости. Эти «свои гости» оказались в квартире Соколовой.
Соколова, еврейка, известная в Москве под кличкою «Золотая ручка», была любовницей Мамонова, который проживал у ней за неимением собственных средств. В квартире Соколовой началось пьянство, Артемьева напоили, а затем вывели его под руки и отвезли домой. При нем был ключ от сундука, в котором хранились его деньги. Артемьев решительно не помнит, каким образом его привезли, как он заснул, помнит только, что ключ от сундука брали на хранение для передачи Соколовой. Проснулся Артемьев на другой день в своей квартире и увидел беспорядок: бутылки на столе, рюмки под столом и т. д.; при этом Артемьев обнаружил, что деньги его, находившиеся в сумке в сундуке, пропали. Отправился он к Мамонову, и заставши там Калустова и Засецкого, рассказал им о случившемся, восклицая: «Если вы надо мной подшутили, отдайте ради Бога!» Они снова напоили его и уложили спать. Только к вечеру успел он заявить полиции о краже. Мамонов и Калустов между тем в трактире «Саратов» разделили между собой 8 билетов, а сумку с остальными бумагами бросили и отправились кутить в «Стрельну», где Мамонов разменял 2 билета. Заехав из «Стрельны» за Соколовой, они отправились ночевать в «Роше-де-Канкаль», где Мамонов разменял оставшиеся у него 2 билета и вырученные деньги передал Соколовой. Калустов же 4 билета, доставшиеся на его долю, продал в конторе Юнкера. Засецкий, устроивший составление новой запродажной записи, и вообще за участие в деле получил от Мамонова и Калустова по 50 рублей. По совету Засецкого также старательно поддерживалось опьяненное состояние Артемьева во все время, до и после совершения кражи.
Лет шесть тому назад приехала в Москву некто г-жа Дубровина с дочерью, и остановилась она в номерах Кайсарова на Тверской, причем случилось так, что она заняла номер, смежный с номером, занимаемым мещанкой Башкировой. Через несколько дней в то время, когда Дубровиной и ее дочери не было дома, а номер их был заперт и ключ был отдан швейцару, неизвестно кем были похищены у нее вещи и разные носильные платья на сумму около 400 рублей. Так как из номера Башкировой была дверь в смежный с ним номер Дубровиной, то подозрение в совершении этой кражи пало на Башкирову, тем более, что около времени, когда были похищены эти вещи, ее видели с узлом выходящею из дома по лестнице, которая обыкновенно была заперта и отпиралась только на ночь. Башкирова в краже этой не созналась и показала, что она действительно несла в то время узел, но что в узле находилась ее бархатная шубка, которую она носила к портнихе для переделки; спустилась же она по другой лестнице, чем обыкновенно, воспользовавшись только случаем, что дверь, выходящая с этой лестницы в переулок, была отперта прислугою гостиницы, выметавшею пол; вообще, ей совершать кражу не было никакой надобности, так как в то время она обладала довольно большими средствами и жила, ни в чем не нуждаясь.
В конце 1871 г. случилось происшествие, которое много способствовало к раскрытию обманов и подлогов, производимых вышеименованными лицами.
В декабре 1871 г. в номерах Кайсарова иркутская мещанка Екатерина Евдокимовна Башкирова выстрелом из револьвера нанесла смертельную рану в голову коллежскому советнику Сергею Федоровичу Славышенскому, вследствие чего он через три дня умер в Екатерининской больнице.
По словам Башкировой, родилась она в Иркутске, до 15 лет проживала в Ситхе, и когда в 1867 г. Ситха была уступлена американцам, семейство Башкировой вернулось в Приморскую область, где Башкирова и поселилась у бабки своей в Николаевске. Строгая бабка часто наказывала ее и однажды за то, что она без ее позволения отослала сестре своей, жившей с матерью в Иркутске, накопленные ею 6 рублей, она отправила ее на жительство на принадлежавшую ей находившуюся в глухом лесу ферму, где она и прожила целых полтора года. Наконец Башкировой наскучила жизнь в лесу настолько, что она решилась уйти тихонько в Николаевск. Здесь она заявила контр-адмиралу Козакевичу, что не может жить у бабушки вследствие истязаний со стороны последней, причем просила отправить ее к матери. Козакевич обязал бабушку подпискою не удерживать Башкирову и выдать ей на проезд денег, но бабка этого не сделала и уехала в Японию. Таким образом, подсудимая осталась в Николаевске одна. Прошло месяца полтора, в течение которых Башкирова жила на квартире у прачки. Будучи в стесненных обстоятельствах, она обратилась, к полковнику Губареву, прося дать ей возможность отправиться на родину, в чем ей, однако, было отказано.
Между прочим, Губарев предложил ей быть в его семействе в качестве прислуги, обязанности которой она и исполняла с мая до октября месяца. Когда открылись в Николаевске дворянские собрания, Губарев предложил ей служить за буфетом за 20 рублей, на что она и согласилась. Будучи 18 лет, она в мае познакомилась в клубе с одним моряком, капитан-лейтенантом. Этот капитан подарил ей билет частной лотереи, на который она и выиграла дом, впоследствии отстроенный капитаном, куда Башкирова и переехала полною хозяйкою. Находясь в близких отношениях с капитаном в течение двух с половиной лет, на подаренные им 6 тысяч рублей Башкирова открыла буфет и приобрела себе состояние в 12 тысяч рублей. Потом она приобрела себе в Николаевске три дома, из которых два продала, а третий остался за нею, когда она уезжала в Москву. Совершенно неожиданно для Башкировой капитан получил предписание отправиться в кругосветное плавание; при расставании она дала слово быть у него в Москве или Петербурге. «Когда уехал любимый мною человек,- рассказывала Башкирова,- я не нашла больше в Николаевске ничего хорошего, а потому и искала покупателя на мое заведение в дворянском собрании. Потом я выехала из Николаевска в Москву через Японию. Фрегат, на котором я ехала, или лучше сказать, парусное судно, разбило бурею близ Нагасаки; ураган тогда свирепствовал в течение 4 суток, и мы не выдержали шторма - нас разбило, но пассажиры успели спастись, лишившись всего имущества. Нужно сказать, что когда я приехала в Японию, то стала лечиться, так как получила ревматизм. Бабушка прислала брата своего ко мне, с которым выслала деньги, белье и платье. Ехать дальше морем я не могла и должна была отправиться сухим путем в Москву».
Из книги Русские судебные ораторы в известных уголовных процессах XIX века автора Потапчук И. В.Дело Бартенева А. М. Бартенев предан суду по обвинению в умышленном убийстве артистки Марии Висновской. По обвинительному акту дело состояло в следующем. В феврале 1890 года кто-то из знакомых Бартенева представил его Висновской в кассе Варшавского драматического
Из книги Наследство в России. Игра по правилам и без автора Чудинов ДмитрийДело Грузинского Настоящее дело было рассмотрено Острогожским окружным судом 29--30 сентября 1883 г. Князь Г. И. Грузинский обвинялся в умышленном убийстве бывшего гувернера своих детей, впоследствии управляющего имением жены Грузинского -- Э. Ф. Шмидта. Предварительным
Из книги автораДело Максименко1 1Обстоятельства дела изложены перед речью Н. И. Холева (см. стр. 821-- 826). Ф. Н. Плевако выступал в Таганрогском окружном суде, заседания которого проходили в Ростове и/Д 15--20 февраля 1890 г. Завтра к этому часу вы, вероятно, дадите нам ваше мнение о свойстве
Из книги автораДело Давида и Николая Чхотуа и др. (Тифлисское дело) 22 июля 1876 г. между девятью и десятью часами вечера было установлено исчезновение из дома Нины Эрастовны Андреевской, временно проживающей вместе с матерью в Тифлисе (Тбилиси). На другой день утром ее труп был найден
Из книги автораДело Дементьева1 1Обстоятельства настоящего дела подробно воспроизводятся в защитительной речи. Дело рассматривалось С.-Петербургским военно-окружным судом. Дементьев обвинялся в отказе исполнить приказание поручика Дагаева и в оскорблении последнего. Господа
Из книги автораДело Лебедева1 1Обстоятельства настоящего дела излагаются в первой части речи К. Ф. Хартулари. Рассматривалось оно С. Петербургской судебной палатой по апелляционной жалобе подсудимого 9 ноября 1889 г. Господа судьи! Настоящее обвинение, предъявленное прокурорской
Из книги автораДело Левенштейн Сущность обвинения Марии Левенштейн по обвинительному заключению состояла в том, что она, придя 2 мая на квартиру Элеоноры Михневой с заранее обдуманным намерением лишить ее жизни, выстрелила в последнюю дважды из револьвера, чем причинила ей только
Из книги автораДело Разнатовского 18 апреля 1867 г. в 10 часов вечера в полицейский участок прибежала Н. А. Разнатовская, жена Н. И. Разнатовского, и сообщила, что в девять часов вечера к ней на квартиру пришел ее муж и выстрелил в нее из револьвера, ранив ее в левое ухо. По прибытии в дом
Из книги автораДело Максименко Настоящее дело рассматривалось в начале 1890 года в Таганрогском окружном суде, но потом правительствующим сенатом было кассировано вследствие протеста прокурора и передано для нового рассмотрения в Харьковский окружной суд, где и решено
Из книги автораДЕЛО ОВСЯННИКОВА Заседание С.-Петербургского окружного суда с участием присяжных заседателей, 25 ноября-5 декабря 1875 г.Суду преданы по обвинению в умышленном поджоге мельницы, на которой жили люди и хранились запасы казенной муки, коммерции советник, с.-петербургский
Из книги автора Из книги автораСемейное дело Что представляет собой современный российский семейный бизнес? К сожалению, серьезные исследования на эту тему отсутствуют, а понятие «семейная фирма» никак не определено в законодательстве. Косвенные данные свидетельствуют о том, что весь российский
Лекарство от скуки
История одной из самых крупных преступных организаций в Российской империи началась в 1867 году. По одной из версий, купец Иннокентий Симонов решил, что честным трудом больших денег не заработать. И потому открыл подпольный игорный дом, являвшийся еще и борделем, так сказать, по совместительству.
Костяк «Клуба» составляли аристократы
Завсегдатаями данного заведения были друзья Симонова, представители аристократии. Их объединяла любовь к деньгам и тяга к приключениям. И вскоре было принято решение — пора выходить на новый уровень. Аристократы «баловались» хулиганством и мелкими грабежами, но на шикарную жизнь этих «заработков», конечно, не хватало. Идейными вдохновителями «Клуба Червонных валетов» стали коллежский регистратор Павел Шпейер и дворянин Иван Давидовский. Первый, благодаря криминальному прошлому, и стал формальным председателем «валетов».
Понсон дю Террай. Источник: wikimedia.org
Сначала деятельность «Клуба» не отличалась масштабами. Аферисты занимались «мелочевкой», позволяя себе разве что мечтать о «крупной рыбе». Но постепенно они начали чувствовать уверенность в собственных силах. А «агенты» появились в разных городах. Есть версия, что в момент расцвета число «валетов» превышало тысячу человек. А узнавали они друг друга по особому секретному знаку, заимствованному у австралийских каторжников.
Из-за «валетов» погиб купец Еремеев
Первый звонок для «валетов» прозвучал в 1871 году. Они обманом сумели забрать у молодого купца Еремеева около 150 тысяч рублей. По тем временам — это солидная сумма. «Валеты» устроили целое представление. Они споили купца, приставив к нему любовницу. Девушка отвечала за «синее» состояние своего клиента. И когда тот уже себя не контролировал, подсунули ему необходимые бумаги. Еремеев все подписал. А нотариус (он, естественно, состоял в «Клубе») все тут же заверил.
А купец… он заболел горячкой и вскоре умер. В полицию обратилась его вдова, обнаружившая не только мертвого мужа, но и исчезнувшее состояние.
Преступления
Началось следствие. Полицейские и представить тогда не могли, какой клубок им предстоит распутать. А количество «валетов» неуклонно росло. «Клуб» объединял и дворян, и мещан, и чиновников, и банкиров, и бухгалтеров, и карточных шулеров, и воров. Соответственно, развитие не заставило себя долго ждать. У аферистов появился «филиал» в Бутырской тюрьме. Там заключенные под стражу «валеты» занимались изготовлением и сбытом фальшивых банковских билетов.
Роман французского писателя. Источник: amazon.com
Но денег, как известно, много не бывает. Поэтому мошенники провернули масштабную аферу, известную как «Дело о пустых сундуках». Произошло это в 1874 году. «Валеты» сдавали перевозчикам сундуки, которые по документам являлись ценными, поскольку в них находился «пушной товар» и «готовое белье». Отправлялись они покупателям наложенным платежом за счет последних. Естественно, в сундуках ничего не было. В роли ценных бумаг выступали подтоварные расписки грузоперевозчика. И эти бумаги можно было закладывать, получая взамен реальные деньги. По разным сведениям, аферисты смогли получить от 300 до 600 тысяч рублей.
Славышенский стал опасен для «Клуба"
Но без убийства «валетам» все же не удалось обойтись. Палачом они выбрали Екатерину Башкирову. Она жила в Москве и являлась содержанкой адвоката Славышенского. А он, в свою очередь, был «валетом». Однажды между адвокатом и лидерами «Клуба» произошел конфликт. И Славышенский начал угрожать «валетам» полицией. Такого ему, конечно, простить не могли. Давидовский начал «обрабатывать» Башкирову, подготавливая ее к убийству своего любовника. Он сумел убедить девушку в том, что адвокат хочет посадить ее за решетку. А потом дал оружие.
Башкирова с заданием справилась. Получив пулю в голову, Славышенский умер через несколько дней.
Следствие и суд
Полиция упрямо разматывала клубок. За короткое время было арестовано множество «валетов». Сумели стражи порядка узнать и о «филиале» в Бутырской тюрьме. Обыски и облавы сделали свое дело. И спустя лишь несколько месяцев почти весь «Клуб» оказался за решеткой. Сбежать от полиции удалось, по большому счету, лишь Шпейеру. Он вовремя разобрался в ситуации и отправился за границу, прихватив с собой казну «Клуба». Есть версия, что аферист спрятался от правосудия в Париже.
Николай Валерианович Муравьёв, 1898 год.
Пролог
Вечер 13 октября 1867 года выдался холодным и дождливым. Городовой на Маросейке прятался от непогоды в полосатой будке. Лишь на мгновение его внимание привлекла подвыпившая компания молодых людей. Громко хохоча и выкрикивая непристойности, они направлялись к беспокойному дому № 4 – там размещался бордель, принадлежащий некому господину Симонову. Порядок требовал хотя бы окриком урезонить молодых людей. Но вылезать из будки под дождь не хотелось, и городовой, зевнув, отвернулся.
Иннокентий Симонов, двадцатичетырехлетний купеческий сын, год назад осиротел. Но горевал он недолго – через два месяца дом на Маросейке, оставшийся в наследство от маменьки, превратился в увеселительное заведение для богатых повес. Иннокентий решил приумножить матушкино состояние нелегальным игорным бизнесом и сводничеством.
В этот вечер Симонов за карточным столом, развлекая гостей анекдотами о похождениях своих друзей – Шпейера и Давыдовского, подбросил идею: а почему бы, господа, не иметь и в России свой «клуб мошенников» – как в романе Пансона дю Террайля «Парижские драмы», неужто не найдется и у нас Рокамболя!
Идея упала на благодатную почву. По всем клубным правилам оформили первую тайную организацию российских мошенников. Во время игры у одного из будущих членов «тайного общества» Алексея Огонь-Догановского в руках оказалось сразу несколько подтасовочных червонных валетов. Под общий хохот утвердили название – «Клуб червонных валетов».
Кстати, изучая документы о «Клубе», я узнал немало интересного. К примеру, что Алексей Огонь-Догановский – отпрыск того самого Догановского, который за карточным столом обчистил на 25 тысяч рублей самого Пушкина. В литературном архиве сохранилось письмо Александра Сергеевича, где он сообщает Догановскому, что в данный момент долг отдать не может «из-за плохих оборотов», и предлагает вексель на 20 тысяч. Так что с состоянием Догановский передал сыну еще и секреты шулерских карточных приемов, которыми тот успешно пользовался.
Первоначально клуб насчитывал всего несколько человек. Компания делилась на группы – объединялись по принципу личной привязанности.
В первую группу входили Павел Шпейер, сын генерала артиллерии, служивший в Московском Городском Кредитном Обществе; господин Давыдовский, сын тайного советника; Массари, сын богатой нижегородской помещицы, унаследовавший огромное состояние; а также принадлежавшие к высшему свету господа Брюхатов, Протопопов и Каустов. Во второй группе уже известный нам Ипполит Симонов; подающий большие надежды молодой бухгалтер Учетного банка Щукин; сын богатого московского купца Неофитов и Огонь-Догановский. Репортеры, писавшие отчеты с судебного процесса, отмечали, что двадцатипятилетний Огонь-Догановский имел физиономию висельника: наглые выпученные глаза, кудри, торчащие в стороны, и черные тараканьи усищи. Удивительно, но именно ему доверяли свои состояния многочисленные потерпевшие! Возможно, их успокаивал белый георгиевский крестик, знак воинской доблести, в петлице его модного фрака. Как попал Георгиевский крест к Огонь-Догановскому, история умалчивает.
Председателем «Клуба червонных валетов» и его бессменным руководителем избрали Павла Карловича Шпейера. Высокий, импозантный молодой человек с тонкими усиками, на счету у которого, несмотря на молодость, было несколько удачных афер с банковскими билетами и ювелирными магазинами.
Позже в клуб влились еще несколько групп. Один из таких влившихся «коллективов» получил даже мировую известность. Его возглавила Софья Ивановна Блювштейн, легендарная Сонька-Золотая Ручка (см. «Совершенно секретно». 1998. № 11). Группа Золотой Ручки работала в Москве, Одессе, Ростове-на-Дону, Риге, Киеве, Харькове, Астрахани, Нижнем Новгороде и других крупнейших городах империи, орудовала и в Европе. Полиции Рима, Парижа, Ниццы, Монте-Карло, Вены, Будапешта и Лейпцига тщетно ловили ловкую мошенницу. На базе группы Софья открыла одесское отделение «червонных валетов». В шайку вошли многочисленные родственники мошенницы, три бывших супруга, авторитетный вор Иван Березин, знаменитый шведско-норвежский бандит Мартин Якобсон и еще несколько международных мошенников и аферистов. Одесский филиал «Клуба» так и не предстанет перед судом. Золотая Ручка сумеет вывести своих из-под удара полиции.
В НАЧАЛЕ 70-Х ГОДОВ ПРОШЛОГО СТОЛЕТИЯ через «Нижегородскую контору Российского Общества морского, речного и сухопутного страхования и транспортировки кладей» в различные города Российской империи кто-то отправил почтой множество сундуков. Груз проходил по документам как готовое белье и был оценен в 950 рублей. Но в местах назначения сундуки почему-то никто не востребовал.
Почтовые служащие, как положено, обратились в полицию. Сундуки вскрыли – и оторопели. В каждом находился намертво приколоченный сундук чуть меньшего размера. В том – еще один, и еще, и еще. Неизвестными отправителями был использован принцип матрешки. Наконец, в последних на дне лежали брошюры «Воспоминание об императрице Екатерине Второй по случаю открытия ей памятника».
Шутка полиции не понравилась. Но объяснения ей найти не смогли.
Только десятилетия спустя разгадают смысл этого почтового «озорства». И оно получит статус классического мошеннического приема. Вот что установил историк В. Рокотов, познакомивший меня с некоторыми документами о «валетах»: «Нижегородская земноводная контора выдавала своим клиентам квитанции и подтоварные расписки на гербовой бумаге. Такие документы имели значение векселей и охотно принимались в залог. Учитывая то, что сумму, причитавшуюся за пересылку и страхование товара, разрешалось переводить на место его получения, деньги просто делались из воздуха».
Получив таким образом несколько десятков тысяч рублей, одна из групп «Клуба червонных валетов» готовилась покинуть Нижний Новгород, не привлекая к себе внимания полиции, пытавшейся выследить «шутников». Но мошенников вычислила не полиция, а... небольшая группка их коллег – мошенников из Киева.
Три хорошо одетых господина постучали в дверь одного из номеров нижегородской гостиницы «Центральная». За дверью послышалась возня. Брюнет с тросточкой, повторив стук, позвал:
– Господин Массари.
Дверь приоткрылась. Красивый молодой человек в белоснежной рубашке недовольно произнес:
– Чем могу служить?
Вместо ответа брюнет постучал указательным пальцем по своей переносице. Этот знак, придуманный членами «Клуба червонных валетов» для опознания своих, станет впоследствии условным «маяком» мошенников разных стран.
Красавец широко распахнул дверь. В короткой беседе гости из Киева признались, что манипуляция с сундуками показалась им чрезвычайно привлекательной, только вот понять бы, в чем суть дела. А потом за приличную сумму приобрели патент на изобретение.
Заплатила «валетам» и типография в Санкт-Петербурге, которая выпустила в свет брошюру о Екатерине Второй. Типография надеялась, что брошюра быстро разойдется. Но население империи не проявило интереса к воспоминаниям о самодержице. Книги пылились на складе. Вот и пришлось платить приличные по тем временам деньги за вывоз тиража со двора.
ОСЕНЬЮ 1872 ГОДА в полицию поступила информация о том, что в Москве успешно действует подпольная лаборатория по подделке банковских билетов, акций, векселей и других ценных бумаг. Причем действует она в... Московском губернском тюремном замке. Оправившись от шока, блюстители порядка перевернули всю тюрьму. Ничего.
А осведомитель сообщал новые факты: неизвестными лицами благородной наружности в тюрьму секретно переданы всевозможные склянки с химическими веществами и красками, стальные опилки и английское мыло, которое фальшивомонетчиками используется в качестве ластика.
Оставался только один способ выявить секретную лабораторию – внедриться в группу мошенников и проследить цепочку от производителя к покупателю. Для начала осведомителю в полиции вручили вексель на сто рублей, с которым он обратился к некому дворянину Неофитову, обещавшему поспособствовать – увеличить ценность бумаги. Через несколько дней вексель, зашитый в чистое белье одного из арестантов, отправился в тюрьму. Спустя трое суток ценная бумага вернулась с ворохом грязного белья на волю. Правда, теперь уже она стоила десять тысяч рублей, то есть стала в сто раз дороже.
Полиция была потрясена качеством работы мошенников. Сохранившаяся докладная записка свидетельствует, что ни один банковский эксперт, участвовавший в расследовании, не смог заподозрить подделки.
 |
Дом московского губернатора, середина XIX века |
Дело передали в прокуратуру. И тут при невыясненных обстоятельствах скоропостижно скончались – почти в один день – главный свидетель и полицейский осведомитель. Дело могло рассыпаться, если бы неожиданно не приняло новый оборот.
В УТРЕННЕМ ВЫПУСКЕ ГАЗЕТЫ «Ведомости Московской городской полиции» появилось объявление о найме на работу конторщиков и артельщиков в извозопромышленное предприятие. Невысокая сумма залога прельстила многих. Но хозяин предприятия, господин Огонь-Догановский, отобрал только пятнадцать человек – по лишь ему ведомым параметрам. Залог – тысячу рублей – внесли все «счастливчики».
В короткий срок Огонь-Догановский зарекомендовал себя как прогрессивный человек. Конторщикам нравились его манера общения и размах коммерческих прожектов. Но наступил день выдачи зарплаты, а денег в кассе не оказалось. Догановский успокоил служащих, показал даже телеграмму от какого-то купца Свинина: мол, деньги будут переведены со дня на день.
Еще месяц прошел. Конторщики всем скопом направились в кабинет Догановского. Тот сунул им в нос большую сумму. Ропот не стих. Тогда прогрессивный хозяин предложил своим служащим наивыгоднейшую сделку – чтобы возместить им моральный ущерб, он готов продать векселя за полцены. Все бросились за деньгами. Кто-то вытащил скопленное на черный день, кто-то одолжился у родственников.
На следующий день Догановский стал богаче на 60 тысяч рублей, а его служащие с векселями немедля отправились в близлежащий банк. Некоторые даже умудрились получить по векселям деньги. Но тут вмешалась полиция – как раз расследовалось дело о поддельных ценных бумагах из Московского губернского тюремного замка, и в нем фигурировала фамилия прогрессивного бизнесмена.
Что до самого Огонь-Догановского, то его не нашли. В тот же час, как только был выдан последний вексель, он ускакал из Москвы в Ярославль.
Полиция вскоре забыла об этом происшествии. Ее уже больше беспокоила таинственная история с продажей губернаторского дома на Тверской улице.
ЭТОТ ДОМ НА ТВЕРСКОЙ УЛИЦЕ сегодня знаменит прежде всего тем, что в нем располагается московская мэрия, а до революции здесь жили генерал-губернаторы.
В семидесятых годах XIX века апартаменты занимал князь В. А. Долгоруков. Как-то на одном из губернаторских балов князю был представлен как меценат и подающий большие надежды коммерсант импозантный молодой человек. С той поры Павел Карлович Шпейер стал частым гостем князя, они вели беседы о политике, о торговых делах.
Во время одной из таких бесед Шпейер испросил разрешение показать дом на Тверской своему знакомому – английскому лорду.
На следующий день у дома остановилась карета. Высокородный англичанин, Шпейер и сопровождавший их государственный чиновник Шахов стали осматривать дом. Шахова слегка озадачило то, что гости придирчиво осматривали каждую комнату и даже конюшню и двор, но говорили Шпейер с лордом на английском языке, и понять их чиновник был не в состоянии. И списал все на английскую дотошность.
Несколько дней спустя в отсутствие князя у подъезда дома на Тверской остановилась вереница подвод с сундуками. Следовавший за подводами английский лорд с тремя секретарями приказал вносить вещи прямо в кабинет Долгорукова. Челядь губернатора отказалась выполнять распоряжения лорда. Более того, заявила в участок.
Делом занялась секретная канцелярия. Англичанин утверждал, что купил дом у русского дворянина Шпейера за сто тысяч рублей со всем инвентарем и намерен в нем жить. Очень быстро полиция выяснила, что нотариальная контора на 2-й Ямской улице, где совершалась сделка, исчезла. Ее открыл сам Шпейер. А после сделки тут же распустил.
Историю с англичанином замяли.
Но именно после этого события полиция бросила все силы на поимку членов «Клуба червонных валетов». Буквально в полгода многие мошенники были схвачены. Не нашли только председателя клуба и господина Шпейера.
ФЕВРАЛЬСКИМ УТРОМ 1877 ГОДА в зале Московского окружного суда начался этот необычный процесс. Гудела вся империя. Слухи о невероятных аферах «червонных валетов» пересказывали на званых обедах и в узком семейном кругу. Сохранившиеся до наших дней дневники и откровенники московских красавиц пестрели признаниями в любви к этим «романтичным» преступникам.
Всего на суд присяжных было представлено 56 преступлений, совершенных «валетами» с 1867 по 1875 год. Изучая эти дела, я пришел к выводу, что полиция просто спешила покончить с «Клубом». Следствие смогло доказать только часть мошенничеств на колоссальную для того времени сумму – 280 тысяч рублей.
Более трехсот свидетелей были приведены к присяге. Но даже клятва на Библии не уберегла судебный процесс от вранья. Подсудимые, валя друг на друга вину, весело обменивались впечатлениями, вступали в перепалку с судьей, потешались над государственным обвинителем. В первый день заседаний сын известного купца из Нахичевани Султан-Шах Эрганьянц, схватив за воротник обвинителя, заорал: «Я – зверь! Я – лев! Я – царь армян!» Скамья подсудимых взорвалась от хохота. «Царя армян» в срочном порядке передали психиатрам, а дело выделили в отдельное производство.
Приговор: Давыдовского, Массари, Плеханова, Неофитова, Башкирову (она проходила по делу об убийстве юрисконсульта), Дмитриева-Мамонтова, Огонь-Догановского, Верещагина, Мейеровича, Протопопова, Каустова и Голумбиевского загнали на долгие годы в Западную Сибирь – на поселение в места не столь отдаленные. Симонов был отдан в работный дом. Эрганьянцу прописан режим смирительного дома. Зильберман и Берш направились изучать порядки исправительного арестантского заведения. Те, кто смог убедительно изобразить раскаяние, отделались большими штрафами и общественным порицанием.
На свободе, по данным полиции, оставались только главари клуба Павел Шпейер и Софья Блювштейн...
Эпилог
Довольный проделанной работой, государственный обвинитель Николай Валерьянович Муравьев шел под аплодисменты публики по коридору здания суда и оказался лицом к лицу с молодым человеком. Прокурор обмер: перед ним стоял господин Шпейер, собственной персоной.
Пикантность ситуации заключалась в том, что один из них был обязан соблюдать судебный этикет, другой боялся, что как только он предпримет попытку к бегству, преследование будет коллективным.
Прокурор и преступник медленно двинулись по коридору к парадной лестнице. Из здания вышли одновременно, почти плечо к плечу. Как только дверь захлопнулась, Шпейер бросился бежать, а прокурор заорал что есть мочи. Городовой и сбежавшаяся на крик толпа бросились за аферистом. Но ловкого Шпейера догнать не удалось. Позже прошел слух, что Павел Карлович обосновался в Париже.
Софья Блювштейн, когда началось преследование «валетов», увела свою группу в Румынию. Но на последнем заседании она присутствовала в зале суда, равно как и Шпейер, и даже сумела передать шифрованную записку своей подруге Башкировой. А через несколько дней устроила ей побег.
поделиться:
