В Крыму, на Южном берегу, в Кореизе, есть парк, окруженный высокой зубчатой стеной. Там среди пальм скрывается белоснежный дворец с серебристыми куполами, причудливым восточным декором и арабской надписью над входом: «Да благословит Аллах входящего». Дюльбер (в переводе с тюркского – «прекрасный») – имение великого князя Петра Николаевича (внука императора Николая I). Построенный в середине 90-х годов XIX века, в первые десятилетия своего существования Дюльбер стал свидетелем весьма драматических событий. Собственно, историй, связанных с ним две, и они очень разные. Но двойственность тут, пожалуй, кстати. Без неё вообще не обойтись, когда речь заходит о русской революции, гибели Российской империи и судьбе династии Романовых. Здесь все по-своему правы и по-своему виноваты… И сочувствие тоже вызывают все. Итак, два сюжета о Дюльбере. Трагический и авантюрный. Можно сказать, один о том, как рушилась империя, другой о том, почему…

Дюльбер. Фото Василия Финогенова

Сюжет первый. Узники Дюльбера

В Дюльбере в 1918-м году оказались под домашним арестом пятнадцать Романовых и двое членов их семей. Это сам владелец имения Пётр Николаевич с супругой и двумя детьми. Его родной брат – великий князь Николай Николаевич (любимец армии, Верховный Главнокомандующий в начале Первой мировой войны) с женой, черногорской принцессой и ее двумя детьми от первого брака. Вдовствующая императрица Мария Фёдоровна и её взрослая дочь (сестра Николая II) великая княгиня Ксения Александровна с мужем великим князем Александром Михайловичем (знаменитым , внуком Николая I и двоюродным дядей, а также любимым другом Николая II) с шестерыми сыновьями, носившими титул князей императорской крови .

Феликс Юсупов с женой Ириной

Некоторых оказавшихся на тот момент в Крыму членов семьи Романовых новая власть, впрочем, отпустила : в частности дочь Ксении и Сандро Ирина с мужем Феликсом Юсуповым (убийцей Распутина) остались на свободе и всё пытались наладить связь с пленниками Дюльбера. Феликс Юсупов вспоминал: «Навещать их позволили только двухлетней дочери нашей. Дочка стала нашим почтальоном. Няня подводила ее к воротам именья. Малышка входила, пронося с собой письма, подколотые булавкой к ее пальтецу. Тем же путем посылался ответ. Даром что мала, письмоноша наша ни разу не сдрейфила. Таким образом знали мы, как живут пленники. Кормили их скверно и скудно. Повар Корнилов, впоследствии хозяин известного парижского ресторана, старался, как мог, варил щи из топора. Чаще всего были суп гороховый да черная каша. Неделю питались ослятиной. Еще одну – козлятиной. Зная, что по временам они гуляют в парке, жена придумала способ поговорить с братьями. Мы шли выгуливать собак у стен именья. Ирина что-нибудь кричала собакам, и мальчики тотчас взлезали на стену. Завидев поблизости охранника, они спрыгивали обратно, а мы преспокойно шли дальше. Увы, скоро нас раскусили и свиданья у стен пресекли».

На самом деле, арест этот был не таким уж и жестоким делом, как может показаться из воспоминаний Юсупова. После октябрьской революции узников свезли в Дюльбер из родовых крымских имений – Кореиза, Чаира, Ай-Тодора, где они с самого февраля 1918-го содержалась под домашним арестом, вовсе не ради ужесточения режима. Дело в толстых и высоких стенах Дюльбера. За ними революционные матросы Севастопольского совета рабочих и солдатских депутатов спасали Романовых от других революционных матросов, Ялтинских. Дело в том, что Ялтинский совет постановил всех Романовых немедленно расстрелять, а более дисциплинированные севастопольцы ждали распоряжений от Ленина. За зубцами Дюльбера разместили пулемёты – к бою красных с красными готовились всерьёз. Непосредственный участник событий, в.к. Александр Михайлович (Сандро), писал в своих воспоминаниях:

«Я никогда не думал о том, что прекрасная вилла Петра Николаевича имеет так много преимуществ с чисто военной точки зрения. Когда он начал ее строить, мы подсмеивались над чрезмерной высотой его толстых стен и высказывали предположение, что он, вероятно, собирается начать жизнь «Синей бороды». Но наши насмешки не изменили решения Петра Николаевича. Он говорил, что никогда нельзя знать, что готовит нам отдаленное будущее. Благодаря его предусмотрительности Севастопольский совет располагал в ноябре 1917 года хорошо защищенной крепостью.

Стена, которой обнесен дворцово-парковый ансамбль Дюльбер. Фото Василия Финогенова

События последующих пяти месяцев подтвердили справедливость опасений новых тюремщиков. Через каждую неделю Ялтинский совет посылал своих представителей в Дюльбер, чтобы вести переговоры с нашими неожиданными защитниками. Тяжелые подводы, нагруженные солдатами и пулеметами, останавливались у стен Дюльбера. Прибывшие требовали, чтобы к ним вышел комиссар Севастопольского совета товарищ Задорожный. Товарищ Задорожный, здоровенный парень двух метров росту, приближался к воротам и расспрашивал новоприбывших о целях их визита. Мы же, которым в таких случаях было предложено не выходить из дома, слышали через открытые окна обычно следующий диалог:

— Задорожный, довольно разговаривать! Надоело! Ялтинский совет предъявляет свои права на Романовых, которых Севастопольский совет держит за собою незаконно. Мы даем пять минут на размышление.

— Пошлите Ялтинский совет к черту! Вы мне надоели. Убирайтесь, а не то я дам отведать Севастопольского свинцу!

— Они вам дорого заплатили, товарищ Задорожный?

— Достаточно, чтобы хватило на ваши похороны. <…>

Молодой человек в кожаной куртке и таких же галифе, бывший представителем Ялтинского совдепа, пытался нередко обратиться с речью к севастопольским пулеметчикам, которых хотя и не было видно, но чье присутствие где-то на вершине стен он чувствовал. Он говорил об исторической необходимости бороться против контрреволюции, призывал их к чувству пролетарской справедливости и упоминал о неизбежности виселицы для всех изменников. Те молчали. Иногда они бросали в него камушками или же даже окурками. <…> Великий Князь Николай Николаевич не мог понять, почему я вступал с Задорожным в бесконечные разговоры.

— Ты, кажется, — говорил мне Николай Николаевич, — думаешь что можешь переменить взгляды этого человека. Достаточно одного слова его начальства, чтобы он пристрелил тебя и нас всех с превеликим удовольствием.

Филипп Львович Задорожный

Это я и сам прекрасно понимал, но, должен был сознаться, что в грубости манер нашего тюремщика, в его фанатической вере в революцию было что-то притягательное. Во всяком случае, я предпочитал эту грубую прямоту двуличию комиссара Временного Правительства. Каждый вечер, пред тем, как идти ко сну, я полушутя задавал Задорожному один и тот же вопрос: «Ну что, пристрелите вы нас сегодня ночью?» Его обычное обещание не принимать никаких решительных мер до получения телеграммы с севера меня до известной степени успокаивало. По-видимому, моя доверчивость ему нравилась, и он спрашивал у меня часто совета в самых секретных делах. <…> Однажды он явился ко мне по очень деликатному вопросу:

— Послушайте, — неловко начал он, — товарищи в Севастополе боятся, что контрреволюционные генералы пошлют за вами подводную лодку.

— Что за глупости, Задорожный. Вы же служили во флоте и отлично понимаете, что подводная лодка здесь пристать не может. Обратите внимание на скалистый берет, на приливы и глубину бухты. Подводная лодка могла бы пристать в Ялте или в Севастополе, но не в Ай-Тодоре.

— Я им обо всем этом говорил, но что они понимают в подводных лодках! Они посылают сегодня сюда два прожектора, но вся беда заключается в том, что никто из здешних товарищей не умет с ними обращаться. Не поможете ли вы нам? (великий князь Александр Михайлович был пионером и, можно сказать, создателем русской авиации. И вообще прекрасно разбирался в технике – прим. СДГ.)

Я с готовностью согласился помогать им в борьбе с мифической подводной лодкой, которая должна была нас спасти. Моя семья терялась в догадках по поводу нашего мирного сотрудничества с Задорожным. Когда прожекторы были установлены, мы пригласили всех полюбоваться их действием. Моя жена решила, что Задорожный, вероятно, потребует, чтобы я помог нашему караулу зарядить винтовки пред нашим расстрелом. <…>

Около полуночи Задорожный постучал в дверь нашей спальной и вызвал меня. Он говорил грубым шепотом:

— Мы в затруднительном положении. Давайте, обсудим, что нам делать. <…> Только что звонил по телефону Севастополь и велел готовиться к нападению. Они высылают к нам пять грузовиков с солдатами, но Ялта находится отсюда, ближе, чем Севастополь. Пулеметов я не боюсь, но что мы будем делать, если ялтинцы пришлют артиллерию. Лучше не ложитесь и будьте ко всему готовы. Если нам придется туго, вы сможете, по крайней мере, хоть заряжать винтовки.

Автор мемуаров великий князь Александр Михайлович с женой Ксенией на «русском балу» 1903 г.

Я не мог сдержать улыбки. Моя жена оказалась права.

— Я понимаю, что все это выглядит довольно странно, — добавил Задорожный, — но я хотел бы, чтобы вы уцелели до утра. Если это удастся, вы будете спасены.

— Что вы хотите этим сказать? Разве правительство решило нас освободить?

— Не задавайте мне вопросов. Будьте готовы.

Он быстро удалился, оставив меня совершенно озадаченным. Я сел на веранде. Была теплая апрельская ночь, и наш сад был полон запаха цветущей сирени. Я сознавал, что обстоятельства складываются против нас. Стены Дюльбера, конечно, не могли выдержать артиллерийской бомбардировки. В лучшем случае севастопольцы смогли бы добраться до Дюльбера в четыре часа утра, между тем, как самый тихоходный грузовик проехал бы расстояние между Ялтой и Дюльбером немногим дольше, чем в один час. Моя жена появилась в дверях и спросила, в чем дело.

— Ничего особенного. Задорожный просил меня присмотреть только за прожекторами. Они опять испортились.

Я вскочил, так как мне показалось, что вдали послышался шум автомобиля.

— Скажи мне правду, — просила меня моя жена, — я вижу, что ты взволнован. В чем дело. Ты получил известия о Никки? Что-нибудь нехорошее?

Я ей передал в точности мой разговор с Задорожным. Она с облегчением вздохнула. Она не верила, что сегодня ночью с нами случится что-нибудь недоброе. <…> Между тем, время шло. Часы в столовой пробили час. Задорожный прошел мимо веранды и сказал мне, что теперь их можно было ожидать с минуты на минуту.

Обыск у Романовых в Дюльбере. 1918 г.

— Жаль, — заметила моя жена, — что они захватили Библию мамы. Я бы наугад открыла ее, как это мы делали в детстве, и прочла, что готовит нам судьба. (эту Библию Мария Фёдоровна, будучи ещё принцессой Дагмар, привезла из Дании, библия сопровождала её всю жизнь, но при обыске была изъята в качестве контрреволюционного материала. Мария Фёдоровна умоляла взять взамен её драгоценности, но делавшие обыск отвергли это предложение, сказав: «Мы не воры». Десять лет спустя вдовствующая императрица, живя в Копенгагене, получила посылку, в которой обнаружилась та самая Библия. Один датский дипломат случайно увидел её у московского букиниста, купил и прислал Марии Фёдоровне. Это было незадолго до ее смерти, в 1928 году – прим. СДГ.)

Я направился в библиотеку и принес карманное издание Священного Писания, которого летом не заметили делавшие у нас обыск товарищи. Она открыла ее, а я зажег спичку. Это был 28 стих 2 главы книги Откровения Иоанна Богослова: «И дам ему звезду утреннюю».

— Вот видишь, — сказала жена, — все будет благополучно!

Её вера передалась и мне. Я сел и заснул в кресле.<…> В шесть часов утра зазвонил телефон. Я услыхал громкий голос Задорожного, который взволнованно говорил: «Да, да… Я сделаю, как вы прикажете…» Он вышел снова на веранду. Впервые за эти пять месяцев я видел, что он растерялся.

— Ваше Императорское Высочество, — сказал он, опустив глаза, — немецкий генерал прибудет сюда через час.

— Немецкий генерал? Вы с ума сошли, Задорожный. Что случилось?

— Пока ещё ничего, — медленно ответил он, — но я боюсь, что если вы не примете меня под свою защиту, то что-то случится со мною.

— Как могу я вас защищать? Я вами арестован.

— Вы свободны. Два часа тому назад немцы заняли Ялту.

<…> Ровно в семь часов в Дюльбер прибыл немецкий генерал. Я никогда не забуду его изумления, когда я попросил его оставить весь отряд революционных матросов, во главе с Задорожным, для охраны Дюльбара и Ай-Тодора. Он, вероятно, решил, что я сошел с ума. «Но ведь это же совершенно невозможно!» — воскликнул он по-немецки, по-видимому, возмущенный этой нелогичностью. Неужели я не сознавал, что Император Вильгельм II и мой племянник Кронпринц никогда не простят ему его разрешения оставить на свободе и около родственников Его Величества этих ужасных убийц? Я должен был дать ему слово, что я специально напишу об этом его Шефам и беру всецело на свою ответственность эту безумную идею. И даже после этого генерал продолжал бормотать что-то об этих русских фантастах!»

Таким образом Романовы, уже совершенно свободные, ещё некоторое время продолжали жить в Дюльбере, благодаря за своё спасение Господа Бога, давшего им надежду на «утреннюю звезду», крепкие зубчатые стены и матроса Задоржного. И только сожалея о том, что другие великие князья — Николай и Георгий Михайловичи (родные братья Сандро), а еще Дмитрий Константинович и Павел Александрович их не послушали и не приехали к ним в Крым из Петрограда, и под арест угодили именно там (уже после отъезда спасшихся в Крыму Романовых тех четырёх великих князей расстреляют в Петропавловской крепости, о чём я, впрочем, уже рассказывала в )…

Дюльбер, деталь. Фото Василия Финогенова

В Крыму же жизнь мало-помалу наладилась. Феликс Юсупов вспоминал: «Старики вздыхали с облегчением, но все ж и с опаской, а молодежь просто радовалась жизни. Радость хотелось выплеснуть. Что ни день, то теннис, экскурсии, пикники. <…> В мае в Ялту прибыл адъютант императора Вильгельма. Привез от кайзера предложение: русский престол любому Романову в обмен на подпись его на брест-литовском договоре. Вся императорская семья отвергла сделку с негодованием. Кайзеров посланник просил у тестя моего переговорить со мной. Великий князь отказал, сказав, что в семье его не было, нет и не будет предателей. <…>

Накануне одной из <наших> увеселительных прогулок разнесся слух, что царь и семья его убиты. Но столько тогда рассказывалось всяких небылиц, что мы перестали им верить. Не поверили и этому, и веселье наше не отменили. Несколько дней спустя слух и в самом деле опровергли. Напечатали даже письмо офицера, якобы спасшего государево семейство. Увы! Вскоре стала известна правда. Но и тут императрица Мария Фёдоровна верить отказывалась. До последних своих дней она надеялась увидеть сына. <…>

Когда весной 1919 года красные подошли к Крыму, поняли мы, что это конец. Утром 7 апреля командующий британскими военно-морскими силами в Севастополе явился в Аракс к императрице Марии Фёдоровне. Король Георг V, в силу сложившихся обстоятельств сочтя отъезд государыни необходимым и безотлагательным, предоставил в её распоряжение броненосец «Мальборо». Командующий настаивал на отплытии ее и семьи ее вечером того же дня. Сначала императрица решительно отказалась. С трудом убедили её, что отъезд необходим. <…> Императрица поручила мне отнести великому князю Николаю Николаевичу письмо, в котором сообщала, что уезжает, и предлагала ему и семье ехать с нею также. <…>

На другой день отплыли и мы вместе с моими родителями. Тотчас вслед за нами из ялтинского порта отчалил корабль с нашими офицерами, ехавшими присоединиться к белой армии. «Мальборо» еще не поднял якорь, и, стоя на носу броненосца, императрица смотрела, как уплывали они. Из глаз у нее текли слезы. А молодежь, плывшая на верную смерть, приветствовала свою государыню, замечая за ней высокий силуэт великого князя Николая, их бывшего главнокомандующего».

Вдовствующая Императрица Мария Феодоровна на борту британского линкора «Мальборо» 11 апреля 1919 г. Слева от неё великий Князь Николай Николаевич. Феликс Юсупов смотрит в бинокль на удаляющийся крымский берег.

Сюжет второй. О Василии Хлудове, невольно оплатившем строительство крымского чуда, и о жульническом обществе «Сталь»

Дюльбер. Мушараби (деталь). Фото Василия Финогенова

Теперь вернёмся на пару десятилетий назад, в момент строительства Дюльбера. Великий князь Пётр Николаевич больше всего на свете интересовался архитектурой – хотя по должности ему положено было интересоваться совсем другими вещами, он ведь Романов, а значит на военной службе числился от рождения. Но здоровье у Петра Николаевича было слабое, туберкулёз гнал его из Петербурга в тёплые края, так что он всё больше путешествовал по странам Магриба и Ближнего Востока. Привёз оттуда уйму зарисовок и сам спроектировал себе дворец, построить который, впрочем, пригласил архитектора Краснова (того самого, который позже будет строить Ливадийский царский дворец. Но именно Дюльбер – его первый заказ от представителя царствующей династии).

Известно, что Краснов при строительстве Дюльбера проявил чудеса изобретательности, обходясь самыми дешевыми материалами. Резные деревянные наличники и мушараби (эркер-фонарь в средневековой архитектуре – прим. СДГ), придавшие дворцу причудливую нарядность – по сути обычная столярная работа. Лепные украшения, выглядящие как дорогой восточный фаянс, на самом деле выполнены из гипса и вазелина и покрыты спиртовым лаком. Словом, голь на выдумки хитра – ведь великий князь Пётр испытывал серьёзные финансовые затруднения в момент столь масштабного строительства. Впрочем, у него самого и на это денег бы не хватило. Крымское чудо было оплачено из кармана московских купцов, и прежде всего несчастного Василия Алексеевича , которого лестное знакомство с великим князем совершенно разорило. В начале я обещала, что это будет история о том, почему рухнула империя. Конечно, нельзя сказать, что именно из-за финансовых манипуляций великого князя Петра Николаевича, но всё же кое-что это объясняет…

Резные двери Дюльбера. Фото Василия Финогенова

В середине 90-х годов на Московской бирже вдруг заговорили о громадных и неисчислимых залежах железной руды, обнаруженных близ Ладожского озера в Олонецком уезде, на земле, арендованной у крестьян великим князем Петром Николаевичем. Для добычи этой руды в Петербурге было образованно акционерное общество «Сталь», учредитель — Санкт-Петербургский Международный банк, связанный с иностранцами. Москвичи заволновались: снова столичные банкиры пронесут «пирог» мимо них, отдадут выгодное дело в руки иностранцев, как это у них обычно и бывало (вспомним хотя бы ). По слухам выходило, что европейские капиталисты хлопочут о том, чтобы скупить все паи Общества, но великий князь хочет, что пайщиками в этом сверхвыгодном деле были русские. Василий Алексеевич Хлудов — нелюбимый сын московского миллионщика Алексея Ивановича Хлудова (отец недолюбливал Василия за вечную неудачливость в делах) схватился за этот шанс и стал охотится за паями, приглашая в дело и главу Московского Торгового банка Николая Найдёнова. Тот попросил разобраться и оценить прибыльность предприятия своего зятя — Николая Варенцова. Тот-то и раскрыл афёру.

Обратимся к мемуарам Варенцова, где подробно описывается всё это дело: «Хлудов уверял, что как только в Обществе «Сталь» всё будет пущено полным ходом, то цена паям поднимется чрезвычайно, но тогда, конечно, купить паи не представится возможным. Василий Алексеевич возводил свои глаза к небу, твердя только одно: «Поймите, близ столицы руда на земле, даже её рыть не придется, а качество её не хуже руды с горы Благодать на Урале. Если я получу только один пай, буду счастливейшим человеком!» В это время глаза его сверкали и вид у него был ненормального человека от жадности и боязни, что ему не достанется даже одного пая».

В том разговоре участвовал и представитель Санкт-Петербургского Международного банка Волынский, который «с усмешечкой отвечал: «Да кто же вам даст купить? Один пай может сделать человека богатым! Неужели думаете, что банк не сумеет устроить так, чтобы все паи «Стали» ушли за границу?» Всё это вызвало у осторожного Варенцова некоторые подозрения. Нужно было ехать на Тулмозеро, к отрогам и разбираться самому. В спутники себе он пригласил профессора-геолога Мешаева, знавшего толк в горном деле. Поехали втайне ото всех, в особенности от Волынского. И вот, они, наконец, на месте:

Николай Александрович Варенцов, в мемуарах описавший авантюру с обществом «Сталь»

«Руда выходила из земли шестью или семью отрогами и довольно далеко тянулась вдаль. Остановили экипажи и бросились бегом осматривать чудеса природы, сулящие громадные богатства всем счастливчикам, роком предназначенным быть пайщиками Общества «Сталь». Зрелище было поражающее - не нужно быть геологом, чтобы оценить громадную стоимость этих залежей руды. Снять только выступы над землей, то и тогда денег не оберешься». Правда, это всё только на первый взгляд. Стоило посмотреть на руду повнимательнее, и картина изменилась: «Мешаев попросил штейгера приступить к пробе первого отрога. Тот начал сбивать руду инструментом, но труды его оказались недействительными: руды не оказалось! «Что же это такое?» - спросил Мешаев. Общее молчание». Варенцов стал выяснять и вскоре докопался до сути. У великого князя Петра Николаевича на берегу Ладожского озера было большое лесное имение, возле которого его управляющий обнаружил отроги железной руды. Эта земля принадлежала местным крестьянам, и они прежде сдавали её в аренду студенту Горной академии Нобелю за 100 рублей в год, не особенно вникая в то, что тот на арендованной земле делает. Проработал Нобель несколько лет, аккуратно уплачивая условленную плату, а потом крестьяне запросили с него больше — 300 рублей в год. Нобель отказался и бросил дело. Управляющий доложил Петру Николаевичу, и тот загорелся добывать руду. «Великий князь недолго думая отправился в С.-Петербургский Международшй банк к председателю правления Ротштейну, — продолжает Варенцов. — Ротштейн, осчастливленный столь высоким посетителем, с большим вниманием выслушал его и дал полное согласие на финансирование этого дела». С крестьянами, не торгуясь, заключили договор об аренде земли на 99 лет, с уплатой не 100 и не 300, а 1000 рублей в год. Банк согласился финансировать предприятие с условием, что Пётр Николаевич даст письменную гарантию: на этой земле имеются миллиардные залежи руды и ее качество соответствует представленным образцам. «Великому князю, согласно условиям, был выплачен миллион рублей наличными деньгами, и Банк приступил к организации Общества «Сталь» для эксплуатации руды в Тулмозере с паевым капиталом в 10 миллионов рублей, — пишет Варенцов. — Дело Общества «Сталь» обставлялось с широким размахом, денег не жалели: были приглашены инженеры-строители, горные штейгера; воздвигались дома для служащих, рабочих; строили шоссе; проектировались две доменные печи, и начали одну строить - словом, работа кипела! Приглашенный для руководства разработкой руды инженер Лунгрен прежде всего приступил к обследованию отрогов руды, о которых говорили выше. Какое же было удивление, когда после первого испытания отрога оказалось: толщина первого пласта была в один вершок, а за ним шел пласт доломита в один аршин ширины, за пластом доломита опять был вершок руды и так далее… Доломит есть порода минерала, видом, блеском, цветом весьма похожая на руду, но весьма крепкой формации; для удаления его нужно употреблять пироксилин, порох для этого слаб, вследствие чего отделение доломита обходится весьма дорого и стоимость полученной руды не оправдывается. Испробованы были все отроги, и везде оказался результат тот же. Приступили к рытью шахты, надеясь, что в земле руды будет больше, а пласт доломита будет уже, но и там оказалось то же, что и на поверхности земли. Обратили внимание на болотную руду, находящуюся в довольно большом количестве на дне озер, но эта руда оказалась плохого качества и не заслуживающей большого внимания.

Банк, получивший все эти сведения, сообщил их великому князю и поставил ему на вид, что один из пунктов договора не выполнен, а именно: гарантии миллиарда пудов руды не имеется, а имеющаяся руда, чтобы добыть ее, требует затраты большей, чем стоимость самой руды. От великого князя последовало на это заявление следующее: компетентность горного инженера, поставленного Банком, для него не обязательна, а он берется доказать правоту подписанного им условия авторитетностью крупного европейского ученого, доклад которого он доставит к известному сроку в правление Банка.

Великим князем было послано в Вену лицо к известному профессору-геологу (фамилию забыл) с предложением ему приехать в Тулмозеро и составить доклад с доказательствами о нахождении в этой местности в недрах земли миллиарда пудов руды. Знаменитость-геолог в Тулмозеро приехал: прожил три месяца с представлением ему большого комфорта. Профессором был составлен доклад обширных размеров с указанием в нем, что руды на этой площади имеется значительно больше, чем определил великий князь в договоре с Банком, и он представил его великому князю. За этот труд ему было уплачено великим князем 30 тысяч рублей деньгами и все расходы по поездке и содержанию».

Деньги на строительства крымского дворца Дюльбер добывались за тысячи километров, в Карелии. Фото Ирины Стрельниковой

Судиться с великим князем Банк не стал — во-первых, с Романовым поди-ка посудись, во-вторых, экспертиз не оберёшься. При желании можно скупать венских экспертов хоть пачками — а, значит, с доказательствами в суде будут проблемы. Но и терять миллиона рублей, выданный великому князю авансом, никто не собирался. Ведь можно было переложить убыток на плечи доверчивых москвичей, которых так просто было ослепить участием в деле титулованной особы. Тем более, что великий князь из благодарности, что от него отстали, отнюдь не возражал против использования его имени для распродажи паёв заведомо убыточного предприятия по баснословной цене… «Было больно и обидно за добродушие этих рыхлых москвичей, чрезвычайно хотелось их удержать и предостеречь от входа в это мошенническое дело», — пишет Варенцов.

С.Петербургский Международный банк, офис на Невском

Дальше события развивались феерически. Прознав о том, что Варенцов поехал на разведку в Тулмозеро, туда примчались представители Санкт-Петербургского банка и, как заправские фокусники, пускали пыль в глаза. Основной упор делался на щедрость и размах: авось московский гость, увидев, сколько денег тратится на предприятие, решит, что дело солидное, и не станет вникать в качество руды. Варенцов описывает роскошный обед, данный в честь него, дорогого гостя: «Трудно представить, что мы находились в глуши, куда всю провизию доставляли из С.-Петербурга, но как будто мы обедали в лучшем ресторане С.-Петербурга - «Кюба» или «Донон». Вина были дорогие и в большом избытке, шампанского сколько угодно и самых лучших марок. Обедали на лоне природы, с дивным ландшафтом, на отлично сервированных столах; кухня, специально построенная из досок, расположена была в недалеком расстоянии; предполагаю, что ею пользовались и ранее для специальных обедов-пикников. <…> На этом обеде я встретился со своим бывшим товарищем по учению, инженером Меерсоном, в его ведении были стройки. Студентами были друзьями; он бывал у меня дома, и разошлись с ним по следующему поводу: Меерсон хлопотал в студенческой кассе о ежемесячном пособии, объясняя, что отец его бедный и нуждающийся сам в помощи. Пособие он получил, но в каком размере, я теперь не помню, что-нибудь вроде 20–30 рублей в месяц, хотя в кассе для вспомоществования студентов денег было мало и выдавались только тем действительно нуждающимся, которым приходилось очень туго. Кто-то из студентов случайно узнал, что отец Меерсона, где-то на юге живущий, имеет довольно хорошие средства и высылает сыну ежемесячно довольно значительное пособие. Об этом узналось только после многих месяцев забирания Меерсоном в кассе денег. Этот его поступок послужил нашему расхождению. Как оказалось, Меерсон был приятелем Волынского и Фейнберга (представителей С.Петербургского банка, «охмурявших» Варенцова — прим. СДГ) . Я и решил в своих записках указать этот случай, чтобы яснее выявить удельный вес нравственности этой милой компании. <…> Волынский, Меерсон и все другие их единомышленники были убеждены, что мы уже попали в их карманы: сидели за обедом с довольными лицами, говорили с большим апломбом о невозможности приобрести хотя бы малую толику паев: «Да кто же вам продаст? Ведь это дело - золотое дно!» - и т. д. <…> Я упустил в своих записках рассказать, что еще при знакомстве с Волынским в «Славянском базаре» пришлось от него услыхать, что в Тулмозере кроме руды имеются ясно выраженные признаки нахождения серебра. Разработка его оставлена на будущее время: «От железной руды не будем знать, куда девать деньги!» - сказал он. То же самое слышали мы неоднократно со стороны других лиц в Тулмозере, и на пикниках произносили тосты за это будущее серебро, придавая ему большое значение в будущем. Особенно старался петь дифирамбы на обеде Меерсон о будущности разработки серебра». <…>

Но, конечно, и с серебром оказалось всё то же самое. Профессор Мешаев спустился в расщелину и вскоре вернулся. «Возмущенный профессор показывает нам сбитую штейгером подделку признаков серебра - бирюзового цвета, приделанную сравнительно грубо к скале в глубине расщелины. Когда штейгер подал эту подделку профессору, он, тщательно осмотрев ее, возмущенный проделкой штейгера, закричал: «Как вам не стыдно так обманывать?!» Поездка к этой расщелине была длинна и утомительна: часы показывали, что в действительности было не менее двадцати верст от дома, а обратный путь мы сделали скоро. Из чего заключили, что нас возили обходными путями с целью утомить, надеясь, что мы откажемся от осмотра признаков серебра. <…> Для нас дело стало ясным. Торопливо начали собираться уезжать отсюда, чтобы попасть к поезду в Сердоболь. <…> Явился Волынский с предложением поехать из Сердоболя не железной дорогой, а на пароходе, принадлежащем Валаамскому монастырю, находившемся в их полном распоряжении. Он сказал: «Вы будете доставлены в монастырь как раз к обедне, после чего можете осмотреть все его достопримечательности, а вечером с отходящим ежедневно пароходом в Шлиссельбург и приедете в Петербург раньше, чем по железной дороге».

Предложение нам понравилось: кроме того, что поездка интересна, но поедем одни, без Волынского и всей «милой» компании. При прощании я передал свои четыре обратных билета до Петербурга Волынскому, как нам уже не требующиеся. Довольно примирительно простились <…>. Подъехали к пристани Ладожского озера, где красовался маленький, беленький и красивый с виду пароходик, предназначенный для отвоза нас на остров Валаам».

И только когда они уже отплыли, выяснилось, зачем их отправили пароходом, а не железной дорогой: «Монах-капитан рассказал, что им получено распоряжение доставить нас в монастырь, ухаживать за нами, хорошо кормить и поить, возить по острову, показывая все его достопримечательности, чтобы мы не могли соскучиться в эти три дня. «Как в три дня! - вскричал Обухов. - Мы завтра должны быть в Петербурге! У нас спешное дело». - «Нет, - отвечал монах, - вам придется прожить у нас трое суточек: пароход, могущий доставить вас в Петербург, сегодня уже ушел из Валаама и вернется через трое суток, не раньше». <…> Дело неприятное: в три дня Волынский с компанией могут Бог знает что натворить в Москве! На острове Валаам не имеется телеграфа и переговорить с Москвой не придётся никак. Очень вероятно, что Торговый банк под влиянием слов Волынского, Фейнберга, из боязни ухода паев в другие руки, сочтет невозможным ожидать нашего возвращения в Москву и возьмет паи Общества «Сталь», предполагая, что если бы там было что-либо не так хорошо, то я уведомил бы по телеграфу Найдёнова. Молчание мое и отъезд на Валаам сочли бы как знак полного благополучия в деле. Всё это мне рисовалось возможным и допустимым: да, мы попались!

Позвали капитана в каюту, искренне все ему рассказали, в каких условиях очутились мы; причем попугали его, что, приехавши в Петербург, мы заявим прокурору о всём с нами проделанном этими бандитами с помощью валаамских отцов, предполагая, что для них, монахов, будет неприятно наше заявление. Монах-капитан нас понял и, сочувствуя, дал совет: «Мы должны приехать на Валаам в четыре часа утра, если машина будет пущена полным ходом. Вы идите к настоятелю и расскажите ему всё, что говорили мне, я думаю, он даст вам благословение на этом пароходе отправиться обратно, и вы успеете своевременно прибыть в Сердоболь к отходу поезда».

Пароход на Валаам

Благословение обошлось в 25 рублей, но это уже было неважно. Главное, они всё-таки успели на поезд. На перроне встретили Волынского и прочую «компанию», страшно испугавшуюся при виде Варенцова. «Я обратился к Волынскому: «Отдайте мои обратные железнодорожные билеты». Он поспешно, с испуганными глазами, видимо, сильно волнуясь, вытащил билеты из кармана и отдал мне, сильно толкнув кучера, чтобы скорее уезжал, как видно, опасаясь возможности с моей стороны испробовать свою силу на его спине. Было противно на такого труса смотреть и притом и смешно. Нужно сознаться, мне и хотелось огреть его как следует. На вокзале они куда-то исчезли, а также и в поезде их не видали, нужно думать, сидели в купе запершись и ни разу не вышли. <…>

В три часа дня на другой день были в Москве. Быстро умылся, переоделся и поспешил в Торговый банк, чтобы застать Н. А. Найдёнова. На мое горе, извозчиков на их обыкновенной стоянке не оказалось, быстро пошел до первого извозчика; услышал, что меня обгоняет кто-то; я обернулся и вижу едущего В. А. Хлудова на своей неказистой лошадке, погруженного в думу, с устремленными глазами вниз, можно было думать, что он поглощен каким-то событием и весь отдался ему. Я кричу: «Василий Алексеевич! Василий Алексеевич! Остановитесь!» Наконец он вышел из нирваны, остановился, я сел с ним. Рассказал вкратце о вс`м виденном и пережитом нами и в заключение сказал: «Общество «Сталь» состоит из людей формации червонных валетов (то есть изощренных мошенников. Червонными валетами называла себя банда ловких аферистов, прославившаяся продажей заезжему англичанину генерал-губернаторского дворца на Тверской (хозяин Москвы князь Долгоруков считал, что подписывает приветственный адрес, а сам подписал купчую, написанную по-английски) – прим. СДГ) , от них нужно бежать!»

Василий Алексеевич Хлудов

Василий Алексеевич схватил меня за руку и взволнованным голосом сказал: «Что вы, что вы! Разве так можно говорить! Там участвуют великий князь Пётр Николаевич, Ротштейн — друг Витте, и еще много солидных людей, а вы позволяете себе так говорить!» Я умолял его послушать меня и быть осторожным с ними: «Если моё обследование вас не удовлетворяет, то организуйте комиссию с лицами опытными, учёными и честными, не жалейте на это денег, не будьте так доверчивы!» <…> Потом оказалось, что в то время, когда я ездил в Тулмозеро, его, бедного раба, окрутили оставшийся в Москве Фейнберг со своими компаньонами по спиритическим сеансам, где духи предсказали Василию Алексеевичу большой успех. Василий Алексеевич попал на большую сумму, с ним также доктор Богуш, внесший все свои сбережения; В. И. Якунчиков, Н.П. и К. П. Бахрушины, С. В. Перлов и еще многие, фамилии которых забыл.

Я не скрывал ни от кого результатов своей поездки в Тулмозеро и всем интересующимся Обществом «Сталь» сообщил все свои наблюдения и утверждал, что всё дело построено на мошенничестве. И не сомневаюсь, что мои рассказы воздействовали как холодный душ на некоторые горячие головы, взвинченные разными небылицами об ожидаемых громадных дивидендах, что-то вроде 30 %, которые и были выданы в первый отчетный год Общества «Сталь» из денег, как говорили, полученных за паи от В. А. Хлудова. <…>

Вокруг меня возгорелась борьба - я ясно это чувствовал. Начали ходить разные слухи, стремящиеся меня компрометировать: говорили, что все сведения, распускаемые мною об Обществе «Сталь», делаются с целью завладеть этим делом для Торгового банка, а самому стать во главе его».

Репутация Варенцова была восстановлена только тогда, когда акционерное общество «Сталь» всё-таки лопнуло. Больше всех пострадал Василий Хлудов. Причём не только из-за купленных паёв, но и из-за случая, уже не опосредованно, а напрямую связанного с великим князем Петром Николаевичем. «<Вот ещё> кое-что, что мне не было известно, хотя я отчасти об этом догадывался, — пишет Варенцов. — Великий князь Пётр Николаевич выразил свое желание через Ротштейна познакомиться с В. А. Хлудовым как с человеком большого ума и деловитости и притом добавил, что они оба большие пайщики в общем деле, а потому у них должны быть и общие интересы.

В. А. Хлудов отправился к великому князю, был принят крайне любезно и с приглашением к себе на обед. Великий князь за обедом вел оживлённый разговор о блестящем будущем Общества «Сталь» и об ожидаемых громадных доходах и между прочим коснулся, что он в своём имении в Крыму строит большой дворец, но у него в данный момент по неожиданной для него причине задержалась сумма поступлением, а потому, чтобы не прекращать стройки, он принуждён временно на короткий срок заложить свои паи Общества «Сталь», то не может ли Василий Алексеевич выручить его и дать ему заимообразно под паи эту сумму, которую он в короткое время ему выплатит с благодарностью и с хорошими процентами.

Василий Алексеевич, восхищенный любезным приемом, особенно приглашением на великокняжеский обед, и глубоко уверенный в будущности Общества «Сталь», изъявил согласие выдать под паи просимую князем сумму. После того как раскрылось положение Общества «Сталь», В. А. Хлудов пожелал получить обратно свои деньги от великого князя, но получил ответ через уполномоченного великого князя: денег в данный момент у князя не имеется, но в свою очередь великий князь ничего не будет иметь против, если Василий Алексеевич оставит паи в свою пользу вместо выданных им денег, на что Василий Алексеевич имеет все законные основания».

Интересно, что в многочисленных биографиях великого князя Петра Николаевича ни о чём подобном обычно не пишется. Эстет, умница, жертва слепой и безжалостной истории. Что ж, и это ведь тоже – правда. Просто увиденная с другой стороны…

Ирина Стрельникова, #совсемдругойгород экскурсии по Москве

Фото Василия Финогенова
Фото Василия Финогенова
Фото Василия Финогенова
Фото Василия Финогенова
Теперь в Дюльбере санаторий. Фото Василия Финогенова

100 лет назад в ночь на 17 июля в подвале Ипатьевского дома Екатеринбурга по приказу большевиков расстреляли всю семью последнего русского императора.

Это один из самых трагических юбилеев истории России , - считает Алексей Васильев , председатель Союза ревнителей памяти императора Николая II.

По нашей просьбе лидер крымских монархистов вспомнил факты, имеющие отношение как к семье последнего императора, так и к Крыму .

1. Впервые на русской земле встретился со своей невестой

В Алуште на даче «Голубка» (сохранилась до наших дней) 10 октября 1894 года будущий император Николай II, тогда еще цесаревич Николай Александрович, впервые на русской земле встретился со своей невестой - принцессой Алисой Гессен -Дармштадтской. В тот день Николай записал в своем дневнике: «…из Симферополя подъехала моя ненаглядная Аликс с Эллой. Сели завтракать в доме отставного генерала Голубова . После завтрака сел вдвоем с Аликс в коляску, и вдвоем поехали в Ливадию. Боже мой! Какая радость встретиться с ней на родине и иметь близко от себя - половина забот и скорби как будто спала с плеч. На каждой станции татары встречали с хлебом-солью…»

В Ливадии отец Николая Александровича, умирающий император Александр III, успел благословить молодых.

2. Почетный воин Крымского конного полка

Крымские татары, в том числе служившие в Крымском конном полку, не только встречали, но и сопровождали кортеж будущей императрицы. Николай II не забыл об этой казалось бы формальной услуге: 10 октября 1909 года «в воспоминание высокой чести, выпавшей на долю крымцев», встретить и сопровождать невесту наследника цесаревича, впоследствии императрицу Александру Федоровну, Крымский конный полк получил наименование «Ея Величества Государыни Императрицы Александры Федоровны полк». А в следующем месяце, 5 ноября, император Николай II зачислил себя в списки этого полка.

Считается, что мост между Крымом и Кубанью хотели построить еще в начале двадцатого века, причем Николай II был инициатором этого проекта. Изыскательские работы были проведены еще на заре прошлого века. Предполагалось, что мостовое полотно будет держаться на одиннадцати каменных опорах. Для пропуска морских судов планировался пролетный механизм на электродвигателях, питающихся от собственной электростанции на крымском берегу. Мост хотели укрепить ледорезами со стороны Азовского моря. К сожалению, Первая мировая война не дала осуществить задуманное.

4. Родоначальник русской военной авиации

Именно Николай II настаивал на создании военной, в том числе морской, авиации в России. Создание первой в стране военной летной школы в Севастополе император доверил великому князю Александру Михайловичу. Инициативу монарха многие военачальники всерьез не восприняли. По воспоминаниям Александра Михайловича, когда речь зашла о применении самолетов в современном бою, военный министр генерал Сухомлинов затрясся от смеха: «Я вас правильно понял, Ваше Высочество, - спросил он меня между двумя приступами смеха, - вы собиpaeтесь применить эти игрушки в нашей армии?»

Несмотря на возражения скептиков, к 1914 году в императорском военном воздушном флоте состояло 600 самолетов! И только Германия опережала Россию.

5. Инициатор установки памятников героям Крымской войны

Уделяя обороне страны особое внимание, Николай II не забывал и о защитниках Отечества былых времен. Так, к полувековой годовщине Крымской войны, ознаменовавшейся одиннадцатимесячной героической обороной Севастополя, государь император, «желая увековечить в памяти потомства места, прославленные непоколебимой стойкостью и беззаветной храбростью русских войск», «высочайше соизволил» возложить эту задачу на великого князя Александра Михайловича и учрежденный им особый комитет. При этом император повелел отпустить из Государственного казначейства средства, необходимые для выполнения «этого обширного дела».

6. Первый зритель первого русского полнометражного фильма

Николай II понимал важность воспитания молодежи на героических примерах прошлого. Государь с энтузиазмом поддержал создание первого русского игрового полнометражного фильма «Оборона Севастополя». Создатели ленты не только заручились высочайшей поддержкой, но и добились частичного финансирования из казны. По распоряжению Николая II к работе над картиной была привлечена большая группа историков и военных консультантов. Разумеется, первыми зрителями «исторического блокбастера» стали Николай II и члены его семьи. Премьерный показ состоялся 26 октября 1911 года в Ливадийском дворце.

7. Ценитель крымских вин

Николай II не злоупотреблял спиртными напитками, но толк в хорошем вине понимал. Из крымских вин государь предпочитал портвейн красный «Ливадия». Это высококачественное марочное крепкое красное вино вырабатывается из винограда сорта Каберне-Совиньон, произрастающего на южном берегу Крыма. Если портвейн «Ливадия» производится с 1891 года, то с 1892 года в Крыму стало популярным десертное вино «Лакрима Кристи » («Слезы Христа»), изготавливаемое из винограда сорта Алеатико, ставшее любимым крымским вином императрицы Александры Федоровны. Эти вина знаменитая «Массандра» выпускает до сих пор.

8. Занимался государственными делами без личного секретаря

Примечательно, что даже на отдыхе, в Ливадии, Николай II занимался государственными делами. Причем самостоятельно: секретаря у государя не было. Поначалу молодой император, осознав объемы ежедневной работы и уровень ответственности, был, мягко говоря, в растерянности и пытался привлекать друзей к обработке деловых бумаг: они занимались просмотром представленных Николаю II докладов. Но вскоре самодержец сумел настроиться на рабочий лад и самостоятельно разобраться в ворохе государственных бумаг. Иногда монарх обсуждал спорные вопросы с императрицей Александрой Федоровной, которая, к слову, имела своего личного секретаря.

9. Владелец самой большой в мире яхты

Императорская яхта «Штандарт», самая большая и красивая яхта начала XX века, была любимым судном императора Николая II. Приезжая в Крым на поезде, в Севастополь, государь на катере приплывал к своей яхте, где принимал гостей, а затем через день-другой отправлялся на «Штандарте» в Ялту . В тридцатых годах яхту переоборудовали в минный заградитель «Марти».

В начале Великой Отечественной войны при выполнении боевого задания заградителем была потоплена первая подводная лодка противника. После войны героический корабль сменил название на «Ока » и был переоборудован в плавказарму. В начале шестидесятых из него сделали плавучую мишень для ракетных стрельб, а потом распилили на металл.

10. Любитель животных, особенно собак

На отдыхе в Крыму были счастливы не только члены царской семьи, но и привезенные из Северной столицы их животные. В семье Николая II их очень любили: у самого императора были собаки, у княжны Ольги - кот, а у царевича Алексея - кот и спрингер-спаниель Джой . Спаниель стал незаменимым товарищем по играм юного наследника: мальчик брал его с собой везде - на отдых в поездки - не только к морю, но потом и на фронт, куда отправлялся вместе с отцом. Когда свершалось страшное злодеяние в Екатеринбурге - палачи расстреливали царскую семью, были также убиты поднявшие вой две собаки княжон. Третьей собаке - спаниелю Джою цесаревича Алексея - «добрые» убийцы сохранили жизнь, так как собака не выла. Спаниеля взял к себе охранник Михаил Летемин . Рассказывают, когда, через восемь дней белые войска вошли в Екатеринбург, Летемина арестовали, так как кто-то из белых

КСТАТИ

А Думу заслать на Ай-Петри

Интернет пестрит «историческими откровениями» о том, что император Николай II, якобы серьезно планировал перенести столицу с Санкт-Петербурга , в Крым, в Ливадию. Удивительно, но этот иронический пассаж, некоторые принимают за чистую монету. История же «переноса столицы» основывается на воспоминаниях генерал-лейтенанта, начальника канцелярии Министерства императорского двора Александра Мосолова.

В книге «При дворе последнего российского императора» Александр Александрович приводит разговор с императором, когда монарх, вместе со свитой, возвращался с конной поездки по Ялтинской яйле: «государь высказал, как он привязан к Южному берегу Крыма»:

Я бы хотел никогда не выезжать отсюда.

Что бы Вашему Величеству перенести сюда столицу?

Эта мысль не раз мелькала у меня в голове .

Вмешалась в разговор свита. Кто-то возразил, что было бы тесно для столицы: горы слишком близки к морю. Другой не согласился:

Где же будет Дума?

На Ай-Петри.

Да зимою туда и проезда нет из-за снежных заносов.

Тем лучше, - заметил дежурный флигель-адъютант.

Конечно, это невозможно. Да и будь здесь столица, я, вероятно, разлюбил бы это место. Одни мечты…».

Ливадийское имение более 50 лет являлось летней резиденцией трех семей российских царей: Александра ΙΙ, Александра ΙΙΙ и Николая ΙΙ.

В 1861 году южнобережное имение, расположенное в местечке Ливадия, было приобретено Удельным ведомством у наследниц графа Льва Севериновича Потоцкого для семьи императора Александра ΙΙ, который Высочайшим своим Указом вскоре передал ее в дар «...любезнейшей супруге... Государыне императрице Марии Александровне».

Впервые в новое имение Августейшие владельцы приехали в августе 1861 года. Впечатление от Ливадии осталось очень хорошим, однако стало ясно, что дом Потоцкого не подходит для нужд большой императорской семьи, и имение необходимо обустроить по-новому.

Составление плана застройки было поручено известному петербургскому архитектору Ипполиту Антоновичу Монигетти, состоявшему на службе в Министерстве Императорского Двора и знакомому со вкусами Их Императорских Величеств. Ему предстояло перестроить бывший дом Потоцкого во дворец, построить церковь, дома для великих князей, свиты и садовника, новую кухню и различные хозяйственные сооружения.

Строительные работы продолжались с 1862 по 1866 год. Монигетти перестроил и возвел заново около 70-ти различных построек, создав уникальный ансамбль, выдержанный в традициях южной архитектуры и восхищавший современников прекрасными дворцами со множеством небольших деревянных домиков, увитых вьющимися растениями.

В центральной части имения располагались Большой царский дворец и Малый дворец для наследника, ставший настоящим украшением Ливадии. Имение утопало в зелени парка, обустроенного садовым мастером Климентием Геккелем. Живописные беседки, фонтаны, вазы и скульптуры, расположенные среди экзотических деревьев и цветов, придавали парку неповторимое очарование. Единый гармоничный архитектурно-парковый ансамбль великолепно вписался в картину окружающих гор и моря, став одним из самых замечательных мест на Южном берегу Крыма, а постройки Ливадийского имения в дальнейшем послужили образцом для градостроительства в Ялте.

Семья Александра II почти ежегодно посещала Ливадию. Царские приезды имели важное значение для развития всего Южного берега Крыма: совершенствовалась инфраструктура, благоустраивались улицы и дома, открывались рестораны и магазины, развивалась индустрия развлечений.

Августейших гостей встречали на празднично украшенной пристани воинские караулы, играли оркестры, звучали хоры. Все это привлекало отдыхающую публику, вслед за которой прибывали многочисленные заезжие артисты: акробаты, жонглеры, бродячие певцы... Но особенно замечательными были колоритные праздники, которые устраивались по случаю дней тезоименитства членов Высочайшего семейства. Днем на склоне горы Могаби проходили веселые соревнования с джигитовкой татар, бегом в мешках «пеших мальчиков» и различными играми. Вечером в Ливадийском парке устраивалась необыкновенная по красоте праздничная иллюминация. Посещать эти праздники могли все желающие, жители и гости города.

Помимо отдыхающей публики в Ялту приезжали туристы, которые только начинали открывать для себя красоту южнобережной природы. Примечательно, что в Ливадии в 1867 году Государь принимал первых американских туристов, совершавших на пароходе «Quaker City» кругосветное путешествие. Среди них был писатель Марк Твен. О посещении царской Ливадии он рассказал в путевых заметках «Простаки за границей», где отметил, что американцы были очарованы любезностью императора, который лично показал им Ливадийский парк.

При Александре ΙΙ Ялта стала постепенно приобретать статус «летней столицы». Императору и на отдыхе приходилось порой решать вопросы государственной важности, на аудиенцию к царю приезжали высокие сановники, министры, послы, военные и политические деятели. Особенно напряженным был 1876 год, накануне русско-турецкой войны. Императору в Ливадии приходилось принимать важные военно-политические решения.

Последний раз Александр ΙΙ посетил Ливадийское имение в 1880 году, незадолго до своей трагической гибели.

В 1881 году Ливадия перешла по наследству императору Александру III. Став царем, он продолжал останавливаться в своем любимом Малом дворце, в котором проживал еще, будучи наследником.

Через 10 лет Ливадийское имение стало местом проведения праздничных торжеств по случаю 25-летнего юбилея совместной жизни императора Александра III и императрицы Марии Федоровны. В Ливадию тогда приехали представители многих королевских семей из Дании, Англии, других стран Европы. Со всех сторон шли поздравительные письма и телеграммы, и еще никто не знал, что спустя 3 года Ливадия вновь станет местом, к которому будет приковано внимание всего мира, но уже в связи с печальными событиями. В Малом дворце 20 октября 1894 года в кресле своей спальни закончил жизненный путь Государь огромной Российской империи, царь-миротворец Александр ΙΙΙ.

Принятие присяги на верность Российскому престолу Николая ΙΙ происходило в Ливадийской Крестовоздвиженской церкви. На следующий день после кончины Александра ΙΙΙ под сводами храма приняла православную веру невеста Николая ΙΙ - принцесса Алиса Гессен-Дармштадская, нареченная при таинстве миропомазания православным именем Александра Федоровна.

Владельцем Ливадийского имения становится последний Российский император Николай II.

К началу XX в. Большой дворец уже не соответствовал запросам царской семьи. Кроме того, после проведенного обследования выяснилось, что вследствие сырости в деревянных конструкциях дворца появился грибок, который не только разрушал здание, но и пагубно воздействовал на здоровье. В связи с этим, в 1909 году было принято решение о сносе старого дворца и возведении на его месте нового, большего по размерам и более комфортабельного.

Проектирование и строительство дворца были поручены ялтинскому городскому архитектору Николаю Петровичу Краснову. Под его руководством за 17 месяцев был построен великолепный дворец из белого инкерманского камня в стиле Итальянского Возрождения. Одновременно возводились свитский дом, новая кухня, технические и хозяйственные постройки, прокладывались дороги, расширялась площадь виноградников и садов.

Под руководством талантливого садового мастера Э. Ренгера благоустраивался парк, в котором высаживались хвойные и лиственные деревья, огромное количество цветов, сменявших друг друга в зависимости от времени года, создавались живописные уголки, украшенные водоемами и архитектурой малых форм.

Члены царской семьи много времени проводили, гуляя по тенистым аллеям парка, любуясь красотой природы и вдыхая целебный морской воздух. По живописным дорожкам спускались к морю: весной наслаждались созерцанием прибоя, а осенью принимали морские и солнечные ванны.

Жизнь в Ливадии протекала размеренно и безмятежно. Утро обычно начиналось с чашки кофе, затем прогулка по парку, завтрак, во второй половине дня продолжительная прогулка верхом или на автомобилях, по вечерам - чтение книг, занятия по интересам, после позднего обеда - игра в карты, биллиард, просмотр синематографа.

Находясь в летней резиденции, Николай II не оставлял и государственных дел: принимал министров с докладами, послов и посланников, должностных лиц Таврической губернии, просматривал деловые бумаги, вел переписку.

Но прежде всего в Ливадию приезжали на отдых. Огромное удовольствие доставляли поездки на охоту. Царь был страстным охотником, и добытые им охотничьи трофеи доставлялись в Ливадийский дворец для украшения стен одного из коридоров.

Находились царские охотничьи угодья в районе Бешуйской дачи и Косьмо-Демьяновского монастыря. С 1913 года к ним добирались на автомобилях по только что построенной живописной Романовской шоссейной дороге, протянувшейся от Массандры по горным склонам через яйлу к небольшому охотничьему домику.

Автомобили из ливадийского гаража могли преодолевать довольно крутые горные подъемы, что давало возможность много путешествовать по Южному берегу, посещать достопримечательности, имения местной знати, родственников.

Нередко и в Ливадию приезжали гости. Некоторые из них приглашались к игре в лаун-теннис на специально оборудованной в парке теннисной площадке. Партнерами по игре часто были офицеры свиты и любимой императорской яхты «Штандарт».

На яхте царская семья проводила много свободного времени, путешествуя по Балтийскому и Черному морям. Когда это великолепное судно стояло у ялтинского мола, жизнь в небольшом провинциальном городе резко менялась. Приезды царской семьи сопровождались праздниками, наполненными весельем, морем огней, музыкой духовых оркестров, праздничными шествиями. Особенно Ялта преображалась в дни рождения и тезоименитства членов Августейшего семейства. Начинались праздничные мероприятия с молебна и военных построений. Государь, будучи «первым профессиональным военным своей империи», любил смотры войск, полковые праздники, военные парады, которые часто проходили на плацу перед дворцом.

В городских церквях в это время проходили молебны, после окончания которых жители и гости города выходили на празднично украшенную цветами, гирляндами, вензелями именинника Набережную. Вечером город был ярко иллюминирован.

Праздничными днями для города становились и ежегодные благотворительные базары, в которых принимали участие члены императорской семьи. Весной в Ливадийском имении, как и в Ялте, проходил «Праздник Белого цветка», вырученные от продажи белых бумажных ромашек средства направлялись на нужды больных туберкулезом.

Таким образом, в периоды пребывания царской семьи в Ливадии, Ялта становилась своеобразным центром светской жизни России. Это несомненно способствовало быстрому развитию города и превращению его к концу ХΙХ века в один из лучших курортов России.

Последний раз семья Николая II отдыхала в Ливадии весной 1914 года. Осенью собирались приехать вновь, но летом началась Первая мировая война, затем развернулись революционные события, уничтожавшие все на своем пути. В новый период истории вступила и Ливадия...

Прекрасный дворец в стиле Итальянского Ренессанса, который соперничает с Воронцовским за звание самой шикарной резиденции Крыма. Место, где на протяжении полувека отдыхали Романовы. Дворец, где однажды побывал сам Марк Твен, тогда еще будущий знаменитый писатель. А в 1945 году именно здесь состоялась Ялтинская конференция. Конечно, вы уже догадались, что речь идет о Ливадийском дворце. О любимой крымской резиденции российских императоров расскажет Екатерина Астафьева.

Итальянское палаццо на берегу Черного моря

Местечко Ливадия было обустроено еще до того, как его облюбовали Романовы. Императорская семья выкупила имение у графа Льва Потоцкого, от которого им достались по наследству господский дом, оранжереи и парк. Конечно, небольшое здание оказалось тесным для дружной императорской семьи. Для работы над новой летней резиденцией Романовых пригласили архитектора Монигетти, который уже был известен благодаря нескольким особнякам в Санкт-Петербурге. Он перестроил дом Потоцкого в Большой дворец, возвел Малый дворец для наследника. Монигетти также работал над знаменитой Крестовоздвиженской церковью, где в 1894 году приняла православную веру невеста Николая II Александра Федоровна.

Ливадийский дворец построен в стиле Итальянского Ренессанса

Малый Ливадийский дворец был уничтожен во время Второй мировой войны. Так дворец наследника выглядел до разрушения

Но на этом метаморфозы Ливадии не закончились. Николай II, став императором, заметил, что деревянные конструкции старого дворца покрылись грибком из-за сырости — это пагубно сказывалось на здоровье монаршей семьи. Тогда он пригласил архитектора Николая Краснова, который за 17 месяцев выстроил прекрасный дворец из белого камня. В то время были в моде «исторические» стили, именно поэтому Белый дворец внешне напоминает палаццо Итальянского Возрождения.

Белый дворец в Ливадии

Марк Твен на экскурсии у Александра II

Больше полувека Ливадия оставалась любимой летней резиденцией императорской семьи. С ней связано огромное количество интересных и важных событий из жизни Романовых. Например, император Александр II принимал «на ялтинской даче» американских туристов и даже провел для них небольшую экскурсию. В 1867 году американский пароход «Квакер Сити» совершал кругосветное путешествие. На борту в качестве корреспондента был и Марк Твен, который тогда еще и не помышлял о мировой литературной славе. О государе российском Сэмюэл Клеменс писал в своей заметке: «На императоре была фуражка, сюртук, панталоны — все из какой-то гладкой материи, бумажной или полотняной, без всяких драгоценностей, без орденов и регалий. Трудно представить себе костюм, менее бросающийся в глаза».

В 1867 Марк Твен посетил Ялту в качестве репортера

Семья Романовых в Ливадии

В 1881 Ливадия перешла во владение Александра III, а спустя 10 лет стала местом празднования серебряной свадьбы императорской четы. В 1894 именно здесь скончался государь-миротворец, вскоре после чего в Ливадии принял присягу Российскому престолу Николай II.

Иллюминация, благотворительность и морские прогулки

Приезд императорской семьи каждый раз превращался в Ялте в настоящий праздник. Благодаря Романовым город получил статус «летней столицы», куда стекались все сливки российского общества. Монарших особ встречали воинские караулы и оркестры. В честь именин Романовых у подножия горы Могаби устраивались веселые соревнования. По вечерам в Ливадийском парке можно было полюбоваться красочной иллюминацией. Но праздники были не просто возможностью повеселиться. Весной в Ялте проводили праздник «Белого цветка», где продавали белые бумажные ромашки. Вырученные средства шли в фонд помощи больным туберкулезом.

Весной в Ялте проводился благотворительный праздник «Белого цветка»

Императорские дети на празднике «Белого цветка»

Романовы приятно проводили время в Ялте. Утро начиналось с чашки кофе, затем всей семьей гуляли по парку и завтракали. После трапезы отправлялись гулять верхом или на автомобилях, по вечерам вместе читали книги, играли в карты, смотрели кино. У императоров, конечно, не могло быть настоящего отпуска, поэтому время от времени государь удалялся в кабинет для чтения деловых бумаг и приема министров. Время от времени Романовы отправлялись в морскую прогулку на собственной яхте.

Судьбы мира вершились в Ялте

В 1945 Ливадийский дворец стал местом действия одного из самых важных событий в истории XX века. Именно в бывшей резиденции российских императоров на Ялтинской конференции собрались делегации из СССР, США и Великобритании. С 4 по 11 февраля во дворце проводились официальные заседания, на которых решалась судьба послевоенного миропорядка. На время конференции в Ливадийском дворце расположилась делегация Франклина Рузвельта. Уинстону Черчиллю Воронцовский дворец в Алупке, а Иосифу Сталину — Юсуповский дворец в Кареизе.

В 1945 в Ливадийском дворце состоялась Ялтинская конференция

Черчилль, Рузвельт и Сталин на Ялтинской конференции в Ливадии, 1945

Сейчас в Ливадии располагается музей, который открыл двери для посетителей в 1974 году. На первом этаже Белого дворца находится выставка, посвященная Ялтинской конференции. На втором этаже выставлены материалы, посвященные жизни императорской семьи в Ливадийской резиденции.

Последний российский император любил портвейн, разоружал планету, воспитывал пасынка и чуть не перенес столицу в Ялту [фото, видео]

Фото: РИА Новости

Изменить размер текста: A A

Николай II вступил на престол 2 ноября 1894 года. Что мы все помним об этом царе? В основном в голове застряли школьные штампы: Николай кровавый, слабый, был под сильным влиянием жены, виноват в Ходынке , учредил Думу, разогнал Думу, расстрелян под Екатеринбургом ... Ах да, еще провел первую перепись населения России , записав себя "хозяин земли русской". Да еще Распутин сбоку маячит со своей сомнительной ролью в истории. В общем, образ получается такой, что любой школьник уверен: Николай II - чуть ли не самый позорный российский царь за все эпохи. И это при том, что от Николая и его семьи осталось больше всего документов, фотографий, писем и дневников. Сохранилась даже запись его голоса, довольно низкого. Его жизнь досконально изучена, и при этом - почти неизвестна широкой публике за пределами штампов из учебника. Знаете ли вы, например, что:

1) Николай принял престол в Крыму . Там, в Ливадии, царском имении близ Ялты , умер его отец Александр III. Растерянный, буквально плачущий от свалившейся на него ответственности молодой человек - вот как будущий царь тогда выглядел. Мать, императрица Мария Федоровна, не хотела присягать этому своему сыну! Младшего, Михаила - вот кого видела она на троне.

2) И раз уж речь зашла о Крыме - именно в Ялту он мечтал перенести столицу из нелюбимого Петербурга . Море, флот, торговля, близость европейских границ... Но не решился, разумеется.

3) Николай II едва не передал престол старшей дочери Ольге. В 1900 году он заболел тифом (опять-таки в Ялте, ну прямо судьбоносный город для семьи последнего русского императора). Царь умирал. Со времен Павла I закон предписывал: престол наследуется только по мужской линии. Однако в обход этого порядка зашла речь об Ольге, которой тогда было 5 лет. Царь, впрочем, выкарабкался, выздоровел. Но мысль устроить переворот в пользу Ольги, а затем выдать ее замуж за подходящего кандидата, который и станет управлять страной вместо непопулярного Николая - эта мысль долго еще будоражила царских родственников и толкала их на интриги.

4) Редко говорят о том, что Николай II стал первым глобальным миротворцем. В 1898 году с его подачи была опубликована нота о всеобщем ограничении вооружения и разработана программа международной мирной конференции. Она прошла в мае следующего года в Гааге . Участвовали 20 европейских государств, 4 азиатских, 2 американских. В головах тогдашней передовой интеллигенции России этот поступок царя попросту не укладывался. Как так, ведь он милитарист и империалист?! Да, идея о прообразе ООН , о конференциях по разоружению зародилась именно в голове Николая. Причем задолго до мировой войны.

5) Именно Николай достроил сибирскую железную дорогу. Она до сих пор главная артерия, связывающая страну, однако почему-то ее не принято ставить в заслугу этому царю. Между тем сибирскую железную дорогу он причислял к главным своим задачам. Николай вообще предчувствовал многие вызовы, которые России пришлось затем разгребать в XX веке. Говорил, например, о том, что население Китая астрономически растет, и это повод укреплять и развивать сибирские города. (И это в то время, когда Китай называли спящим).

О реформах Николая (денежная, судебная, винная монополия, закон о рабочем дне) также упоминают нечасто. Считается, что раз реформы были начаты в предыдущие царствования - то и заслуги Николая II вроде как особой нет. Царь "всего лишь" тянул эту лямку и жаловался, что "работает как каторжный". "Всего лишь" подвел страну к тому пику , 1913 году, по которому потом еще долго будут сверять экономику. Всего лишь утвердил в полномочиях двух знаменитейших реформаторов - Витте и Столыпина . Итак, 1913 год: крепчайший золотой рубль, доходы от экспорта вологодского масла выше, чем от экспорта золота, Россия - мировой флагман в торговле зерном.

6) Николай был как две капли воды похож на двоюродного брата, будущего английского короля Георга V. Их матери - сестры. "Ники" и "Джорджи" путали даже родственники.

"Ники" и "Джорджи". Похожи так, что их путали даже родственники

7) Воспитывал приемных сына и дочь. Точнее, детей своего дяди Павла Александровича - Дмитрия и Марию. Их мать умерла родами, отец довольно скоро вступил в новый брак (неравный), и двух маленьких великих князей в итоге растил лично Николай, те звали его «папа», императрицу - «мама». Дмитрия любил как собственного сына. (Это тот самый великий князь Дмитрий Павлович, который потом вместе с Феликсом Юсуповым убьет Распутина, за что будет сослан, уцелеет во время революции, сбежит в Европу и даже успеет там закрутить роман с Коко Шанель).

10) Не выносил женского пения. Сбегал, когда супруга, Александра Федоровна, или какая-то из дочерей или фрейлин садилась за рояль и заводила романсы. Придворные вспоминают, что в такие минуты царь жаловался: «Ну, завыли...»

11) Очень много читал, особенно современников, выписывал массу журналов. Больше всего любил Аверченко .