В эти августовские дни исполняется 70 лет восстанию в Варшаве, вспыхнувшего в августе 1944 года. Вот какой интересный материал о настоящих причинах этого трагического восстания и о его ходе напечатал сайт «Библиотека исследователей Катынского дела». Приводим материал с небольшими сокращениями...

Одной из болезненных тем в польско-российских отношениях является тема Варшавского восстания в августе-сентябре 1944 г. Жёсткое бескомпромиссное противостояние между СССР и Польшей достигло своего апогея именно во время восстания в Варшаве, высветившего все проблемы польско-российско-советских отношений.

Павел Вронский в «Газете выборчей» (от 3 августа 2005 г.) сожалеет: «Каждый год в годовщину Варшавского восстания мы с горечью думаем, что Москва всё ещё не созрела для извинений за пассивность Красной Армии на подступах к гибнущей Варшаве. Однако, если мы ожидаем от наших русских друзей извинений, надо хотя бы предоставить им такую возможность».

Фактически, польская сторона обвиняет советское руководство в том, что в августе 1944 г. оно не положило в польскую землю на берегах Вислы ещё тысяч сто советских солдат ради того, чтобы лондонское польское правительство обрело прежнюю, враждебно настроенную к СССР Польшу.

В конце июля 1944 г. войска 1-го Белорусского фронта под командованием маршала К. Рокоссовского вышли к месту рождения маршала Праге, предместью Варшавы. А 1 августа 1939 г. по приказу польского правительства из Лондона части Армии Крайовой (АК), заранее стянутые в Варшаву и насчитывающие 40 тыс. легковооружённых бойцов, без согласования с частями Красной Армии, начали вооруженную акцию по захвату польской столицы под названием «Буря».

Расчёт АКовцев был на то, что в ходе штурма Варшавы частями 1-го Белорусского фронта, немцы начнут эвакуация своих учреждений и воинских частей из города. После этого АК должна была уничтожить оставшийся немецкий гарнизон, провозгласить власть польского эмигрантского правительства и встретить советские войска в качестве полноправного хозяина столицы и страны.

СССР должен был смириться со свершившимся фактом и, соответственно, прекратить поддержку альтернативного польского правительства - Польского комитета национального освобождения (ПКНО), созданного при поддержке советского руководства в июле 1944 г. в Люблине.

Интриганы из Лондона

Сравнительно недавно польские газеты сообщили о том, что в польских архивах удалось обнаружить документ, позволяющий понять, как готовилось восстание, и убедиться в том, что жизнь сотен тысяч варшавян стала разменной монетой в борьбе эмигрантского лондонского правительства за власть. Этот документ подтверждает, что в середине июня 1944 г. вблизи Юзефова (пригорода Варшавы) состоялась тайная встреча старшего офицера немецкой службы безопасности Пауля Фухса и командующего Армией Крайовой Тадеуша Бур-Коморовского.

На переговорах присутствовал немецкий офицер-переводчик, впоследствии завербованный польской службой безопасности и представивший детальный отчет об их ходе. В этом документе 50-летней давности воспроизводится запись хода переговоров.

«Фухс. Пан генерал, до нас дошли слухи, что вы намерены объявить о начале восстания в Варшаве 28 июля и что в этом направлении с вашей стороны ведутся активные приготовления. Не считаете ли вы, что такое решение повлечет за собой кровопролитие и страдания гражданского населения?

Коморовский. Я только солдат и подчиняюсь приказам руководства, как, впрочем, и вы. Мое личное мнение не имеет здесь значения, я подчиняюсь правительству в Лондоне, что, несомненно, вам известно.

Фухс. Пан генерал, Лондон далеко, они не учитывают складывающейся здесь обстановки, речь идет о политических склоках. Вы лучше знаете ситуацию здесь, на месте, и можете всю информацию о ней передать в Лондон.

Коморовский. Это дело престижа. Поляки при помощи Армии Крайовой хотели бы освободить Варшаву и назначить здесь польскую администрацию до момента вхождения советских войск...

Я знаю, что вам известны места, где я скрываюсь, что каждую минуту меня могут схватить. Но это не изменит ситуации. На моё место придут другие, если Лондон так решил, восстание, несомненно, начнётся».

Из разговора ясно, что Бур-Коморовского не волновали возможные жертвы и страдания гражданского населения Варшавы. Главным для него был вопрос власти. Это подтверждает и польский историк Я. Слюсарчик, который подчеркивает, что «борьба за власть» являлась «главным направлением деятельности лондонского правительства».

В настоящий момент в Польше пытаются свалить всю ответственность за начало восстания только на генерала Бур-Коморовского. Так ли это? В момент подхода советских войск к Варшаве в конце июля 1944 г. в Лондоне сложилась крайне странная ситуация. Премьер Миколайчик готовился к отъезду в Москву на переговоры, а верховный главнокомандующий Соснковский убыл в Италию. В этой связи, якобы, лондонское правительство предоставило своему делегату в Польше Янковскому полномочия принимать любые (!) решения без предварительной договорённости с Лондоном.

Утверждается, что в этой ситуации авантюрное решение начать восстание было принято в Варшаве 31 июля 1944 года, за сутки до его начала, тремя руководителями Армии Крайовой - Коморовским, Окулицким и Пелчинским, а Янковский был просто поставлен перед фактом. Вероятнее всего так и было.

Однако не следует забывать, что в разговоре с Фухсом Коморовский чётко заявил, что он только солдат и подчиняется указаниям правительства в Лондоне. Нет сомнений, что ситуация с восстанием в Варшаве неоднократно обсуждалась во время переговоров Коморовского с Лондоном. Вероятнее всего ему были даны полномочия, с учётом реальной обстановки, принять решение о начале восстании. Но предвкушение скорой победы сыграло с Бур-Коморовским злую шутку.

Тем не менее, ответственность за начало восстания и его трагедию лежит, прежде всего, на лондонском эмигрантском правительстве. Несомненно, что в ходе восстания лондонское правительство имело возможность оказать влияние на Бур-Коморовского и заставить пойти его на контакт с Красной Армией. Но этого не произошло. Более того, польский премьер Миколайчик во время переговоров со Сталиным в августе 1944 г. продемонстрировал, что он стоит на позициях Бур-Комаровского.

К. Рокоссовский по поводу начала восстания в своих воспоминаниях «Солдатский долг» заметил: «...самым неудачным временем для начала восстания было именно то, в какое оно началось. Как будто руководители восстания нарочно выбрали время, чтобы потерпеть поражение... Да, Варшава была рядом - мы вели тяжёлые бои на подступах к Праге. Но каждый шаг давался с трудом» (Рокоссовский. Солдатский долг. С. 284-285).

Крайне нелицеприятные оценки организаторам Варшавского восстания дал генерал В. Андерс, находившийся в то время со своим корпусом в Италии. Сегодня они практически недоступны широкому читателю, не только российскому, но и польскому. Однако, благодаря журналисту А. Памятных, появилась возможность их процитировать.

В. Андерс последовательно и решительно высказывался против восстания в Варшаве. 3 августа 1944 г. в депеше начальнику штаба верховного главнокомандующего он писал: «Я лично считаю решение командующего АК (о начале восстания) несчастьем». 10 августа 1944 г. Андерс радировал верховному главнокомандующему Соснковскому: «Безгранично восхищены героизмом столицы. Все наши боевые действия кажутся нам бледными по сравнению с такой самоотверженностью. До глубины души потрясены трагедией жителей Варшавы и всей страны - и, к сожалению, ничем не можем помочь. Наши сердца обливаются кровью при мысли о страшных жертвах и мучениях жителей Варшавы - и то же самое грозит всему польскому народу. Вместе с тем мы не можем понять, что повлияло на решение командующего АК начать восстание».

31 августа 1944 г. Андерс дал этому решению ещё более жёсткую оценку: «Начало восстания в Варшаве в нынешней ситуации было не только глупостью, но и явным преступлением». В этой связи он считал, что «генерал Коморовский и ряд других лиц» должны предстать перед судом (Jan M. Ciechanowski, «Powstanie Warszawskie. Zarys podloza politycznego i dyplomatycznego», Pultusk, 2004. Janusz Kazimierz Zawodny, «Uczestnicy i swiadkowie Powstania Warszawskiego. Wywiady», Warszawa, 2004. «Anders wobec Powstania», kwartalnik «Karta», Nr 42, 2004).

К сожалению, сегодня большинство в Польше забыли об этом и предпочитают обвинять в трагедии Варшавского восстания только советское руководство, забывая о том, что позицию Кремля во многом определяла антисоветская политика лондонского правительства и руководства Армии Крайовой.

Цинизм высшей пробы

За год до восстания, 14 октября 1943 г., Бур-Коморовский на заседании КРП (польского политического представительства) при рассмотрении вопроса о возможности польского восстания на оккупированной территории цинично заявил: «Мы не можем допустить до восстания в то время, когда Германия всё ещё держит Восточный фронт и защищает нас с той стороны. В данном случае ослабление Германии как раз не в наших интересах. Кроме того, я вижу угрозу в лице России... Чем дальше находится русская армия, тем лучше для нас. Из этого вытекает логическое заключение, что мы не можем вызвать восстание против Германии до тех пор, пока она держит русский фронт и тем самым и русских вдали от нас» (Гареев. Маршал Жуков, с. 21).

Антисоветскую политику руководства Армии Крайовой и, соответственно, лондонского эмигрантского правительства в августе 1944 г. подтвердил приказ генерала Бур-Коморовского, распространяемый АКовцами в Варшаве во время восстания:

«...Поляки, решительный момент нашей героической борьбы потребует от всех непоколебимой веры в победу, готовности к жертвам во имя нации и дисциплины перед руководством. Провозглашаю следующий приказ:

Большевики перед Варшавой. Они заявляют, что они друзья польского народа. Это коварная ложь. Наша окраина, Вильно и Люблин взывают к мести. Большевистский враг встретится с такой же беспощадной борьбой, которая поколебала немецкого оккупанта. Действия в пользу России являются изменой родине. Час польского восстания еще не пробил. Приказы советских приспешников аннулирую. Коменданта Армии Крайовой обязал подавить всякие попытки поддержки Советов. Немцы удирают.

К борьбе с Советами!

Да здравствует свободная Польша!

Бур, Главный Комендант

вооружённых сил в стране».

В августе 1944 г. Сталин дважды в Москве встречался с главой эмигрантского польского правительства премьер-министром С. Миколайчиком. Первый разговор со Сталиным польский премьер-министр начал с вопроса о будущем освобожденных областей Польши и о восточной границе с СССР. Это крайне актуальные для Советского Союза вопросы, а Миколайчик вёл себя так, будто польская армия громила нацистов и освобождала Польшу. Польское руководство всегда вело себя так, как если бы Россия была должна ей, а не наоборот. Варшавское восстание стало жертвой этого подхода.

Самое время было бы пану Миколайчику услышать британского премьера Черчилля, который в своей телеграмме британскому МИДу так оценил роль СССР в судьбе Польши: «Без русских армий Польша была бы уничтожена или низведена до рабского положения, а сама польская нация стёрта с лица земли. Но доблестные русские армии освобождают Польшу, и никакие другие силы в мире не смогли бы этого сделать... Нации, которые оказались не в состоянии защитить себя, должны принимать к руководству указания тех, кто их спас» (ВИЖ, № 8, 1991, с. 77-78).

Черчилль на месте Сталина вообще не тратил бы время на беседу с Миколайчиком. Он просто поставил бы его перед фактом. О его отношении к слабым партнёрам красноречиво свидетельствует отношение к генералу де Голлю, который был вынужден во время войны обосноваться в Лондоне. Черчилль давал указания не предоставлять де Голлю оперативной информации относительно положения на фронте, препятствовал его вылету в Африку и т. д.

Поражение в 1939 г. ничему не научило польское руководство. Оно по-прежнему требовало к себе особого отношения. Миколайчик, вероятно, будучи уверен в успехе восстания, заявил Сталину, что намерен вернуться в Варшаву и создать там правительство. На что Сталин заметил, что Варшава пока что в немецких руках. Миколайчик ответил: «Варшава будет освобождена». Сталин согласился: «Дай Бог, чтобы было так». И только в конце разговора Миколайчик заговорил о помощи Варшавскому восстанию.

Сталин поставил польских наглецов на место

Существует мнение, что единственной и основной причиной «пассивности» Красной армии на подступах к Варшаве явилось то, что «Миколайчик отказался слить свое правительство с просоветским Польским комитетом национального освобождения, а Сталину прозападное польское правительство было совершенно не нужно» (ТВ. Исторические хроники Н. Сванидзе. Рокоссовский. 16 ноября 2005 г).

Естественно, глава СССР не мог согласиться с недружественно настроенным польским правительством, которое пришло бы к власти, благодаря военным успехам и жертвам Красной Армии. Вот что по этому поводу писал в своих воспоминаниях Черчилль: «Сталин утверждает, что, имея общие границы с Польшей, Советский Союз имеет право добиваться дружественного правительства в Польше и никогда не сможет одобрить враждебного правительства. К этому обязывает, помимо прочего, кровь советского народа, обильно пролитая на полях Польши во имя ее освобождения» (Черчилль. Кн. 3, с. 589).

Миколайчик в беседе со Сталиным заявил, что с началом восстания вопрос о люблинском Польском комитете национального освобождения стал «неактуальным», т.е. Миколайчик фактически отказался обсуждать вопрос участия ПКНО в будущем польском правительстве. Дальнейшие переговоры с лондонским правительством для Сталина потеряли смысл. Разве не так поступили бы и польские лидеры, защищая интересы своего государства?

Учитывая сложившуюся ситуацию, советское правительство отмежевалось от авантюрных действий эмигрантского польского правительства и возложило на него всю ответственность за происходящее в Варшаве. По этому поводу 12 августа 1944 г. ТАСС выступил со специальным заявлением.

Конечно, желание советского руководства иметь в Варшаве дружественное Советскому Союзу правительство сыграло в этом шаге не последнюю роль. Однако сводить проблемную ситуацию с Варшавским восстанием только к политическому расчёту советского руководства примитивно хотя бы потому, что на карту была поставлена не только судьба Польши, но прежде всего судьба советского наступления на Берлин и, в конечном итоге, победа над нацистской Германией. Эти вещи для Сталина были несоизмеримо важнее, нежели будущее польское правительство, на формирование которого он, контролируя территорию Польши, влиял бы в любом случае.

Сталин зарекомендовал себя умелым дипломатом в спорах с союзниками по антигитлеровской коалиции. Он почти всегда добивался поставленной цели. Это положение к тому времени подтвердила встреча руководителей стран антигитлеровской коалиции в Тегеране.

При необходимости Сталин шёл на разумный компромисс. Так, Временное польское правительство национального единства, из-за которого в августе 1944 г. премьер-министра лондонского правительства Миколайчик не нашёл общего языка со Сталиным, в июне 1945 г. было сформировано на основе Польского комитета национального освобождения с включением в его состав Миколайчика и некоторых министров его правительства.

Ясно также и то, что если бы дело было только в политическом аспекте, то взятие Варшавы произошло бы сразу же после подавления восстания, в октябре или ноябре 1944 г. Тогда и праздник Победы, возможно, мы праздновали бы раньше. Однако это произошло много позже. Как выразился Рокоссовский в том же интервью Верту: «Обстоятельства были неблагоприятны для нас. На войне такие вещи случаются...».

Кровь и подвиг Красной Армии

Надо учитывать, что над северным флангом войск, штурмующих Варшаву, нависла немецкая группировка, дислоцированная в Восточной Пруссии. Южнее Варшавы советские войска также встретили ожесточённое сопротивление гитлеровцев. Совершенно очевидно, что в этой ситуации советское военное руководство опасалось повторения «чуда на Висле».

Тем не менее существует мнение, что можно было взять Варшаву с ходу, но не захотели. Это утверждение в ноябре 2005 г. озвучил телеведущий Николай Сванидзе в «Исторических хрониках», заявляя, что немецкий гарнизон в Варшаве в августе 1944 г. насчитывал всего 15 тыс. человек и был серьезно деморализован стремительным советским наступлением (Исторические хроники Н. Сванидзе. Рокоссовский. 16 ноября 2005 г).

Лев Безыменский, автор публикации о Варшавском восстании в газете «Rzeczpospolita» (от 31 июля - 1 августа 2005 г.) пишет: «Вскоре стало ясно, что Сталин вообще не намерен помогать сражающейся Варшаве. Можно сказать, что советская армия в начальной фазе не могла, а затем, согласно линии Сталина, не хотела вмешиваться».

Однако общеизвестно, что судьбу Варшавы решал не её маломощный гарнизон, а сильный Варшавский укреплённый район. Рокоссовский в своих мемуарах «Солдатский долг» писал: «Немецкие войска оказались в более выгодном положении, так как опирались на сильный Варшавский укрепленный район» (Рокоссовский. С. 287).

О наличии Варшавского укреплённого района, тяжёлых боях с 1-ой танковой дивизией «Герман Геринг» и непрерывной бомбёжке боевых порядков танковых корпусов немецкой авиацией на подступах к Праге сообщал в своем донесении Рокоссовскому от 30 июля 1944 г. командующий 2-й танковой армии С.И. Богданов.

Тем не менее Ставка Верховного Главнокомандования в своей директиве от 29 июля 1944 г. за № 220166 поставила задачу с ходу форсировать Вислу. Командующий войсками 1-го Белорусского фронта маршал Рокоссовский в приказе 30 июля 1944 г.(!) поручил командующим 69-й, 1-й польской, 8-й гвардейской, 2-й танковой армиями к 1 августа 1944 г. составить армейские планы форсирования Вислы (ЦАМО РФ. Ф. 233. Оп. 2307. Д. 168. Л. 105-106).

Однако немцы, буквально в считанные дни подтянули к Варшаве 4-ю и 19-ю танковые дивизии и 73-ю пехотную. Вскоре туда дополнительно прибыли 5-я танковая дивизия СС «Викинг», 3-я танковая дивизия СС «Мертвая голова» и две пехотные дивизии (Рокоссовский. Солдатский долг, с. 287; Эпоха Сталина, с. 57).

В ночь с 31.07 на 01.08. 1944 г. части 1-ой армии Войска Польского (ВП) форсировали Вислу, но удержаться на противоположном берегу не смогли. В донесении начальника политуправления 1-й армии ВП подполковника Замбровского о ходе форсирования Вислы подробно анализируются причины неудачи. Отмечалось, что переправочные средства были недоброкачественные и в недостаточном количестве. Дивизионная и полковая разведки не произвели рекогносцировки, так что подразделения были брошены вслепую. Отсутствовала связь, т.к. провода связи все время уничтожал противник. Радиосвязь не была использована целиком. Активно действовала вражеская артиллерия (ЦАМО РФ. Ф. 233. Оп. 2380. Д. 14. Л. 85-90).

В донесении офицера-представителя Генерального штаба Красной Армии подполковника Драбкина заместителю Верховного Главнокомандующего о причинах задержки форсирования Вислы войсками 8-й гвардейской армии от 3 августа 1944 г. отмечалось, что овладеть плацдармом на западном берегу Вислы помешало отсутствие танков и недостаточное количество артиллерии. Из-за отсутствия понтонного моста «попытка переправить танки на западный берег Вислы под водой результата не дала, первые 2 танка KB остались под водой и на этом переправа танков была прекращена» (ЦАМО РФ. Ф. 233. Оп. 178503. Д. 2. Л. 98-99).

Как видим ситуация была непростая и свидетельствует о стремлении частей 1-го Белорусского фронта и 1-й армии ВП «с ходу» овладеть Варшавой. Но немцы оказали яростное сопротивление. Уже в первых числах августа 1944 г. они нанесли контрудар, в результате которого двигавшаяся к Варшаве 2-я танковая армия Богданова была разбита и не могла продолжать наступление. В августовском (1944 г.) интервью английскому корреспонденту А. Верту маршал Рокоссовский заявил: «Если бы немцы не бросили в бой всех этих танков, мы смогли бы взять Варшаву, но шансов на это никогда не было больше 50 из 100...».

Рокоссовский хорошо понимал, что его армии подошли к Варшаве предельно измотанными. Развивая операцию «Багратион», они вели наступление 40 дней и прошли с боями от 600 до 700 км. Как пишет немецкий историк Пауль Карелль, «...темпы наступления советских войск превышали темпы продвижения танковых групп Гудериана и Гота по маршруту Брест-Смоленск-Ельня во время «блицкрига» летом 1941 г.». Тылы отстали не только из-за темпа наступления, но и из-за необходимости переходить с широкой колеи на узкую. Помимо этого не надо сбрасывать со счетов такую преграду перед Варшавой, как Висла.

Учитывая печальный опыт сражений Красной Армии в первые годы войны, Рокоссовский готовил войска к форсированию Вислы и освобождению Варшавы. Разговоры о взятии Варшавы с ходу из области предположений типа «баба надвое сказала». Лукавил Н. Сванидзе, что Варшаву можно было взять с ходу, «на здоровом военном азарте». Да что там Варшаву, еще каких-то 500 км «марш-броска» - и прямо в Берлин. Но, как говорится, «гладко было на бумаге, да забыли про овраги». Ясно одно, развитие ситуации с взятием Варшавы «с ходу» могло быть непредсказуемым. Красная Армия в то время не могла себе позволить неопределённости. Бить надо было наверняка.

Чем могло закончиться взятие Варшавы «с ходу»? В 1920 г. подобная ситуация под Варшавой завершилась «польским чудом на Висле», разгромом частей Красной Армии, позорным Рижским договором и потерей значительных территорий РСФСР.

Вспомним, что в ноябре 1941 г. Москва перед наступающими нацистскими ордами также казалась беззащитной. Сплошной линии обороны не было. Гитлер полагал, что Москва обречена. Нацисты отпечатали приглашения на парад победы и торжественный приём. Но подольские курсанты, воины-панфиловцы и тысячи безымянных героев совершили, казалось бы, невозможное. Они остановили врага. Москва не только устояла, но и смогла отбросить немцев.

В мае 1942 г. советские войска, окрыленные успехом под Москвой, начали наступление на юго-западе и «с ходу», без должной подготовки тылов, освободили Харьков. Однако немцы нанесли ответный удар такой силы, что Красная Армия летом 1942 г. оказалась у Сталинграда.

Авантюрный наскок на Варшаву, защищенную многоводной Вислой, в августе 1944 г. мог дорого обойтись Красной Армии. Маршал Рокоссовский был любимым и уважаемым командующим в Красной Армии. Так считали многие фронтовики, в том числе и в нашей семье (отец и мамины братья). Он ценил солдат и никогда понапрасну не жертвовал ими. Даже в первые тяжелейшие дни войны части под руководством К. Рокоссовского несли потери в 2,5 раза ниже, нежели у немцев. Немцы уже тогда называли Рокоссовского «генерал Кинжал». Солдаты знали это и любили своего маршала. Жаль, что ему не воздано по заслугам...

Армия Крайова как подручная нацистов

Но вернёмся к Варшаве. О том, что ситуация с ее взятием была не простой, свидетельствует такой факт. Взять предместье Варшавы Прагу Красной Армии удалось лишь через полтора месяца- 13 сентября 1944 г. Всего на подступах к столице Польши Красная Армия простояла долгих пять месяцев пять с половиной месяцев, с августа 1944 г. до 17 января 1945 г. Необходимо заметить, что взятие Варшавы открывало прямой путь по польской равнине на Берлин и этот путь, по мнению Сталина, необходимо было открыть как можно раньше, так как союзники тоже приближались к границам рейха.

Посол США в СССР в 1943-1946 гг. У.А. Гарриман в воспоминаниях писал: «Я думаю, что Сталин приказал бы форсировать Вислу, невзирая на позицию лондонских поляков, если бы пришел к выводу, что имеется достаточно сил, чтобы сломать немецкую оборону. Решающую роль в принятии им решения сыграли военные соображения» (Русский полонез. С.277).

Советские войска на подступах к Варшаве столкнулись с упорным сопротивлением гитлеровцев. К. Рокоссовский писал, что только «к 14 сентября они (части Красной Армии) разгромили противника и овладели Прагой... Вот когда было наиболее подходящее время для восстания в польской столице! Если бы осуществить совместный удар войск фронта с востока, а повстанцев - из самой Варшавы (с захватом мостов), то можно было бы в этот момент рассчитывать на освобождение Варшавы и удержание её. На большее, пожалуй, даже при самых благоприятных обстоятельствах войска фронта не были способны.

Очистив от противника Прагу, наши армии подошли к восточному берегу Вислы. Все мосты, соединявшие предместье с Варшавой, оказались взорванными» (Рокоссовский. С. 292).

В сентябре 1944 г. десантные подразделения польской армии высадились на участках берега, которые должны были быть в руках повстанцев. И вдруг оказалось, что на этих участках - гитлеровцы. Вскоре стало известно, что по распоряжению Бур-Коморовского и его заместителя полковника по кличке «Монтёр» части и отряды Армии Крайовой к началу высадки десанта были отозваны с прибрежных окраин в глубь города. Их место заняли немецкие войска. «В таких условиях удержаться на западном берегу Вислы было невозможно» (Рокоссовский. С. 292).

Почему же бойцы Армии Крайовой в решающий момент сдали немцам свои позиции на западном берегу Вислы? Вероятно, дело в том, что после того, как овладеть всей Варшавой Армия Крайова оказалась не в силах, её руководство приняло решение овладеть символом польской государственности - Королевским замком. Поэтому сюда было стянуто большинство отрядов аковцев. Основные потери они понесли в боях у Королевского замка. Его захват и последующее удержание до подхода советских войск дало бы возможность руководству АК предстать перед советским руководством полноправным представителем восстановленной государственной власти в Польше, заседающим в государственной резиденции.

Никаких планов у руководства АК относительно помощи Красной Армии в форсировании Вислы и освобождении Варшавы не было. Ему было абсолютно безразлично, каких жертв это будет стоить советским войскам. Так что о «безнравственной» позиции Красной Армии, безучастно наблюдающей за истреблением «цвета польской интеллигенции» в Варшаве, полякам следует помолчать.

Можно поставить встречный вопрос - была ли нравственной позиция Армии Крайовой, безучастно наблюдавшей как в сентябре 1944 г. немцы истребляли десант 1-ой армии Войска Польского, высадившийся на западном берегу Вислы?

Не надо быть военным стратегом, чтобы понимать, что восстание в Варшаве должно было бы обеспечить нанесение ударов, скоординированных с Красной Армией, в тыл немецким частям. Восставшие парижане благодаря координации своих действий с союзниками 25 августа 1944 г. освободили от немцев Париж. Армия Крайова поступила наоборот.

Рокоссовский, пытаясь наладить связь с руководством Армии Крайовой, приказал выбросить в Варшаву двух офицеров - парашютистов. Глава Армии Крайовой генерал Бур-Коморовский на контакт с представителем советского командования не пошёл. Советскому офицеру Ивану Колосу, раненому, пришлось в одиночку выбираться из незнакомого города. Об этом эпизоде рассказывается в фильме «Освобождение».

В ситуации с подавлением Варшавского восстания немцы продемонстрировали иезуитскую хитрость. С 10 по 20 августа 1944 г. в Варшаве свирепствовали подручные предателя, организатора «Русской освободительной народной армии» (это не РОА Власова), в то время бригаденфюрера и генерал-майора войск СС Бронислава Каминского, которые начали дикую расправу над польскими женщинами и детьми. Этим немцы хотели предметно показать полякам, что их ждёт, когда придут русские!

Затем после показательной жестокости «восточных варваров» бригаду Каминского вывели из Варшавы, её личный состав передали Власову, а Каминского за плохое обращение с поляками расстреляли! («Исторический архив», № 4, 1994. С.62). Но ни один из немцев, сжигавший польских женщин и детей из огнемётов, не был наказан. Справедливость по-нацистски. Но некоторые поляки поверили в неё и для них главные виновники варшавской трагедии - русские.

Надо заметить, что именно после ввода бригады Каминского восстание в Варшаве принимает поистине всенародный характер. Эта ситуация вновь подтверждает предположение о некой дьявольской договорённости между аковцами и немцами.

Надо напомнить, что аковцы сумели выторговать у нацистов условия почётной капитуляции с сохранением холодного оружия (сабель). Это при том, что Варшава и тысячи варшавян были повергнуты поголовному уничтожению! После разгрома Варшавского восстания в 1944 г. нацисты основную часть уцелевших варшавян направили в Освенцим («Исторический архив», № 4, 1994, с. 58).

Однако в отношении офицеров Армии Крайовой (АК), организаторов Варшавского восстания, нацисты поступили иначе. Прежде чем принять капитуляцию Армии Крайовой, в Прушковский лагерь, подготовленный для аковцев, была направлена делегация АК. Фишер, губернатор Варшавского округа, отмечал в своем докладе начальству, что лагерь офицерам Армии Крайовой понравился!

Руководителю восстания генералу Бур-Комаровскому немцы предоставили самолёт, на котором тот вылетел сначала в Швейцарию, а затем в Лондон. За какие заслуги перед рейхом Армия Крайова и её командующий были удостоена таких привилегий? В Польше на эту тему предпочитают не говорить. Забыли там и о предложении генерала Андерса судить Бур-Коморовского и его приспешников.

Лондонское правительство и руководство Армии Крайовой в августе - сентябре 1944 г. положили в Варшаве на алтарь своих амбиций «10,2 тыс. бойцов убитыми, 25 тысяч - ранеными и 5 тысяч - пропавшими без вести... Сильнее всего пострадало гражданское население: 150 тыс. человек были убиты, 165 тысяч - вывезены в Германию на принудительные работы, 350 тысяч - насильственно переселены» («Ньюсуик-Польша», 1 авг. 2005 г.).

Погибли настоящие патриоты, лучшие молодые польские юноши и девушки, в том числе и дети, которые храбро сражались на баррикадах Варшавы. Прав был Ю. Пилсудский, который говорил: «Ах уж эти мои генералы...» (Д. и Т. Наленч. Ю. Пилсудский. С. 192). Свой грех за неудачу в Варшавском восстании польские генералы хотят переложить на Россию. Говорить об ответственности советского руководства за гибель мирных варшавян абсурдно. Ясно, что основная ответственность, человеческая и государственная, за провал Варшавского восстания ложится на тогдашнее эмигрантское правительство Польши.

В истории советско-польских отношений немало «белых пятен». К их числу можно отнести и Варшавское восстание 1944 года. Наше официальное отношение к нему известно: с первых выстрелов повстанцев оно расценивалось как военная и политическая авантюра с целью захвата власти в столице до прихода советских войск и до утверждения в ней другого польского центра власти – Крайовой Рады Нородовой, сформировавшейся буквально накануне восстания.

Варшавское восстание – героическая и в тоже время трагическая страница в истории Польши. В течение августа-сентября его участники вели неравную самоотверженную борьбу с регулярными частями гитлеровской армии. Став заложниками политических интриг и амбиций рвавшихся к власти лидеров, плохо вооружённые польские патриоты не имели никаких шансов на успех и были обречены. Но даже сегодня, спустя почти 70 лет после тех драматических событий, правда о Варшавском восстании так и не прозвучала в полный голос. Кому-то очень хочется скрыть истинные причины восстания, затушевать обвинения в адрес руководителей, отдавших губительный приказ о выступлении, умолчать об их главных целях.

В этой связи важно подчеркнуть следующее. Сразу же после капитуляции повстанцев польской стороной было категорически заявлено, что в варшавской трагедии виновато не руководство Армии Крайовой, а Советское правительство, сознательно не отдавшее приказ Красной Армии помочь восставшим. Обвинение, как видим серьёзное. До сих пор в польской периодике повторяется упрощённая до предела формула: Варшавское восстание было потоплено гитлеровцами в крови из-за отказа Сталина помочь мужественным польским патриотам.

Разумеется, оставлять без внимания такую трактовку событий – значит признавать их истинность и предоставлять возможность для развёртывания очередных идеологических кампаний по обличению «коварных русских», предавших поляков в решающий для них час. Вопрос лишь в том, каким должен быть ответ, который давно, как говориться, лежит на поверхности. В этом убеждают многочисленные воспоминания участников восстания. Правда, широкому кругу читателей, другие расценивались как мало заслуживающие доверия коммунистическая пропаганда. И это ещё раз подтверждает, что кому-то крайне необходимо историю Варшавского восстания предоставлять в нужном для них свете, тщательно скрывать истинный политический механизм возникновения восстания, повлекшего громадные человеческие жертвы. Определённые круги в Польше настойчиво подпитывают удобный для них тезис, согласно которому героев Варшавского восстания предала Красная Армия.

Убедительным, глубоко аргументированным ответом на вопрос, кто кого предал, думается, могут служить воспоминания Ю. Рокицкого «Блеск и тени героического пятилетия», изданные ещё в 1949 году на польском языке в Западной Германии.

Этот документ представляет собой настоящий обвинительный акт против руководства Армии Крайовой, которое приняло антинародное решение о восстании, скрыв от широких масс его истинные цели. В результате был погублен цвет польского офицерства и утрачен шанс консолидации всего народа.

«Нельзя за все наши поражения, особенно за это последнее восстание в Варшаве, - пишет Рокицкий, - обвинять исключительно (как это пытаются делать некоторые барды восстания) наш национальный романтизм, поскольку эта вина в большей части падает на подстрекателей восстания, за действия которых заплатил весь народ».

О степени своей осведомлённости в происходящих событиях автор информирует следующим образом: «Занимаясь военными вопросами с момента оккупации страны вплоть до восстания включительно и в силу выполнения своих обязанностей, я часто сталкивался со штабом главного командования АК, а также с высокими представителями делегатуры правительства. Я в своём кругу знакомств знал различные проблемы, которые не всегда были известны широкому кругу лиц. На этом основании утверждаю, что во многих случаях умножению наших жертв способствовали неразумные и непродуманные решения наших военных властей, для которых вопрос о сохранении жизни поляков был, к сожалению, второстепенным или даже третьестепенным делом». Рокицкий стремится показать, что, принимая решение о восстании, руководство АК нарушило директивы польского верховного командования, находившегося в Лондоне.

Ещё в марте 1942 года верховный главнокомандующий премьер В. Сикорский писал главнокомандующему АК генералу Ровецкому: «При организованном германском отступлении и большом насыщении страны германскими войсками никак невозможно начать восстание, так как оно не имело бы никаких шансов на успех. А восстание не может быть неуспешным». Это указание впоследствии было проигнорировано.

Во второй половине 1943 года АК получила от верховного главнокомандующего новую директиву, исходящую из факта предстоящего «освобождения» Польши Советами. Директива уточняла условия, В которых восстание может иметь место. Исключая возможность приближения к Польше англосаксонских войск, эта инструкция, в частности, предусматривала в качестве самого главного условия, что восстание может начаться только тогда, когда поражение Германии станет свершившимся фактом.

На основе этой директивы командование АК разработало план под кодовым названием «Буря», в котором, как свидетельствует Рокицкий, намечалось в условиях, не позволяющих начать всеобщее восстание, проведение различного рода действий, скорее, демонстративного характера (диверсии, самооборона, нападения на караульную службу и т. п.).

В воспоминаниях приводится ещё одно предостережение, последовавшее как раз накануне принятия решения о восстании:

«Верховный главнокомандующий генерал Соснковский, находившийся в то время в Италии, пишет 28 июля 1944 года в Лондон для передачи в Польшу: «Что касается страны, то в ситуации, создавшейся в результате развития событий… любая мысль о вооружённом восстании является неоправданным действием, лишённым политического смысла и могущим вызвать трагические ненужные жертвы». Эта часть телеграммы перед её перенаправлением в Польшу была в Лондоне вычеркнута».

Рокицкий прямо обвиняет руководство АК в ошибочном с тактической и стратегической точек зрения определении момента восстания и гибели вследствие этого сотен тысяч людей. В Лондон, по его словам, шли обманные донесения о том, что всё руководство АК высказывается за начало восстания и что иных мнений нет. В результате премьер Миколайчик предоставляет в начале июля 1944 года командованию АК и делегатуре правительства фактическую свободу действий.

В доказательство того, что донесения в Лондон не соответствовали истинному положению. Автор подробно описывает роковой день 31 июля 1944 года, когда состоялось заседание президиума Совета национального единства. На этом заседании главнокомандующий вооружёнными силами в стране генерал Бур-Комаровский так обрисовал в изложении Рокицкого складывающуюся обстановку:

«После поражения на линии Буга в районе Бреста германские войска в большом беспорядке отошли в направлении Варшавы. Германское командование, однако, овладело положением, навело порядок в подразделениях и получило свежие подкрепления в виде трёх танковых дивизий. Главные силы советской армии находятся на восток от Седлец. Только узкой полосой люблинского шоссе советские разведывательные отряды доходят до Варшавы в районе Отвоцк – Вавер – Рембертув. Собственных боезапасов хватит на 3- 4 дня. В этой ситуации считаю, что восстание не имеет никаких шансов на успех».

Все члены президиума согласились с тем, что восстание начинать нельзя. Но затем происходят весьма странные события. Во второй половине этого же дня часть офицеров генштаба АК требует начать восстание. Мотивируется это тем, что многие части не получили приказа об отмене боевой готовности и могут выступить самостоятельно, а также тем, что необходимо поддержать «крупными действиями» премьера Миколайчика, который ведёт переговоры в Москве. Происходит голосование, главнокомандующий голосует против восстания, но оказывается в меньшинстве. Находясь под давлением присутствующих, он подписывает приказ о начале восстания 1 августа 1944 года. «Таким ловким манёвром ответственные политические партии в стране были устранены от принятия решения о восстании, а когда оно началось, им не оставалось ничего иного. Как примириться со свершившимся фактом и поддержать это решение».

В сложной проблематике восстания существует ещё ряд невыясненных моментов. Остаётся, в частности, неясной роль английского руководства в решении вопроса, быть или не быть восстанию, а их влияние в то время должно было быть определяющим, но никак не нейтральным, как это стремятся представить некоторые западные исследователи. А этот вопрос весьма важен для понимания самой кардинальной проблемы, связанной с началом восстания. Рокицкий такими данными в 1949 году не располагал и только косвенно указывал на возможную роль англичан. В брошюре содержится ссылка на статью одного из руководителей восстания – генерала Хрусьтеля, который в эмигрантском еженедельнике «Польска вальчонца» от 16 марта 1946 года писал, что «наши усилия, к принятию которых нас обязали союзники, не были бы напрасными». Такой намек на связь с западными союзниками в вопросе восстания вызывает обоснованную реплику автора брошюры:

«Удивляет нас генерал Хрусьтель своим открытием полтора года спустя каких-то никому не известных обязательств в отношении союзников. Кто такие обязательства дал, и кто их требовал? Следует отметить, что ни польское правительство в Лондоне, ни верховный главнокомандующий в то время не давали обязательств союзникам относительно даты начала восстания. Английское командование о решении начать восстание было проинформировано за неделю. Протестовало ли оно против данного решения, не знаю. Допускаю, что нет, и то по той простой причине, что это решение несло с собой угрозу для жизни не английских, а польских солдат.

Генерал Хрусьтель, поднимая вопрос о наших мнимых обязательствах в отношении союзников, преследовал цель получить запоздалое согласие общества на кровавую цену, заплаченную по приказу руководства АК: погибла четверть миллиона жителей столицы. Это – стремление переложить ответственность за самоубийственные действия на иностранные факторы».

Обращаясь к фразе генерала Хрусьтеля относительно неучастия Красной Армии в поддержке восстания, Рокицкий рассуждает следующим образом:

«Генерал Хрусьтель упрощает стратегическую оценку ситуации, глядя на карту русского фронта от Ледовитого океана до Чёрного моря глазами командира 82-го пехотного полка 1939 года, замечая только Варшаву и идентифицируя, может быть даже умышленно, оперативное положение Красной Армии на варшавском участке… с целями русской политики, основные заботы которой находились в то время далеко от Варшавы, к югу то Карпат… Там в то время были сконцентрированы главные усилия Красной Армии, чтобы не допустить влияния англосаксов в Центральной Европе и на Бакланах. Для нас, конечно, это был малопопулярный манёвр и тем болезненный, что решающим образом повлиял на судьбы восстания, но с точки зрения русских интересов более важный, чем помощь для Варшавы… Несомненно, оказание помощи восставшей Варшаве не входило в намерения Советов».

Рокицкй излагает своё видение сложившейся в то время обстановки на советско-германском фронте, обвиняя командование АК в незнании и непонимании этой обстановки.

«Независимо от оперативных планов главного командования Красной Армии, которые до сих пор нам неизвестны, - пишет он, - нельзя не принять во внимание гипотезы, что могли существовать определённые трудности для организации Советами импровизированной широкомасштабной акции на запад от Вислы, особенно до середины сентября 1944 года. Трудности заключались в том, что именно в июле на участке фронта между Неманом и Варшавой Красная Армия в своём быстром продвижении на запад натолкнулась на сильные укрепления в Восточной Пруссии, которые нужно было преодолеть, а для этого требовалось время.

Вторым препятствием было наступление германского генерала Моделя вдоль нижнего берега Буга… Из-за этого наступления армия Захарова смогла взять г. Острув лишь 27 августа, Вышкув – 3 сентября. Остальная территория между Бугом и Наревом была занята Красной Армией только в середине сентября».

К невыясненным фактам, связанным с восстанием, Рокицкий относит секретную миссию в Варшаву из Лондона весной 1944 года некоего Ротингера, доверенного лица польского и английского правительства. Он не исключает, что именно после этой миссии было получено благословение англичан на восстание. И ещё один вопрос, как считает Рокицкий, остаётся пока без ответа: каким образом германское командование могло знать не только день, но и точное время начала восстания? «Всё свидетельствовало о том, пишет он, - что восстание для немцев во всех отношениях не было неожиданным и что они были предупреждены даже о времени его начала, доказательством чего, в частности, является тот факт, что все их силы были в полной боевой готовности».

Рокицкий стремится разрушить созданную позднее руководителями АК легенду о якобы существовавшем до самого конца восстания нерушимом единстве между командованием, солдатами и населением, о вере в действия командования АК. По его мнению, правда выглядит иначе и более прозаически. Он вспоминает:

«Варшава жила надеждой на освобождение со стороны Советов, чем воспользовался санационный штаб, чтобы начать восстание. Нет ничего удивительного, если солдаты и население после 50 дней боёв, несмотря на крикливую пропаганду, убедились в нереальности этого освобождения… Из солдатских душ ушло спокойствие и слепое доверие к командованию, стали проявляться симптомы сомнений… Случаи несубординации стали учащаться с часу на час… Солдат уже не видел цели, ради которой можно было оправдать дальнейшие кровавые жертвы… В этот день (25 сентября), когда я проходил через подвалы и коридоры разрушенных домов, меня встречали враждебные взгляды земляков, люди задавали вопросы о том, когда всё это кончится. Или же в мой адрес бросались обвинения: «Это тот, кто убил моего Яся», «Из-за него погибла моя дочь», «Восстания, видите ли, им захотелось».

Подполковник Рокицкий задаётся вопросом, каковы же были реальные итоги восстания, политические и моральные. Его ответ полон гнева и сарказма в адрес командования АК: «Великобритания, согласно официальной статистике, на всех фронтах потеряла за 5 лет войны 300 тыс. солдат убитыми. Мы же за два месяца восстания – 250 тыс. жителей столицы… Народ Польши не хотел восстания, и не было опасения в том, что оно может вспыхнуть само по себе… Бесчесно и бессовестно был использован в стране патриотизм польской молодёжи».

Слишком дорогая цена была уплачена за то, чтобы «продемонстрировать миру и своему народу наш идеал Свободной Польши», иронизирует автор брошюры. «Опасаюсь, что ещё несколько таких «демонстраций» и «идеал Свободной Польши» будут выражать лишь кладбища и что мы будем близки к тому, чтобы сбылись слова пророка о стране «могил и крестов».

Наибольший интерес для нас представляет освещение в брошюре позиции Советского Союза в отношении восстания. Она рассматривается в двух аспектах: возможность советских войск оказать эффективную помощь восстанию и оценка поддержки, оказанной советской стороной.

«Не вдаваясь в подробный анализ польско-советских политических отношений с января 1943 года до лета 1944 года, следует отметить, что позиция советских властей к Армии Крайовой, о чём командование АК прекрасно знало, была постоянно и решительно негативной». Вместе с тем автор приводит любопытные факты о взаимодействии Красной Армии с АК. Так, подразделения АК принимали, по свидетельству Рокицкого, участие в освобождении Вильнюса и Ковеля, а несколько польских солдат и офицеров АК было представлено к награждению орденами Ленина и Красной Звезды.

В связи с многочисленными послевоенными заявлениями руководителей АК, пытавшихся снять с себя ответственность за поражение восстания, Рокицкий высказывает следующую точку зрения:

«В кругах, которые тогда приняли решение о начале восстания, сейчас говорится, что «Варшава не дождалась необходимой помощи извне, что столица Польши могла держаться в жестоких боях в полном одиночестве в течение долгих 63 дней, но без эффективной внешней помощи победить была не в состоянии». Это полностью соответствует истине, но здесь следует задать вопрос, а что сделано для того, чтобы эта эффективная помощь была оказана. А если она по той или иной причине не могла быть обеспечена, то нельзя было вступать в бой с врагом, совершенно напрасно топя в море крови и слёз самый мужественный и творческий элемент польского народа… Капитальное значение директивы верховного главнокомандующего заключалось в том, что фронт пройдёт через Польшу и что Польша будет освобождена из-под германской оккупации Красной Армией. Из этого положения следовало бы сделать единственно логический вывод о том, что действенную помощь восстанию могли оказать только Советы. Если же, однако, по политическим соображениям, которые я здесь не анализирую, создания атмосферы сотрудничества и, соответственно, согласования плана своих действий с Красной Армией не было в намерениях и замыслах верхушки АК, то тогда для народа было выгоднее отказаться от широкомасштабных действий и в первую очередь от восстания в Варшаве и ограничиться лишь действиями мелких подразделений по тылам отходящего противника».

В современной польской исторической литературе и публицистике можно встретиться с точкой зрения, что восстание в Варшаве началось в соответствии с обращением советской стороны, которая в радиопропаганде на Польшу в конце июля 1944 года призывала население столицы активизировать борьбу с германскими оккупантами, к вооружённому сопротивлению и оказать этим помощь Красной Армии. Можно допустить, что такие призывы действительно имели место. Но они носили чисто пропагандистский характер и не имели отношения к конкретному выступлению. Так что весьма сомнительно, чтобы они оказали какое-то влияние на решение командования АК о начале восстания. Здесь, без всякого сомнения, основное значение имели политические мотивы.

Вместе с тем следует отметить, что Рокицкий критикует советскую сторону за пассивность в отношении помощи полякам. Он отмечает, что в советских официальных сообщениях содержится «весьма значительное преувеличение размера помощи, оказанной Варшаве Красной Армией». В брошюре перечисляются отдельные попытки советского командования прийти на помощь восставшим, окончившиеся неудачей: при попытке высадиться на левый берег Вислы подразделение Войска Польского понесло большие потери, не был эффективен огонь советской тяжёлой артиллерии, большая часть сбрасываемых с самолётов грузов разбивались или попадали к немцам.

Автор высказывает в адрес советского командования ряд претензий, до сих пор остающихся без аргументированного ответа нашей военной историографии. Он отмечает: «Независимо от того, возможно ли было с оперативной точки зрения развитие широкого наступления советских войск на запад от Вислы в начальной или в конечной стадии восстания, ничто не оправдывает почти полное отсутствие срочной советской помощи в той или иной форме, а тем более совершенно сознательное и умышленное препятствование западным союзникам в их акции по сбрасыванию с воздуха вооружения и боеприпасов». В заключение им делается, несомненно под влиянием эмоций, мрачный вывод о том, что «спорадические сбрасывания, осуществляемые Красной Армией, не имели цель снабдить Варшаву необходимым, а скорее всего были направлены на продление нашей безнадёжной борьбы в одиночку. Это была видимость помощи».

Задержимся на этой оценке. Можно понять негодование автора, когда он говорит о мнимой помощи восставшим со стороны Красной Армии. Конечно же, варшавяне ждали от неё гораздо большего. Им ведь так много говорили об этой помощи, их так убеждали в том, что русские не оставят в беде, что Красная Армия вот-вот освободит Варшаву. Убеждали в этом те, кто втянул соотечественников в кровавую авантюру, кто сам не только не верил в сказанное, но и не хотел прихода советских частей. Именно это подчёркивает в своих воспоминаниях Рокицкий. Многое проясняет и следующий документ, касающийся трагических событий в Варшаве. «Вооружённое восстание в таком месте, как Варшава, могло бы оказаться успешным только в том случае, если бы оно было тщательно скоординировано с действиями Красной Армии. Правильный выбор времени являлся здесь делом огромной важности. Варшавские повстанцы были плохо вооружены, и восстание имело бы смысл только в том случае, если бы мы были уже готовы вступить в Варшаву. Подобной готовности не было».

Это отрывок из беседы маршала К.К. Рокоссовского с британским корреспондентом А. Вертом 26 августа 1944 года в Люблине. Кстати, на вопрос, было ли оправданным восстание в условиях, когда, встретив сильное сопротивление Красная Армия несла большие потери, маршал Рокоссовский ответил: «Нет, это была грубая ошибка. Повстанцы начали его на собственный страх и риск, не проконсультировавшись с нами».

Как видим, в тех обстоятельствах восставшие варшавяне вряд ли могли рассчитывать на активную поддержку частей Красной Армии. Во всяком случае, наступавшие делали всё, что могли. В самый раз упомянуть о помощи с воздуха. Возможно, она должна была быть намного весомей, но и принижать её не стоит. В этом убеждает и письмо коменданта Жолибожского района АК командованию Красной Армии, датированное 15 сентября 1944 года:

«1. Благодарим за оружие, сброшенное для нас с самолётов, и просим в будущем прислать в первую очередь тяжелое автоматическое оружие с противотанковыми боеприпасами, противотанковые пушки, автоматы и гранатомёты.

2. Благодарим за противовоздушную оборону от немецких налётов.

3. Просим бомбардировать цитадель, зенитную артиллерию на Буракове (связной укажет на карте). Центральный институт физического воспитания на Белянах.

4. Просим вести артиллерийский огонь по вышеуказанным объектам в случае, если услышите, что немецкая артиллерия нас обстреливает.

5. Сбрасывание проводите с небольшой высоты, обращая внимание на ветер, так, чтобы грузы падали около костров. Сброшенное с большой высоты попадает в руки к немцам…»

Это далеко не единственный документ, свидетельствующий о том, что защитники Варшавы сражались не в одиночку, что их поддерживали части Красной Армии. Что касается конкретной материальной помощи повстанцам, то она зафиксирована в докладе командования 1-го Белорусского фронта Верховному Главнокомандующему. В нём указывается, что «в целях оказания помощи повстанцам в городе Варшава в период с 13.9 по 1.10.44 г. авиация фронта произвела 4821 самолёто-вылет, в том числе: на сбрасывание грузов – 2 435, на подавление средств ПВО противника в районе сбрасывания грузов – 100, на бомбардировку и штурмовку войск противника в городе Варшава по заявкам повстанцев – 1361, на прикрытие районов, занимаемых повстанцами, и на разведку противника в интересах повстанцев – 925.

За этот же период повстанцам в городе Варшава авиацией фронта сброшено: орудий 45-мм – 1, автоматов – 1 478, миномётов 50-мм – 156, противотанковых ружей – 505, винтовок русских – 170, винтовок немецких – 350, карабинов – 669, ручных гранат – 18 428, патронов винтовочных – 1 312 600, продовольствия разного – 131 221 кг…»

Замети, что данная помощь оказывалась прежде всего благодаря инициативе командования 1-го Белорусского фронта, которое делало всё возможное, чтобы поддержать восставших. Но нельзя не отметить и другое, на что, кстати, обращает внимание и Рокицкий, подчёркивая, что о существовании контактов между руководством АК и русскими имелись весьма противоречивые сведения. Примечательно, что сами высшие чины АК делали вид, что контакты эти постоянные и надёжные. Их можно было понять. Подобная демонстрация несуществующих прочных связей им была выгодна. Твердя о контактах с русскими, они как бы подстёгивали западных союзников действовать активнее, оказывать им помощь. Вот почему распространяемая руководством АК информация о связях с командованием Красной Армии у Рокицкого особого доверия не вызывала.

Кстати, о союзниках. Исходя из заявления офицеров-повстанцев, которые на 1 октября 1944 года переправились на восточный берег Вислы, известно, что «авиация западных союзников только один раз (18.9.) пыталась оказать помощь. 80 английских и американских самолётов сбросили груз с высоты 4000 метров. Ни один из контейнеров не упал на территорию Жолибожа. Весь груз достался немцам.

Стремление желаемое выдать за действительное проглядывается и в истории с капитаном Калугиным, который одно время находился в штабе восставших. Рокицкий о нём знал не понаслышке. Он являлся переводчиком советского офицера и утверждает, что Калугин никогда не выступал в роли связного или представителя маршала Рокоссовского. «Не подлежит сомнению, - пишет Рокицкий, - что он был офицером разведки. На этой основе командование восстанием не могло утверждать, что имелась связь с Красной Армией».

Автор сообщает о своей последней встрече с капитаном Калугиным во второй половине сентября, когда тот направлялся в расположение своих войск. В брошюре рассказывается ещё об одной попытке выйти на связь с русскими. В соответствии с полученным приказом Рокицкий, будучи командиром подразделения АК, лично направляет на восточный берег Вислы двух польских офицеров с радиокодами. И сам же признаёт, что эта акция совершалась с опозданием на целых два месяца. «Её следовало бы предпринять до начала восстания», - констатирует бывший офицер АК, сумевший раньше своих боевых товарищей понять, какую убийственную авантюру затеяло руководство АК.

Как известно, восстание закончилось в последний день сентября. Закончилось неожиданно для его участников – капитуляцией, которая была спланирована верховным командованием АК вопреки воле и желанию большинства солдат и части офицеров армии. Приказ о капитуляции был отдан теми, кто два месяца назад, преследуя свои политические цели, спровоцировал народное выступление.

История Варшавского восстания и сегодня хранит немало невыясненных обстоятельств, тайн. Но вместе с тем ясно одно – в поражении повстанцев вины Красной Армии нет. Она не предавала польских патриотов. Предательство лежит на совести других…

________________

ЗАПИСЬ БЕСЕДЫ СТАЛИНА С ПРЕДСТАВИТЕЛЕМ ПОЛЬСКОГО ЭМИГРАНТСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА МИКОЛАЙЧИКОМ

Присутствуют: с польской стороны – Грабский, Ромер, Мнишек.

С советской стороны – тов. Молотов, переводчик Павлов.

Миколайчик заявляет, что он считает для себя большой честью, что маршал Сталин, несмотря на свою занятость, сумел принять его, Миколайчика, перед отъездом. Вчера Молотов принял его, Миколайчика, по вопросу переговоров представителей польского эмигрантского правительства с представителями Польского комитета национального освобождения. Он, Миколайчик, хотел бы скорее попасть в Лондон, чтобы доложить своим коллегам об этих переговорах, так как он не имеет полномочий довести до конца эти переговоры. Он, Миколайчик, уверен, что лондонское польское правительство будет сотрудничать с Комитетом, ибо у польского правительства имеется стремление сделать это.

Тов. Сталин замечает, что это было бы очень хорошо.

Миколайчик говорит, что, как он понимает, маршал Сталин хотел бы, чтобы польское правительство было демократичным.

Тов. Сталин заявляет, что это правильно.

Миколайчик говорит, что маршал Сталин сказал, что Польша «полевела». Но как он, Миколайчик, понимает, что это не означает, что Польша должна быть коммунистической. Он понимает эти слова в том смысле, что все демократические партии в Польше должны протянуть друг другу руку.

Тов. Сталин говорит, что именно так он это и понимает.

Миколайчик заявляет, что из конституции польское правительство выбросило все антидемократические параграфы.

Тов. Сталин спрашивает, можно ли из конституции выбрасывать параграфы. Конституцию можно принять или отклонить.

Миколайчик заявляет, что он не намерен сохранять конституцию 1935 года. Он будет искать путей перехода на базу конституции 1921 года. Он, Миколайчик, хочет подчеркнуть, что если бы он имел президента на основе конституции 1921 года, то у него не было бы трудностей. Но он, Миколайчик, не может сейчас выбросить президента, так как если бы он это сделал, то он лишился бы суверенного органа, который сейчас существует, опираясь на конституцию 1935 года. По мнению Берута, этот суверенный орган существует в виде Крайовой Рады Народовой. Он, Миколайчик, думает, что самый простой выход из положения был бы найден, если бы партии, представленные в Крайовой Раде Нородовой, сошлись бы с другими демократическими партиями и образовали бы суверенный орган.

Тов. Сталин замечает, что временное правительство может существовать без президента. Президент может быть выбран позже, после всеобщих выборов.

Миколайчик заявляет, что он хотел бы просить маршала Сталина оказать помощь полякам, борющимся в Варшаве.

Тов. Сталин спрашивает, о какой помощи идёт речь.

Миколайчик отвечает, что речь идёт о помощи оружием. Дело в том, что немцы сейчас не так сильны, чтобы выбросить поляков из тех районов Варшавы, которые они занимают. Поляки нуждаются в оружии для того, чтобы продержаться.

Тов. Сталин заявляет, что всё это восстание польской подпольной армии в Варшаве он считает нереальным делом, так как у восставших нет оружия, в то время как немцы только в районе Праги имеют три танковые дивизии, не считая пехоты. Немцы просто перебьют всех поляков. Просто жалко этих поляков.

Советские войска форсировали Вислу в районе её слияния с рекой Пилицей и установили на другом берегу Вислы плацдарм 30 км длиной и 25 км глубиной. Вначале дела шли хорошо, но немцы перебросили в район нашего плацдарма две танковые дивизии. Советские войска, конечно, преодолеют сопротивление немцев и возьмут Варшаву, но это потребует времени.

Тов. Сталин говорит, что нам не жалко оружия. Мы можем предоставить полякам оружие, как пулемёты, так и противотанковую артиллерию, но встаёт вопрос, как это сделать. Тяжелые орудия нельзя сбросить с самолётов. Кроме того, нет уверенности в том, что это оружие не попадёт в руки немцев, если оно будет сбрасываться над районом города. Тов. Сталин спрашивает, имеются ли в городе места, где можно сбросить оружие.

Миколайчик заявляет, что такие места имеются, но он сейчас затрудняется их назвать. В штабе командующего польскими войсками в Варшаве имеется советский капитан Калугин. Он хотел бы связаться с маршалом Рокоссовским для того, чтобы дать ему необходимые сведения. Он, Миколайчик, знает лишь, что имеется место, где оружие, если оно будет сброшено, не может попасть в руки немцев.

Тов. Сталин спрашивает можно ли этому верить.

Миколайчик отвечает, что этому вполне можно верить.

Миколайчик заявляет, что речь идёт о сбрасывании польским войскам в Варшаве ручных гранат, противотанковой артиллерии и боеприпасов.

Тов. Сталин говорит, что сбросить оружие легко, так как наши войска находятся близко от Варшавы.

Миколайчик заявляет, что он был бы очень благодарен, если бы маршал Сталин дал приказ Рокоссовскому это сделать.

Тов. Сталин говорит, что нужно иметь позывные сигналы и шифры. Он, тов. Сталин, постарается сделать всё возможное. Лучше было бы, если бы сбросить в расположение польских войск советского офицера для связи.

Миколайчик заявляет, что он представит в кратчайшее время все необходимые для этого данные.

Тов. Сталин заявляет, что он сделает всё возможное.

Миколайчик говорит, что, прощаясь с маршалом Сталиным, он хотел бы выразить уверенность в том, что между Польшей и Советским Союзом будут установлены доверие и дружба.

Тов. Сталин заявляет, что основой нашей политики является союз с Польшей. Необходимо, чтобы поляки поверили, что руководители нынешней России не те, что были при царском правительстве. Руководители тогдашней России хотели покорить Польшу. Наших политиков часто смешивают с царскими политиками. Это неправильно. У нас нет политики покорения каких-либо славянских народов. В этом смысле мы против славянофильства, которое предполагает, что Россия должна быть во главе славянских народов и что эти славянские народы должны быть угнетаемы Россией. Мы признаём равенство прав славянских народов. Если польские руководители поймут, что советские руководители хотят установить дружбу между польским и советскими народами и повернут в этом смысле историю, то это будет хорошо. Но он, тов. Сталин, думает, что нынешние польские деятели не верят этому, так как представители польского правительства, находящиеся в Польше, заявляют польскому населению, что немцы-угнетатели уходят, а приходят угнетатели-русские.

Миколайчик заявляет, что маршал Сталин имеет возможность завоевать сердца польского народа.

Тов. Сталин говорит, что польский народ не должен идти за Советским Союзом. Он должен идти вместе с Советским Союзом. У польского народа свой путь, и у Советского Союза тоже свой путь. СССР не хочет, чтобы им руководила Польша. Польша не должна этого делать. Нужно, чтобы СССР и Польша шли вместе против общего врага – немцев, оказывая друг другу политическую, военную и экономическую помощь. Если у Польши будет существовать союз с Советским Союзом, то никакие опасности не будут страшны. Польша должна иметь также союз с Англией, Францией и США.

Миколайчик благодарит тов. Сталина за эти слова в отношении Польши. Он заявляет, что у Польши нет намерения навязывать что-либо Советскому Союзу.

Тов. Сталин отвечает, что мы не можем и не должны навязывать что-либо друг другу.

Тов. Сталин говорит, что советское правительство, стремясь к союзу с Польшей, исходит из того, что, как бы ни ограничивали Германию, она всё равно регенерируется и встанет на ноги. Германия после франко-прусской войны 1870 года потребовалось 40 с небольшим лет, чтобы в 1914 году совершить новое нападение. В 1939 году Германия снова совершила нападение, причём промежуток времени, который ей понадобился для того, чтобы подготовиться к этому, сократился до 25 лет. Мы считаем, что Германия снова может регенерироваться после нынешней войны в течение 20 – 25 лет.

Миколайчик заявляет, что он хорошо знает немцев. Нужно, во-первых, сильнее бомбить немецкие города, заводы и нужно, чтобы Германия была разбита на германской земле. После окончания войны нужно прервать все экономические пути, по которым идёт германская экспансия в европейские страны. Надо оккупировать Германию на длительный срок.

Тов. Сталин замечает, что всё-таки Германия может подняться. На этот случай нужно держать наготове меч, и этим мечом должны быть союз между Польшей и СССР и войска в распоряжении той международной организации по поддержанию мира, которая будет создана.

Миколайчик говорит, что перед отъездом из Лондона он считал показания пленных немцев. Один немецкий офицер заявил в своих показаниях, что Германия найдёт себе спасение в коммунистическом строе.

Тов. Сталин замечает, что Германии коммунизм подходит так же, как корове седло.

Прощаясь, Миколайчик благодарит тов. Сталина за гостеприимство и заявляет, что он считает для себя большой честью, что он был принят тов. Сталиным.

Записал Павлов.

— антифашистское вооруженное выступление в оккупированной немецко-фашистскими войсками Варшаве 1 августа — 2 октября 1944 года во время 2-й мировой войны. Организовано руководителями Армии Крайовой (АК) с целью овладеть Варшавой до подхода советских войск и обеспечить польскому эмигрантскому правительству возможность вернуться в Польшу.

План "Буря" предусматривал, что во время отступления немецких войск, разбитых Красной Армией, и продвижения фронта по польской земле на запад законспирированные АК отряды будут использованы для атак на арьергарды противника и освобождения отдельных населенных пунктов до вступления в них советских частей. Власть на местах в этом случае перешла бы к органам делегатуры эмигрантского правительства. План "Буря" предусматривал также на основе временного сотрудничества участие АК в боях совместно с частями Красной Армии.

Решение о восстании было принято командованием АК, а приказ о его начале отдан командующим АК генералом Тадеушем Коморовским 31 июля без согласования с командованием Красной Армии и 1-й армии Войска Польского.

1 августа в 17 часов повстанцы (около 40 тысяч человек АК, имевших лишь 3,5 тысячи единиц стрелкового оружия) развернули бои в Варшаве. Хорошо вооруженный немецкий гарнизон насчитывал около 15 тысяч человек. Вскоре он был усилен частями СС и полиции и доведен до 50 тысяч человек. Руководство Польской рабочей партии (ППР) пыталось предотвратить преждевременное и неподготовленное восстание. Когда же оно началось, ЦК ППР призвал всех членов партии и отряды Армии Людовой (подпольная военная организация, действовавшая в период 2-й мировой войны в целях ведения вооруженной борьбы с немецко-фашистскими оккупантами на территории Польши) принять участие в восстании. Восставшие захватили ряд немецких объектов, овладели значительной частью города, лишив оккупантов возможности использовать городские транзитные артерии восток — запад. Однако силы были неравными. Нехватка оружия и боеприпасов ограничивала возможность наступательных действий повстанцев и позволила немецким войскам локализовать очаги боев в отдельных районах города (Старо Място, Сьрудмесьце, Жолибож, Мокотув).

19 августа гитлеровцы предприняли штурм Старо Място и в конце месяца после ожесточенных боев захватили его. В последующем они овладели Сьрудмесьце и рядом других районов. После 5 сентября единственным повстанческим районом был Чернякув.

Советское руководство, несмотря на весьма сложную обстановку для советских войск в районе Варшавы (2 августа 1944 года немецко-фашистские войска нанесли контрудар по 2-й танковой армии 1-го Белорусского фронта), с целью оказать помощь восставшим поставило войскам 1-го Белорусского фронта задачу отразить контрудар гитлеровцев и перейти к широкому наступлению, а 1-й армии Войска Польского нанести удар с магнушевского плацдарма на Варшаву вдоль левого берега Вислы. Однако введенные немецким командованием в бой танковая дивизия "Герман Геринг" и еще две пехотные дивизии не позволили расширить плацдарм и развить наступление.

29 августа по решению Ставки наступление 1-го Белорусского фронта, за исключением войск правого крыла, было прекращено. Вскоре войскам фронта, в том числе и 1-й армии Войска Польского, была поставлена задача выйти к Праге — предместью Варшавы, форсировать Вислу и соединиться с повстанцами. Выполнить эту задачу не удалось. Шесть польских батальонов, переправившихся на плацдарм в районе Чернякува, понесли в боях тяжелые потери (3764 убитых и раненых), 21 сентября по приказу командующего 1-м Белорусским фронтом они были отведены за Вислу.

С 14 сентября для оказания помощи повстанцам привлекались 16-я воздушная армия 1-го Белорусского фронта и полк ночных бомбардировщиков "Краков" Войска Польского.

Несмотря на помощь, положение повстанцев усложнялось. Потери плацдармов на Висле, падение Мокотува, нехватка боеприпасов и продуктов питания вынудили командование АК начать 28 сентября переговоры с немецко-фашистским командованием о капитуляции. 2 октября командование АК капитулировало. Восстание, длившееся 63 дня, потерпело поражение. В ходе боев погибло 18 тысяч повстанцев, 25 тысяч было ранено, потери гражданского населения составили свыше 200 тысяч убитыми. Немецкие войска потеряли около 17 тысяч убитыми и пропавшими без вести и около 9 тысяч ранеными. Левобережная Варшава почти на 90% была разрушена.

Варшава была освобождена советскими войсками совместно с 1-й армией Войска Польского 17 января 1945 года.

В 2004 году к 60-й годовщине восстания в польской столице был открыт музей Варшавского восстания.

29 июля 2009 года президент Польши Лех Качиньский предложил учредить в стране новый государственный праздник, посвященный Варшавскому восстанию 1944 года.

7 декабря 2009 года Лех Качиньский подписал закон об "Установлении государственного праздника в память жертв Варшавского восстания".

(Дополнительный

Варшавское восстание – это антифашистское военное выступление, которое проходило в августе-сентябре 1944 года.

В июле этого года войска Советской Армии пересекли польскую границу и под ее давлением немецкие войска в конце месяца были вынуждены спешно покинуть пределы города. Но совсем скоро ситуация изменилась кардинальным образом. Гилер решил удержать польскую столицу любой ценой. Немецкая оборона начала укреплять позиции на подступах к городу, и руководитель Армии Крайовой К.Иранек-Осмецкий внес предложение перенести восстание, поскольку оно было обречено на провал. Командующий войсками польской армии Коморовский не мог принять решение, однако под давлением все же согласился начать выступление.

Согласно плану операции, разработанному советским командованием, город предполагалось обойти с северной и южной стороны с целью сохранения его как культурной славянской столицы и разгрома немецкой группировки. Все подробности операции неоднократно обсуждались командованием и предполагалось, что она даже при самых благоприятных обстоятельствах не должна начаться ранее 25 августа.

В польской армии к началу восстания насчитывалось около 30 тысяч воинов, что превосходило численность немецких солдат в два раза, однако вооружены они были крайне плохо. Немецкие войска с лихвой использовали свое преимущество, чтобы локализовать бои.

В составе Советской Армии были не только отдельные соединения Войска Польского, но и смешанные отряды партизан, руководили которыми советские офицеры, оказавшиеся по каким-либо причинам на территории врага. Все эти отряды были укомплектованы людьми разных политических взглядов и стремлений, но единым для всех было желание выгнать оккупантов с родной земли. Восстание поднялось 1 августа. Командовал им генерал Тадеуш Коморовский. Сигналом для его начала послужили удары колокола одного из костелов. Необходимо отметить, что фашистская разведка не смогла узнать подробности подготовки и дату начала восстания, поэтому немецкая армия была к нему не готова.

Восставшим удалось захватить несколько немецких объектов и захватить большую часть города, но они не сумели взять под свой контроль ни одно правительственное здание. Основные транспортные пути и мосты через Вислу по-прежнему были в руках немцев. Недостаточное вооружение изначально ограничило возможности повстанцев.

В первые дни операции польские войска, состоявшие в основном из интеллигенции, понесли значительные потери – около 2 тысяч человек, в то время как немецкие части потеряли в 4 раза меньше людей. Но повстанцам удавалось удерживать инициативу, поскольку немецкое командование не успело еще подтянуть к Варшаве дополнительную технику и орудия.

К тому же, польские войска остались без воздушного прикрытия, так как шестнадцатая воздушная армия не перебазировалась к началу восстания на ближайшие аэродромы, а войска Первого Белорусского фронта были крайне истощены боями, с которыми прошли 600 км, оставив далеко позади обозы с продовольствием и боеприпасами.

Обо всем этом было хорошо проинформировано немецкое командование, которое приняло решение нанести контрудар по плацдарму Советской Армии на Висле. Они практически уничтожили танковый корпус Второй армии и сумели отбросить часть Белорусского фронта от польской столицы. Немецкие войска были в более выигрышном положении, поскольку использовали укрепленные позиции в городе. Во время этой фашистской атаки советские войска потеряли 280 танков и были вынуждены перейти от атаки к обороне.

На четвертый день восстания германское командование приступило к его подавлению. Против польских войск были брошены охранные соединения СС, «бригада Каминского», украинские националисты и полиция. Фашистские войска методично уничтожали очаги восстания.

8 августа при участии маршала Г.Жукова был разработан новый план освобождения польской столицы. Предполагалось, что операция должна быть проведена всеми силами фронта для выхода на Вышгород, Цеханув, Сохачев, Плонськ, Томашув, Скерневице и в итоге – занятие Варшавы.

Но положение советско-польских войск было осложнено усилением немецкого напора на южные от столицы плацдармы. Для их удержания потребовались дополнительные силы. К этому времени восстание приобрело черты всенародной борьбы против захватчиков. Однако через несколько дней стала ощущаться нехватка боеприпасов. С 13 сентября советские самолеты начали сбрасывать восставшим минометы, противотанковые ружья, автоматы, винтовки, гранаты, продовольствие и медикаменты. В отличие от американских и английских самолетов, которые сбрасывали боеприпасы с большой высоты и поэтому такая помощь была малоэффективной (большую часть этих грузов захватили немцы), советские самолеты действовали на предельно малых высотах.

Несмотря на такую помощь, положение повстанцев усложнялось. 14 сентября войска Советской Армии подошли к Висле, но немцы успели уничтожить все мосты. Во время этого наступления погибло около 8,5 тысяч фашистов. Через два дня Первая Армия Польского Войска начала форсировать Вислу. Пехотные отделения были переправлены, но технику перевезти не представлялось возможным из-за шквального огня немецких войск.

Эти неудачи, а также огромные человеческие жертвы, нехватка боеприпасов и продовольствия вынудили Коморовского 2 октября 1944 года подписать акт о капитуляции, в результате чего практически все население Варшавы было отправлено на принудительные работы в Германию.

Что касается отношения советского руководства во главе со Сталиным к ходу восстания, то ясно одно – оно было достаточно двойственным. С одной стороны, Сталин заявлял о согласии оказать помощь польским войскам, но с другой - советское правительство довольно резко высказалось против предоставления советских аэродромов для посадки союзных самолетов. Сталин очевидно не хотел, чтобы польская армия достигла своих целей, ведь в таком случае польское изгнанное правительство во главе со Станиславом Миколайчиком получало реальный шанс на послевоенное обустройство государства. А в глазах советского руководства создание независимой Польши моментально переводило ее в ранг опасных для СССР политических фигур. Многие зарубежные историки одной из причин поражения называют именно такое двойственное отношение советского правительства, забывая о том, что западные союзники смогли сделать еще меньше.

Варшавское восстание закончилось разгромом польских войск. В ходе его было убито около 10 тысяч солдат, 150 тысяч гражданского населения, 17 тысяч попали в плен, а еще 7 тысяч – пропали без вести. Большая часть города была в руинах, а то, что уцелело, планомерно уничтожалось специальными бригадами СС. И только во время Висло-Одерской операции, проведенной 17 января 1945 года, Варшава была освобождена.

Отрывок из книги английского военного историка Алана Кларка “План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941–1945”

М ы подходим к одному из самых трагических эпизодов всей Восточной кампании – восстанию поляков в Варшаве и их отчаянной, безнадежной битве на улицах города, длившейся два с половиной месяца. Варшавское восстание нашло себе место как страница в чисто военной истории кампании. Но оно имело и большое политическое значение, как иллюстрация трагедии польской нации, этого странного, одаренного и романтического народа, вечно обреченного находиться между жерновами грозных монолитов Германии и России, как событие огромного значения в формировании послевоенной Европы.

Сущность Польской проблемы формулируется просто, потому что время не изменило ее. Польское государство является традиционным буфером Западной Европы против России, но его безопасности в этой роли всегда угрожали жадность и жестокость немецких землевладельцев в Пруссии и Померании. Для поляков было всегда невозможно добиться политических гарантий от любых своих соседей, потому что все они домогались польских земель и предпочитали присваивать ее вместо того, чтобы защищать.

Но в 1939 году появился незаинтересованный защитник. Британское правительство гарантировало Польше целостность. Таким образом, поляки стали ставкой в игре держав, в которой оба игрока не желали поддаваться на запугивания друг друга. Гитлер стремился «дать боевое крещение германской нации» и считал, что, поскольку британцы были не способны стратегически выполнить свое обязательство, им придется смириться со свершившимся фактом. Британцы думали, что сама по себе их гарантия остановит Гитлера, – а если нет, что же, значит, им придется рано или поздно сразиться с ним, так почему бы не сейчас, тем более «ради чести»?

В результате поляки с большой отвагой сражались до конца – который сам по себе был ускорен русским вторжением в восточные земли Польши, согласно договоренности между Молотовым и Риббентропом, подписанной в августе. К концу 1939 года Польское государство было снова раздавлено двумя гигантскими хищниками на своих границах, и польские солдаты, которые не погибли в боях, попали в лагеря-тюрьмы для военнопленных.

Русские делали несколько попыток «перевоспитать» своих пленников, но офицеры оказались абсолютно не поддающимися и были все переведены в лагерь в Катынском лесу, где через какое-то время были расстреляны. Немцы даже не утруждались организацией лагерей для военнопленных – поляков сразу же отправляли в газовые камеры. Те же различия проявлялись в обеих оккупированных половинах страны. Русские как-то пытались ассимилировать ее обитателей в коммунистическое общество; немцы принялись систематически уничтожать все польское население, заменяя его немецкими переселенцами.

Но семя польского национализма, оставшегося живым после столетий подобного существования, оказалось по-дарвински устойчивым и теперь, занесенное нуждой на холодную почву военного Лондона, начало расти. Лондон стал местом пребывания «польского правительства», Меккой для эмигрантов и беженцев, центром, куда стекались вся энергия и патриотизм этого трагического и яркого народа.

Постепенно тонкие, хрупкие нити подпольных связей, которые все равно возникают даже при самых жестоких режимах, начали соединяться, образуя цепь руководства и разведки, которая оставалась эффективной вплоть до трагических событий осени 1944 года. Британцы поставляли оружие и обучали поляков военному делу; была создана отдельная Польская армия; польские летчики летали своими отдельными эскадрильями. Самым важным было то, что они возвращались на парашютах к себе на родину, с оружием, рациями и инструкциями от «правительства».

Но конечно, никто так не восприимчив к заразе сомнения, к разъедающему действию личной зависти и интриг, как правительство в изгнании. И по мере развертывания дальнейших военных и политических событий эти трудности не становились легче. Когда Советский Союз вначале превратился в союзника, а затем, к 1944 году, его армия стала самой мощной в коалиции и во всем мире, появилась угроза самостоятельности политики Польши. К июлю 1944 года Красная армия заняла всю Восточную Польшу и находилась, с точностью почти до метра, на тех же границах, которые она захватила в 1939 году.

Но почему она должна была остановиться там? Не было никакой уверенности в том, что это произойдет. Жесткие потребности стратегической необходимости и распад вермахта совпадут, и в результате, как казалось лондонским полякам, их страна снова окажется под господством одного из своих традиционных врагов. Это было положение, в котором дипломатия бессильна, ибо дипломатия означает давление (пусть изящно завуалированное), но уже не было никаких средств, да и какое давление могло подействовать на Россию?

Армии русских были всемогущи; они получали всяческую помощь с Запада – и обеспечение этой помощью стало необратимым процессом, обусловленным (как и многие другие уступки, которыми Советский Союз пользовался с 1942 года) мощным давлением настроения общества в демократических странах. Теперь русская политика пожинала блага заметных изменений своего облика, усердно создаваемых коммунистическими партиями Запада и непреднамеренно распространяемых органами пропаганды демократических стран. На международном уровне подчеркивалось значение патриотизма, воодушевлявшего советских людей (причем прежняя преданность партии как бы слегка отводилась в тень); идеи классовой борьбы и революции уже не звучали так громко, как раньше. Вместо них были созданы два новых имиджа: храброго красноармейца, как олицетворения страны, не дрогнувшей в бою, и «дядюшки Джо», раскуривающего трубку, – символа надежности в поведении и переговорах.

В дипломатическом контексте положение лондонских поляков ухудшалось из-за того, что Соединенные Штаты становились главенствующей силой в западной коалиции, и центр власти (в целях политических интриг и лоббирования) постепенно стал перемещаться из Лондона в Вашингтон. Но если у британских лидеров (в отличие от простых людей) еще сохранялся определенный цинизм в оценке этого нового русского характера, для Соединенных Штатов было справедливо обратное, когда политики (и многие военные тоже) были захвачены этой новой русской линией. В Тегеране, когда первыми осторожными подходами британцы пытались предупредить Рузвельта об опасности давать русским слишком глубоко проникнуть на Балканы, президент сказал своему сыну Эллиоту:

“Я не вижу оснований рисковать жизнями американских солдат, чтобы защищать подлинные или воображаемые британские интересы на континенте” .

Действительно, американская политика начала свою переориентацию, которая открыто проявилась в Ялте в следующем году, когда США предпочли поддержать «безопасность» России в ущерб намерениям Британии и малых стран Европы. Рузвельт твердо решил заручиться содействием русских в войне против Японии; он был также убежден, что Россию следует уговорить присоединиться к Организации коллективной безопасности (Объединенных Наций), которая, как он считал, сможет «контролировать» ее. В результате то, что США хотели от Сталина, имело для них большее значение, чем то, что они предлагали ему.

В такой ситуации лондонским полякам пришлось полагаться только на себя. Каков был политический климат, в котором им предстояло действовать, стало видно в 1943 году, когда немцы случайно обнаружили захоронения 4 тысяч польских офицеров в Катыни. Сталин не дал разрешения на независимое расследование миссией Международного Красного Креста и после долгих и оскорбительных дипломатических обменов нотами воспользовался удобным случаем «разорвать» отношения. В последующие 12 месяцев отношения все больше и больше ухудшались.

Были попытки коммунистических подрывных действий в рядах польских войск на Западе в сочетании с назойливой пропагандистской кампанией (в которой были не безгрешны и некоторые британские публикации), обвинявшей лондонских поляков в антисемитизме. На языке коммунистических попутчиков это всегда являлось признанной предшествующей стадией обвинений в «фашизме». Кроме того, подразумевалось, что лондонское польское правительство «не представляет польский народ». Затем 24 июля 1944 года русские, уже миновавшие и старую линию Керзона, и границу 1939 года, захватили Люблин и водворили туда Национальный комитет освобождения – очевидное ядро марионеточного коммунистического правительства. Если лондонским полякам нужно было заявить о себе, то время для этого подходило к концу.

Классическим ответом Сталина одному западному дипломату, слащаво распространявшемуся на тему «доброй воли» католиков, был вопрос: “А сколько дивизий у Папы?” Такой же вопрос и почти с таким же эффектом можно было бы задать и польскому правительству в Лондоне. Их дивизии были так же немногочисленны, так же рассеяны и так же бессильны, какими были британские дивизии пять лет назад в момент германского нападения. Но зато у них было широко распространенное и хорошо организованное подполье, руководимое по радио из Лондона. Эта сила – Внутренняя армия, Армия Крайова (АК), была сосредоточена в Варшаве. Но по мере приближения часа если не освобождения, то изменения в национальности оккупантов, влиянию АК стали грозить различные группировки. Существовали Народная армия, Армия Людова (АЛ) независимых лево настроенных элементов; управляемая коммунистами Польская Армия Людова (ПАЛ) и Национальные вооруженные силы, крайние правые, отколовшиеся от АК при первом признаке надвигавшегося компромисса с советскими властями.

Перед Армией Крайовой стояла неотложная необходимость проявить свою силу, чтобы лондонское правительство могло, по крайней мере, убедиться в наличии своих вооруженных сил в собственной стране. К тому же в Лондоне стали получать сообщения о том, что части АК, взаимодействовавшие с русскими, затем разоружались, а их офицеров куда-то увозили. Такая возможность появилась у русских на последней неделе июля, потому что в связи с приближением Рокоссовского к Варшаве немецкая администрация стала свертывать свою деятельность, и многие ее отделы перестали работать. 27 июля военное правительство официально объявило о привлечении 100 тысяч гражданских лиц к работе на оборонительных сооружениях, а еще худшему рассеиванию сил АК могло способствовать обращение по русскому радио 29 июля, в котором говорилось о предстоящем освобождении города, и «работников Сопротивления» призвали к восстанию против отступавшего врага.

Этот последний призыв привел к большой неразберихе – дело в том, что Армия Крайова, составлявшая 80 процентов вооруженного Сопротивления, получала свои приказы из Лондона, и преждевременное выступление АЛ и ПАЛ могли не дать АК возможности руководить своими бойцами. Поэтому 1 августа командующий Армии Крайовой генерал кавалерии Бур-Комаровский обнародовал обращение, листовки с которым были рассыпаны по всему городу.

Солдаты столицы!

Сегодня я отдал приказ, столь долго ожидаемый всеми вами, приказ на открытую борьбу против немецких захватчиков. После почти пяти лет вынужденной подпольной борьбы сегодня мы открыто беремся за оружие…

Вначале казалось, что момент выбран прекрасно, что АК сможет занять вакуум, образовавшийся при уходе немцев, и опередить Рокоссовского, объявив об освобождении столицы. Затем британские ВВС доставили бы из Лондона польское правительство, которое смогло бы занять свое место в административном центре страны, пользуясь престижем военных успехов и поддержкой мощных местных войск.

Но в действительности русское наступление исчерпало свои силы. В тот самый момент, когда Бур-Комаровский призвал поляков к оружию, правое крыло русских в Прибалтийских государствах было мощно контратаковано из Восточной Пруссии и Курляндии. Русским пришлось уступить Тукумс и Митаву (Елгаву), и к ним пришлось направить подкрепления, сняв их с центра. Обычные трудности в организации снабжения, измотанность людей и износ машин привели к остановке русских войск на Висле. С точки зрения русских, Варшавское восстание не могло бы произойти в более благоприятный момент (и таким образом, можно было не принимать во внимание его как политическую угрозу). Ибо у восстания не было достаточно сил, чтобы добиться успеха без помощи русских, но вместе с тем оно обещало все же отвлечь внимание немцев и не дать им передышки, в которой так нуждались сами русские.

Как бы то ни было, полякам это почти удалось. К 6 августа они держали под своим контролем чуть ли не весь город и намного увеличили запасы вооружения за счет захваченного у немцев. Они были уже настолько уверены в победе, что соперничавшие отколовшиеся политические группки уже начинали перестреливаться друг с другом и уже было предложено в воскресенье встречать самолеты с первыми представителями из Лондона. Но 8 августа, как первое зловещее предзнаменование их судьбы, было появление группенфюрера СС фон дем Бах-Зелевски.

Бах-Зелевски был выбран для выполнения этой задачи из-за его особого опыта в операциях против партизан и потому, что, предоставив подавление восстания частям СС, немцы надеялись не отвлекать регулярную армию от проведения оборонительных действий против русских. Очевидно также, что СС желали иметь полную свободу действий, свободу от наблюдения, тем более от вмешательства чересчур «щепетильных» элементов. А для тех, кто не мог представить, что именно на этой стадии войны, после таких жестокостей и зверств, могло возмутить щепетильность этих людей, ответ пришел скоро.

Бах-Зелевски развернул против АК две части – бригаду Каминского, состоявшую из русских заключенных-перебежчиков и прочих отбросов из Восточной Европы, и бригаду СС Дирлевангера, состоявшую из условно осужденных немецких преступников. Можно вообразить, как действовали части, подобные этим, в уличных боях, самом ожесточенном виде боев пехоты, да еще в районе, где находилось все гражданское население. Пленных сжигали заживо, обливая бензином; грудных детей накалывали на штыки и выставляли из окон, как флаги; женщин вешали рядами вниз головами с балконов. Смысл, как сказал Гиммлер Геббельсу, состоял в том, что все это дикое насилие и ужас репрессий прекратит восстание “уже через несколько дней” .

СС уже проводили одну «операцию» в Варшаве весной 1942 года. Тогда они вычистили гетто с помощью гранат и огнеметов, убив до 50 тысяч польских евреев. Участие в той акции СС рассматривалось как «боевое отличие». Но в августе 1944 года эсэсовцам пришлось гораздо труднее. Весной 1944 года британские ВВС сбросили полякам большое количество оружия, включая пушки, способные подбивать танки на ближнем расстоянии. У поляков была прекрасная дисциплина, и они всегда вели огонь до последнего. У них был большой опыт и сноровка в изготовлении гранат, мин и детонаторов. Бои продолжались; проходили дни, недели; август сменился сентябрем. Из рейха доставили дополнительно 4 «полицейских батальона» для укрепления дрогнувших рядов уголовников Дирлевангера, – странный альянс традиционных врагов, объединенных общей склонностью к жестокости и насилию.

Каждый день передатчики из Варшавы приносили лондонским полякам новости, повергавшие их в отчаяние, потому что, кроме боли, испытываемой ими, слыша, как медленно гибнут их храбрые соотечественники, они видели, как бледнеют перспективы их тщательно разработанных планов устройства своей собственной страны. Однако в этот момент, как и в 1939 году, Британия была бессильна помочь. Нескольким самолетам из Фоджи удавалось прилетать каждую ночь, но их груз был ограничен самым необходимым, потому что русские не предоставили им возможностей для дозаправки. Район, занимаемый Армией Крайовой, все сжимался, и летчикам все труднее становилось сбрасывать свои грузы с необходимой точностью. Британские представители и в Лондоне, и в Москве пытались просить, чтобы Рокоссовский помог уменьшить давление немцев на АК; их просьбы принимались, но ничего не было сделано. Один из поляков рассказывал, что, когда рассеивался дым над Варшавой, с самого высокого здания они могли разглядеть, как немецкие и русские солдаты в кажущемся благодушии купались на противоположных берегах Вислы, как бы в молчаливом признании перемирия, которому суждено было длиться все время, пока гибнул цвет польских воинов.

Но стойкость варшавских поляков не пропала даром. Она захватила воображение людей всего мира и оставила глубокое и тягостное впечатление у самих немцев. Первым начал действовать Гудериан, который допросил Бах-Зелевски о дошедших до него слухах, когда тот обратился к Гудериану с просьбой дать еще больше тяжелой техники для возобновления атаки. Бах-Зелевски признал, что в результате “тяжелых уличных боев, где приходилось сражаться за каждый дом и где обороняющиеся дрались не на жизнь, а на смерть… Бригады СС отбросили все моральные требования” , и пытался выгородить себя, говоря, что он «потерял контроль» над ними. Рыцарские чувства Гудериана испытали шок. Он писал:

“То, что я узнал от Бах-Зелевски, было настолько ужасно, что я чувствовал своим долгом поставить Гитлера в известность в тот же вечер и потребовать удаления этих двух бригад с Восточного фронта” .

Так как Гитлер все время прекрасно знал о намерениях Гиммлера подавить поляков с помощью террора, это «требование», должно быть, не вызвало у него никакого сочувствия, и неудивительно, что “…прежде всего он не желал слушать” . Однако группенфюрер Фегелейн, занимавший привилегированное положение при дворе Гитлера, потому что (кроме прочих причин) он женился на сестре Евы Браун Гретль, поддержал Гудериана. Намерением Фегелейна прежде всего было дискредитировать Гиммлера, поскольку сам он был участником клики Бормана – Кальтенбруннера, стремившихся расширить свою собственную империю за счет рейхсфюрера. Могло быть и то, что, подобно некоторым другим видным нацистам в это время, он начинал задумываться над возможностью попасть под суд победивших союзников за «военные преступления». В результате Бах-Зелевски, всегда проворный в решениях и действиях, изменил свой «подход» к Варшавскому сражению, отвел бригаду Каминского в тыл, а его самого приказал арестовать и расстрелять.

К этому времени поляки в городе находились при последнем издыхании. Боеприпасы, пища, вода, лекарства – все кончалось. Страдания гражданского населения были ужасны, и если близость родных служила вначале источником отчаянного воодушевления, то теперь она порождала мучительное чувство тревоги и личной ответственности. 16 сентября Рокоссовскому удалось прорвать немецкие позиции в пригороде Варшавы на восточном берегу Вислы. Рассчитав, что АК завершила свое дело, Сталин приказал своей армии распропагандированных поляков под командованием генерала Жимерского вступить в боевые действия и прорваться в Варшаву. Но к этому времени немцы имели достаточно времени для сооружения оборонительных линий, и через неделю русско-польское наступление замерло. Наступавшие узнали, что последние 5–6 миль до осажденного гарнизона – самые трудные.

Когда наступление Жимерского было остановлено, прекратились действия и АЛ, и ПАЛ, а их бойцы пытались скрыться в убежищах. Нехватка всего, что требовалось для борьбы и поддержания людей, вынудила Бур-Комаровского договориться о почетной сдаче Бах-Зелевски.

Бах-Зелевски не только согласился обращаться с бойцами АК как с солдатами, имеющими право на военные почести и статус пленных согласно Женевской конвенции, но и с такой готовностью разговаривал о всех других вопросах, что было очевидно – от него можно добиться и дальнейших уступок. Он сказал, что никогда не поздно исправлять свои ошибки. Угроза с Востока является или должна являться сейчас предметом тревоги для всех, “так как она вполне может привести к гибели западной культуры” . Последовала его болтовня о “необходимости понимания принципов германских отношений после войны” .

Поляки не обращали внимания на эти общие места, которые явно были рассчитаны на создание благоприятного впечатления, и настаивали на том, чтобы статус военнопленных был распространен на борцов Сопротивления по всей Польше, а не только ограничен рамками АК в Варшаве. Они также просили об амнистии по всем «преступлениям», совершенным АК вплоть до этой даты. (Это было общепринятой практикой немцев обвинять пленных в совершении военных преступлений, когда они хотели изменить условия их содержания.) После нескольких дней переговоров поляки, приехав на совещание, нашли Бах-Зелевски в слезливо-укоризненном состоянии. В передаче Би-би-си только что назвали имена ряда руководителей СС, которым придется “отвечать за их преступления против жителей Варшавы” после конца войны, и – чудовищная несправедливость! – его тоже назвали!

Да разве не он лично приказал казнить Каминского? – спрашивал Бах. Разве не благодаря его заступничеству люфтваффе не было разрешено превратить всю Варшаву в море огня? Разве он не старался изо всех сил выразить свое восхищение храбростью поляков? Бах-Зелевски даже начал длинное повествование о том, как была поймана связная АК, молоденькая девушка, красота которой так подействовала на него, что он приказал ее освободить. Она напомнила ему его дочек – фотографии дочек были трепетно вынуты и показаны.

Гитлер, конечно, терпеть не мог подобную чушь и уже составил проект приказа о том, что Варшава должна быть стерта с лица земли, когда закончится розыгрыш спектакля переговоров о сдаче. Только возобновление наступления русских и нехватка местных ресурсов рабочей силы предотвратили полную гибель города, а отнюдь не угрызения совести офицеров СС, получивших этот приказ.

После нескольких дней неторопливых переговоров условия были приняты Бах-Зелевски и представителями АК, и сдача в плен была официально завершена речами с обеих сторон (произнесенных, можно думать, почти с одинаковым пылом) о необходимости великодушия к побежденному врагу. Фегелейн позаботился о генерале Бур-Комаровском, а храбрые изголодавшиеся поляки были согнаны в лагеря для военнопленных, где хотя бы на несколько месяцев был отсрочен час их казни. Но остается тот факт, что АК получила удар, от которого она никогда больше не оправилась, и с этого времени Сопротивление стало все больше подпадать под контроль ориентированных на коммунистов групп. Ушла и всякая надежда на воссоздание государства на других, не продиктованных Советами основах.

Варшавское восстание иллюстрирует многие особенности последующей истории Второй мировой войны. Чередование вероломства и бессилия западных союзников; чередование бесчеловечности и показного раскаяния СС; неизменность советской силы и стремления к экспансии. И больше всего, наверное, оно показывает характер народа, за который номинально и первоначально велась война, и как оба диктаторских режима все-таки могли найти общую почву в стремлении подавить его.

То, что Рузвельт намеренно или по легковерию предал Восточную Европу, является настолько печально известным фактом, что не нуждается в повторении. Но следует привести два примера, подтвердившие худшие опасения лондонских поляков.
Когда Рузвельт согласился на признание старой русско-германской границы 1940 года (воскрешенной теперь как линия Керзона), вероятно одним ухом прислушиваясь к реакции собственного народа, он предложил «отдать» Львов новой Польше, «так как это окажет благотворное влияние на американское общественное мнение». Однако, как ни мала была эта уступка, президент с готовностью отказался от нее, сказав, что «…он предлагал это просто для обсуждения, но не собирался настаивать на этом».
Спустя два дня, когда Черчилль в одиночку старался не дать русским навязать новой Польше Люблинский комитет – образованное ими марионеточное правительство из польских коммунистов, – Рузвельт за спиной британского премьер-министра послал Сталину личное письмо, в котором говорилось: «Соединенные Штаты никогда и никоим образом не станут оказывать поддержку временному правительству в Польше, которое было бы враждебно вашим интересам».

Широко распространено и мнение, согласно которому русские намеренно приостановили свое наступление, чтобы немцы сделали работу за них (ликвидацию Армии Крайовой). Но это скорее приписывание мотивов (которые вполне могли быть) обстоятельствам, которые сложились в основном случайно. Отношение Рокоссовского к борьбе АК было с самого начала недоброжелательным. Но если бы он вознамерился возобновить стратегическое наступление, он ни в коем случае не позволил бы, чтобы ее существование помешало ему.

Оберфюрер СС Оскар Дирлевангер был старым приятелем Готтлоба Бергера, устроившего его на офицерскую должность в легион «Кондор» еще в 1935 году. Когда через два года Дирлевангер вернулся из Испании, пристроить его все еще было трудно из-за его судимости и двухгодичного тюремного срока за преступления против несовершеннолетних девушек в Германии. Однако с помощью всяких темных связей его удалось устроить в войска СС для подготовки первого батальона из уголовников, который должны были включить в состав дивизии «Мертвая голова». Можно проследить, как в ходе войны «отличалась» часть, подчиненная Дирлевангеру, что отражено в делах (и так не особо щепетильного) военно-судебного ведомства. Его пришлось срочно убирать из Кракова, затем из Люблина, где его эксперименты на польских девушках едва ли отличались от садизма и изнасилований в извращенной форме. Он был награжден германским Золотым крестом за свою роль в подавлении Партизанской республики озера Пелик в 1943 году, где было убито 15 тысяч «партизан», но захвачено только 1100 винтовок и 326 пистолетов в качестве «партизанского вооружения». К слову сказать, Дирлевангеру удалось подкупом спастись из лагеря союзников после войны, и в 1963 году он еще жил в Египте.

Некоторые исследователи утверждают, что Фегелейн первым обратил внимание на зверства Бах-Зелевски.

Эта идея обсуждалась Верховным командованием вооруженных сил, но от нее отказались из-за близости линии фронта и нехватки нужных самолетов.