Хотя волосы у Жиля де Ре были светлые,борода

Была черной, непохожей ни на какую другую.

При определенном освещении она приобретала синеватый оттенок,

Что и привело к тому,что сир де Ре получил прозвище Синяя Борода…

Поль Локруа. Странные преступления

Жиль де Монморанси-Лаваль, барон де Рэ, граф де Бриеннь (фр. Gilles de Montmorency-Laval, baron de Rais, comte de Brienne, * осень 1404 – 26 октября 1440), известен как Жиль де Рэ (фр. Gilles de Rays) или Жиль де Рец (фр. Gilles de Retz) – французский барон, маршал и алхимик, чьё имя овеяно ореолом страшных легенд, подлинность которых оспаривается некоторыми современными историками.

Детство

Жиль родился на границе Бретани и Анжу в замке Машекуль в 1404 году в аристократической семье. Родители Жиля де Рэ происходили из известнейших французских родов: Краон и Монморанси, потомок благородного бретонского рода. Ребёнок получил превосходное образование, знал древние языки. Плоды этого воспитания и проявились в любви Жиля к собиранию книг, коллекционированию древностей, в пытливости ума проявляемой им на протяжении всей жизни. Несмотря на то, что большую часть своей жизни Жиль де Рэ провел в седле (в прямом смысле) и на поле боя, он сделался обладателем очень богатой библиотеки, на приобретение книг для которой не жалел денег. В 11-летнем возрасте остался сиротой – потерял отца, погибшего во время военных действий (мать умерла ранее). Унаследовал громадное состояние и его воспитанием занялся дед, который считал, что умение владеть шпагой куда важнее, чем знание латыни. Жиль полюбил фехтование, соколиную охоту, бешеные скачки по окрестностям родового замка Тиффож. Пространство для охоты и скачек изрядно увеличилось, когда дед заставил 16-летнего Жиля жениться на Катерине де Туар (по некоторым данным – похитил её). Вопрос этот решался непросто, поскольку невеста приходилась жениху кузиной, а Церковь не одобряла браки между близкими родственниками. В итоге брак был все же разрешён. К владениям семьи прибавилось обширное поместье в Бретани (приданое невесты). К тому же через жену Жиль породнился с будущим королем Карлом VII. Количество браков на этом не ограничилось (жены его умирали).

В мировой истории больше известен под именем Синяя Борода.

Участие в военных действиях

С 1427 года принимает участие в военных действиях французской короны, во время Столетней войны между Англией и Францией. Жиль был телохранителем и ментором Жанны д’Арк, военным руководителем её ополчения. Однажды и ему явилось видение “свыше”, и он понял свое небесное предназначение. Он был и безжалостным к врагам. Он обрекал на cмерть любого пленника, который был не в состоянии заплатить ему выкуп[источник?], и с лёгкостью отправлял их на виселицу. В двадцать пять лет, в июле 1429 года, после того, как войско Жанны д’Арк вступило в Реймс и Карл VII был коронован, Жилю присвоили звание маршала Франции. Но затем последовали поражения и гибель Жанны д’Арк. Жиль приложил огромные усилия, чтобы спасти своего кумира, когда в 1431 году Жанна попала в плен, он собрал войско из наёмников и двинулся к Руану, но опоздал: Жанну казнили. Он удаляется в своё поместье и ведет междоусобные войны с де Буэлем. Впоследствии много денег он израсходовал на прославление Жанны д’Арк. Он заказал “Орлеанскую мистерию” и в течение 10 лет оплачивал постановку мистерии в театре. Это обошлось ему в огромную сумму, так как за каждую серию представлений мистерии он выплачивал по 80 тысяч золотых экю[источник?]. В 1432 году ненадолго возвращается “в свет”, помогает Карлу VII в снятии осады Линьи. Примерно с 1432 года отношение к Жилю де Рэ при дворе короля Карла VII начинает меняться в худшую сторону, из-за слухов о распущенном поведении маршала, никак не согласующимся с католическими представлениями о нравственности. Ходили разговоры[источник?] о его пристрастии к однополой любви, растлении малолетних, жестокости в обращении с любовницами и любовниками.

Отставка и занятие алхимией и оккультизмом

Жиль вышел в отставку и с 1433 года стал постоянно жить в поместном замке Тиффож, в Бретани. Здесь он жил как король, с охраной в две сотни рыцарей, личной церковью с тридцатью канониками, обширной библиотекой редких рукописей. Тут он мог свободно предаваться своим увлечениям. С этой поры в свите маршала начали появляться разного рода толкователи снов, маги, чародеи и алхимики. Последние, используя щедрое финансирование своего хозяина, вели поиски философского камня, эликсира молодости, технологии превращения недрагоценных металлов в золото и пр. Жиль де Рэ оплачивал их исследования не только в силу жажды стяжания, поскольку в то время материальные проблемы его не особенно тяготили. Скорее всего, маршал, будучи человеком весьма эрудированным, жаждал общения с людьми необыкновенными, чей кругозор выходил за рамки обыденных представлений того времени об образованности. Под алхимическую лабораторию были переоборудованы большие помещения по первому этажу в Тиффоже. Жиль де Рэ не скупился на расходы. Его торговые агенты скупали в огромных количествах необходимые для опытов ингредиенты; некоторые из таковых ингредиентов – акульи зубы, ртуть, мышьяк – были по тем временам очень дороги.

Убийства

Убийства детей начались не сразу, Жиль насиловал и замучивал детей уже после того, как алхимия оказалась бессильной. В записках, подписанных собственной кровью, Жиль де Рэ требовал от дьявола “Знания, могущества, богатства”, а во время процесса заявил: “Никто в мире никогда не совершал и не сможет совершить того, что совершил я”. В деревнях в окрестностях замка Тиффож практически не осталось мальчиков мужского пола. Женщин же в замке совсем не было, уже давно Жиль относился к ним с отвращением, очевидно, в связи с тем, что проститутки при дворе Карла VII внушили ему презрение к женскому полу. Он развращает мальчиков своего церковного хора, но вскоре это надоедает ему, и он идет еще дальше. Первой жертвой Жиль был мальчик, которого он зарезал, потом отрезал кисти рук, вынул сердце, вырвал глаза и вместе с Прелати предложил все это дьяволу. Останки ребенка схоронили близ часовни святого Винсента. Детской кровью Жиль писал формулы и заговоры.

В период с 1432 по 1440 год в Анту, Пуату, Бретани пропадали дети. После появления людей маршала – Франческо Прелати, Рошера Брикевиля, Жиль Силлэ – в деревнях исчезали мальчики. Современные источники насчитывают от семи до восьми сотен жертв (в обвинительном акте его процесса значится цифра 140). В подземной тюрьме своего замка Жиль насилует и разрезает на куски мальчиков, наблюдая за предсмертными судорогами. Он сам сказал на суде: “Мне были приятней муки, слезы, страх и кровь, чем любое другое наслаждение”. Он осквернял тела уже мертвых детей, а однажды выпотрошил беременную женщину и взял зародыш. Он отрезает у детских трупов головы и расставляет их на столе, выбирая наиболее прекрасную, потом страстно целует ее в мертвые губы. После подобных развлечений он надолго впадал в тяжелый, напоминающий летаргию, сон.

Деяния Жиля, похоже, уже перестали быть тайной – об этом все чаще стали говорить крестьяне, и даже в придворные круги просочились страшные слухи. Но, видимо, могущественного барона никто не осмелился бы обвинить, если бы не желание герцога бретонского Иоанна завладеть его замками, которые Жиль имел неосторожность ему заложить. Повод не замедлил представиться. В декабре 1439 года замок Тиффож внезапно посетил дофин, будущий король Людовик XI. После этого над Жилем нависла реальная угроза, но он совершил еще одну оплошность. 15 мая 1440 года маршал со своими людьми ворвался в свои бывшие владения – замок Сент-Этьен де Мер-Морт, проданный им за гроши Жоффруа де Ферону, который к тому времени еще не выплатил ему даже этой ничтожной суммы. В замковой церкви служил обедню священник Жан де Феррон, брат хозяина. Жиль деРэ ворвался в церковь, избил священника прямо у алтаря, грозя задушить его. В последующие дни он запирается в полном одиночестве в своем замке, а 14 сентября 1440 года прибывшие из Нанта войска осаждают замок Тиффож по приказу нантского епископа Жана де Малеструа. Жиль де Рэ был арестован, привезен в город Нант и заключен в Новую башню. При осмотре его замка, в подземельях были обнаружены горы детских костей и черепов, которые не успели сжечь слуги.

Судебный процесс

Процесс начался 13 октября и завершился 26 октября 1440 года. Были также схвачены слуги Жиля и женщина по имени Меффрэ, которая считалась главной поставщицей живого товара. Во время первого открытого заседания зал был переполнен народом, люди выкрикивали проклятия и благословляли суд. И хотя вина Жиля была очевидна и несомненна, сам ход процесса производит впечатление ловко сфабрикованного дела, имеющего одну цель – убрать ненужного человека. Ведь при такой постановке вопроса, будь Жиль де Рэ совершенно невинен, все равно его отправили бы на костер. Главная вина, вменяемая ему, состояла в использовании черной магии и в сношениях с дьяволом, об убийствах детей было упомянуто лишь вскользь, как о чем-то второстепенном. В качестве такого преступника Жиль, естественно, подлежал инквизиционному суду. Но Жиль отпирался, заявлял, что все, возводимое на него – сплошная ложь и клевета, но через несколько дней (возможно, после допроса с пристрастием) искренне раскаивался в своих прегрешениях и прежней заносчивости, умоляя снять наложенное на него отлучение от церкви. Инквизиционный суд требовал все новых и новых подробностей, настаивая на том, что Жиль что-то скрывает. Под конец в раздражении обвиняемый воскликнул: “Разве я не взял на себя таких преступлений, которых хватило бы, чтобы осудить на смерть две тысячи человек!” Постепенно он стал просить прощения у родителей замученных им детей, просил молиться за него. Эта картина раскаяния произвела настолько глубокое впечатление, что целая толпа народа, перед тем его проклинавшая, опустилась на колени, моля Бога упокоить его душу.

Повторные пытки Жиля и его показания

Если раньше Жиль де Рэ и сам признавал за собой такую “слабость”, как противоестественную любовь к детям, то показания его телохранителей раскрыли подлинное содержание этой самой мрачной страсти французского героя. По смыслу предыдущих его заявлений по этому поводу уже было ясно, что дети в результате его садистской “любви” умирали, но только теперь стало понятно, что ужасающее, преднамеренное мучение маленьких жертв было неотъемлемым, самым важным элементом сексуального удовлетворения маршала. Собственно сексуальный элемент – содомия с малолетними – был не очень важен для Жиля де Рэ; с абсолютным большинством детей он не осуществлял коитуса и ограничивался онанизмом. Для маршала был важен элемент надругательства над телом, управления чужой жизнью, уничтожения её варварским, бесчеловечным способом. Когда суд обратился за разъяснениями к обвиняемому, тот, прекрасно понимая убийственную силу уже прозвучавших свидетельств, принялся лавировать и хитрить. Но к этому моменту он был уже связан произнесённой формулой juramentum de calumnia (лат. клятва говорить только правду) и её нарушение дало повод потребовать для него новой пытки. На утреннем заседании 21 октября 1440 года суд постановил предать обвиняемого, как уличённого в лжесвидетельстве, новой пытке. После обеда Жиль де Рэ был доставлен в пыточную камеру и вновь растянут на “лестнице”. Как и в первый раз, он быстро попросил прекратить пытку и заявил, что готов “свободно сознаться”. Доставленный в суд, Жиль де Рэ, признал, что “наслаждался пороком”, собственноручно отрубая головы детям с помощью кинжала или ножа или избивая их палкой до смерти, а затем сладострастно целуя мёртвые тела, с вожделением глядя на тех, у кого были прекраснейшие головки и наиболее привлекательные конечности. Величайшим удовольствием для него было, сидя на их животах, наблюдать, как они медленно отходят. Барон де Рэ закончил свой рассказ обращением к “отцам и матерям тех, кто был столь прискорбно умерщвлён, молиться за него” и просьбой, чтобы его грехи были публично обнародованы, – верное средство для получения общественного одобрения его казни. Он сам определил число замученных им детей в 800 (примерно по одному в неделю на протяжении последних 15 лет). Надо сказать, что Гриар и Корилло не могли внести ясность в этот вопрос, поскольку недостаточно долго служили у маршала. Суд посчитал доказанной цифру в 150 погибших детей, ибо эта величина не противоречила показаниям наиболее осведомлённых в данном вопросе свидетелей (самого Жиля де Рэ, Гриара, Корилло, Мэффре, камердинера Силье). В целом ему приписывают убийство до 200 (по другим данным – до 800) детей, нескольких своих жён.

Рано утром 26 октября Жиль де Рэ принёс публичное покаяние в совершенных им преступлениях в кафедральном соборе Нанта, при большом стечении народа. Он попросил прощения у Церкви, Короля, родителей умерщвлённых им детей, сказал, что страшится небесного суда и попросил всех, кто мог его слышать в ту минуту, молиться о спасении его души. 26 октября 1440 года в Нанте после молитвы и покаяния Жиль де Рэ около 10 часов утра, доставленный к месту казни, маршал Франции был задушен на глазах огромной толпы местных дворян и горожан. Вместе с телом Жилем де Рэ на огромной поленнице дров заживо оказались и его прежние верные телохранители – Гриар и Корилло. После разведения огня, тело Жиля де Рэ было сдёрнуто крюками с поленницы дров и согласно договорённости, передано родственникам (двоюродному брату и племянникам). Родственники легендарного сподвижника Жанны д’Арк не захотели оскорблять его гробом фамильные склепы. Тело Жиля де Рэ обрело покой в монастыре кармелиток, расположенном на окраине Нанта.

В народном сознании Жиль де Рэ превратился в легендарного Синюю Бороду. Этот образ использовали в литературе Шарль Перро, Морис Метерлинк, Жорис-Карл Гюисманс, Бела Балаш, в музыке Поль Дюка, Бела Барток и Николай Гумилев.

ЖИЛЬ ДЕ РЭ

(род. в 1404 г. – ум. в 1440 г.)

Феодальный барон. Маршал Франции. Прославился необычайной жестокостью и вошел во французский фольклор под именем Синей бороды.

Страшные сказки нашего детства иногда имеют под собой вполне реальную почву в фактах из жизни людей, живших давным-давно. Одним из таких людей является барон Жиль де Рэ, прообраз Синей Бороды из одноименной сказки Шарля Перро, написавшего ее под влиянием народных сказаний.

Жиль де Рэ, полное имя которого звучит как Жиль де Лаваль, барон де Рэ, в отличие от сказочного героя не убивал своих жен, зато повинен в смерти 140 детей, которых использовал в угоду собственным патологическим сексуальным фантазиям и надеждам подчинить темные силы для обретения несметных богатств и власти. А борода у него была не синей, а темно-русой. Ею барон очень гордился и каждое утро заставлял домашнего цирюльника расчесывать ее черепаховым гребнем.

Знаменитый барон происходил из богатой и знатной семьи, обладавшей плодородными землями, изобилующими дичью, тучными нивами и виноградниками. Среди его предков числились знатные французские фамилии Краонов и Монморанси.

Знатность рода позволяла заключать браки, дающие выгодные связи. Сестра Жиля, Жанна де Лаваль, вышла замуж за графа Вандомского Луи II Бурбонского, кузена французского короля Карла VII. Поэтому де Рэ стал свояком упомянутого графа, а через него – кузеном короля Франции.

В одиннадцатилетнем возрасте Жиль потерял отца и воспитывался дедом, который души не чаял во внуке. Благодаря ему будущий маршал Франции получил прекрасное образование. Помимо обязательных для людей его круга владений боевыми искусствами и искусством соколиной охоты, он в совершенстве знал древние языки, разбирался в литературе и живописи, умел вести куртуазные беседы.

Уже в юные годы Жиль де Рэ стал страстным библиофилом. Он тратил огромные суммы на приобретение редких книг, посвященных Великому деланию алхимиков (поискам философского камня), успех которого якобы должен был принести владельцу секрета философского камня золото, власть и бессмертие. Приобретенные Жилем за баснословные суммы манускрипты переплетались в дорогие шагреневые переплеты, украшенные фамильным крестом на золотом поле.

Однако в ранней молодости энергия Жиля де Рэ была направлена отнюдь не на эзотерические изыскания. Громкую славу он приобрел во время сражений в конце Столетней войны, целый век терзавшей Францию. В 1420 г. он воевал в Бретани, позже служил герцогине Анжуйской, стороннице дофина, а потом королю Карлу VII, оспаривавшему трон у своей матери Изабеллы Баварской и малолетнего английского короля. Но уже тогда барон был известен своей жестокостью. За ним закрепилась репутация вешателя: если пленник де Рэ не мог заплатить выкупа, его ждала виселица.

Известно, что барон женился на Катрин де Туар, которую любил и уважал. У супругов была нежно любимая дочь Мари. Это, однако, не мешало барону заводить любовниц из простонародья. Была в его жизни и другая, возвышенная (куртуазная) любовь к Деве Франции – Жанне д’Арк. Хроники рассказывают, что французский король Карл VII в Шиноне предложил Орлеанской Деве выбрать среди полководцев того, кто мог бы защищать ее. Жанна отвергла многих и остановилась на Жиле де Рэ, который на тот момент еще ничем не проявил себя. Он стал ее телохранителем и ментором.

Примечательно, что уже в это время о Жиле ходили темные слухи, прежде всего о склонности к половым извращениям. Говорили, что им (в пассивной форме) он предавался уже в юношеские годы. С годами же приверженность к половым контактам с мальчиками и девочками целиком захватила его. Но Жанна, которая, по мнению отдельных исследователей, была гермафродитом, стала для барона любовью с первого взгляда, не связанной с удовлетворением физической страсти.

Под знаменем Девы Жиль де Рэ командовал дивизией под Орлеаном. После коронации Карла в Реймсе, состоявшейся в 1429 г., де Рэ стал маршалом. Он продолжал сражаться в войсках Жанны, обороняя Париж. После того как Дева под Компьеном попала в руки противника, Жиль неоднократно пытался освободить ее с помощью наемников, затрачивая на это немалые деньги. Когда эти попытки закончились неудачей, он вернулся в Бретань, в свой укрепленный замок Тиффож. В это время маршал получил богатое наследство после смерти жены и не нуждался в средствах, но мысль о Деве Франции продолжала мучить его.

Несомненно, барон де Рэ считал Орлеанскую Деву принцессой. В сочиненной по его приказу «Орлеанской мистерии», поставленной и разыгранной перед королем Карлом VII и всем французским двором, он называл ее «высокородной и могущественной госпожой», «превосходнейшей принцессой». Постановка пьесы стоила барону огромных денег – по 80 тыс. золотых экю за каждое представление. Вполне понятно, что его финансы пришли в совершенное расстройство.

Известно, что через несколько лет после казни Жанны в Тиффож прибыла Дама д’Армуаз, выдававшая себя за чудом спасшуюся Орлеанскую Деву (ряд исследователей утверждает, что она действительно была ею), и Жиль принял ее с величайшими почестями. На основании документов, хранящихся в Национальном архиве Франции, известно, что он и оплачиваемое им войско сопровождали Даму д’Армуаз в военном походе 1439 г.

Эти и многие другие факты свидетельствуют о том, что де Рэ имел дурную привычку жить не по средствам. Его двор быстро стал не менее роскошным, чем у короля. Появились долги, пришлось распродавать земли. Тогда родственники жены в интересах его дочери Мари добились королевского запрета на дальнейшую продажу земель. Пришлось искать другие пути получения денег.

Видимо, именно в это время Жиль увлекся практической алхимией. Вместе с ней в его жизнь вошло колдовство, поиски тайных возможностей общения с духами. Силу и власть он надеялся обрести у дьявола и постепенно впал в сатанизм. Башни родового замка Тиффож были переоборудованы в алхимические лаборатории, и над ними заклубился дым.

Увлечение сеньора вскоре привлекло к нему множество единомышленников – ученых-алхимиков. Известно, что в 1437 г. барон был окружен сообщниками – кузенами Жилем де Сийе и Роже де Бриквиллем, священником Эсташем Бланше, Анри Гриаром и Этьеном Корийо, темными личностями, замеченными в сатанизме, преступных и противоестественных наклонностях. Среди алхимиков было немало обыкновенных шарлатанов. В 1438 г. в числе подручных и вдохновителей де Рэ появился молодой итальянец Франческо Прелати, монах-минорит из Ареццо. Он, по его уверениям, был колдуном и алхимиком, а также умел предсказывать будущее по пригоршне праха и был связан с демоном Барроном, подчиненным его воле.

Первые преступления Жиля относятся к 1432 г. Во всяком случае, именно об этом он заявил на процессе в Нанте. В течение пяти лет в принадлежавших маршалу замках Тиффож, Машкуль и Шантосе было совершено множество изнасилований и убийств детей. Многие погибли от невыносимых пыток, которыми сопровождались оккультные ритуалы.

Глухие слухи о «странностях» маршала доходили и до короля. Поэтому в Тиффож был направлен дофин Людовик в сопровождении многочисленной свиты. Чтобы принять августейшего гостя, Жиль сделал крупный заем у ростовщиков и, самое главное, велел загасить печи и на время визита замуровать входы в лаборатории. А все находившиеся в замке алхимики были временно поселены в окрестных усадьбах. Принц ничего предосудительного не заметил. А после его отъезда Жиль де Рэ продолжил свои преступные занятия.

Крупный заем для приема принца окончательно расстроил финансы барона, и он в очередной раз потребовал от Прелати давно обещанного результата: встречи с Барроном, а также золота и драгоценностей. Хитрый монах несколько дней продержал де Рэ в ожидании, а потом явился к сеньору и заявил, что Баррон якобы завалил одну из комнат замка золотом и драгоценностями. Обрадованный владелец Тиффожа кинулся посмотреть на сокровища, но Прелати, приоткрыв дверь, отшатнулся в притворном испуге и закричал, что комнату охраняет дракон. Тогда Жиль вооружился распятием, в котором хранились частички голгофского креста, привезенные из крестового похода одним из его предков, и ринулся к заветной двери. Прелати, однако, загородил собой дорогу и сумел убедить сюзерена в том, что такие действия не понравятся демону. Только после магических действий монаха барон все же проник в комнату, но обнаружил там лишь какой-то красный порошок. А Прелати объявил это происками злокозненного Баррона.

Теперь де Рэ, получивший прекрасное образование, но не сумевший подняться над уровнем псевдонаучных идей того времени, был готов на все. Он собственноручно составил и подписал своей кровью договор, в котором уступал душу Дьяволу в обмен на всеведение, богатство и власть. Однако и этого, как утверждал Прелати, было недостаточно. Демон Баррон якобы требовал кровавых жертв в знак покорности темным силам. По его требованию в жертву были принесены сначала курица, а потом дошло и до ребенка, причем обязательно некрещеного. Для Жиля де Рэ, владетельного сеньора, безраздельно властвовавшего над сотнями крестьян, добыть нужного младенца труда не составило. Ребенок погиб под ритуальным ножом колдуна.

Возможно, Жиль де Рэ так и продолжал бы убивать детей во имя призрачной цели. Однако нашлись могущественные люди, задумавшие погубить барона и завладеть его землями.

Наследственные земли де Рэ были заложены его сюзерену, герцогу Бретани, а также нантскому епископу Малеструа и герцогскому казначею Жофруа Феррону. Эта троица решила воспользоваться дурной репутацией владельца Тиффожа.

Поводом послужила ссора де Рэ с братом Феррона Жаном, носившим духовный сан. Самоуверенный барон во главе небольшого отряда вассалов нагрянул в замок, где жил Жан, выволок его из часовни, заковал в цепи и бросил в подземелье Тиффожа. Поскольку пленник был духовным лицом, Малеструа усмотрел в этом факте оскорбление церкви. Он обратился с жалобой к герцогу, а сам потихоньку начал собирать компрометирующие Жиля материалы.

Герцог направил к владетелю Тиффожа посла, которого барон попросту избил. В ответ герцог осадил Тиффож и заставил хозяина сдаться и освободить пленника.

Через некоторое время вассал и сюзерен помирились. При этом герцог слукавил, но успокоившийся Жиль продолжил свои занятия алхимией. Его враги, однако, не дремали.

Собрав достаточное с его точки зрения количество порочащих барона материалов, Малеструа созвал церковный суд и послал де Рэ судебный вызов. Вскоре под стражу были взяты все слуги и помощники в алхимических занятиях. Землю вокруг замка начали перекапывать, чтобы найти останки детей. Слухи об этом быстро распространились по Бретани. В суд начали обращаться десятки рыдающих матерей, чьи дети бесследно пропали.

В сентябре 1440 г. Жиля де Рэ обвинили в похищении и убийстве более 140 детей, принесенных в жертву дьяволу. Барон был арестован и предстал перед судом в Нанте. Он отрицал свою вину даже под угрозой отлучения от церкви. Однако церковный суд признал его виновным в ереси, а гражданский – в убийствах. 26 сентября 1440 г. под пыткой барон все же сознался во всех преступлениях. Не исключено, что во многих случаях он оговорил себя, чтобы избавиться от мучений. Ему стало ясно, что живым из подземелья инквизиции он уже не выйдет.

Жестокий владетель Тиффожа кончил свои дни на виселице. При огромном стечении народа его тело было брошено в огонь. Но некоторые историки и романисты ставят под сомнение его виновность, считая процесс сфальсифицированным. В смерти барона были заинтересованы многие, в том числе и герцог Бретани, активно участвовавший в суде. Это, однако, не делает фигуру барона-колдуна менее зловещей, а его характер и поступки – менее жестокими и деспотичными.

В Бретани (приданое невесты). К тому же через жену Жиль породнился с будущим королём Карлом VII .

Участие в военных действиях

С 1427 года принимает участие в военных действиях французской короны, во время Столетней войны между Англией и Францией. Жиль был телохранителем и ментором Жанны д’Арк , военным руководителем её ополчения. Утверждалось, что однажды и ему явилось видение «свыше».

В 25 лет, в июле 1429 года, после того, как войско Жанны д’Арк вступило в Реймс и Карл VII был коронован, Жилю присвоили звание маршала Франции . Но затем последовали поражения и гибель Жанны д’Арк. Жиль приложил огромные усилия, чтобы спасти своего кумира, когда в 1431 году Жанна попала в плен, он собрал войско из наёмников и двинулся к Руану , но опоздал: Жанну казнили. Он удаляется в своё поместье и ведет междоусобные войны с де Буэлем .

Впоследствии много денег он израсходовал на прославление Жанны д’Арк. Он заказал «Орлеанскую мистерию» и в течение 10 лет оплачивал постановку мистерии в театре .

В 1432 году ненадолго возвращается «в свет», помогает Карлу VII в снятии осады Ланьи .

Примерно с 1432 года отношение к Жилю де Рэ при дворе короля Карла VII начинает меняться в худшую сторону, из-за слухов о распущенном поведении маршала, никак не согласующимся с католическими представлениями о нравственности.

Отставка и занятие алхимией, некромантией и оккультизмом

Некоторые исследователи версию о невиновности де Рэ воспринимают скептически. Выдвигались также теории о заинтересованности церкви в его собственности, однако в действительности церковь имела крайне мало шансов на получение земель или имущества Жиля де Рэ.

С другой стороны половина имущества де Рэ была заложена церкви и в случае его смерти залог не мог быть выплачен и церковь получала все заложенное имущество. Замок Сент - Этьенн де Мальмор со всеми окрестными владениями, заложенный в августе 1440 казначею герцога Бретонского Жоффруа ле Феррону, отошел слуге одного из инициаторов процесса.

Жиль де Рэ в массовой культуре

В народном сознании Жиль де Рэ превратился в легендарного Синюю бороду . Этот образ использовали в литературе Шарль Перро , Морис Метерлинк , Анатоль Франс , Жорис-Карл Гюисманс , Бела Балаж , Николай Гумилев . В музыке Поль Дюка и Бела Барток .

Книги, комиксы и манга

• Жиль де Рэ является центральным объектом исследования в романе Гюисманса «Без дна» .
• Анжелика - маркиза ангелов Имеется упоминание о Жиле де Рэ в рассказах няни Фантины Лозье.
• Цикл романов «Катрин» Жюльетты Бенцони (Жиль де Рэ является одним из главных персонажей романа «Прекрасная Катрин»).
• Жиль де Рэ вместе с Жанной Д’Арк являются персонажами манги «Drifters », где является одним из антагонистов.
• Книга «Похититель душ» британской писательницы Энн Бенсон подробно рассказывает о чудовищных делах Жиля де Рэ
• Повесть Мишеля Турнье «Жиль и Жанна» посвящена взаимоотношениям Жанны Д’Арк и Жиля де Рэ.
• Книга "Князь мира сего", Георгия Петровича Климова, в издании упомнается связь с Жанной Д"Арк и сама суть этой связи. Весьма, впрочем, спорная.

Фильмы и аниме

• В фильме «Жанна Д’Арк » роль Жиля де Рэ исполняет Венсан Кассель .
• В аниме-сериале «Fate/Zero » Жиль де Ре появляется под видом одного из Слуг - "Кастера", ошибочно принимая Слугу класса "Сейбер" за Жанну Д"Арк. "Кастер" является одним из антагонистов сериала.
• В аниме-сериале и одноименной игре «Makai Ouji: Devils and Realist » один из демонов Преисподней.
• В аниме-сериале «Shingeki no Bahamut: Genesis » Жиль де Рэ является главным антагонистом.

Музыка

• Жилю де Рэ посвящён девятый альбом группы «Cradle of Filth » - «Godspeed on the Devil’s Thunder ».
• Жилю де Рэ посвящена одноимённая песня группы американской death-metal группы «Brodequin ».
• Жилю де Рэ посвящена песня «Into the Crypts of Rays » швейцарской металл-группы «Celtic Frost ».
• Жилю де Рэ посвящена песня «The Window» американской Melodic Death Metal группы «The Black Dahlia Murder ».

См. также

• Процесс Жиля де Рэ Жорж Батай

Напишите отзыв о статье "Жиль де Ре"

Примечания

Литература

на русском языке

• Тогоева О. И. // "Истинная правда": языки средневекового правосудия. - М .: Наука , 2006. - С. 182-221.
• Батай Жорж . Процесс Жиля де Рэ. / Пер. с фр. И.Болдырева. Kolonna Publications/Митин журнал, 2008, 300 стр. ISBN 978-5-98144-108-0 .
• Чезаре Ломброзо . [уточните ссылку (уже 2552 дня) ] .
• Рихард фон Крафт-Эбинг . [уточните ссылку (уже 2552 дня) ] .
• Жорж Бордонов. Реквием по Жилю дэ Рэ
• Энн Бэнсон.-Похититель душ.
• Жорис Карл Гюисманс. Геенна огненная. - Москва. Крон-Пресс, 1993.-с.240. ISBN 5-8317-0037-2. Историко-приключенческий роман о жизни Жиля де Ре - злом гении, маршале Франции, храбром воине, талантливом военачальнике, в конце жизни продавшем душу дьяволу…

на других языках

• «Gilles de Rais» de Michel Bataille (Pygmalion)
• «Gilles de Rais» de Roland Villeneuve (Bibliothèque Marabout).
• «Gilles de Rays» de Joseph Rouillé
• «Gilles de Rais, maréchal de France» par l’abbé Bossard 1866
• «Champtocé, Gilles de Rais et les Ducs de Bretagne» par l’abbé Bourdeaut, 1924.
• «Gilles de Rais et le déclin du Moyen-Age» de Michel Hérubel chez Perrin.
• Salomon Reinach, Gilles de Rais (essai de réhabilitation), dans «Cultes, mythes et religions», 1912 Fernand Fleuret (alias Ludovico Hernandez).
• Le Procès inquisitorial de Gilles de Rais (Barbe-Bleue), avec un essai de réhabilitation, 8 vol., Paris, 1921
• Albert Brunois, Les échecs de Gilles de Rais dit Barbe Bleue - Discours prononcé à l’ouverture de la Conférence des avocats, le 8 décembre 1945, Imprimerie du Palais, 1946
• Jean Pierre Bayard, Plaidoyer pour Gilles de Rais, maréchal de France, 1404-1440, 257 p., Éditions du Soleil natal, 1992. ISBN 2-905270-50-0

Ссылки

• .
• - передача с Н. И. Басовской о Жиле де Ре
• .
• на «Родоводе ». Дерево предков и потомков

Периоды, войны и сражения , мирные договоры 1. Эдвардианская война (1337-1364) 3. Ланкастерская война (1415-1428) 4. Завершающий период (1428-1453) Договоры Монархи Французские Английские Военачальники Французские Английские Шотландские

Основные события Географические пункты Связанные лица Документы и хроники Легенды, версии и архетипы Образ Жанны д’Арк в культуре В литературе В музыке В кино

Отрывок, характеризующий Жиль де Ре

Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.

Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.

Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.

17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.
Богучарово находилось последние три дня между двумя неприятельскими армиями, так что так же легко мог зайти туда русский арьергард, как и французский авангард, и потому Ростов, как заботливый эскадронный командир, желал прежде французов воспользоваться тем провиантом, который оставался в Богучарове.
Ростов и Ильин были в самом веселом расположении духа. Дорогой в Богучарово, в княжеское именье с усадьбой, где они надеялись найти большую дворню и хорошеньких девушек, они то расспрашивали Лаврушку о Наполеоне и смеялись его рассказам, то перегонялись, пробуя лошадь Ильина.
Ростов и не знал и не думал, что эта деревня, в которую он ехал, была именье того самого Болконского, который был женихом его сестры.
Ростов с Ильиным в последний раз выпустили на перегонку лошадей в изволок перед Богучаровым, и Ростов, перегнавший Ильина, первый вскакал в улицу деревни Богучарова.
– Ты вперед взял, – говорил раскрасневшийся Ильин.
– Да, всё вперед, и на лугу вперед, и тут, – отвечал Ростов, поглаживая рукой своего взмылившегося донца.
– А я на французской, ваше сиятельство, – сзади говорил Лаврушка, называя французской свою упряжную клячу, – перегнал бы, да только срамить не хотел.
Они шагом подъехали к амбару, у которого стояла большая толпа мужиков.
Некоторые мужики сняли шапки, некоторые, не снимая шапок, смотрели на подъехавших. Два старые длинные мужика, с сморщенными лицами и редкими бородами, вышли из кабака и с улыбками, качаясь и распевая какую то нескладную песню, подошли к офицерам.
– Молодцы! – сказал, смеясь, Ростов. – Что, сено есть?
– И одинакие какие… – сказал Ильин.
– Развесе…oo…ооо…лая бесе… бесе… – распевали мужики с счастливыми улыбками.
Один мужик вышел из толпы и подошел к Ростову.
– Вы из каких будете? – спросил он.
– Французы, – отвечал, смеючись, Ильин. – Вот и Наполеон сам, – сказал он, указывая на Лаврушку.
– Стало быть, русские будете? – переспросил мужик.
– А много вашей силы тут? – спросил другой небольшой мужик, подходя к ним.
– Много, много, – отвечал Ростов. – Да вы что ж собрались тут? – прибавил он. – Праздник, что ль?
– Старички собрались, по мирскому делу, – отвечал мужик, отходя от него.
В это время по дороге от барского дома показались две женщины и человек в белой шляпе, шедшие к офицерам.
– В розовом моя, чур не отбивать! – сказал Ильин, заметив решительно подвигавшуюся к нему Дуняшу.
– Наша будет! – подмигнув, сказал Ильину Лаврушка.
– Что, моя красавица, нужно? – сказал Ильин, улыбаясь.
– Княжна приказали узнать, какого вы полка и ваши фамилии?
– Это граф Ростов, эскадронный командир, а я ваш покорный слуга.
– Бе…се…е…ду…шка! – распевал пьяный мужик, счастливо улыбаясь и глядя на Ильина, разговаривающего с девушкой. Вслед за Дуняшей подошел к Ростову Алпатыч, еще издали сняв свою шляпу.
– Осмелюсь обеспокоить, ваше благородие, – сказал он с почтительностью, но с относительным пренебрежением к юности этого офицера и заложив руку за пазуху. – Моя госпожа, дочь скончавшегося сего пятнадцатого числа генерал аншефа князя Николая Андреевича Болконского, находясь в затруднении по случаю невежества этих лиц, – он указал на мужиков, – просит вас пожаловать… не угодно ли будет, – с грустной улыбкой сказал Алпатыч, – отъехать несколько, а то не так удобно при… – Алпатыч указал на двух мужиков, которые сзади так и носились около него, как слепни около лошади.
– А!.. Алпатыч… А? Яков Алпатыч!.. Важно! прости ради Христа. Важно! А?.. – говорили мужики, радостно улыбаясь ему. Ростов посмотрел на пьяных стариков и улыбнулся.

Жорж Бордонов

Недалеко от Пуату во Франции среди огромных камней высятся мрачные башни замка Машкуль. Ныне, как и много лет назад, у его стен цветут дикие гвоздики, а листья плюща обвивают колонны и печально шелестят на ветру. Именно там промозглой осенью 1404 года родился Жиль де Рэ — будущий маршал Франции и сподвижник великой .

Его отец барон Ги де Лаваль умер в конце 1415 года, а мать Мари де Краон вскоре вышла замуж за барона Сью д’Этувиль, вверив Жиля и его брата Рене заботам своего престарелого отца. Однако старик совершенно не занимался воспитанием внуков. 30 ноября 1420 года он женил 17-летнего Жиля на богатой соседке Катрин де Туар.

Этот брак сделал юношу одним из самых состоятельных дворян Франции. Однако Жиль мало интересовался женой и почти не уделял ей внимания. Вскоре барон оставил свой замок и направился ко двору французского дофина Карла VII.

В это время Франция была охвачена пожаром Столетней войны. По стране, пережившей сильные военные потрясения и эпидемию чумы, бродили вооруженные шайки англичан. Народ проклинал королеву Изабеллу Баварскую — мать Карла VII, которая подписала предательский договор в Труа, отреклась от родного ребенка и продала трон англичанам. В результате дофин лишался права на корону. Он затворился в Шиноне и жил там в страхе, бедности и изоляции.

Таким в 1425 году его увидел Жиль де Рэ. Барон решил помочь Карлу. Он дал ему денег, стал оплачивать турниры и балы, а также обеспечил всем необходимым французскую армию. А через три года в Шинонском замке появилась 17-летняя пастушка Жанна д’Арк.

До короля уже давно доходили слухи, что девушка объявляет себя Святой Девой, призванной спасти Францию от врагов, и творит чудеса. Карл, по наущению своих советников, решил ее испытать. Он спрятался за спинами придворных, а его место занял один из пажей. Однако девушка сразу поняла, кто есть истинный король. Жанна заверила короля, что поможет вернуть ему трон, и просила дать ей армию, чтобы освободить оккупированный англичанами Орлеан.

Дофин поверил Деве и поручил ее охрану Жилю де Рэ. С первых дней появления Девы в Шиноне, барон внимательно наблюдал за ней. Ее рассказы о видениях и общениях с ангелами заинтересовали его. С ранней юности Жиля тянуло ко всему загадочному и непознанному, а в Жанне он увидел живое воплощение чуда. Он поверил в ее миссию, вооружил на собственные деньги целое войско и вскоре стал ее ближайшим другом и соратником.

После освобождения Орлеана и Реймса Карл был торжественно коронован в Реймсском соборе. Во время церемонии Жанна держала над ним знамя. А Жилю де Рэ был пожалован титул маршала Франции. Однако не прошло и года после победы под Орлеаном, как в одной из стычек возле Парижа союзники англичан, бургундцы, захватили Жанну д’Арк в плен. Карл VII мог выкупить Деву, но не проявил ни малейшего интереса к ее судьбе. Зато англичане не пожалели денег и перекупили пленницу у бургундцев. Жиль собрал войско и пытался выручить Жанну, но опоздал. Дева попала в руки врагов. Ее отвезли в Руан, где вскоре по обвинению в колдовстве сожгли на костре.

Жиль де Рэ тяжело переживал смерть Девы. С ее гибелью что-то оборвалось в его душе. Он отказался служить королю, покинул его двор и удалился в свой родовой замок. Благодаря своему богатству, он создал в своих владениях королевство в королевстве. Барон окружил себя пышной свитой. Днем и ночью его дом был открыт для гостей. Столы ломились от изысканных яств и дорогих вин. На дармовое угощение быстро слетались прихлебатели, и огромное состояние гостеприимного рыцаря вскоре иссякло.

Чтобы исправить положение, Жиль начал продавать земли и закладывать свои замки. Вскоре барон оказался на грани полного разорения и дабы вернуть утраченное богатство, решил заняться алхимией. Вначале он сам пытался освоить старинные манускрипты. Однако многие тексты казались ему неясными. Тогда Жиль решил прибегнуть к более могущественным силам. Он обратился к оккультистам и колдунам, пытался с их помощью разгадать тайну философского камня, позволяющего превращать простые металлы в золото. Но вскоре убедился, что понапрасну тратит деньги. Новоявленные чародеи оказались простыми шарлатанами.

Однажды в его замке появился некий Франческо Прелати. Он назвался магистром черной магии и убедил своего ученика, что в обретении богатства невозможно обойтись без помощи Сатаны. Путем ловких манипуляций и фокусов он продемонстрировал барону возможности общения с нечистой силой, и Жиль поверил ему. Однако колдун поставил ему условие: чтобы демон был благосклонен к своим слугам, его нужно услаждать кровью маленьких детей…

Тем временем до соседей барона — Жана V, герцога бретонского и его канцлера, нантского епископа Малеструа — дошли слухи, что Жиль в своем замке занимается черной магией и приносит человеческие жертвы. Поскольку они были его главными кредиторами, то быстро смекнули, что, осудив барона, им довольно скоро удастся прикарманить его заложенные владения.

Первую атаку начал епископ, обвинив Жиля в том, что он служит дьяволу, занимается колдовством и убивает детей. Малеструа вызвал барона на церковное судилище и тот, получив повестку, явился туда без всякого сопротивления. Тем временем арестовали и отправили в Нант Прелати и близких слуг Жиля.

Первое заседание суда заранее отрепетировали. Со всех окрестностей собрали родителей, у которых пропали дети. Их убедили в том, что во всем виноват барон. Матери проклинали Жиля и благословляли суд, положивший конец его злодеяниям. Слуг Жиля предварительно «обработали» в застенках судилища, и в своих показаниях они выставили хозяина исчадьем ада. Свидетели заявляли, что с 1432 по 1440 годы в его дьявольском притоне было умерщвлено около 140 детей из разных концов страны!

Жиль отрицал свою вину, клеймил судей, требовал над собою другого суда. Но на его крики не обращали внимания. Барона отлучили от церкви и приговорили к смертной казни.

Доселе неизвестно, был ли Жиль де Рэ виновен во всех тех преступлениях, которые ему приписывали. В 1992 году коллегия французских юристов пересмотрела материалы его процесса и пришла к выводу, что он был сфабрикован. Имели место и пытки, и «промывания мозгов». В самом деле, в ходе дознания Жиля де Рэ хотели пытать, но внезапно он стал умолять судей перенести истязания и пообещал добровольно сознаться в своих прегрешениях. Тогда и состоялся повторный суд, которого так жаждал подсудимый. Однако на этот раз Жиль кротко покорился судьям, преклонил колено перед епископом и инквизитором и… принес искреннее раскаяние в содеянном. Он плакал и молил, чтобы с него сняли отлучение. Удивительно, но его «наставник» Франческо Прелати избежал не только смерти, но и вообще наказания. Его отпустили на свободу, а Жилю огласили приговор: «Повесить и сжечь».

Накануне казни 26 октября 1440 года барон рыдал и стонал перед народом, просил прощения у родителей загубленных им детей. Картина раскаяния великого грешника произвела такое впечатление, что после его казни устроили торжественную процессию, которая с молитвенным пением шла по улицам, моля за упокой его души.

История барона де Рэ вскоре обросла густым туманом мифов и легенд. В народном сознании он превратился в «Синюю Бороду», а замученные им дети — в убитых жен. Появление же у героя бороды необычного цвета объяснялось по-разному. Одни говорили, что это следствие химических опытов, другие доказывали, что «печать» дьявола.

Так закончил свою жизнь друг и сподвижник Жанны д’Арк — рыцарь без страха и упрека барон Жиль де Рэ.

Материал из Wikitranslators

← Жиль де Рэ - маршал Синяя Борода

"Жиль де Рэ - маршал Синяя Борода" ~ Глава 1 Барон автор Zoe Lionidas

Глава 2 Маршал →

Предисловие и предостережение

Прижизненных портретов нашего героя не сохранилось, впрочем как не сохранилось изображений большинства персонажей, которых мы встретим в этой истории. То, что вы видите справа - всего лишь романтическое представление художника XIX века. Не принимайте его за оригинал. Если присмотреться - на изображении можно найти множество мелких несоответствий, от ракурса и прически, совершенно не соответствующих XV веку, вплоть до сложного доспеха , также появившегося много позднее, чем жил и умер маршал де Рэ.

Перед вами, дорогой читатель, книга о человеческом падении. Страсти вокруг истории Жиля де Рэ не угасают до сих пор, можно до бесконечности спорить о том, был ли он действительно виновен в преступлениях, которые были ему приписаны церковным судом, или казнен безвинно. Точка зрения автора будет изложена в соответствующей главе. Однако, если все-таки принять то, о чем рассказывают документы времени за чистую монету, мы увидим, как медленно и неуклонно разрушается личность, и храбрый воин, разбойник, искатель фортуны, и одновременно к тому ценитель поэзии и театра превращается в монстра, своими преступлениями способного поспорить с маньяками ХХ века, чья история еще свежа в нашей памяти.

Дорогой читатель, наш неспешный и обстоятельный рассказ чем ближе к концу, тем более станет наполняться жестокими и кровавыми подробностями. Это произойдет не по злой воле автора; с документами не поспоришь, и знать историю нужно такой как она есть, не приукрашивая, и не уродуя уже случившегося. Автор заранее предупреждает, если вам претит жестокость, садизм и кровь, закройте эту страницу. Здесь, на сайте WT, найдется множество куда более миролюбивых и интересных материалов. Если же нет, вы предупреждены. Читайте далее на свой страх и риск. Да пребудет с вами Клио !

Место действия

Бретань издавна была богатой землей, здесь плоские северные равнины сменяются пышными рощами, это страна молока и масла, крепких коров местной породы, здесь в изобилии растет пшеница, зреют овощи, в прибрежных водах раздолье для рыбаков, леса богаты дичью, способной удовлетворить даже самые разборчивые вкусы. Среди крестьян здесь издавна количество крепких хозяев превосходило бедняков, аристократы здешних мест были могущественны и богаты .

Во времена, о которых у нас с вами пойдет речь, все эти суеверные домыслы уже вызывали скептическую улыбку. Потусторонние страшилки, казалось бы, навсегда остались в прошлом, в окно заглядывал XV век, в Европе начиналась эпоха Возрождения . Уже Петрарка воспел в прочувствованных стихах красоту своей Лауры , уже из под пера Боккаччо вышел ехидный «Декамерон », каких-нибудь полвека спустя на свет предстояло появиться самому Леонардо да Винчи , когда у четы де Монморанси-Лаваль родился первенец, получивший при крещении имя Жиль. Полным титулом, которым ему предстояло именоваться в дальнейшем, было Жиль де Монморанси-Лаваль, барон де Рэ (фр. Gilles de Montmorency-Laval, baron de Rais). Случилось это, по всей видимости, около 1 сентября 1405 года , и еще не сознавая того, Жиль оказался в эпицентре жестокой борьбы нескольких могущественных семейств .

Бретань
Полуостров, похожий на медвежью лапу глубоко вдается в пролив Ла-Манш.	Бретань. Морское побережье в Кот-де-Гранит-Роз.	Характерный для этой страны речной пейзаж.	Архитектура XV века во многих городках также осталась без изменений. Малеструа, Бретань

«Отравленное наследство»

Для того, чтобы понять, что произошло, нам стоит вернуться несколько назад, и один за другим рассмотреть узлы, которые завязались задолго до рождения, и в дальнейшем сыграют свою роль в стремительном возвышении и не менее стремительном падении маршала Франции Жиля де Рэ.

В XIII веке семейство пресеклось в прямой мужской линии; земли и титулы перешли к единственной дочери и наследнице - Эмме де Лаваль, в 1211 году обвенчавшейся с Матье II де Монморанси , коннетаблем Франции. Соединив, как требовал в таких случаях закон, свои фамилии и гербы, они продолжили линию Монморанси-Лавалей. Фульк, представитель младшей ветви этого рода (ум. ок. 1358 г.), женившийся на Жанне де Шабо, «Безумной Жанне», приходился прадедом нашему герою . Да, смешивание близкородственной крови не доводит до добра, как часто безумие посещало дома высшей аристократии, не избегая королевского!..

Ги II де Лаваль де Блезон, отец будущего маршала, унаследовал знатность и спесь своего семейства, однако, состояние отнюдь не соответствовало его запросам. С тем большим вожделением он обращал внимание на баснословно богатое баронство де Рэ, принадлежавшее в то время Жанне Шабо, тетке со стороны матери, пожилой и бездетной. Жанна Шабо, прозванная «Мудрой» прожила долгую и очень непростую жизнь. Она была совсем юной, когда в 1344 году скончался ее отец - Жирар Шабо IV , и Жанна осталась на попечении старшего брата - в честь отца носившего то же имя. Семью годами раньше между королями Англии и Франции вспыхнула война, получившая в истории имя Столетней . Кровавый конфликт за обладание короной Франции представлял собой по сути дела череду военных столкновений и грабительских набегов англичан на территорию соседнего государства, причем то и другое сменялось короткими перемириями, в течение которых страна могла вздохнуть свободно и кое-как возместить разрушенное и награбленное. Бретань, самим своим географическим положением близкая к английскому королевству, не раз становилась ареной и битв и грабежей .

Впрочем, для юной Жанны следующие 25 лет пройдут в относительном спокойствии, пока (в сражении? от болезни?) в 1371 году не скончается единственный ее защитник. Годом ранее он начал переговоры о будущем замужестве сестры. Ситуация была несколько щекотливой: потенциальный жених, Роже де Бофор, родной брат папы папа Григория IX , в это самое время занимавшего трон Св. Петра, был пленником англичан. Во время опустошительного рейда Черного Принца по территории Франции, Бофор служил в гарнизоне Лиможа . Город отчаянно сопротивлялся, но был захвачен 19 сентября 1370 года и брат папы римского, вместе с прочими пленниками, отправился на английские острова. Именно отсюда он прислал соответствующую бумагу Жирару Шабо, возможно, желая заплатить назначенный выкуп деньгами будущей супруги. Неизвестно, как обернулось бы дело, но старшего брата в скором времени не стало . Жанна оставалась одна, владелицей громадного состояния, к которому по королевскому приказу были еще добавлены земли, недавно отбитые у англичан в сеньории Л’Иль де Буэн. Согласно официальным документам, это был дар «за добрую службу », которую Жирар Шабо нес при особе короля .

Для того, чтобы стали понятны последующие события, нам придется сделать короткое отступление, и пояснить вам, читатель, реалии и обычаи той эпохи. В эти неспокойные времена любое земельное владение (а в особенности столь обширное и богатое!) почти постоянно требовалось отстаивать с оружием в руках. Спору нет, средневековая эра знала аристократок, самостоятельно командовавших гарнизонами, которые в отсутствие братьев или мужей вполне уверенно справлялись с армией, снаряженной алчным соседом. И все же, подобное полагалось исключительным; в большинстве случаев девица или вдова, желая избежать похищения и насильственного замужества, должна была искать себе супруга из могущественного и богатого рода. Если одинокая дама была связана узами вассалитета с неким могущественным сеньором, ситуация решалась просто. Не желая выпускать земли из рук (что неизбежно бы случилось, выйди она замуж за чужака), во многих землях господин имел право попросту пригласить ее ко двору, представлял на выбор несколько своих вассалов, равных ей по знатности, вслед за тем дама объявляла свой выбор, и шла под венец . Гораздо сложнее дело обстояло, если речь шла о т. н. «аллодиальных », то есть «вольных» владениях, не имевших над собой господина. Подобное к XV веку уже становилось редкостью (так как аллоды закладывали, продавали, а порой и самостоятельно отдавали под защиту ближайшего герцога или графа), и все же, свободные земли еще встречались, в особенности на окраинах государства . Возможно владения Жанны Шабо, «дамы де Рэ», были именно такой «свободной землей», или находились в подчинении непосредственно королю - в любом случае, законных оснований получить их ни у кого не было, но тем большим становилось желание их присвоить. Дело усложнялось тем, что за жирным куском потянулись сразу несколько рук.

Источники расходятся в том, что произошло далее. Согласно одним сведениям, Жанна успела дать лишь устное согласие (per verba), произнесенное при свидетелях , по другим - свадьба все же состоялась, причем ввиду отсутствия жениха, сыграли ее «по представительству», в папском Авиньоне , причем охрана владений богатой невесты была поручена коннетаблю Франции Оливье де Клиссону . Возможно, это было одной из причин, по которой бретонский дом затаил против него глухую ненависть. Мы еще увидим, как эта ненависть аукнется королевству, ввергнув его в состояние хаоса.

Итак, свадьба «вроде бы » состоялась, но неудачливый жених продолжал томиться в английском плену, и не было никакой гарантии, что он в обозримом будущем вернется домой. Дальше больше, в скором времени скончался папа Григорий, и Жанна, справедливо опасаясь за судьбу своих поместий, стала искать нового супруга. Ее выбор на сей раз пал на Жана де л’Аршевека, сеньора де Партенэ, представителя могущественной пуатусской семьи. Сыграли свадьбу, но тут на несчастную обрушился гнев обоих соперников, жаждавших завладеть ее состоянием - герцога и папы. Григорий Х , незадолго до того принявший тиару, торжественно отлучил Жанну от церкви, обвинив ее в двоемужестве и кровосмешении (жених приходился ей кузеном). 18 августа 1381 года брак был аннулирован, опозоренная Жанна скрылась в замке Принсе. Здесь она вела образ жизни замкнутый и тихий, однако оставлять ее (точнее, ее владения) в покое, никто не собирался. Герцог Жан самолично наведался к ней в гости, и без обиняков предложил принести вассальную присягу и передать ему под опеку вожделенное баронство де Рэ. Жанна ответила категорическим отказом. Несколько раз герцог возобновлял свои попытки, затем понимая, что принудить упрямицу ему не по силам, попросту заманил ее в Нант и заключил под стражу в замке Тур-Нев. Тут же, не теряя времени, он разграбил ее поместья, и утвердил в ключевых крепостях свои гарнизоны, и на присвоенных таким образом землях вел себя как типичный временщик, вместе со своими людьми грабя и притесняя население. Расчет был прост, либо Жанна, сломленная заключением, подпишет все необходимые бумаги, либо просто тихо умрет (убить пленницу он по каким-то причинам не решался) .

Наслаждаться плодами разбоя ему удавалось в течение 15 лет, а заключенная упорно стояла на своем, и герцог в глазах всех соседей выглядел деспотом и узурпатором (да, по всему, им и являлся!) В конечном итоге вся история дошла до ушей короля , который вызвал своего вассала в суд, и 4 мая 1496 года наконец-то обязал его выпустить из заключения даму Жанну, выплатив ей в качестве компенсации огромную сумму в 60 тыс. золотых экю . Естественно, герцог не согласился с подобным приговором, потребовал апелляции, и тут неожиданно скончался. Поговаривали, что дело не обошлось без яда . Наследник умершего Жан V , продолжил судебные разбирательства. Король Карл V к этому времени также скончался, и регент при особе юного Карла VI , Филипп Бургундский , а по совместительству - опекун юного герцога бретонского, уменьшил сумму выплаты до 16 тыс. экю. Сумма равная двухлетнему доходу от спорного владения. За 20 лет тюрьмы подобная «компенсация» смотрелась просто издевательски . Однако, герцог был наказан уже тем, что спорные земли навсегда (как ему казалось в тот момент) уплывали из рук .

Жанна вышла из заключения дряхлой старухой. Ей было шестьдесят лет, по тем временам - уже очень почтенный возраст, и вполне логичным будет предположить, что ее здоровье было во многом подорвано годами заключения. На руку богатой наследницы нашлись бы желающие, но вот завести ребенка на седьмом десятке было просто немыслимо. Оставалось усыновление. Оглянувшись вокруг, Жанна Мудрая назвала своим наследником племянника Ги де Лаваля, как было уже сказано, отца нашего будущего героя . В качестве условия от него требовали отказаться от собственной фамилии и герба, и принять блазон Рэ «черный крест на золотом щите ». Отныне Ги должен был именоваться «сиром де Рэ» и после смерти старухи получить в свои руки огромное состояние. То, что наследство Жанны с самого начала таило нешуточную угрозу, и ситуация могла закончиться войной, или смертью от рук наемного убийцы, его не смущало. Думаю, случись чудо, и узнай Ги, каким позором и грязью это имя окажется покрытым несколько десятилетий спустя, это также его бы не остановило. Золотой блеск кружит голову даже самым стойким! Выгори все дело, и состояние Ги де Лаваля одним махом увеличивалось вчетверо. Ничто другое не имело значения. 23 сентября 1401 года он дал письменное согласие, и шестью днями позднее будущая приемная мать также скрепила бумагу своей подписью, несколькими месяцами позднее, согласно законам и обычаям, Ги де Лаваль закрепил за собой право на свой новый титул и герб .

Однако, «отравленное наследство» Жанны Шабо никому и никогда не доставалось без борьбы. Нам неизвестно, какая кошка пробежала между новоиспеченной «матерью» и ее приемным «сыном» Быть может, возраст и годы заключения сказались на характере Жанны де Шабо не самым лучшим образом, сделав старуху капризной и вздорной. Может быть также, не обошлось без интриг могущественного семейства Краонов, вассалов герцога Жана, также горевших желанием получить искомое владение. Но факт остается фактом: 14 мая следующего за тем 1402 года, Жанна Мудрая без всякой видимой причины вдруг заявила, что берет свои слова назад, и отныне ее наследницей становится престарелая Катерина де Краон (читай - ее энергичный сын Жан, о котором у нас также еще не однажды пойдет речь) . Само собой, Ги не собирался сдаваться. Начались судебные разбирательства, дело само собой перетекло в руки Парижского Парламента (в те времена представлявшего в стране высшую судебную власть). Тяжба продолжалась в течение года (1403-1404), и закончилась поистине соломоновым решением. Предложено было обручить Ги де Лаваля с единственной внучкой Катерины де Краон - Марией, предоставив ей в качестве приданого спорные земли. Невеста, возможно, не столь влюбленная, сколь трезвомыслящая, охотно дала свое согласие. 5 февраля 1405 года соглашение было закреплено подписью обеих сторон. Окончательно все условия были оговорены 14 февраля того же года . 24 апреля Жан де Краон подтвердил соглашение перед Парламентом, днем позднее это сделал Ги де Лаваль. 2 мая Парламент ратифицировал сделку. 24 июля 1404 года Жанна Мудрая наконец уступила приемному сыну часть своих владений: сеньории Рэ, Ла Мот-Ашар, Ле Шен и Ла Мовьер, оставив себе часть доходов в качестве пожизненной ренты . По всей видимости, свадьбу сыграли поздним летом все того же, 1404 года . По настоянию своих новых родственников Ги де Лаваль перебрался к жене - в замок Шамптосе , «предназначенный скорее для защиты, чем для удобства ». Для XV века это распространенный обычай: несколько поколений одной и той же фамилии живут под одной крышей. Познакомимся с ними поближе.

Детство и отрочество

Замок Шамптосе-сюр-Луар (современный вид).

На церемонии крещения, в скромной приходской церкви Сен-Пьер-де-Шамптосе яблоку было негде упасть, свидетели этой церемонии через много лет вспоминали, что устроители торжества не поскупились на расходы: церковь была ярко освещена множеством факелов, да и огромная толпа «» держала в руках горящие свечи . «Главным» восприемником малыша от купели стал Жан де Краон, имя крестной матери (или матерей?) затерялось в истории. В полном соответствии с обычаем, он принял малыша из рук священника, и тут же облачил своего крестника в снежно-белую «крестильную рубашку» , должную, по существующему поверью, защищать его от всякого зла . Здесь надо отметить, дорогой читатель, что во времена, о которых идет речь, несмотря на громкие протесты со стороны церковников, обычай, по которому для новорожденного полагалось множество крестных обоего пола, упорно не желал исчезать. Более того, чем богаче и знатнее был новорожденный, тем большим становилось это число. Предположительно, его назвали в честь местночтимого Св. Эгидия (по-французски St-Gilles); чье святилище, прославленное многими чудесами, находится в нынешнем департаменте Гар , на пути в один из важнейших центров средневекового паломничества: Сантьяго-де-Компостела . Выбор имени для первенца был делом ответственным и серьезным: чаще всего знатное семейство называло сына в честь основателя рода или же одного из прославленных предков; причем выбор возможных имен был крайне ограничен. Так в семействе Лаваль первенцев чаще всего именовали Ги, у Краонов за старшими сыновьями закреплялись имена Морис или Амори, в семействе Шабо особенно многочисленны были Жирары; но ни в одном из них никогда не встречалось имя Жиль. Эту маленькую загадку нам может помочь решить еще один средневековый обычай: именовать ребенка по имени святого, в праздник которого малыш родился или же был крещен. Именно это соображение подводит нас к дате 1 сентября 1405 г. - празднику Св. Эгидия Гарского .

Речка Ромм, у замка Шамптосе.

Кормилицей юного барона была тут же назначена Гильметта, прозванная Суконщицей (La Drapière), родом из Тиффожа , причем, кормить грудью малыша ей предстояло в течение следующих двух или трех лет . Матье Гарсанлан, ранее исполнявший в замке обязанности слуги, превратился в личного повара и лакея Жиля де Рэ. Как позднее подтвердил он сам, «мне было вменено в обязанность добывать по деревням молоко и варить кашку для ныне покойного барона » .

Жилю был всего лишь год, когда умерла Жанна Мудрая, и вторая часть огромного наследия перешла к его отцу. Полностью Ги де Лаваль должен был получить причитающееся после смерти своего тестя, однако доли, что уже сосредоточилась у него в руках, хватало с лихвой. Устав от диктата старухи Катерины, Ги де Лаваль на следующий же год вместе с семьей перебрался в замок Машкуль, ставший нежилым после смерти тетки . Катерины де Краон не стало 21 июля 1410 года, и ее сын, в кои то веки почувствовав себя свободным, со всей энергией взялся управлять своими поместьями, растить виноградники в Суше, отправляя телеги с вином на продажу в Нант и устраивая ярмарки в Бургнеф-ан-Рец . Что касается пятилетнего Жиля, он, скорее всего, не слишком страдал по поводу случившегося, дети в этом возрасте еще не понимают, что такое смерть, и вряд ли мальчик испытывал особенно теплые чувства к своей суровой прабабке.

Нам почти ничего не известно о детстве будущего Маршала-Синей Бороды; ничего удивительного в этом нет. Хроникеры того времени не интересовались детьми, по определению не могущими сыграть никакой роли в истории страны. Вплоть до семи лет ребенку (infans) полагалось развлекаться и играть. Судя по тому, что нам известно о детстве в Средние Века, можно с высокой уверенностью предположить, что вместе со своими сверстниками из местных аристократических семейств (союзниками и вассалами семей Краон и Лаваль) юный Жиль с азартом скакал на деревянной лошадке, играл в мяч и крутил палкой поставленный стоймя обруч . Мальчик ни в чем почти не знал отказа, он рос как принц, окруженный роскошью, - избалованный и всеми любимый, окруженный целой тучей друзей и слуг .

В семь лет, по средневековым понятиям, заканчивалось детство. Ребенку предстояло принять первое причастие , и постепенно погрузиться в учебу. Отныне он был уже не ребенок (infans), но отрок (puer) с соответствующими возрасту обязанностями. Дворянскому мальчику открыты были три карьеры - церковная, военная и наконец, придворная. Впрочем, старшему сыну полагалось выбирать из двух последних. Первые уроки (чтения, письма, катехизиса , католической веры) ребенок должен был получить у матери. Вслед за тем, домашнее образование продолжали уже профессиональные учителя .

Под внимательным и любящим руководством отца его обучали, согласно обычаям времени, верховой езде, фехтованию, стрельбе из лука - иными словами, всем тем умениям, которые полагались молодому дворянину. В качестве преподавателей и менторов для юного Жиля были приглашены аббат Жорж де ла Буссак, лиценциат права и большой друг его отца (именно де ла Буссак в свое время устроил свадьбу Ги де Лаваля и Марии де Краон). Вторым был анжерский викарий Мишель де Фонтенэ - по всей вероятности, младший отпрыск знатной бретонской фамилии .

Судя по всему, будущему барону преподавались история, богословие , латынь и французский язык. Мальчик схватывал все на лету, и результат не замедлил сказаться. Друзья и соратники Жиля, помнившие его с лучшей стороны, в один голос утверждали, что барон де Рэ был тонким знатоком латыни, на которой свободно говорил и писал. Отец сделал из него ценителя поэзии и литературы, вплоть до самой смерти Жиль зачитывался римской историей и богословскими трудами прежней и современной для него эпохи, даже во времена военных походов он умудрялся возить с собой редкие и дорогие книги, во время коротких привалов с головой погружаясь в чтение. Вспоминали, что в его личной библиотеке были не только красочные Библии и Псалтири , но и произведения Светония , Валерия Максима , знаменитый в те времена труд Блаженного Августина «О граде Божьем » и прочие издания. Впрочем, стоит заметить, что Жиль собирал не просто книги - но самые редкие, сложнодоступные и дорогие, в дополнение к тому, барон желал иметь у себя коллекцию драгоценных произведений искусства и украшений . Подобное увлечение было не из дешевых; для сравнения стоит сказать, что брат короля - Жан Беррийский , в погоне за редкими книгами разорил целую провинцию, и вызвал бунт , который пришлось подавлять силой оружия . Однако, в эти времена, юный Жиль еще не думал о деньгах, и мирно рос, как и полагалось дворянскому мальчику, под присмотром родителей, учителей и целого сонма медиков, призванных наблюдать за состоянием здоровья наследника .

Итак, в детстве Жиль подавал большие надежды. Он рос любознательным, смышленым ребенком, хватким в обучении и жадным до всего нового и необычного. Впрочем, в наследнике Ги де Лаваля выделялась одна весьма характерная черта - болезненное тщеславие, желание всегда и во всем быть первым. Так сказать, посыл для будущего…

Детство в Средние века
Мать и дитя. Неизвестный художник «Мать» - Варфоломей Английский «О природе вещей». - Français 9140, fol. 105. - XV в. - Национальная библиотека Франции, Париж.	Детские игры. Неизвестный художник «Дети на деревянных лошадках» - Неизвестный автор «Danse macabre». - Latin 9333, fol. 7. - конец XV в. - Национальная библиотека Франции, Париж.	Шалости. Неизвестный художник «Вишня» - Ибн Бутлан «Tacuinum Sanitatis». - Français 995, fol. 8v. - XV в. - Национальная библиотека Франции, Париж.	Обучение. Неизвестный художник «Обучение Ланселота» - Неизвестный автор «Ланселот». - Français 111, fol. 7. - ок. 1480-1490 гг. - Национальная библиотека Франции, Париж.

Под дедовской опекой

Гром грянул, когда будущему наследнику исполнилось девять лет. Неожиданно, и без ясной причины в январе 1414 года умерла его мать - Мария де Краон, ее похоронили в церкви Нотр-Дам-де-Рэ, принадлежавшей местному аббатству Бузей. . Уже в настоящее время делаются предположения, что она скончалась от послеродового сепсиса , подарив жизнь младшему брату Жиля - Рене, позднее известному как Рене де ла Сюз . 28 или 29 октября следующего, 1415 года, столь же скоропостижно скончался Ги де Лаваль. Он был еще не стар, и потому догадки историков касательно причин, весьма расходятся между собой. Предполагается ранение на дуэли , несчастный случай на охоте, и наконец, смерть от болезни (в те времена в Вандее свирепствовала эпидемия малярии) . Страдая «от величайших мук телесных » Ги отдавал последние распоряжения. Обоих сыновей, Жиля и младенца Рене поручал опеке «мужа нашей дорогой кузины Жанны де Саффрэ - Жана Турнемина де Юнодэ », причем преподавателями для обоих оставались де Буссак и де Фонтенэ . Своими душеприказчиками он назначил отца Жанны - Алена де Саффрэ (бывшего в те времена капитаном крепости Машкуль), Жана де Роже, Юда де Соважа и наконец, Жоржа де Буссака. Десять тысяч ливров из своего огромного состояния Ги завещал герцогу Бретонскому и епископу Нантскому. Завершив свои распоряжения длинным списком церквей, куда следовало внести пожертвования, чтобы клирики отныне служили заупокойные молитвы, он просил похоронить себя рядом с могилой «возлюбленной супруги нашей, Марии »

Здесь нам, читатель, предстоит сделать еще одно небольшое отступление. В согласии с обычаями эпохи, когда молодой дворянин достигал подросткового возраста, его полагалось отдавать в обучение старшему родственнику или сеньору. Позднее та же схема будет в России воплощена Петром Великим : будущий защитник государства (а дворяне в первую очередь готовились для военной карьеры!) должен был начинать с низшей ступени иерархии. При дворе своего воспитателя мальчик должен был исполнять роль оруженосца и «благородного слуги». Ему полагалось прислуживать господину и его жене за столом, работать на кухне, чистить и кормить лошадей. Война не любит маменькиных сынков! Конечно, кроме черной работы, полагалось обучение верховой езде, фехтованию, стрельбе, короче, полная подготовка будущего солдата, а кроме того, выученник должен был освоить умение сочинять стихи, играть на музыкальных инструментах и вести беседу в присутствии дам. Когда срок обучения подходил к концу, молодой дворянин, получавший к тому времени звание оруженосца, возвращался в семью или из рук воспитателя принимал посвящение в рыцари .

Итак, перед смертью Ги де Лаваль назначил в опекуны своим сыновьям кузена, хотя у обоих мальчиков имелся куда более близкий родственник - дед по матери, Жан де Краон. По неким причинам, нам неизвестным по причине скудости документов, Ги всеми силами пытался удалить сыновей от дедушки. Дальнейшие события покажут, что он был прав .

Так или иначе, последняя воля умершего не была выполнена. Каким образом двое круглых сирот угодили под опеку родного деда, также неясно. По всей вероятности, карты спутала битва при Азенкуре , практически уничтожившая весь род Краонов. Потеряв в этой битве единственного сына - Амори, Жан де Краон оставался отныне последним носителем своей фамилии и титула; единственным средством сохранить и то, и другое было превратить в наследников обоих внуков. Таким образом, дедушка (возможно, пустив в ход свои немалые связи при анжуйском герцогском дворе, или куда проще - грубой силой) воспротивился исполнению последний воли зятя, оба ребенка остались на его попечении и были доставлены в замок Шамптосе .

Дальнейшие несколько лет также восстанавливаются из документальных обрывков весьма приблизительно. Исследователи прошлого века полагали, что старик Жан, в силу более чем почтенного возраста и привычки жить под чужим диктатом, просто не мог справиться с парой своенравных юнцов, и оба внучка в скором времени наловчились вить из дедушки веревки, получая по первому капризу все, что желали . По другому предположению, Жан попросту не уделял внимания обоим мальчишкам, будучи занят исключительно собственными желаниями и удовольствиями . Спору нет, по-своему дедушка был очень привязан к обоим малышам - позднее мы увидим, как он изо всех сил будет способствовать карьере старшего внука; но - любовь и выматывающая каждодневная забота отнюдь не равнозначны между собой…

Уже заключенный в епископскую тюрьму, Жиль, горько пеняя деду (уже к тому времени покойному), обратился ко всем, имеющим собственных детей, заклиная их «ни в коем случае не потакать детским капризам ». Выходит, потакали? И страшный конец будущего маршала Франции был предопределен с той самой минуты, когда родной дед озаботился делами двух сирот?…

В любом случае, «курс молодого бойца» в классическом его состоянии Жиль, по-видимому, не прошел. Зато из школы родного дедушки будущий барон де Рэ вынес не слишком хороший урок: единственным законом на этом свете является его каприз, а все, что не желает этому капризу подчиняться, следует принудить к тому силой… Вторая заявка на будущее, так сказать.

Это качество в полной мере проявилось, когда дедушка озаботился женитьбой своего старшего внука. Жиль не возражал, дворянину по обычаю полагалось иметь детей, причем как можно раньше , чтобы при любой неожиданности земли и деньги оставались в семье . Обратите внимание, читатель, в этом поиске была одна странная закономерность. Создавалось впечатление, что сватовство к девушке, у которой живы оба родителя и брак можно было оформить со всем соблюдением приличий, деда и внука отнюдь не устраивало. Из раза в раз Жан и его воспитанник Жиль старались по возможности изыскать богатую сироту, на худой конец, единственную наследницу матери-вдовы; иными словами, наиболее беззащитных, имуществом которых можно было завладеть в полной (или большей мере), не довольствуясь собственно приданым невесты. Определенный (хотя и циничный) резон в таких поисках был, оба прохиндея упустили из виду лишь одно: «лакомый кусок» словно магнитом притягивал множество негодяев, и вокруг «нужной» невесты сразу же закипали нешуточные страсти.

Итак, первой, с позволения сказать, «жертвой» матримониальных ухищрений деда и внука стала четырехлетняя нормандка Жанна Пейнель , дочь Фулька IV Пейнеля де Амбийе и его жены Маргариты де Динан . Мимоходом отметим, что самому жениху в те времена едва исполнилось 13 лет. Маленькая Жанна осталась без отца, и, согласно обычаю времени, король назначил ей опекуна. Им стал некий сеньор де Роше Гильон, который немедленно озаботился тем, чтобы выдать ее за собственного сына, которому едва исполнилось семь лет . Однако, пользуясь тем, что Шарль де Динан, дедушка малолетней невесты оказался буквально по уши в долгах, изворотливый Жан де Краон пообещал ему 4 тыс. золотых экю (сумма, равная годовому доходу от крупной сеньории!) в обмен на руку его внучки. Нечего удивляться, что Динан тут же ухватился за эту соломинку. Помолвка была объявлена, и необходимое обязательство 14 января 1417 года скреплено подписями обоих стариков, однако - соперничающая партия отнюдь не пожелала сдаваться, и дело закончилось в суде. Приговор был категоричен: девочку следовало отдать на попечение родной тетки, Жаклины де Пейнель, аннулировав обе помолвки, и не выдавать замуж вплоть до 21 года . Возможно, борьба продолжалась бы и далее, однако, Генрих V Английский , оккупировав Нормандию , аннексировал среди прочего владения семейства Пейнель, преподнеся их в качестве дара одному из своих военачальников - графу Суффолку. Бесприданница в глазах Жиля и его дедушки немедленно потеряла всякий интерес, и поиск потребовалось начать сначала .

К слову, несостоявшаяся невеста надолго пережила Жиля де Рэ и закончила свои дни в 1457 году, будучи аббатисой монастыря Нотр-Дам-де-Лизье. Еще забавней представляется то, что некий Эдуард Пейснель, убийца и садист, в течение 11 лет (1960-1971 г.) державший в страхе английский остров Джерси , объявлял себя незаконным потомком Жиля и Жанны. Когда бы его предок успел появиться на свет - остается только гадать .

Второй договор, с Беатрисой, дочерью виконта Алена де Рогана и Беатрисы де Клиссон, племянницей герцога Жана V и сверстницей Жиля, был заключен 28 ноября 1418 года, в замке Эрмин (Ванн) в присутствии самого герцога Жана V и представителей знатнейших семейств Бретани . Однако, и этой свадьбе не суждено было состояться. Немедленно отыскались недовольные (возможно, среди многочисленной дальней родни и претендентов на руку богатой невесты), начались интриги, и в конечном итоге, Жиль и Жан снова остались ни с чем. Документы умалчивают, почему расстроилась и эта свадьба . Известно лишь, что в скором времени после неудавшейся помолвки, юная Беатриса умерла, не оставив никакого следа в истории своей семьи и Франции .

Без сомнения, Жиль и его энергичный дед продолжали бы свои попытки, однако, их матримониальным планам помешали события, взбудоражившие всю Бретань.

Семейные дрязги бретонского герцогского дома

Да, Средневековье было временем сильных женских характеров. Чувствительным «тургеневским» барышням предстоит появиться не ранее, чем наступит сравнительно сытый и безопасный XIX век. Средневековым «дамам и девицам» было не до обмороков. Чтобы не умереть в первых же родах, а затем оградить от бесконечных опасностей своих детей, требовалась отменное физическое здоровье, отвага, нечувствительность к обидам и немалое личное мужество. Недаром высшей похвалой в те времена было «женщина с мужским сердцем». Против старинного патриархального образа жизни, насаждавшегося церковью и бережно сохранявшегося в дидактической литературе, восставала сама жизнь. Аристократке или богатой горожанке, управлявшей целой армией слуг, аббатисе, которой приходилось вести сложное монастырское хозяйство, хочешь-не хочешь приходилось учиться читать, писать, владеть началами арифметики, медицины и т. д. Повсеместно при монастырях открывались школы для девочек, бесконечные осады и набеги воспитывали умение постоять за себя и своих детей, не теряя головы даже в самых отчаянных обстоятельствах .

Итак, борьба партий продолжалась, и все же Пентьевры-Блуа находились в достаточно проигрышном положении. Не хватало денег и войск для полноценных боевых действий, без внешней поддержки возможность победы казалась более чем сомнительной. И хотя неистовая Маргарита де Клиссон, горя жаждой мести, требовала продолжения борьбы, на практике все сводилось к мародерству и разбойничьим набегам на земли Монфоров - набегам достаточно чувствительным для их кармана, однако, не столь серьезным, чтобы представлять реальную опасность .

Все переменилось в один день, когда английское вторжение стало реальностью. Война, ранее ограничивавшаяся рейдами по тылам врага, после которых англичане стремились укрыться на своих островах и, даже одержав победу, не всегда использовали ее до конца, вместе с новым, куда более энергичным монархом Генрихом Ланкастером , сменилась планомерным завоеванием и подчинением французского королевства. Впрочем, начало боевых действий показало, что силы у обеих сторон были в достаточной мере равны. Стремясь выйти из патовой ситуации, оба монарха лихорадочно вербовали себе союзников, и молодой бретонский герцог Жан V де Монфор и для того, и для другого представлял более чем лакомую добычу. Герцог Жан колебался, с одной стороны, как вассал французского короля он был обязан ему повиновением и службой. С другой, торговые интересы накрепко привязывали его к Англии, да и чисто географически английское войско было куда ближе, и разгневанный Генрих мог крепко наказать несостоявшегося союзника. Однако, ведя секретные переговоры с Англией, он также не хотел открыто ссориться с французской партией, которую в это время представлял дофин Карл (будущий король Карл VII). Герцог Жан тянул время, уклоняясь от прямого ответа . Дофин, правильно истолковав это затянувшееся молчание, решил, что Жана де Монфора следует заменить более сговорчивым правителем. Пытаться достичь этого с помощью грубой силы представлялось достаточно опасным, герцог пользовался поддержкой у подданных, и открытая война могла закончиться тем, что Бретань окончательно порвала бы с французами. Посему куда предпочтительней представлялся план использовать для решения проблемы внутреннего врага, читай, клан Пентьевров-Блуа. Да, будущий король Карл, которому в это время едва исполнилось 17 лет, был непревзойденным мастером тайной дипломатии и ударов из-за угла. Пентьеврам дали понять, что в случае победы старший сын Маргариты сможет рассчитывать на герцогскую корону при полной и безоговорочной поддержке монарха. Более того, дофин предоставлял клану Пентьевров столь же полную свободу в выборе средств для борьбы с Жаном V, которого отныне следовало почитать бунтовщиком и предателем .

Пентьевры воспряли духом. В короткое время был разработан план, усыпив подозрительность бретонского герцога притворным миролюбием, его пригласили замок Шамптосё , якобы на пир, должный послужить дальнейшему примирению между двумя партиями. 13 февраля 1420 года Жан Бретонский, ничего не подозревая, принял приглашение и отправился в гости в сопровождении одного из своих братьев. Однако, у моста через речку Диветт обоих ожидала засада, и оба пленника вместо пиршественной залы оказались в подземной тюрьме, где у герцога Жана, закованного в кандалы, угрожая расправой, день за днем вымогали отказ от герцогской короны .

Однако, подобная низость, более приличествующая разбойникам с большой дороги, чем знатному семейству, возмутила всю Бретань. Супруга пленника, Жанна Французская (дочь короля Франции Карла VI и, соответственно, сестра дофина), встала во главе герцогского совета и, собрав в Нанте Генеральные Штаты, призвала к оружию вассалов герцога, а также всех желающих, готовых способствовать сохранению независимости страны и наказанию виновных. Бароны единогласно поддержали этот призыв, поклявшись на свои деньги вооружить войска и предоставить все необходимое для ведения боевых действий. Среди толпы, запрудившей в этот день герцогский дворец, мы видим Жана де Краона и его воспитанника Жиля де Рэ. Несмотря на то, что несколько поколений их предков храбро сражались за дело Пентьевров-Блуа, будучи обязаны им вассальной присягой , Жиль и Жан, не без колебаний, решились перейти на сторону законного правителя, объясняя это тем, что не желают более служить клятвопреступникам и предателям. Шестнадцатилетний Жиль торжественно поклялся предоставить в распоряжение герцогини людей и средства, и в дальнейшем вместе со своим дедом встал под знамена генерального наместника Бретани Алена де Рогана . Всего на призыв откликнулось до 50 тыс. человек - по тем временам более чем солидная армия .

Под руководством Алена де Рогана герцогская армия принялась одерживать победу за победой. Война превращалась в погоню, упрямая и жестокая Маргарита де Клиссон не собиралась сдаваться. Пленного герцога раз за разом поднимали среди ночи и, взгромоздив на лошадь, галопом гнали от замка к замку, морили голодом, жизнь пленника постоянно висела на волоске . В марте 1420 был достигнут решающий перелом ; после четырех месяцев войны, последний оплот Пентьевров, замок Шамтосё, был осажден по всем правилам инженерного искусства, и 5 июля оба Монфора (наконец-то!) с триумфом выведены из темницы. Все клятвы и обещания дофина, как и следовало ожидать, остались пустым звуком, побежденные его не интересовали никоим образом . Карла VII часто упрекают за то, что он бросил на произвол судьбы Жанну, по сути дела, подарившую ему корону Франции, забывая при том, что для короля Карла это был вполне привычный способ действий. Этот слабый духом монарх, как многие люди подобного склада, воспринимал окружающих единственно как орудия для исполнения своих желаний и воли, немедленно теряя к ним всякий интерес, едва они становились ему более не нужны. Как мы позднее увидим, Жилю де Рэ придется в полной мере испытать на себе эту особенность монаршего характера.

Война закончилась, однако, результаты ее для Жана де Краона и Жиля де Рэ оказались весьма неутешительны. В отсутствие своих сеньоров и защитников, земли, принадлежавшие деду и внуку, были разорены и разграблены солдатами Пентьевров, замок Мот-Ашар, сожженный и разрушенный, практически перестал существовать. Одна только добрая новость: в первой для него войне Жиль де Рэ показал себя с самой лучшей стороны - и как руководитель отряда (который укомплектовал на свои же собственные деньги), и просто как храбрый и умелый воин, заслужив немалое уважение соратников по борьбе. Не будем забывать, Жилю в это время едва исполнилось 16 лет! Отныне, с полным правом, он мог носить свое первое воинское звание - оруженосца , ожидая скорого посвящение в рыцари и дальнейшего развития воинской карьеры . Мы знаем, что ему довелось сражаться при крепости Ламбаль, в конечном итоге подчинившейся герцогским войскам, и в составе герцогской свиты со всей торжественностью въехать в Нант .

6 июня герцогиня своим приказом даровала «сиру де ла Сюз и сыну его, сиру де Рэ, земли, принадлежавшие ранее Оливье де Блуа, графу де Пентьевру ». Освобожденный герцог 10 июля подтвердил решение своей супруги, добавив к тому земли брата Оливье де Блуа - Шарля , затем решив, что это чересчур, 21 сентября ограничился рентой в 240 турских ливров , затем, решив, что подобная сумма явно недостаточна, неделей позже увеличил ее до 340, за счет средств, конфискованных у одного из сторонников Пентьевров - Понтю де ла Тура. Действительно, акт невероятной щедрости - если помнить о том, что одно только баронство де Рэ предоставляло Жилю до 8 тыс. ливров годового дохода. Среди прочих недостатков Жана V, скажем прямо, скупость была далеко не на последнем месте… Зато Жиль из своего первого военного опыта извлек ценный урок: как следует действовать, чтобы добиться своего. Не беспокойтесь, читатель, скоро он применит его на практике.

Вернемся к нашему повествованию. Как и следовало ожидать, Пентьевры отказались признать правомочность герцогских приказов, лишавших их доходов и земель, и война возобновилась с новой силой. Энергичная герцогиня Бретонская сумела также выхлопотать у короля английского разрешения на то, чтобы из плена был отпущен ее деверь - Артюр де Ришмон - умелый полководец и храбрый солдат. Как многие другие, он попал в плен при Азенкуре и должен был оставаться в Англии вплоть до времени, пока не будет уплачен причитающийся за него выкуп. Жанна Французская клятвенно поручилась, что деньги будут внесены, Ришмон был отпущен из плена, после чего немедленно взял на себя руководство, и война наконец-то подошла к своему логическому завершению. Под знаменами нового полководца Жилю еще довелось сразиться при Эссаре и Клиссоне . На сей раз, могущество Пентьевров было окончательно сломлено. Маргарита де Клиссон и ее сыновья бежали из страны, за их головы были назначены денежные премии. Собравшиеся в столице герцогства Генеральные Штаты, после неявки подсудимых (в феврале 1422 г.), вынесли заочный приговор. Маргарита и обе ее сына обвинялись в предательстве, клятвопреступлении и оскорблении величества, на каком основании все трое были приговорены к смерти «посредством отсечения головы », бесчестью и лишению герба, их имущество конфисковывалось в пользу герцога. Характерная черта средневековых нравов: головы казненных Генеральные Штаты рекомендовали прибить к воротам Нанта, Ренна и Ванна - трех крупнейших бретонских городов. К счастью, их жители оказались избавлены от столь отталкивающего зрелища; виновные так и не были пойманы .

Женитьба рыцаря-разбойника

Итак, сложную ситуацию могла поправить выгодная женитьба, неутомимый Жан де Краон решил продолжать поиски, прерванные столь неожиданным образом. На сей раз его выбор пал на Катерину де Туар, наследницу миллионного состояния и обширных поместий в Пуату . Можно предположить, что Жилю приглянулась невеста, да и сама Катерина питала определенные чувства к блестящему кавалеру, каким в то время казался барон де Рэ. Ее мать, Беатриса де Монжан, вряд ли отнеслась к этому сватовству с благосклонностью, хотя бы потому, что ее супруг, которому в это время уже недолго оставалось жить, терпеть не мог Жана де Краона, и многочисленная родня, вкупе со всеми недовольными подобной перспективой, уже начала плести очередные интриги . Однако, Жиль был уже сыт по горло подобной мышиной возней, отступать в третий раз он не собирался. С помощью собственного дедушки он попросту умыкнул невесту (которая, как было сказано выше, вряд ли возражала), и тайно обвенчался с ней, причем обряд совершил никому не известный монах . Французский исследователь румынского происхождения - Матеи Казаку, отдавший немало сил, чтобы по крупицам восстановить историю Синей Бороды, полагал, что эту роль сыграл все тот же аббат де Буссак, когда-то обучавший юного Жиля премудростям латыни и тонкостям богословия . Подтверждения этой догадке нет… Позднее, суеверно вспоминая историю Синей Бороды, обращали особое внимание на то, что первая брачная ночь барона де Рэ и его молодой супруги пришлась на субботу, 30 ноября 1420 года, ночь Св. Андрея , на границе зимы, когда ведьмы и колдуны получают полную свободу вершить свои злые дела. Неизвестно, почему именно эту дату обозначили для себя Катерина и Жиль, однако, именно ею был помечен брачный контракт, до нашего времени, к сожалению, не сохранившийся .

Так или иначе, преступные супруги скрылись в замке Шамптосе, где провели весь следующий год, в то время как враждебная партия развила бурную деятельность, желая добиться аннулирования брака. Резон в этом был: невеста приходилась жениху кузиной (или, как выражались тогда, «родней в четвертой степени ») . Дело в том, что оба они - и Жиль и Катерина, считали среди своих предков одно общее звено: Амори де Краона (ум. в 1333 г.). Для подобного союза требовалось папское разрешение, получить его было сравнительно несложно, но этим следовало озаботиться до свадьбы, и отнюдь не после нее .

Прознав об этом, Жиль (или стоявший за его спиной старый интриган - дедушка?) сделал достаточно ловкий ход, распустив слухи о беременности молодой супруги. Позднее окажется, что это утверждение не имело ничего общего с действительностью: единственный ребенок Жиля и Катерины - дочь Мария, появится на свет девять лет спустя. Однако, умело сработанная ложь подействовала; семейство Туар, захваченное врасплох подобными новостями, вынуждено было смирить свою гордость: скандала не желал никто .

В следующем, 1421 году, во время осады Мо от «горячечной лихорадки» скончался Миле де Туар, отец Катерины . Его вдова сразу же перебралась в Шамптосе, к дочери и зятю. Вряд ли Жиля обрадовало подобное соседство, но тещу приходилось терпеть, хотя бы для того, чтобы де-факто иметь возможность управлять ее землями, а затем подыскать ей нового мужа, в достаточной мере покладистого и трусоватого, который не стал бы противиться желаниям деда и внука . В качестве следующего шага к вожделенной цели старик де Краон, 18 июня 1421 года потерявший свою первую супругу, Беатрису де Рошфор, буквально несколько недель спустя после похорон женился на Анне де Силье, бабушке новобрачной . Пройдет время, и ее родственники станут самыми беспринципными, самыми наглыми пособниками Жиля в его преступлениях. Но пока до этого еще далеко…

Ни для кого не было секретом, в чем состоял реальный смысл этих скороспелых свадеб, так как Беатриса де Монжан, мать одной невесты и, соответственно, дочь другой, вдруг поняла, что ее достояние растаскивают по кускам. Пытаясь спасти хоть что-нибудь, едва лишь закончился срок ее вдовства Беатриса де Монжан поспешно вышла замуж за молодого Жака де Мешена, оруженосца ее собственного покойного мужа . Несомненно, это был мезальянс, но выбирать вдове уже не приходилось. Мешен был кастеляном при дворе дофина - будущего короля Карла VII, и, по всей вероятности, она твердо полагалась на связи, которые новый супруг, бывший, кстати сказать, много моложе ее, имел при дворе. Как мы увидим позднее, надежды эти не оправдались .

Пытаясь расположить к себе Жиля де Рэ и его деда, которые не скрывали своего недовольства, Мешен принялся хлопотать перед папским двором, чтобы преступным супругам - Катерине и Жилю, наконец-то было даровано прощение , в церкви присутствовала вся местная знать, документы того времени отмечают, что на торжество были приглашены «рыцарь Жан де Ноэ, комендант крепости Пузож », бывший воспитатель нашего героя Жорж де Буссак, и множество иных «рыцарей, оруженосцев, дам и девиц ». Однако, по неизвестной нам причине, от участия в свадьбе уклонился Жан де Краон, вслед за ним члены семьи Туар также не пожелали явиться. Забавная деталь - чтобы церковь выглядела самым торжественным образом, Иоланда Арагонская, носившая также титул королевы Сицилии распорядилась украсить ее драгоценными гобеленами с изображениями Апокалипсиса . Запомните это имя, дорогой читатель. С королевой Иоландой , «женщиной, сделавшей Францию » мы еще не раз столкнемся на этих страницах.

Безнаказанность

Камень преткновения - крепость Пузож (современный вид).

Надо сказать, что усилия Мешена пропали даром. Исключительно для того, чтобы соблюсти внешние приличия, Жиль в своем новом брачном контракте уступил в пожизненное владение тещи все владения ее покойного мужа, в частности, крепости Тиффож и Пузож, однако, уступка эта с самого начала оставалась чисто бумажной . Видя, что вожделенный кусок, для получения которого затрачено было столько сил, уплывает из рук, Жиль (вероятно, по совету многоопытного дипломата-дедушки) попытался ответить интригой на интригу, распуская слухи, порочащие новобрачных .Однако, в искусстве подковерной борьбы наш герой никогда не был силен, потому, в скором времени потеряв терпение, он отбросил всякие церемонии и прибегнул к средству, которое во все времена нельзя было назвать иначе как гнусностью. Для начала он сделал своим сообщником Жана де Ноэ, коменданта (или, как тогда говорили, капитана) крепости Пузож. Дело в том, что у нового супруга Беатрисы имелась младшая сестра, также не обделенная землями и деньгами. Ее-то руку Жиль пообещал сыну своего нового союзника. Капитан де Ноэ с готовностью ухватился за эту возможность округлить свой капитал, после чего помог Жилю водворить гарнизоны в обе крепости. Подобный шаг мало чем отличался от банального разбоя, однако, будущий маршал Франции не привык озадачиваться подобными пустяками. Свои обещания Жиль привык держать, похищенная вскоре девица была насильно выдана замуж за молодого де Ноэ .

В середине зимы 1423-1424 года, избрав день, когда Мешена и его людей не оказалось дома, достойная троица явилась к его жене, которой предложили себя в качестве охраны, если она желает отправиться в Бретань «в гости» к своей второй дочери - Марии. Пожилая дама, по-видимому заподозрив неладное, наотрез отказалась уезжать, ссылаясь на то, что за окнами уже начало темнеть. Ответ был весьма недвусмысленен: «Вы поедете сами, или я увезу вас силой, перекинув через седло как тюк. » Беатрисе де Монжан ничего не оставалось, как подчиниться. Пленницу вначале водворили в темницу замка Лоро-Ботеро, позднее переправили в Шамптосе . За решеткой она провела несколько более чем скверных месяцев, в то время как Жиль пытался принудить ее передать ему спорные земли, угрожая в противном случае зашить в кожаный мешок и бросить в Луару .

Отчаявшийся Жак де Мешен, как видно, питавший к своей супруге некую привязанность, немедленно бросился в суд, требуя примерного наказания для похитителей. Друзья уговорили его все же попытаться решить дело миром, и Мешен попытался добиться аудиенции у Жана де Краона, разумно полагая, что старик может оказаться более податливым на убеждения. Однако, в замке Шамптосе ему пришлось испытать горькое разочарование. Жан де Краон, прекрасно умевший плести интриги за чужой спиной, всегда был слаб в психологическом поединке. Не рискнув показаться на глаза обездоленному супругу, он приказал ему передать, что Беатриса не выйдет на свободу, пока не согласится на все предъявленные требования. Оба грабителя, старый и молодой, в виде особого «одолжения» готовы были оставить ей второстепенную крепость Буэн, но и за нее пленница должна была выплатить тысячу ливров золотом, присовокупив к этому золотой кубок . Мешену пришлось покинуть замок с пустыми руками.

Беатриса де Монжан, теща Жиля, продолжала оставаться в заключении. Судебная машина тем временем набирала обороты, и в замок для расследования обстоятельств дела и поиска возможностей решить ситуацию мирным путем был отправлен парламентский исполнитель . Жан де Краон не решился показаться на глаза и этому посланцу, отправив вместо себя коменданта де Ноэ, с солдатской прямотой объявившего представителю закона, что «Мешен не увидит своей супруги, прежде чем она не выполнит всех поставленных ей условий, и ни королевский приказ, ни папская булла ему в том не помогут ». Служителю Фемиды позволено было только переговорить с пленницей «через крошечное окошко, проделанное в камере », и наконец, чиновника вышвырнули вон, вслед ему летели грубые насмешки и оскорбления солдатни. Второй раз в замок была направлена делегация из трех человек - во главе ее Жак де Мешен поставил своего брата, Жиля. Жан де Краон немедленно приказал бросить всех троих в подземную темницу .

С большим трудом, надавив на мужа, Анне де Силье удалось выручить дочь из заключения. Впрочем, отступать от своего Жиль не собирался. Вместо того, очередному судебному исполнителю было объявлено, что Жилю де Мешену и его друзьям предстоит остаться заложниками и гарантами, что требования дедушки и внука будут выполнены без всяких условий .

Второго судебного исполнителя, с которым Жан де Краон опять же не соизволил встретиться, постигла та же участь, что и первого. Де Ноэ без обиняков потребовал, чтобы тот убирался прочь, так как «девица де Мешен» уже успела благополучно выйти замуж, а заключенные будут отпущены не ранее, чем Жиль де Рэ и его дед получат желаемое .

Между тем, пэры Пуату вынесли, как им казалось, соломоново решение. Беатрисе предоставлялась возможность вернуть одну из крепостей (по своему усмотрению), вторая навсегда переходила в собственность ее дочери и зятя. Решение осталось клочком бумаги, Жиль попросту не обратил на него внимания .

Адам де Камбрэ, председатель суда, самолично явился в городок Пузож, сердцем которого была искомая крепость, желая проверить, как исполняется вынесенное решение. Дело закончилось тем, что некие «неизвестные лица» избили и ограбили его, скрывшись затем в столь же неизвестном направлении. Жан и Жиль при экзекуции не присутствовали, однако, всем было ясно, кто стоял за спиной явно оплаченных «бандитов». За оскорбление королевского чиновника барона де Рэ приговорили в тяжелому штрафу - он наплевал и на это решение .

Отчаявшись добиться справедливости, Жак де Мешен вынужден был заплатить выкуп за брата и его людей, и уступить Жилю и Жану почти все, на что они претендовали. Надо сказать, что здоровье младшего Мешена было подорвано пребыванием в сырой подземной тюрьме и (возможно) издевательствами охраны. Так или иначе, он в скором времени умер, а двое его друзей вынуждены были долго лечиться, приходя в себя после пережитого . Спор затих сам собой, никто не решился открыто поднять голос против свирепого юнца, на деле доказавшего свою готовность при необходимости идти к цели, перешагивая через трупы. Формально, Жиль вышел из этой истории победителем. Однако, сумев извлечь из своего первого опыта военных действий только один урок, он напрочь забыл о другом: захватить еще не значило удержать. Сохранить за собой обширные земельные владения в те времена было невозможно без мощной поддержки многочисленной родни, союзников и вассалов, обязанных своему господину службой. Жиль оттолкнул от себя всех. Более того, он сумел нажить себе могущественных врагов, среди которых было и семейство жены, и клан Мешенов, и наконец, бретонские пэры , возмущенные наглостью и безнаказанностью сеньора де Рэ. Врагов тем более опасных, что они обладали надежной памятью и готовы были терпеливо дождаться, когда неуемный барон сам себя загонит в ловушку, потакая своим же сиюминутным желаниям. Пройдет 16 лет, и с Жиля де Рэ, уже беспомощного, запертого, по горькой иронии, в ту же башню, где коротала годы заключения Жанна Мудрая, в полной мере спросят за прошлое. И тогда от него отвернутся все, включая супругу и младшего брата, Рене. Таким образом, следует ли понимать, что уже с этого момента будущий маршал Франции был обречен, своими же руками любезно спустив себе на голову последующую лавину?… История оставляет этот вопрос открытым .

Так или иначе, в руках Жиля оказались огромные владения, мало уступавшие по величине и богатству землям самого герцога Бретонского. Кроме собственно отцовского наследства и земель Жанны де Шабо, составивших приданое матери, Жиль распоряжался приданым своей жены, Катерины де Туар, и большей частью владений ее матери. Огромное, невероятное богатство - но вот незадача, большая часть его могла быть оспорена в суде другими претендентами. Впрочем, вдохновленный своей победой, Жиль, скорее, готов был относиться к ним со всем полагающимся презрением. Полный сил, 18-летний - по тем временам уже взрослый мужчина, барон де Рэ пожелал сделать следующий шаг, отправившись из бретонского захолустья, как и следовало молодому честолюбцу, покорять королевский двор.

Туда, на поле боя и в банкетную залу, его настойчиво звал Артюр де Ришмон, предводительствующий, как мы помним, войсками Монфоров в первой для Жиля большой войне.