Суходол бунин статьи о рассказе. «Роман «Суходол» семейная хроника столбовых дворян Хрущевых

В Наталье всегда поражала нас ее привязанность к Суходолу. Молочная сестра нашего отца, выросшая с ним в одном доме, целых восемь лет прожила она у нас в Луневе, прожила как родная, а не как бывшая раба, простая дворовая. И целых восемь лет отдыхала, по ее же собственным словам, от Суходола, от того, что заставил он ее выстрадать. Но недаром говорится, что, как волка ни корми, он все в лес смотрит: выходив, вырастив нас, снова воротилась она в Суходол. Помню отрывки наших детских разговоров с нею: — Ты ведь сирота, Наталья? — Сирота-с. Вся в господ своих. Бабушка-то ваша Анна Григорьевна куда как рано ручки белые сложила! Не хуже моего батюшки с матушкой. — А они отчего рано померли? — Смерть пришла, вот и померли-с. — Нет, отчего рано? — Так бог дал. Батюшку господа в солдаты отдали за провинности, матушка веку не дожила из-за индюшат господских. Я-то, конечно, не помню-с, где мне, а на дворне сказывали: была она птишницей, индюшат под ее начальством было несть числа, захватил их град на выгоне и запорол всех до единого... Кинулась бечь она, добежала, глянула — да и дух вон от ужасти! — А отчего ты замуж не пошла? — Да жених не вырос еще. — Нет, без шуток? — Да говорят, будто госпожа, ваша тетенька, заказывала. За то-то и меня, грешную, барышней ославили. — Ну-у, какая же ты барышня! — В аккурат-с барышня! — отвечала Наталья с тонкой усмешечкой, морщившей ее губы, и обтирала их темной старушечьей рукой. — Я ведь молочная Аркадь Петровичу, тетенька вторая ваша... Подрастая, все внимательнее прислушивались мы к тому, что говорилось в нашем доме о Суходоле: все понятнее становилось непонятное прежде, все резче выступали странные особенности суходольской жизни. Мы ли не чувствовали, что Наталья, полвека своего прожившая с нашим отцом почти одинаковой жизнью, — истинно родная нам, столбовым господам Хрущевым! И вот оказывается, что господа эти загнали отца ее в солдаты, а мать в такой трепет, что у нее сердце разорвалось при виде погибших индюшат! — Да и правда, — говорила Наталья, — как было не пасть замертво от такой оказии? Господа за Можай ее загнали бы! А потом узнали мы о Суходоле нечто еще более странное: узнали, что проще, добрей суходольских господ «во всей вселенной не было», но узнали и то, что не было и «горячее» их; узнали, что темен и сумрачен был старый суходольский дом, что сумасшедший дед наш Петр Кириллыч был убит в этом доме незаконным сыном своим, Герваськой, другом отца нашего и двоюродным братом Натальи; узнали, что давно сошла с ума — от несчастной любви — и тетя Тоня, жившая в одной из старых дворовых изб возле оскудевшей суходольской усадьбы и восторженно игравшая на гудящем и звенящем от старости фортепиано экосезы; узнали, что сходила с ума и Наталья, что еще девчонкой на всю жизнь полюбила она покойного дядю Петра Петровича, а он сослал ее в ссылку, на хутор Со́шки... Наши страстные мечты о Суходоле были понятны. Для нас Суходол был только поэтическим памятником былого. А для Натальи? Ведь это она, как бы отвечая на какую-то свою думу, с великой горечью сказала однажды: — Что ж! В Суходоле с татарками за стол садились! Вспомнить даже страшно. — То есть с арапниками? — спросили мы. — Да это все едино-с, — сказала она. — А зачем? — А на случай ссоры-с. — В Суходоле все ссорились? — Борони бог! Дня не проходило без войны! Горячие все были — чистый порох. Мы-то млели при ее словах и восторженно переглядывались: долго представлялся нам потом огромный сад, огромная усадьба, дом с дубовыми бревенчатыми стенами под тяжелой и черной от времени соломенной крышей — и обед в зале этого дома: все сидят за столом, все едят, бросая кости на пол, охотничьим собакам, косятся друг на друга — и у каждого арапник на коленях: мы мечтали о том золотом времени, когда мы вырастем и тоже будем обедать с арапниками на коленях. Но ведь хорошо понимали мы, что не Наталье доставляли радость эти арапники. И все же ушла она из Лунева в Суходол, к источнику своих темных воспоминаний. Ни своего угла, ни близких родных не было у ней там; и служила она теперь в Суходоле уже не прежней госпоже своей, не тете Тоне, а вдове покойного Петра Петровича, Клавдии Марковне. Да вот без усадьбы-то этой и не могла жить Наталья. — Что делать-с: привычка, — скромно говорила она. — Уж куда иголка, туда, видно, и нитка. Где родился, там годился... И не одна она страдала привязанностью к Суходолу. Боже, какими страстными любителями воспоминаний, какими горячими приверженцами Суходола были и все прочие суходольцы! В нищете, в избе обитала тетя Тоня. И счастья, и разума, и облика человеческого лишил ее Суходол. Но она даже мысли не допускала никогда, несмотря на все уговоры нашего отца, покинуть родное гнездо, поселиться в Луневе: — Да лучше камень в горе бить! Отец был беззаботный человек; для него, казалось, не существовало никаких привязанностей. Но глубокая грусть слышалась и в его рассказах о Суходоле. Уже давным-давно выселился он из Суходола в Лунево, полевое поместье бабки нашей Ольги Кирилловны. Но жаловался чуть не до самой кончины своей: — Один, один Хрущев остался теперь в свете. Да и тот не в Суходоле! Правда, нередко случалось и то, что, вслед за такими словами, задумывался он, глядя в окна, в поле, и вдруг насмешливо улыбался, снимая со стены гитару. — А и Суходол хорош, пропади он пропадом! — прибавлял он с тою же искренностью, с какой говорил и за минуту перед тем. Но душа-то и в нем была суходольская, — душа, над которой так безмерно велика власть воспоминаний, власть степи, косного ее быта, той древней семейственности, что воедино сливала и деревню, и дворню, и дом в Суходоле. Правда, столбовые мы, Хрущевы, в шестую книгу вписанные, и много было среди наших легендарных предков знатных людей вековой литовской крови да татарских князьков. Но ведь кровь Хрущевых мешалась с кровью дворни и деревни спокон веку. Кто дал жизнь Петру Кириллычу? Разно говорят о том предания. Кто был родителем Герваськи, убийцы его? С ранних лет мы слышали, что Петр Кириллыч. Откуда истекало столь резкое несходство в характерах отца и дяди? Об этом тоже разно говорят. Молочной же сестрой отца была Наталья, с Герваськой он крестами менялся... Давно, давно пора Хрущевым посчитаться родней с своей дворней и деревней! В тяготенье к Суходолу, в обольщении его стариною долго жили и мы с сестрой. Дворня, деревня и дом в Суходоле составляли одну семью. Правили этой семьей еще наши пращуры. А ведь и в потомстве это долго чувствуется. Жизнь семьи, рода, клана глубока, узловата, таинственна, зачастую страшна. Но темной глубиной своей да вот еще преданиями, прошлым и сильна-то она. Письменными и прочими памятниками Суходол не богаче любого улуса в башкирской степи. Их на Руси заменяет предание. А предание да песня — отрава для славянской души! Бывшие наши дворовые, страстные лентяи, мечтатели, — где они могли отвести душу, как не в нашем доме? Единственным представителем суходольских господ оставался наш отец. И первый язык, на котором мы заговорили, был суходольский. Первые повествования, первые песни, тронувшие нас, — тоже суходольские, Натальины, отцовы. Да и мог ли кто-нибудь петь так, как отец, ученик дворовых, — с такой беззаботной печалью, с таким ласковым укором, с такой слабовольной задушевностью про «верную-манерную сударушку свою»? Мог ли кто-нибудь рассказывать так, как Наталья? И кто был роднее нам суходольских мужиков? Распри, ссоры — вот чем спокон веку славились Хрущевы, как и всякая долго и тесно живущая в единении семья. А во времена нашего детства случилась такая ссора между Суходолом и Луневым, что чуть не десять лет не переступала нога отца родного порога. Так путем и не видали мы в детстве Суходола: были там только раз, да и то проездом в Задонск. Но ведь сны порой сильнее всякой яви. И смутно, но неизгладимо запомнили мы летний долгий день, какие-то волнистые поля и заглохшую большую дорогу, очаровавшую нас своим простором и кое-где уцелевшими дуплистыми ветлами; запомнили улей на одной из таких ветел, далеко отошедшей с дороги в хлеба, — улей, оставленный на волю божью, в полях, при заглохшей дороге; запомнили широкий поворот под изволок, громадный голый выгон, на который глядели бедные курные избы, и желтизну каменистых оврагов за избами, белизну голышей и щебня по их днищам... Первое событие, ужаснувшее нас, тоже было суходольское: убийство дедушки Герваськой. И, слушая повествования об этом убийстве, без конца грезили мы этими желтыми, куда-то уходящими оврагами: все казалось, что по ним-то и бежал Герваська, сделав свое страшное дело и «канув как ключ на дно моря». Мужики суходольские навещали Лунево не с теми целями, что дворовые, а насчет земельки больше; но и они как в родной входили в наш дом. Они кланялись отцу в пояс, целовали его руку, затем, тряхнув волосами, троекратно целовались и с ним, и с Натальей, и с нами в губы. Они привозили в подарок мед, яйца, полотенца. И мы, выросшие в поле, чуткие к запахам, жадные до них не менее, чем до песен, преданий, навсегда запомнили тот особый, приятный, конопляный какой-то запах, что ощущали, целуясь с суходольцами; запомнили и то, что старой степной деревней пахли их подарки: мед — цветущей гречей и дубовыми гнилыми ульями, полотенца — пуньками, курными избами времен дедушки... Мужики суходольские ничего не рассказывали. Да что им и рассказывать-то было! У них даже и преданий не существовало. Их могилы безыменны. А жизни так похожи друг на друга, так скудны и бесследны! Ибо плодами трудов и забот их был лишь хлеб, самый настоящий хлеб, что съедается. Копали они пруды в каменистом ложе давно иссякнувшей речки Каменки. Но пруды ведь ненадежны — высыхают. Строили они жилища. Но жилища их недолговечны: при малейшей искре дотла сгорают они... Так что же тянуло нас всех даже к голому выгону, к избам и оврагам, к разоренной усадьбе Суходола?

Главный предмет повествования повести И.А.Бунина Суходол - усадьба и ее хозяева. Жизнь хозяев Суходола показана автором, как нечто произошедшее уже очень давно, отжившее себя. Главные герои повести: дедушка – хозяин Суходола, его дети Аркадий Петрович, Петр Петрович, барышня Тоня; сноха Клавдия Марковна, Герваська – побочный сын дедушки.
Повествование ведется от лица Натальи, уже старушки, всю жизнь прослужившей и прожившей в Суходоле и видевшей все потайные уголки жизни этой страшной усадьбы. Историю Суходола Наталья повествует внуком дедушки. Хозяева Суходола носили фамилию Хрущевы и изначально всем управлял дедушка. У него дети, а как выросли, Петр Петрович ушел на службу, а Аркадий Петрович только и делал, что ходил на охоту с Герваськой. Герваська, зная свое двойственное положение в доме, очень даже любил нахамить и Аркадию Петровичу, и дедушке, за что часто был наказан. Дедушку же Герваська не любил, да настолько, что как-то утром больно его ударил – дедушка падая, ударился о угол стола и умер. Герваська снял с него цепочку и кольцо да исчез из усадьбы. Петр Петрович, вернувшийся к тому времени со службы, привез с собой товарища, Войтковича. В него и влюбилась без памяти Тоня, сестра Петра Петровича. Но от малейших знаков внимания со стороны Войтковича Тоня начинала дрожать и заливаться румянцем. В результате из Суходола Войткович уехал, а его ухаживания остались незавершенными. … В это же самое время Наталья, дворовая, повествуя читателю судьбу Суходола, крепко влюбилась в Петра Петровича. Из-за этого она и выкрала из его спальни посеребренное зеркальце – прятала его в бане, по утрам вынимала его и любовалась на себя, замирая от страха, но и зеркальце-то было украдено из-за Петра Петровича, для него и смотрелась в зеркальце Наталья... Когда пропажа была обнаружена - да еще самим Петром Петровичем – Наталье отстригли волосы, одели в грубую рубаху и отправили в ссылку, в соседнюю усадьбу Лунево. Там Наталье придется жить долгих два года. Два года тишины и спокойствия, омрачавшиеся иногда страшными снами, всего-то снов было два – в одном взбирался ей на грудь громадный серый и непристойно возбужденный козел, крича: Я твой жених!. А другой сон, пугавший Наталью еще больше, был сном о пожаре, страшном и диком, неожиданно приключившимся в Суходоле. Через два года Наталья вернулась в Суходол, но вернулась другою – повзрослевшей, строгой, затушившей в себе искры первой любви. В Суходоле все изменилось: Петр Петрович женился, барышня Тонечка после отъезда Войтковича помутилась рассудком, а Наташу назначили в прислужницы к Тоне. Та часто заходилась в истерике, била Наталью и рвала на ней волосы, кидала в нее, чем подвернется, но порой успокаивалась. Однако стоило ей взглянуть на фортепиано, за которым играла она в четыре руки с Войтковичем, как истерики ее возобновлялись и даже колдун Клим Ерохин был не в силах ей помочь.
Вскоре в Суходоле появился новый житель, провиненный монах Юшка, бездельник с похотливым взглядом. Он все чаще останавливал Наталью в темном коридоре, говоря, что влюбился в нее и вскорости придет к ней, а если закричит, то дотла сожжет… Наташенька не спала ночами, прислушиваясь к малейшему шороху и однажды, когда задремала под утро, Юшка пришел.

При раскрытии любовной концепции в «Суходоле» особый интерес представляет история главной героини Натальи. Стоит отметить, что этот образ – не целиком плод прихотливой бунинской фантазии. В начале лета 1911 года, задумывая будущую повесть, писатель упомянул в дневнике о некой «Натахе», с которой он вел долгий разговор о крепостной жизни, и отметил специально: «Восхищается». Согласно другой точки зрения, судьба героини имеет литературное происхождение.

Так, в повести Льва Толстого «Детство» есть рассказ про экономку Иртеньевых Наталью Савишну. Центральные события в жизни обеих героинь удивительно похожи: обе они испытали несчастную любовь, за которую были наказаны ссылкой. Но в отличие от героини Толстого избранником бунинской Натальи стал не официант, а барин Петр Петрович Хрущев. Для того чтобы показать чистоту любви своей героини, Бунин использует прием сравнения, сравнивая чувство Натальи с аленьким цветком, который расцвел в сказочном саду. Наталья украла у барина зеркальце на память и была за это обвинена в краже и выслана из Суходола на восемь лет. После возвращения в Суходол с Натальей случается еще ряд драматических событий: воспринимая мир сказочным, романтическим?

по религиозным канонам, Наталья всю силу богатой своей натуры расходует впустую, добровольно принимая роль великомученицы. Над ней «измывается» барышня Антонина, Наталья имеет связь с похотливым юродивым Юшкой, который заставил героиню уступить ему, вследствие чего Наталья забеременела, но во время пожара от страха потеряла ребёнка. Но, несмотря на все эти факты, Наталья до последних дней пронесла любовь к Петру Хрущеву, считая это чувство самым удивительным и прекрасным в жизни.

Таким образом, здесь Бунин показывает одну из ключевых особенностей своей любовной концепции: любовь писатель воспринимает как двуединое начало, являющееся одновременно и счастьем, и трагедией. Позже эта позиция будет сформулирована и высказана писателем в книге «Темные аллеи »: всякая любовь – великое счастье, даже если она не разделена.

Кроме того, в «Суходоле» обнаруживается еще одна особенность Бунинской философии любви: под действием этого чувства равны абсолютно все, независимо от социального положения. Так, второй жертвой драматичных страстей в данной повести стала барышня Антонина Петровна – дочь хозяина Суходола Аркадия Петровича. Тоня даже не заметила, как влюбилась – ей казалось, что «просто стало веселее жить».

Возлюбленным ее стал товарищ ее брата Войткевич. Он читает ей стихи, играет с ней на фортепиано, дарит цветы, по всей вероятности, имея по отношению к девушке серьезные намерения. Но Тоня по своей девичьей неопытности сама отталкивает ухажера. Она так бешено вспыхивала при каждой попытке молодого человека признаться ей в своих чувствах, что тот внезапно покидает их дом. Тоня же лишилась от тоски разума: стала раздражительной, жестокой, неконтролирующей себя. Стала жить, переходя от безропотного равнодушия к приступам гневной раздражительности и безумия, в котором все окружающие видели нечто страшное и мистическое.

К роковым последствиям в рассказе любовь ведет не только женщин, но и мужчин. Так, Петр Кириллыч помешался от любовной тоски после смерти красавицы жены, а его сына Петра Петровича, лошадь, на которой тот возвращается от любовницы, насмерть зашибает копытом.

Таким образом, мы можем вывести, что любовь, описанная Буниным в «Суходоле», лишена светлых грез и имеет достаточно драматический характер, но все же это чувство, в котором писатель видит единственное оправдание бытия.

Повесть "Суходол" Бунина, краткое содержание которой приведено в этой статье, относится к жанру так называемой "деревенской прозы". Произведение было написано в 1912 году. Стоит отметить, что прозаик не раз обращался к этой теме. Проблемам села посвящены также его рассказы "Антоновские яблоки", "Деревня".

Рассказчика всегда поражала ее привязанность к ее малой родине поместью Суходол, где она выросла обычной дворовой. Воспитав детей, она туда возвращается.

Рассказчик и его сестра все детство росли на рассказах о Суходоле. Для них это было таинственное и легендарное место.

Судьба Натальи

Наталья рано осталась сиротой. Отец ушел в солдаты, а мать умерла от страха, как пишет автор. Так она боялась гнева своих хозяев, когда всех индюшат побило градом. Оказалось, что ее родителей погубили родные дед и бабка рассказчика.

Со временем он многое узнает о мрачном доме в Суходоле. Дворяне Хрущевы, которые владели поместьем, на случай ссоры всегда садились обедать с плетками в руках.

Но все, кто жил в Суходоле, ни за что не хотели оттуда уезжать. Хоть и жили часто в жуткой нищете. Всех тянуло в Суходол, но со времен детства рассказчика, между помещиками произошла крупная ссора, из-за которой любые отношения были прекращены.

Герои приезжают в Суходол

Рассказчик и его сестра, едва приехав, ощутили очарование, которым была проникнута усадьба. Юные Хрущевы бродили по саду, узнавая места, о которых им рассказывала Наталья, когда их воспитывала. Вернувшись поздно ночью, они часто заставали ее перед образом Меркурия.

История Суходола

Прадед Петр Кириллыч сошел с ума и умер в 45 лет. Его внук утверждал, что причиной помешательства стал целый ливень яблок, который на него обрушился, пока он спал под деревом во дворе. Слуги же считали, что он тронулся умом из-за тоски после смерти любимой жены.

Отец рассказчика вспоминал, что в ту пору крепко дружил с дворовым Гевраськой. Считалось, что он внебрачный сын Петра Кириллыча. За домом пыталась приглядывать старая кормилица, но постепенно он терял жилой вид. В кратком содержании "Суходола" И. А. Бунина описывается, как пустела местность в округе.

Вторая жизнь поместья

Новую жизнь в поместье вдохнул Петр Петрович, когда вышел в отставку. Он привез своего друга Войтковича. Жизнь пошла на барский лад.

Войткович приглянулся Тоне, а Наталья влюбилась в Петра Петровича. Однажды она нашла среди его вещей зеркальце из серебра. Ее очаровала красота этой вещицы. Она тайно его украла и спрятала в заброшенной бане. По несколько раз за день она забегала в баню, чтобы полюбоваться на свое запретное сокровище. Она мечтала, что барин обратит на нее внимание и влюбится.

Но все закончилось позорно. Петр Петрович раскрыл ее преступление. Посчитал его банальной кражей, приказал ей остричь волосы и сослать в отдаленный хутор.

Поместье в руках Петра Петровича

Непросто складывались отношения с Гевраськой, который при любой возможности унижал дедушку. Старик жаловался на слугу, но постоянно его прощал. Как-то ночью старый Хрущев пошел в гостиную и начал передвигать тяжелую мебель. Он часто так делал по ночам. Гевраська на него прикрикнул, тот, поборов страх, попытался возразить, но в ответ получил сильный удар в грудь. Старик при падении ударился виском о стол и умер.

Гевраська снял с трупа кольцо (золотой образок) и скрылся.

Тем временем Наталья вернулась в Суходол. Петр Петрович к тому времени женился и уехал на Крымскую войну, где получил ранение.

Появление Юшки

Он прикидывался странником, но это оказалось невыгодным делом. Тогда он начал поносить лавру. Много пил и курил, был чрезвычайно похотлив. Барышне он понравился и стал в Суходоле своим человеком.

Вскоре Юшка положил глаз на Наталью, но ей он был противен. Однажды ночью он стал к ней приставать. Все в округе знали, что ночи он проводит в спальне барыни.

Много ночей Наталья отдавалась Юшке, теряя сознание от отвращения и ужаса к себе. Когда ему стало скучно, он просто исчез из поместья. А спустя несколько недель Наталья поняла, что беременна.

Осенью господа вернулись с войны. И сбылся вещий сон Наталья - дом в Суходоле загорелся от молнии. В ту ночь от страха она потеряла ребенка. После этого она постарела и поблекла. Ее возили к мощам, но это не помогло.

В кратком содержании "Суходола" Ивана Бунина упоминается, что из-за Крымской войны хозяйство было истощено. Братья заложили имение, купив у цыган лощадей. Она рассчитывали откормить их за зиму и продать. Но все лошади сдохли. Петр Петрович вскоре после этого погиб. Он ехал зимой из соседнего хутора от любовницы, пьяный упал с саней, бежавшая сзади лошадь размозжила голову ему копытом.

С тех пор всякий раз, как молодые хозяева приезжали в Суходол, Наталья рассказывала им про свою погибшую жизнь. А дом все ветшал. Сын Петра Петровича реализовал землю для пахоты, ехал из Суходола и стал кондуктором на железной дороге.

Хрущевы нового поколения забыли про историю своего древнего рода, они уже не могли найти могилы своих ближайших предков. Все рассказы, которые рассказчик и его сестра слышали от Натальи, казались им далекими и практически невозможными.