Писал романтические поэмы. Русская романтическая поэма

Обычно романтическая поэма издавалась как отдельная книга, составленная из разнообразного материала. Наиболее полный вариант представлен «Войнаровским», в котором можно отметить следующие элементы:

  • 1) эпиграф;
  • 2) посвящение;
  • 3) предисловие: «Может быть, читатели удивятся...»;
  • 4) жизнеописание Мазепы;
  • 5) жизнеописание Войнаровского;
  • 6) текст поэмы;
  • 7) примечания.

Если исключить третий пункт - предисловие, носившее явно цензурный характер, что подчеркивалось кавычками и особым шрифтом , то все части поэмы составляли единое целое и были рассчитаны на согласованное действие. Какое же?

Возьмем эпиграф , напечатанный на титуле и тем самым демонстрировавший принадлежность всех следовавших затем компонентов единому целому. В переводе с итальянского эпиграф гласит: «Нет большего горя, как вспоминать о счастливом времени в несчастье» .

С чем он соотнесен? Очевидно, с ситуацией центрального персонажа, Войнаровского, раскрывающегося в своей исповеди Миллеру и действительно вспоминающего в изгнании, «в несчастье», о счастливом времени борьбы за вольность. Однако тот же эпиграф вступает в противоречие с завершающей ситуацией посвящения , где для автора характерно противоположное: в счастливое время он вспоминает о несчастьях прошлого.

Перейдем к обоим жизнеописаниям. Самое любопытное в них - ответ на вопрос о мотивировке действий Мазепы и Войнаровского. Жизнеописание Мазепы, составленное А. О. Корниловичем, дает такой ответ:

«Низкое, мелочное честолюбие привело его к измене. Благо казаков служило ему средством к умножению числа своих соумышленников и предлогом для сокрытия своего вероломства...»

Перед этим приводится одна версия как явно ошибочная: «...некоторые полагают », что причиной измены послужила «любовь к отечеству, внушившая ему неуместное опасение, что Малороссия... лишится прав своих». Но «полагать» такое будет следующее затем поэтическое повествование, в то время как категорический приговор историка (А. О. Корниловича) поставлен в нем под сомнение.

Что касается второго жизнеописания, составленного А. А. Бестужевым, то оно подробно говорит о моральных качествах Войнаровского («отважен», «красноречив», «решителен и неуклончив»), но совершенно обходит мотивировку действий. Однако как раз последнее составит ось этого характера в поэтическом повествовании.

Не следует думать, что исторические коррективы, которым Рылеев дал место в своей книге, внушены только цензурными соображениями. В жизнеописании Войнаровского между прочим сообщено, что «Войнаровский был сослан со всем семейством в Якутск, где и кончил жизнь свою, но когда и как неизвестно». В поэме Войнаровский оказывается в ссылке один; жена приезжает к нему спустя некоторое время; поэма подробно описывает также обстоятельства смерти Войнаровского. Иными словами, не было никакой цензурной необходимости в данном случае демонстрировать расхождение исторических свидетельств и текста поэмы, а между тем Рылеев пошел на это.

Гете как-то заметил, что художник, обращаясь к историческому материалу, не стремится к его верной передаче; он оказывает реальным историческим героям честь стать персонажами его художественного повествования. Рылеев - и это было характерно для романтического отношения к материалу - демонстрировал свою свободу от исторической истины, показывал силу и суверенность художнической фантазии, способной соперничать и корректировать эмпирическую данность. За год до появления «Война- ровского» подобная установка была заявлена в «Бахчисарайском фонтане» как единой книге, составленной из ряда компонентов, - заявлена подчеркнутым расхождением поэтического повествования и исторических свидетельств (в «Выписке из путешествия по Тавриде И. М. Муравьева- Апостола»), а также прямым заявлением в предисловии П. А. Вяземского: «История не должна быть легковерна, поэзия напротив» .

При этом «спор» поэзии и истории был вынесен на страницы «Война- ровского», запечатлевшись на самом его строе, в столкновении различных голосов и версий, или, иначе говоря, - различных компонентов поэмы. Ю. М. Лотман, сопоставляя примечания с текстом южных поэм Пушкина, проницательно определил, что его романтические поэмы «далеки от моно- логизма» и «в этом, видимо, одна из характерных особенностей пушкинского романтизма». Однако исследователь противопоставил пушкинское решение проблемы романтической поэтике, указав, что «монологическое построение текста - одна из наиболее ощутимых и поддающихся точному учету сторон романтизма» . В действительности, как показывает пример «Войнаровского», романтизм вовсе не отличался неколебимым «моно- логизмом». Напротив, романтическая поэма строилась как некое симфоническое целое, в котором эффект создавался самим взаимодействием и борьбой вариаций и оттенков. Каждый из компонентов - от эпиграфа до примечаний , также заключавших в себе момент исторической информации, но выполнявших и другие функции (в частности, этнографические и функцию разрушения устойчивого locus amoenus ), - обладал относительной самостоятельностью звучания и положения.

Чтобы оттенить своеобразие романтической поэмы, упомянем о явлении противоположном, относящемся к предромантической стадии. Речь идет об «Умирающем Тассе» Батюшкова. Состав его текста в общем такой же, как и в типичной романтической поэме: эпиграф, поэтическое повествование, обширные примечания. Но соподчиненность частей иная. Эпиграф (взятый из трагедии Торквато Тассо «Торрисмондо») строго соотносится с основной ситуацией элегии, декларируя эфемерность и хрупкость мирской славы: «...подобно стремительной стреле, проносится наша слава, а всякая почесть похожа на хрупкий цветок». Исторический комментарий подхватывает этот мотив, досказывая то, что не успела сказать элегия: благодарность соотечественников великому Тассо оказалась не только запоздалой, но и непродолжительной; обещанный «памятник не был воздвигнут». Словом, все компоненты произведения строго однонаправленны, не допуская никакого спора друг с другом, никакой борьбы оттенков и версий. В этом смысле элегия Батюшкова монологична, чего уже нельзя сказать о романтической поэме типа «Войнаровского» или «Бахчисарайского фонтана».

Отметим еще некоторые особенности общего состава южных поэм Пушкина, и прежде всего эпиграф.

Примечательно, что Пушкин каждый раз старательно заготавливает эпиграфы, иногда даже несколько, но в окончательном тексте отказывается от них. В частности, в «Кавказе» - первоначальном варианте «Кавказского пленника» - предполагалось дать два эпиграфа. Один эпиграф, взятый из «Фауста» Гете («Верни мне мою молодость»), соотносится с судьбой персонажа и, возможно, с авторской судьбой (определенно судить о воплощении последней на данной стадии будущей поэмы не представляется возможным). Второй эпиграф вносил элемент иронической дистанции (перевод с французского: «И все это прошло, словно история, которую бабушка в своей старости...» и т.д.). Тексту «Кавказского пленника» Пушкин предполагал предпослать эпиграф из «Путешествий» Ипполита Пиндемонти, но также отказался от своего намерения. Эпиграф соотносился с судьбой и героя и автора, с их изгнанием или бегством («О счастлив тот, кто никогда не ступал за пределы своей милой родины...» и т.д.).

В «Цыганах» Пушкиным были намечены и также отброшены два эпиграфа, характеризующих две противоположные стороны конфликта: один - цыганскую среду («Мы люди смирные, девы наши любят волю...»), другой - Алеко (строки из стихотворения Вяземского «Гр. Ф. И. Толстому»: «Иод бурей рока - твердый камень...») .

В результате из всех эпиграфов к южным поэмам Пушкиным был сохранен только один - в «Бахчисарайском фонтане». Это строки из «Бустана» Саади, взятые из восточного романа Томаса Мура «Лалла Рук» : «Многие, так же как и я, посещали сей фонтан; но иных уже нет, другие странствуют далече». По-видимому, этот эпиграф уцелел благодаря своей особой широте, не регламентирующей и не предугадывающей содержания поэмы. Эпиграф никак не соотносился ни с судьбой персонажей, ни с судьбой автора, хотя и устанавливал авторское отношение ко всему происходящему. Но это очень свободное отношение, близкое эпической дистанции, которая связывает прошлое с настоящим, одних персонажей с другими. В то же время она лишена и тени иронии того эпиграфа, который был отброшен Пушкиным при работе над первой южной поэмой (напоминание об истории, рассказываемой бабушкой детям).

Заметим, что отношение Пушкина к эпиграфу нетипично для романтических поэм, авторы которых любили предуказывать содержание романтического конфликта, хотя при этом допускали различие оттенков и вариаций (см. выше разбор эпиграфа в «Войнаровском»).

В составе романтической поэмы особое место занимает эпилог пушкинского «Кавказского пленника». Вообще эпилогам (или заключительным строфам) русской романтической поэмы было свойственно расширение масштаба: таков, например, в финале «Чернеца» выход из индивидуальной судьбы одного персонажа в перспективу большого мира (см. § 5.6). Южные поэмы Пушкина предлагают подобную же смену масштаба. Так, в «Цыганах» намечается историческая общегосударственная перспектива:

В стране, где долго, долго брани Ужасный гул не умолкал,

Где повелительные грани Стамбулу русской указал... и т.д.

Иное дело - эпилог «Кавказского пленника». Обычно персонажи романтической поэмы переходят в эпилог, выступая здесь на измененном, расширенном фоне. Скажем, эпилог «Цыганов» демонстрирует индивидуальную судьбу автора, в какой-то мере соотнесенную с судьбой Алеко. Но в «Кавказском пленнике» эпилог, вводя общегосударственную, межнациональную перспективу, сообщая о грядущей гибели кавказской вольницы, ни словом не упоминает о персонажах поэмы, словно «забывая» их окончательно. Тем самым оттесняется на второй план индивидуальная судьба как Пленника, так и автора, а многоговорящий в романтической поэме параллелизм двух линий сменяется широким эпическим повествованием. Автор оставляет за собой в эпилоге лишь функцию субъекта поэтического творчества («Так Муза, легкой друг Мечты, / К пределам Азии летала...» ), но не субъекта поэтической эволюции. Словом, оба процесса отчуждения - и в эпическом, и в авторском его варианте - не продолжены, но как бы оборваны в эпилоге.

Означает ли все это их преодоление в пользу исторического мышления - понимания «неотвратимости хода истории»? Ответ должен быть очень осторожным: следование одного художественного элемента после другого еще не говорит о преимуществах первого над вторым. Вернее будет сказать, что Пушкин оставляет оба элемента в их несочетаемости и зияющем противоречии друг к другу: с одной стороны, общегосударственная перспектива, с другой - индивидуальная романтическая судьба персонажей (автора или его героя, Пленника). Подобное же зияющее противоречие общегосударственной перспективы и личной судьбы будет констатировано Пушкиным в «Медном всаднике» (но уже контрастом не основного текста и эпилога, а вступления и основного текста).

В рамках интересующего нас жанра поэмы пушкинская поэтика зияющего контраста отозвалась в структуре «Эды» Баратынского (соотношение основного текста и эпилога) и «Мцыри» Лермонтова (соотношение вводных и последующих строф). Но об этом мы еще будем говорить.

В заключение упомянем еще об одном общем признаке романтической поэмы. При различных вариациях в обрисовке процесса отчуждения, при несовпадении стадий в судьбе автора и персонажа романтическая поэма выдерживала единство мироощущения, тона, вытекавшее из серьезного отношения к смыслу пережитого. Сам романтический комплекс переживаний не ставился под сомнение, не превращался в объект иронии или пародирования. Здесь проходила разграничительная линия между романтической поэмой и, с одной стороны, некоторыми предромантическими формами (типа пушкинского «Руслана и Людмилы»), а с другой - формами последующими (например, «Евгением Онегиным» или «Домиком в Коломне»). О некоторых из этих форм речь впереди (см. гл. 19), а пока остановимся на одном примере из пушкинских южных поэм.

В печатном тексте «Бахчисарайского фонтана» Пушкиным были опущены строки:

Вес думы сердца к ней летят,

Об ней в изгнании тоскую...

[Безумец!] полно! перестань,

Не оживляй тоски напрасной,

Мятежным снам любви несчастной Заплачена тобою дань -

Опомнись; долго ль, узник томный,

Тебе оковы лобызать...

Пушкин мотивировал эту купюру нежеланием разглашать «любовный бред» (о чем писал в письме к брату от 25 августа 1823 г.), посвящать публику в свои интимные переживания. Автор обстоятельной монографии о пушкинской манере повествования, усомнившись в этой мотивировке, выдвинул другую:

«Все объясняется проблемой стиля. Как раз в том месте, которое раскрывает внутренний мир поэта, вдруг прорывается дистанцирующий тон легкой болтовни (ein distanzierender Plauderton). И именно эта примесь самоиронии была неуместна. Поэт обязан был до конца выдержать высокую интонацию и избежать любого перехода к небрежной манере беседы. Именно поэтому указанное место должно было подвергнуться строгой авторской цензуре» .

Однако едва ли настроение, пронизывающее пушкинский текст, охарактеризовано исследователем правильно. Само высокое романтическое чувство - чувство любви - не поставлено поэтом под сомнение (ср. в стихотворении «Кокетке»: «Мы знаем: вечная любовь / Живет едва ли три недели»). Обращение к себе во втором лице («Безумец! полно! перестань...») не вносит в авторскую речь тона самоиронии и небрежной болтовни, хотя оно действительно означает некоторое дистанцирование от своего чувства. Но в каком смысле - дистанцирование? Это как бы самоувещевание, попытка убедить себя, сохранить твердую опору, несмотря ни на что - несмотря на трагедию «любви несчастной», высокость которой сохранена в полной мере. И эмоциональное состояние, пронизывающее исключенный отрывок, сродни выздоровлению от тяжелой болезни, пробуждению от мучительного сна («мятежный сон» любви - любимая пушкинская символика этого периода), перспектива, близкая финалу посвящения в первой южной поэме, в «Кавказском пленнике» (ср. и здесь: «любви тяжелый сон»).

Словом, возможно и несовпадение стадий романтического процесса отчуждения, возможен выход в более широкую перспективу - общегосударственную или межнациональную, возможно преодоление страданий, но невозможны самоирония и самоотрицание по отношению к самому существу романтического чувства. Пережитое, несмотря на любой исход, остается значительным в самом себе и истинным. Так обстоит дело в южных поэмах Пушкина, не говоря уже о романтических поэмах других авторов: серьезность тона, безыроничность стала отличительным признаком огромного массива произведений русского романтизма.

Остановимся, однако, на таком примере, когда противоположная интонация - автоиронии и самоотрицания - проникла в состав романтической поэмы. В «Отрывке из письма» , приложенном к третьему изданию «Бахчисарайского фонтана» (1830), описано посещение поэтом памятных мест:

«NN почти насильно повел меня по ветхой лестнице в развалины гарема и на ханское кладбище,

но не тем

В то время сердце полно было: лихорадка меня мучила» .

Автоцитата из «Бахчисарайского фонтана» связывает текст «Отрывка» с соответствующим местом поэмы:

Но не тем

В то время сердце полно было:

Дыханье роз, фонтанов шум Влекли к невольному забвенью,

Невольно предавался ум Неизъяснимому волненью...

Связывает, как видим, для достижения резкого контраста. Текст «Отрывка» противостоит тексту поэмы не только по жанровому признаку, не только как «несколько страниц своей прозы ... своим стихам » , но и как два различных варианта художественной ситуации. При этом ситуация подобия авторского любовного переживания и судьбы персонажей иронически снимается полным отрицанием такого подобия (автор, оказывается, не испытывал никаких соответствующих моменту высоких ощущении - «лихорадка меня мучила»). Осветив прежнюю романтическую ситуацию ироническим светом, Пушкин демонстративно подчеркнул смену этапов своего художественного мышления.

  • Впрочем, надо учесть: от второго эпиграфа Пушкин отказался после того, как узнал,что Ф. И. Толстой участвует в распространении порочащих его слухов (об этом см.: Иерейский Л. А. Пушкин и его окружение. 2-е изд., доп. и перераб. Л., 1989. С. 438).
  • Об этом см.: Томашевский Б. В. Пушкин. Ки. 1. С. 505-506.
  • Ср. по видимости сходное начало эпилога «Цыганов»: «Волшебной силой песно-пенья / В туманной памяти моей / Так оживляются виденья / То светлых, то печальныхдней». В действительности же этот вариант более «экзистенциальный»: оживляются виденьяпережитого автором, исполненного для него личного значения - радостного или печального(«То светлых, то печальных дней»). Такое начало подготавливает перспективу судьбы авторав эпилоге, приглушенную, правда, невключением упомянутого выше четверостишия («Почтож, безумец, между вами...»).
  • Hielscher К. A. S. Puskins Versepik: Autoren-Ich und Erzaehlstruktur. Munchen, 1966. S. 78.
  • Первоначально «Отрывок...» был опубликован в «Северных цветах на 1826 год» (СПб.,1826).
  • Пушкин А. С. Отрывок из письма к Д. // Пушкин А. С. Поли. собр. соч. : в 10 т. Т. 6.С.431/
  • Лотман К). М. Указ. соч. С. 106. (Курсив в оригинале.)
  • Романтические поэмы.

    К созданию романтических поэм Лермонтов приступил в юношеском возрасте, и они развиваются параллельно и в строгом соответствии с основными темами и мотивами его лирики. Это было время, когда Пушкин своими южными поэмами дал мощный толчок развитию этого жанра в русской литературе. В своем «Кавказском пленнике» (1828) юный Лермонтов буквально следует по стопам Пушкина, заимствуя из его одноименной поэмы не только отдельные стихи, но и общее ее содержание. Тогда же он создает две вариации на тему пушкинских «Братьев-разбойников» – «Корсар» (1828) и «Преступник» (1828).

    Одновременно с увлечением творчеством Пушкина Лермонтов отдается чтению в подлинниках поэзии Байрона. Следы этого увлечения особенно ощутимы в поэме «Черкесы» (1828), где поэтизируются свободолюбивые порывы горцев, в первоначальной редакции поэмы «Демон» (1829) и «Литвинянка» (1832), где Лермонтов создает байронический образ одинокого героя, возвышающегося над толпой, не умеющего подчиняться обстоятельствам, но привыкшего ими повелевать.

    Увлечение Лермонтова творчеством декабристов сказалось в его «повести» в стихах «Последний сын вольности» (1831). Исследователь русской поэмы первой половины XIX века А. Н. Соколов считает, что первотолчком к ее созданию послужило начало незавершенной трагедии Пушкина «Вадим» (1822), где приводится диалог славянина Вадима с Рогдаем о судьбе завоеванного варягами Новгорода. Однако общие идейно-художественные особенности поэмы связывают ее с эпосом декабристов. В «Последнем сыне вольности» тема защиты национальной свободы славян от поработителей-варягов трактуется как тема общественной свободы. Вадим обрисовывается как герой-гражданин. Общественный характер носит и сюжет поэмы. По примеру Рылеева событиям личной жизни отводится второстепенное место. В духе декабристской поэзии историческая тематика используется для пропаганды идеала политической свободы, гражданского героизма, борьбы. Все изложение приобретает двойное значение: историческое и современное.

    Но в политическом содержании поэмы Лермонтова, считает А. Н. Соколов, можно подметить дальнейшее развитие революционной идеологии, объясняемое новой политической обстановкой. Лермонтов рисует «гордую страну», вынужденную склониться «пред властию чужой», забывшую «песню вольности святой». Но есть еще «горсть людей», которые

    Не перестали помышлять

    В изгнаньи дальном и глухом,

    Как вольность возбудить опять.

    Естественно было эти слова отнести не только к древним новгородцам, но и к сосланным декабристам. «Отчизны верные сыны» – таким характерным для декабристской поэзии выражением Лермонтов называет группу непримиримых борцов против тирании, заявляющих: «Но до конца вражда!»

    Однако и в этой поэме политическая тема осложнена размышлениями поэта о бренности человека, о смертной его природе и кратковременности жизни на земле. Похоронив убитую горем невесту Вадима Леду, старец Ингелот говорит:

    «Девица! мир твоим костям! -

    Промолвил тихо Ингелот, -

    Одна лишь цель богами нам

    Дана – и каждый к ней придет,

    И жалок и безумец тот,

    Кто ропщет на закон судьбы:

    К чему? – мы все его рабы!»

    Да и финал поэмы далек от оптимизма: перед единоличным кровавым поединком с Руриком Вадим обращается с пламенной речью к собравшимся новгородцам, в которой он призывает их к мужеству и стойкости в случае его поражения: «Не требует свобода слез!»

    И речь все души потрясла,

    Но пробудить их не могла…

    Он пал в крови и пал один -

    Из книги Вильям Шекспир автора Венгеров Семен Афанасьевич

    Из книги Дорога в Средьземелье автора Шиппи Том

    УТРАЧЕННЫЕ ПОЭМЫ Все дело в том, что после прорыва, осуществленного Раском Боппом и Гриммом, филология развивалась не только в фонологическом и морфологическом направлениях, то есть отнюдь не ограничивалась изучением звукоизменения и законов развития отдельных слов.

    Из книги 100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2 автора Соува Дон Б

    Из книги История русской литературы XIX века. Часть 1. 1795-1830 годы автора Скибин Сергей Михайлович

    Из книги Роман с Европой. Избранные стихи и проза автора Эйснер Алексей Владимирович

    ГЛАВА ИЗ ПОЭМЫ Средь шумного бала, случайно, В тревоге мирской суеты… А.К. Толстой Распорядитель ласковый и мудрый Прервал программу скучную. И вот - В тумане электричества и пудры Танго великолепное плывет. Пока для танцев раздвигают стулья, Красавицы подкрашивают

    Из книги История русской литературы XIX века. Часть 2. 1840-1860 годы автора Прокофьева Наталья Николаевна

    ИЗ ПОЭМЫ «СУД» Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить. Матфей, 7, 1–2 1 В газетном отчете всё пропустили… Гасли угли зари. По темной дороге ночь покатили Шины и фонари. С холодного неба

    Из книги История русской литературы XIX века. Часть 1. 1800-1830-е годы автора Лебедев Юрий Владимирович

    Исторические поэмы Поэмы на русский средневековый (реже – на европейский) сюжет связаны как с байронической, так и с декабристской традициями. Первоначально эти поэмы были близки по своей структуре к байронической жанровой разновидности: черты национального колорита,

    Из книги Вестник, или Жизнь Даниила Андеева: биографическая повесть в двенадцати частях автора Романов Борис Николаевич

    Молодость. Южный период. Романтические поэмы и лирика. Пушкин оставил Петербург в сложный период своей жизни, связанный не только с неотразимыми обидами, которые ему пришлось пережить. Наступал естественный возрастной перелом – кризис перехода от юности к молодости,

    Из книги Наш влюбленный Пушкин автора Егорова Елена Николаевна

    Из книги О Лермонтове [Работы разных лет] автора Вацуро Вадим Эразмович

    Из книги От Пушкина до Чехова. Русская литература в вопросах и ответах автора Вяземский Юрий Павлович

    Из книги Влюбленный демиург [Метафизика и эротика русского романтизма] автора Вайскопф Михаил Яковлевич

    Поэмы и стихотворения Вопрос 1.94 В 1819 году Пушкин несколько раз мучительно болел. А его друзья-покровители, Александр Тургенев и Петр Вяземский, смеялись и радовались.Над чем смеялись и чему

    Из книги Как написать сочинение. Для подготовки к ЕГЭ автора Ситников Виталий Павлович

    Поэмы и стихотворения Ответ 1.94 Болезни были неприличные. Пушкин не мог выйти из дому и усердно писал «Руслана и

    Из книги автора

    10. Между небом и землей: романтические недоноски Вместе с показом бесприютных земных скитальцев романтическая словесность культивировала и другой, родственный им образ, движение которого было ориентировано в основном не по горизонтали, а по вертикали. Речь идет об

    Из книги автора

    Поэмы Жанр поэмы – один из любимейших в творчестве Лермонтова. Он написал около 30 поэм, законченных и незаконченных, не считая нескольких редакций одной и той же поэмы и несохранившихся поэм. Эти произведения различаются по тематике, сюжетам и стилю. Некоторые поэмы

    Из книги автора

    Леденев А. В Романтические рассказы М. Горького 1890-х гг Творчество раннего Горького не следует сводить только к романтизму: в 1890-е гг. он создавал одновременно и романтические, и реалистические по стилю произведения (среди последних, например, рассказы «Нищенка», «Челкаш»,

    В творчестве Лермонтова проявляется общая закономерность развития русской литературы 20-30-х годов: от романтизма к реализму. Однако овладение методом реализма не привело Лермонтова к отказу от романтизма. Оба художественных метода в творчестве Лермонтова выступают в сложном своеобразном синтезе. И пример этому поэмы: “Мцыри” и “Песня про царя Ивана Васильевича...”

    “Мцыри” - это последняя чисто романтическая поэма Лермонтова. В ней мы можем выделить все мотивы, характерные для лермонтовского романтизма: это тема свободы и воли, тема одиночества и изгнания, проблема человека и природы, тема бунта и борьбы.

    “Мцыри” продолжает традицию пушкинских кавказских поэм, однако в основе сюжета “Мцыри” лежит не ситуация бегства от цивилизации на лоно природы, как это было у Пушкина, а ситуация бегства к людям, на родину. Вообще тема бегства из монастыря-тюрьмы часто звучит в произведениях Лермонтова. Но у Лермонтова монастырь не связан с верой, религией. Для Мцыри бегство из монашеской кельи вовсе не означает безверие. Скорее, в духе романтизма монастырь символизирует темницу земного бытия, из которой стремится вырваться Мцыри. Он - сильная личность, бросившая вызов окружающему миру. В Мцыри воплощен порыв к свободной, полноценной, подлинно человеческой жизни. Главная черта этого героя, определяющая весь его образ,- это духовная связь с родиной, жажда хоть недолго побыть на родной земле, на Кавказе. Кавказ становится для Мцыри романтическим идеалом, к которому он стремится, ради которого он жертвует жизнью:

    Увы! - за несколько минут

    Между крутых и темных скал,

    Где я в ребячестве играл,

    Я б рай и вечность променял...

    Действие поэмы разворачивается среди вольной южной природы, родственной душе героя, которая у Лермонтова, как и у Пушкина, является символом романтической свободы. Мцыри превыше всего ценит свободу; время, проведенное в монастыре, было лишь существованием для него, три дня на воле стали для героя поэмы истинной жизнью:

    Ты хочешь знать, что делал я

    На воле? Жил - и жизнь моя

    Без этих трех блаженных дней

    Была б печальней и мрачней

    Бессильной старости твоей.

    В композиции “Мцыри” также проявляются романтические черты. Лермонтов подробно не рассказывает нам о жизни Мцыри в монастыре. Он описывает только самые важные, напряженные моменты в судьбе своего героя.

    Но жизнь в монастыре наложила отпечаток на Мцыри, он уже не способен жить на воле. Он погибает. Смерть оказывается для него блаженным забвением на лоне природы, так как именно после смерти герой соединяется и с природой, и с Кавказом.

    “Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова” является поэмой, написанной в народном духе. Лермонтов воссоздает стиль русской народной поэзии, наделяет купца Калашникова чертами героя русского народного эпоса. Поэт вводит в свою поэму традиционные фольклорные образы гусляров.

    “Песня...” - не целиком романтическое произведение, но в поэме имеется много романтических черт. Само обращение к средневековому прошлому Родины характерно для творчества романтиков. Такие черты, как стремление к свободе, идеалу жизни, сильная воля, самоотвержение на пути к цели, возвышались и поэтизировались. Калашников - это мятежный, борющийся романтический герой.

    В “Песне...”, как и в “Мцыри”, вершинная композиция: перед читателями кульминация судьбы героя, кульминация его развития.

    Готовясь отомстить обидчику, Калашников вступает в открытый бой с государем, потому что он борется против вседозволенности, дарованной царем своей дружине. Автор любуется Степаном Парамоновичем, готовым насмерть стоять за святую правду, но эта идея Калашникова не тождественна идее всего произведения. Смысл поэмы не исчерпывается протестом, бунтом Калашникова, смысл “Песни...” заложен в ее народности.

    Таким образом, в творчестве Лермонтова романтизм является основным направлением. Он не связан с каким-либо хронологическим этапом в жизни поэта. Романтические черты мы можем выделить в каждом произведении Лермонтова, причем романтизм не мешал поэту обращаться и к другим художественным методам, например реализму. Во многих произведениях Лермонтова мы видим синтез этих двух направлений. В “Песне...”, написанной в 1837 году, романтические черты переплетаются с чертами фольклорной поэтики. А в “Мцыри” нет ни одной реалистической черты. Эту поэму можно считать классическим образцом романтической поэмы.

    Писатели - романтики в своих произведениях поэтизировали такие состояния души, как любовь и дружба, как тоска неразделенной любви и разочарование в жизни, уход в одиночество и т.п. Всем этим они расширили и обогатили поэтическое восприятие внутреннего мира человека, найдя для этого и соответствующие художественные формы.Сфера романтизма- «вся внутренняя, задушевная жизнь человека, та таинственная почва души и сердца, откуда подымаются все неопределенные стремления к лучшему и возвышенному, стараясь находить себе удовлетворение в идеалах, творимых фантазиею»,- писал Белинский.

    Авторы, увлечённые возникшим течением, создавали новые литературные жанры, дающие простор для выражения личных настроений (лиро-эпическая поэма, баллада и пр.). Композиционное своеобразие их произведений выражалось в быстрой и неожиданной смене картин, в лирических отступлениях, в недоговоренности в повествовании, в загадочности образов , заинтриговывающих читателей.

    Русский романтизм

    Русский романтизм испытал воздействие различных течений западноевропейского романтизма. Но его возникновение в России - плод национального общественного развития. Родоначальником русского романтизма по праву называют В. А. Жуковского . Его поэзия поразила современников своей новизной и необычностью (поэмы «Светлана», «Двенадцать спящих дев»).

    Продолжил романтическое направление в поэзии А.С. Пушкин . В 1820 году вышла поэма «Руслан и Людмила», над которой Пушкин работал в течение трех лет. Поэма - синтез ранних поэтических исканий поэта. Своей поэмой Пушкин вступал в творческое соревнование и с Жуковским как автором волшебно-романтической поэм, написанных в мистическом духе.

    Интерес Пушкина к истории усилился в связи с выходом в 1818 году первых восьми томов «Истории Государства Российского» Карамзина. Материалом для поэмы Пушкина послужил также сборник «Древние российские стихотворения» Кирши Данилова и сборники сказок. Позднее им был присоединен к поэме, написанный в 1828 году знаменитый пролог «У лукоморья дуб зеленый», дающий поэтический свод русских сказочных мотивов. «Руслан и Людмила» - новый шаг в развитии жанра поэмы, примечательно новым, романтическим изображением человека.Путешествие на Кавказ и в Крым оставило глубокий след в творчестве Пушкина.

    В эту пору он знакомится с поэзией Байрона и «восточные повести» знаменитого англичанина служат моделью для «южных поэм» Пушкина («Кавказский пленник», «Братья разбойники», «Бахчисарайский фонтан», «Цыганы», 1820 - 1824). При этом Пушкин сжимает и проясняет повествование, усиливает конкретность пейзажа и бытовых зарисовок, усложняет психологию героя, делает его более целеустремлённым .

    Перевод В. А. Жуковским «Шильонского узника» (1820) и «южные поэмы» Пушкина открывают дорогу многочисленным последователям: множатся «узники», «гаремные страсти», «разбойники» и т.п. Однако наиболее своеобычные поэты пушкинской поры находят свои жанровые ходы: И. И. Козлов («Чернец», 1824) избирает лирико-исповедальный вариант с символическим звучанием, К. Ф. Рылеев («Войнаровский», 1824) политизирует байронический канон и т.д.

    На этом фоне чудом смотрятся поздние поэмы Лермонтова «Демон» и «Мцыри», которые насыщены кавказским фольклором, и которые можно поставить в один ряд с «Медным всадником». А ведь начинал Лермонтов с простодушных подражаний Байрону и Пушкину. Его «Песня про царя Ивана Васильевича...» (1838) замыкает байронический сюжет в формы русского фольклора (былина, историческая песня, причитания, скоморошина). К русским поэтам - романтикам также можно отнести – Константина Николаевича Батюшкова (1787 – 1855). Главным его произведением считают романтическую поэму «Умирающий Тасс».

    Эту поэму можно назвать элегией, но тема, поднятая в ней, слишком глобальна для элегии, так как содержит много исторических подробностей. Эта элегия создана в 1817 г. Торквато Тассо был любимым поэтом Батюшкова. Батюшков считал эту элегию своим лучшим произведением, эпиграф к элегии был взят из последнего действия трагедии Тассо «Король Торисимондо».

    Романтики обратили внимание на большую сложность и индивидуальность человеческого «я», внутреннего мира человека. Сфера романтизма- «вся внутренняя, задушевная жизнь человека, та таинственная почва души и сердца, откуда подымаются все неопределенные стремления к лучшему и возвышенному, стараясь находить себе удовлетворение в идеалах, творимых фантазиею»,-писал Белинский . Романтики поэтизировали и такие состояния души и сердца, как любовь и дружба, как тоска неразделенной любви, разочарование в жизни, уход в одиночество, сожаления о несбывшемся и мечта о будущем и т. п. Всем этим они расширили и обогатили поэтическое восприятие внутреннего мира человека, найдя, выработав и соответствующие художественные формы. Романтики справедливо предостерегали от того чрезмерного рационализма в изображении внутреннего мира человека и мотивировки его поступков, какой был присущ просветительскому реализму XVIII века. Романтики создают новые литературные жанры, дающие простор для выражения личных настроений автора (лиро-эпическая поэма, баллада и пр.). Композиционное своеобразие их произведений выражается в быстрой и неожиданной смене картин, в лирических отступлениях, в недоговоренности в повествовании, в загадочности образов, заинтриговывающих читателей. Русский романтизм испытал воздействие различных течений западноевропейского романтизма. Но возникновение русского романтизма - плод национального общественного развития. Как отмечалось, родоначальником русского романтизма явился В. А. Жуковский. Его поэзия поразила своей новизной и необычностью.

    Поэма "Мцыри"

    "Мцыри" - одно из последних классических произведений в русской романтической поэзии. Поэма появилась на свет в 1839 году, когда реализм в русской литературе стал набирать "господствующие" высоты, занимая ведущие позиции и в лирике.

    Романтический герой поэмы - это геройборец, активно, хотя и бесплодно протестующий против насилия над личностью. Ему не удалось добраться до " родной страны", " где люди вольны, как орлы". Конечно, Лермонтов понимал, что свобода личности - это лишь романтическая, невыполнимая мечта. Однако он преследовал вполне конкретную цель, изображая трагическую судьбу Мцыри. Поэт прославляет саму попытку поиска путей к личной свободе, поет гимн могуществу человеческой воли, воспевает мужество и мятежную душу героя, вступившего в борьбу с насилием. И здесь важны не сами результаты борьбы, в которой предельно трагическое завершение, а помыслы мятежного героя, его смелая попытка обрести личную свободу. Мцыри не только герой, но и исповедальный рассказчик.


    Основу сюжета поэмы составляет романтическая ситуация - бегство героя Мцыри из монастыря, который для его вольной натуры представляется темницей, тюрьмой, куда он попал по воле русского генерала, пленившего ребенка во время сражения. Романтический конфликт поэмы обусловлен " могучим духом" исполинской натуры Мцыри, его неодолимой волей и решительностью. Хотя этот побег из монастырской темницы в свою естественную среду кавказской природы не приводит к реализации мечты об " орлиной вольности", потому что сама эта природа оказалась враждебной его мечте. И в этом трагизм судьбы Мцыри.

    Художественная форма поэмы - монологисповедь центрального героя. Такая форма повествования позволила автору глубоко и правдиво раскрыть психологию мятежного персонажа, показать богатство его внутреннего мира и основные черты характера.

    Первая часть поэмы (главы 3–8) представляет собой исповедь Мцыри монаху; вторая часть поэмы (главы 9–26) - монолог-рассказ героя о короткой вольной жизни во время побега. Бегство Мцыри, который " томим неясною тоской по стороне своей родной", из монастырской темницы продиктовано неодолимым зовом самой природы, - всегда вольной и свободной, как ветер. Не случайно в поэме значительное место занимают упоминания о ветре, птицах, зверях, о буйной кавказской зелени и небесах, в образах которых отображена природой одаренная сила духа героя, естественность его порыва к свободе в ущерб своему бытовому благополучию. Гонимый неодолимой страстью вырваться из оков человеческого бытия и слиться с родным ему миром свободной природы, с миром, который в конечном итоге оказался более враждебен, чем монастырская неволя. Чуждого " вольной юности", вольному сердцу романтического героя - " в тюрьме воспитанного цветка", воспитанного тоскливым одиночеством и неизбывной мечтой-страстью о дикой, как природа, своей свободе для своей родины - Грузии. Одолеваемый " тоской по родине святой", Мцыри спрашивает монаха:

    Скажи мне, что средь этих стен
    Могли бы дать вы мне взамен
    Той дружбы краткой, но живой
    Меж бурным сердцем и грозой?

    Отчужденность Мцыри от человеческого общества (" но верь мне, помощи людской я не искал... Я был чужой для них навек...") - психологическая потребность героябунтаря и стихийная привязанность к грузинской природе - дикой, суровой, но безмятежной и свободной, как сама душа беглеца. В исповедальной речи Мцыри признается монаху, что свобода для него не самоцель, а лишь средство найти свою родину - родную Грузию:

    Мне было весело вдохнуть
    В мою измученную грудь
    Ночную свежесть тех небес,
    И только...

    Так что цель его побега заключается не столько в обретении личностной свободы, сколько для возвращения на родину. Он искренне поведал монаху, что

    Я цель одну -
    Пройти в родимую страну -
    Имел в душе и превозмог
    Страданья голода, как мог.

    В самом побеге из монастыря Мцыри находит вдохновение и смысл своего существования в родной кавказской природе:

    Я сам, как зверь, был чужд людей
    И полз и прятался, как змей.

    В споре с монахом, отвергая его взгляды на жизнь, в которой плен и прозябание, лирический герой утверждает мысль о том, что жить - значит познавать мир, наслаждаться его узнаваемыми красотами:

    Ты хочешь знать, что делал я
    На воле? Жил - и жизнь моя
    Без этих трех блаженных дней
    Была б печальней и мрачней
    Бессильной старости твоей...

    Называя монастырскую жизнь " тюрьмой", а свои прожитые три дня на воле " блаженными", Мцыри говорит:

    Давным-давно задумал я
    Взглянуть на дальние поля.
    Узнать, прекрасна ли земля,
    Узнать, для воли иль тюрьмы
    На этот свет родимся мы...

    И теперь становится понятным сам смысл эпиграфа к поэме " Мцыри" (" Вкушая, вкусих мало меда, и се аз умираю"), взятый поэтом из церковной книги (Библии) и означающий: " Я попробовал немного меду (т. е. свободы), и вот я умираю". Смысл эпиграфа обобщенно выражает романтически окрашенную судьбу героя, который в своей жизни испытал немного радостей от обретенной свободы - всего три дня, суровых, полных опасностей, но сладостных и счастливых. И нет у него впереди больше ничего - только смерть...

    Когда я стану умирать,
    И, верь, тебе не долго ждать,
    Ты перенесть меня вели
    В наш сад, в то место, где цвели
    Акаций белых два куста...
    Там положить вели меня.
    Сияньем голубого дня
    Упьюся я в последний раз.
    Оттуда виден и Кавказ! - его родина несбыточной мечты и упоения.

    Первая романтическая поэма Пушкина-«Кавказский пленник», - законченная в феврале 1821 года, принесла ему успех, наибольший в его литературной деятельности. Успех был вызван тем, что читатели находили в ней образ современного романтического героя, отсутствовавший в допушкинской литературе.
    Легко убедиться в том, что основные психологические черты заглавного героя поэмы были в высшей степени современными. В Пленнике живёт яркое и смелое вольнолюбие. Он попадает на Кавказ именно потому, что ищет свободы, которой нет в неудовлетворяющем его «свете»- в цивилизованном обществе:
    Отступник света, друг природы,
    Покинул он родной предел
    И в край далёкий полетел
    С весёлым призраком свободы.
    Свобода! он одной тебя
    Ещё искал в пустынном мире.
    Сам сюжет поэмы организует тема свободы: герой, лишённый духовной свободы и стремящийся обрести её , попав в плен, лишается свободы физической. Таким образом, опять оказывается бессильным найти счастье. В поэме сказано о закованном в цепи Пленнике:
    Затмилась перед ним природа.
    Прости, священная свобода!
    Он раб.
    Другая важная черта Пленника -душевная охладелость. Пленник не может ответить на чувство влюбившейся в него Черкешенки потому, что он лишился способности чувствовать. Об этом говорят его слова, обращённые к Черкешенке:
    Бесценных дней не трать со мною;
    Другого юношу зови.
    Его любовь тебе заменит
    Моей души печальный хлад...
    . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
    Как тяжко мёртвыми устами
    Живым лобзаньям отвечать
    И очи, полные слезами,
    Улыбкой хладною встречать!
    Правда, даже эта душевная охладелость не заставляет героя отвергнуть идеал свободы. Пушкин говорит о Пленнике и свободе:
    Охолодев к мечтам и мире
    С волненьем песни он внимал,
    Одушевлённые тобою;
    И с верой, пламенной мольбою
    Твой гордый идол обнимал.
    Рисуя душевную охладелость Пленника, Пушкин стремился запечатлеть характерную сторону психологии не только русской, но и западноевропейской молодёжи. Но вместе с тем Пушкин нарисовал эту «преждевременную старость души» на основе доступного ему жизненного и литературного материала.
    О том, что пленника привели к душевной охладелости страсти, подробно рассказано в том месте поэмы, где закованный Пленник вспоминает о родине:
    Где первую познал он радость,
    Где много милого любил,
    Где бурной жизнью погубил
    Надежду, радость и желанье
    И лучших дней воспоминанье
    В увядшем сердце заключил.
    Это чисто романтическая предыстория Пленника. Особенно важен здесь образ «душевного увядания». Особенности же психологии «увядшего» Пленника были раскрыты Пушкиным по законам романтической поэмы, в которой часто встречался приём контраста, который позволяет оттенить психологические черты героев. Душевному холоду и увяданию Пушкин - романтик противопоставил пылкую расцветающую страсть. Пушкинская сюжетная ситуация «Пленник-Черкешенка» , сталкивает людей не имеющих ничего общего в своём психологическом складе.
    Черкешенка- прежде всего страстная дева. Вторая часть поэмы начинается описанием «огненных» душевных переживаний героини:
    ...Пленник милый,
    Развесели свой взгляд унылый,
    Склонись главой ко мне на грудь,
    Свободу, родину забудь.
    Скрываться рада я в пустыне
    С тобою, царь души моей!
    Люби меня...
    Но «огню» в поэме был противопоставлен «холод» а иногда и «окаменелость». Пленник в ответ на признания Черкешенки жаловался на свою полную разочарованность и жалел, что он уже не может разделить пылкое чувство:
    Умер я для счастья,
    Надежды призрак улетел;
    Твой друг отвык от сладострастья,
    Для нежных чувств окаменел...
    Здесь в связи с душевной драмой Пленника в поэме звучала ещё одна тема. Герой рассказывал о какой-то своей прошлой любви, которая не принесла ему счастья. Мы узнаём, что это была любовь неразделённая, что герой «не знал любви взаимной: любил один, страдал один». Эта тема влекла за собой другую тему-ревности героини. Черкешенка хотела узнать, кто её соперница:
    Но кто ж она,
    Твоя прекрасная подруга?
    Ты любишь, русский? Ты любим?
    Но Черкешенка преодолевает ревность-в этом-то и состоит её душевный героизм. Освобождая Пленника, Черкешенка совершает подвиг великого благородства. Недаром, когда она идёт освобождать Пленника, Пушкин говорит:
    Казалось, будто дева шла
    На тайный бой, на подвиг ратный.
    В этой сцене поэмы Черкешенка действительно героична: распилив оковы Пленника, она желает ему счастья и даже соединения с «другой» , хотя её собственная любовь разбита. Это место поэмы отмечено тонким психологизмом. Хотя Черкешенка преодолела ревность в её словах ещё звучат отголоски этого чувства. Она не хочет бежать с Пленником именно из-за его любви к «другой», благословляя его в то же время на новую жизнь, полную любви:
    Прости, любви благословенья
    С тобою буду каждый час.
    Прости - забудь мои мученья,
    Дай руку мне... в последний раз.
    Эти переживания Черкешенки, кончающей самоубийством, бросающейся в ту самую реку, которую переплывает Пленник, чтобы достичь родины, не похожи на «злую» ревность Заремы и Алеко, которые под её влиянием совершают убийство.
    По мысли Пушкина, злоупотребление страстями ведёт к охлаждённости, пресыщенности и душевной старости. Это судьба Пленника. Но нормальная, естественная страсть возвышает человека и даёт ему возможность совершить подвиг. Это судьба Черкешенки. При этом Пушкин считает, что нормальные естественные страсти живут не в цивилизованном обществе, к которому принадлежит Пленник, а в диком, близком к природе, где воспиталась Черкешенка.
    Первая русская романтическая поэма, изданная Пушкиным, вполне отвечала его убеждению, что романтизм - это область необыкновенного. Герои поэмы отмечены романтической исключительностью, а их предыстория отличается намеренно созданной поэтом неясностью.
    Общее значение «Кавказского пленника» было очень велико. Пушкин не только дал первый образец большого романтического произведения, но и отразил характерные черты целого поколения русской и европейской молодёжи.
    Пушкин внёс огромный вклад в русскую литературу. Его романтизм можно изучать бесконечно. Пушкин-романтик написал множество прекрасных произведений, которые поражают душу своей чувственностью. Его поэмы полны любви и трагизма. Пушкин-романтик изображал сильные страсти, яркие незаурядные явления «внутреннего мира души человека». Пушкин создал наиболее содержательный и оригинальный романтический мир страстей в русской литературе. Его смерть потрясла всех. В.Ф. Одоевский опубликовал 30 января 1837 года в «Литературных прибавлениях» и журнале «Русский инвалид» такие строки: «Солнце нашей поэзии закатилось! Пушкин скончался, скончался во цвете лет, в середине своего великого поприща!.. Пушкин! наш поэт! наша радость, наша народная слава!.. Неужели в самом деле нет уже у нас Пушкина! К этой мысли нельзя привыкнуть!»
    Жуковский, перебирая бумаги только что умершего поэта, обнаружил потрясающие стихи:
    Нет, весь я не умру - душа в заветной лире
    Мой прах переживёт и тленья убежит...
    И всё шептал он их как заклинание, как молитву, как утешение.
    Как реквием...

    Вопрос № 22 . «Герой нашего времени»: история создания и поэтика. Новаторство Лермонтова-романиста. В.Г. Белинский о «Герое нашего времени». [Эйхенбаум Б.М. о «Герое нашего времени»]

    Произведение М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени» по жанровым признакам относят к психологическому роману, одному из первых в истории русской литературы. Однако ни в одной из публикаций при жизни автора «ГНВ» не был назван романом, вероятно, по причине явной новизны его формы для отечественной словесности.

    История создания. Впервые «ГНВ» был полностью опубликован в Петербурге в 1840 г. «Герой нашего времени. Сочинение М. Лермонтова», ч. I и II) и год спустя под тем же названием и с некоторыми изменениями.

    Достоверных данных о предыстории замысла «ГНВ» нет. По воспоминаниям П. Жигмонта, самая ранняя по времени создания часть «ГНВ» – «Тамань» – начерно написана автором осенью 1837 г. и представляла собой очерк, основанный на автобиографическом материале. Несколько лет спустя в журнале «Отечественные записки» вышли в свет три повести (впоследствии – главы романа): «Бэла» (1839 г., №3), «Фаталист» (1839 г., №11) и «Тамань» (1840 г., №2). Первая из них имела подзаголовок – «Из записок офицера о Кавказе» – и завершалась фразой, которая позволяла догадываться о намерении автора продолжать цикл: «Мы не надеялись никогда более встретиться, однако, встретились, и если хотите, я когда-нибудь расскажу: это целая история». В течение 1838-1839 гг. замысел постепенно усложнялся: от желания написать «когда-нибудь» ряд повестей, дополняющих «Бэлу» и объединенных образом повествователя, до более определенного намерения создать внутренне целостный цикл прозаических произведений, жанр которого автор в черновых рукописях определил как «длинный рассказ». В августе-сентябре определилась структура книги: «Записки офицера» («Бэла» – «ММ») – первая часть и – вторая – своего рода «Записки героя» («Фаталист» – «КМ»), превращающие сборник повестей в психологический роман, в центре которого – многогранный образ главного героя. В это же время Лермонтов дает «длинному рассказу» название: «Один из героев начала (вариант прочтения: нашего) века». В конце 1939 г. появилась новая редакция произведения: вторая часть получила окончательное название – «Журнал Печорина», а место повести «Фаталист», перенесенной в конец, заняла «Тамань». Тогда же целому произведению был дан окончательный вариант заглавия.

    На возникновение и процесс становления замысла заметное влияние оказала французская беллетристика начала века: «Рене» и «Замогильные записки» Шатобриана, «Адольф» Констана, романы де Виньи, «Исповедь сына века» де Мюссе и др.

    Поэтика романа Лермонтова сложна в своей видимой простоте, оригинальна и самобытна, несмотря на многочисленность пересекающихся в ней традиций. Становление поэтики будущего романа происходило по пути развития трех важнейших художественных начал: пространственно-временной структуры повествования (несовпадение последовательности сюжетной и фабульной), психологических мотивировок (и связанной с ними поэтики «точек зрения») (психологический рисунок: образ Печорина предстает отстранено, субъективно в рассказе ММ, затем объективно, через восприятие будущего издателя записок– встреча на дороге в Персию, и наконец – опять субъективно – в исповедальном «Журнале»; + игра жанров: «»Бэла» – путевой очерк и новелла, «КМ» – «светская» новелла, сатирический очерк нравов; «Фаталист» – «мистический рассказ и зарисовка станичного быта, «Тамань» – путевой очерк») и преодоления «одномерности» системы персонажей (второстепенные персонажи помогают в раскрытии образа героя).

    Богатый содержанием и противоречивый характер Печорина требовал особого изображения, раскрытия его извне и изнутри. Роман строится как две взаимосвязанные и противостоящие одна другой части. В первой преобладает «объективный» способ подачи героя, «со стороны» в повествовании странствующего офицера и Максима Максимыча о внешних проявлениях личности Печорина; во второй – «субъективно-исповедальное» раскрытие изнутри. Множественность субъектов повествования продает его образу объемность. В постижении своего героя Лермонтов ведет от загадки к разгадке, что было характерно для романтического повествования. Однако Лермонтов переносит акцент с фабульной загадочности на характер героя; романтический прием приобретает реалистические функции. Роман состоит из отдельных повестей, связанный единством героя и авторской мысли; однако эти повести обладают внутренней целостностью и самостоятельностью. Эпизоды из жизни Печорина смещены во временном отношении. Композиционно-сюжетная прерывистость, отсутствие цельности и хронологической последовательности в повествовании по-своему отражают мечтания Печорина в поисках смысла жизни, отсутствие в ней удовлетворяющей героя единой цели. Вместе с тем, при таком построении, создающем ощущение сложности, построение романа отличается внутренней стройностью. Начинается роман с «середины» и доводится до бесцельно-трагической смерти героя, после чего события развертываются от их начала к середине. В последней новелле («Фаталист») подводится своеобразный философский итог исканий героя (разговор о предопределении ). При помощи своеобразной композиции Лермонтову удалось наполнить образ героя, прожившего «бесполезную» жизнь, емким и значительным содержанием. В то же время кольцевая композиция как бы ограничивает возможности героя: действие начинается в крепости («Бэла») и в ней же и завершается («Фаталист»); фабульно Печорин покидает крепость навсегда, уезжая в Петербург, а затем в Персию; сюжетно он вновь в нее возвращается. Подобный прием, использованный и в поэме «Мцыри», видимо, не случаен: в этом блуждании по кругу – своего рода композиционный «образ» судьбы героя и его поколения.

    Неповторимый лермонтовский стиль включает в себя не только книжно-литературную, но и живую разговорную речь. Каждая глава обладает своими стилевыми оттенками, зависящими как от предмета изображения, так и от характерологических черт рассказчика. (Например, бесхитростная манера повествования Максима Максимыча, реалистически «заземляющая» типично романтические ситуации, контрастирует с интеллектуальным стилем «Журнала Печорина», изобилующего философскими умозаключениями, парадоксами, афоризмами).

    По словам Белинского, «ГНВ» не собрание повестей и рассказов – это роман, в котором есть один герой и одна основная идея», художнически развитая». «Основная идея…развита в главном действующем лице – Печорине, а Печорина вы видите только во второй части …только возбуждает в сильной степени ваше любопытство». «Роман г. Лермонтова проникнут единством мысли, и потому, несмотря на его эпизодическую отрывочность, его нельзя читать не в том порядке, в каком расположил его сам автор: иначе вы прочтете две превосходные повести и несколько превосходных рассказов, но романа не будете знать». «В основной идее романа…важный современный вопрос о внутреннем человеке, вопрос, на который откликнутся все…Глубокое чувство действительности, верный инстинкт истины, простота, поэтический язык, глубокое знание человеческого сердца и современного общества… сила и могущество духа, роскошная фантазия… - вот качества этого произведения, представляющего совершенно новый мир искусства». «ГНВ» представляет собой несколько рамок, вложенных в одну большую раму, которая состоит в названии романа и единстве героя. Части этого романа расположены сообразно с внутреннею необходимостию… «Бэла», «Максим Максимыч», «Тамань», отдельно взятые, суть в высшей степени художественного произведения. И какие типические. Какие дивно художественные лица – Бэлы, Азамата. Казбича, ММ, девушки из Тамани! Какие поэтические подробности, какой на всем поэтический колорит!».

    В статье Эйхенбаума говорится о том, что в «Герое нашего времени» разрешены именно те повествовательные проблемы, которые стояли в центре беллетристики 30-х годов, и тем самым ликвидирована та уже надоевшая и превратившаяся в наивный шаблон игра с формой, которую можно проследить в произведениях Марлинского, Вельтмана, Одоевского, Воскресенского. Новая задача состояла именно в том, чтобы найти удовлетворяющие мотивировки для описаний, характеристик, отступлений, ввода рассказчика и т. д. Все это мы и находим у Лермонтова. Бросив мысль о построении сплошной фабулы, Лермонтов тем самым избавил себя от необходимости вводить в роман биографию своих персонажей. Разбив роман («сочинение», как называл его Лермонтов) на новеллы, он сделал своего героя фигурой статической. События, рассказанные в «Журнале», воспринимаются нами без всякой временной связи с тем, что рассказывалось раньше. О прошлом Печорина мы вообще ничего не знаем - не знаем даже, почему Печорин оказался на Кавказе. «Герой нашего времени» - не повесть, не роман, а путевые записки, к которым приложена часть «Журнала» Печорина. Самая мысль о «журнале» является, очевидно, не основным замыслом, определяющим характер стиля, а мотивировкой. Лермонтов решил освободиться от всяких немотивированных высказываний о своих персонажах - даже от сообщений о том, что думает или думал тот или другой из них. Отсюда - подчеркивание своей позиции как путешествующего литератора, ввод особого рассказчика как личного свидетеля событий и, наконец, «журнал». Мы имеем, таким образом, три «я»: автор, Максим Максимыч и Печорин. Эти «я» оказались необходимыми, потому что иначе пришлось бы сделать автора свидетелем всех событий и тем самым очень ограничить повествовательные возможности. Психологической разработки, какой подверглись литературные персонажи у Толстого или Достоевского, у Лермонтова еще нет - впечатление «личности», и притом «типичной», создается не детальным анализом душевных состояний, не разнообразием чувств и мыслей, а самым составом афоризмов, разговоров и размышлений героя.

    В «ГНВ» Лермонтов дает своего рода синтез тем формальным исканиям, которые характерны для русской беллетристики 30-х годов. Он приводит в порядок литературный язык, отказываясь как от лирического патетизма, так и от увлечения диалектизмами, игрой слов и т. д. С. Бурачек был не совсем не прав, когда, негодуя на роман Лермонтова, назвал его «эпиграммой», составленной из беспрерывных софизмов, и «идеалом легкого чтения». Да, после Марлинского, Вельтмана, Одоевского и Гоголя, где все было еще так трудно, так неоднородно, так немотивированно и потому так «неестественно», «ГНВ» выглядит как первая «легкая» книга - книга, в которой формальные проблемы скрыты под тщательной мотивировкой и которая поэтому могла создать иллюзию «естественности» и возбудить чисто читательский интерес. После «ГНВ» становится возможным русский психологический роман, хотя от прозы Лермонтова прямая историко-литературная линия идет не к роману, а к новеллам-повестям Тургенева и к рассказам Чехова.