Дочь генерала Петра Варпаховского Юлия Вревская была очень искусной наездницей. Она не отвечала требованиям классической красоты, но окружающие находили ее очаровательной женщиной. Из описаний современников перед нами предстает блондинка выше среднего роста со свежим цветом лица и блестящими умными глазами.

Иван Сергеевич Тургенев писал: «Дамы ей завидовали, мужчины за ней волочились… два-три человека тайно и глубоко любили ее. Жизнь ей улыбалась; но бывают улыбки хуже слез». «…Я во всю свою жизнь не встречал такой пленительной женщины, – утверждал и писатель В. А. Соллогуб. – Пленительной не только своей наружностью, но своей женственностью, грацией, бесконечной приветливостью и бесконечной добротой…»

Муж ее, барон Ипполит Александрович Вревский, хорошо известный на Кавказе, командовал войсками Лезгинского фронта. Имея двух сыновей и дочь от первого (гражданского) брака с черкешенкой, генерал-лейтенант был старше Юлии более чем на четверть века. Этот храбрый военный, получая ордена из рук самого императора, иногда говаривал о себе не без удовольствия: «Я один из самых близких друзей Лермонтова, а это немаловажная вещь».

Был ли брак Вревских счастливым? Ответить сложно, настолько он оказался скоротечным. Но известно свидетельство, оставленное личным секретарем Вревского штабс-капитаном А. Зиссерманом в книге «Двадцать пять лет на Кавказе»:

«…он женился на дочери генерала Варпаховского, сиявшей молодостью, красотой, образованием и всеми качествами, способными вызвать полнейшую симпатию. С тех пор домашняя обстановка отчасти изменилась… и сам барон стал как будто мягче и приветливее».

Несмотря на приличную разницу в возрасте, считалось, что юная невеста выходила за барона Ипполита по любви.

…В родовом имении Вревских отмечали полугодовой юбилей со дня свадьбы. Но еще не успели после церкви сесть за стол, как адъютант доставил срочную депешу, вызывавшую хозяина имения на службу. Через несколько дней юной супруге принесли другую телеграмму, извещавшую о том, что 20 августа 1853 года при взятии лезгинского аула Китури на поле сражения смертельно ранен генерал-лейтенант барон И. А. Вревский. Несколько дней спустя он скончался на руках у жены…

Нервное потрясение надолго приковало баронессу к постели. Уже закончилась осень, когда Юлия Петровна впервые после болезни вышла из дома. В конце концов она вместе с матерью и младшей сестрой решила переехать в Петербург - на Литейную, 27.

Сплетни, домыслы, откровенные небылицы преследовали ее всю жизнь.

«Некоторые утверждали, - пишет болгарский автор Г. Карастоянов, - что когда муж отправлялся в часть, она незаметно всыпала яд в вино, налитое в рог. Другие уверяли, что у чеченца, который стрелял в ее мужа, найдено много писем, написанных почерком Вревской, и две тысячи рублей деньгами…

Она жила совершенно одиноко, без близких друзей. Ее пригласили во дворец придворной дамой. Начались путешествия из Венеции в Александрию, из Парижа в Иерусалим. Она встречалась с сирийскими пашами и греческими владыками, с английскими крестьянами и египетскими бедуинами…»

В свете многие считали ее чудачкой. Многие - но не все. На молодую вдову обратил внимание Иван Сергеевич Тургенев - вероятно, было в ней что-то от героинь его романов и повестей. «Тургенев познакомился с Вревской в 1873 году, - повествует Вл. Катаев, - летом следующего года она приезжала в Спасское; это посещение, по словам Тургенева, «оставило глубокий след» в его душе. Между ними завязалась переписка. Одна из тем их писем - начавшаяся на Балканах борьба славянских народов против турецкого ига. «Будь мне только 35 лет, уехал бы туда, - писал Тургенев Вревской; эти слова… произвели на нее глубокое впечатление. В июне 1877 года Вревская отправилась на театр военных действий вместе с другими сестрами милосердия; некоторые из них говорили, что следуют примеру Елены Стаховой из «Накануне»…»

Павел, Николай, Мария - дети Вревского от первой жены - с большим трудом при помощи мачехи получили баронский титул. Когда Николай окончил Пажеский корпус, Юлия Петровна женила его на своей сестре Наталии. Он же пропил все состояние, жену бил… В конце концов после очередного загула несчастный пасынок баронессы бросился с моста в Неву. В столе покойного нашли записку, в которой тот признавался, что для жизни у него недостаточно сил и актерской жилки, да собственно и нет никакого смысла оставаться на этой грешной земле…

Когда в свете стали поговаривать об освобождении Болгарии, Юлия Петровна ухватилась за это, как утопающий за соломинку. Появился смысл жизни, было о чем думать и мечтать. Общество петербургских дам по оказанию помощи армии избрало Юлию Вревскую своим председателем. Решив на собственные средства организовать санитарный поезд, она продала отцовское имение Старицы в Орловской губернии. Вместе с другими патриотически настроенными женщинами обучалась на курсах сестер милосердия, которые действовали в Таврическом дворце - главном штабе Красного Креста. Удостоила его своим посещением и императрица Мария Александровна, супруга Александра II, соблаговолив даже сфотографироваться с новообученными милосердными сестрами. Но когда царица увидела, на каком «неэстетичном» тюфяке спала ее придворная дама Юлия Вревская, то чуть не потеряла сознание.

По просьбе баронессы военное министерство организовало лагерь специально для сестер. Спали они в палатках, питались в основном чаем и сыром. Что греха таить: работа по уходу за больными, конечно, не сахар, тем более если раньше сталкиваться с оной не приходилось. Но Юлия и ее подруга Мария Неелова, превозмогая адскую усталость, постепенно втянулись. И в свободное время умудрялись еще и белье для солдат шить, учились стрелять, петь популярные военные песни, сушить сухари.

В апреле 1877 года вместе со свитой Александра II Юлия Петровна приехала в Кишинев. Здесь от имени русского Красного Креста и общества петербургских дам она должна была преподнести подарки солдатам Дунайской армии. До наших дней сохранился официальный документ, подписанный Его Императорским Высочеством, великим князем Николаем Николаевичем-старшим, Главнокомандующим Дунайской армией:

«Главная квартира Действующей армии… выражает сердечную благодарность уважаемой баронессе Вревской Юлии Петровне за проявленное ею благородство - решение принять на себя создание отряда, состоящего из двадцати двух сестер и врачей.

Его Величество Александр II, Император Всероссийский, выражает свою личную благодарность за благородный гуманный поступок баронессе Вревской Юлии Петровне и ее сподвижникам и благоволит разрешить присвоить отряду имя августейшей императрицы Марии Александровны.

Просьба и личное желание баронессы Вревской Юлии Петровны, выраженное в письме, разрешить отряду действовать на передовых позициях, будут рассмотрены дополнительно».

Виктор Гюго и Жюльетта Друэ, узнав, что Юлия Петровна собирается ехать в Болгарию, прислали ей теплое письмо. Просили беречь себя, так как она сильно напоминала дочь писателя Леопольдину, утонувшую вместе с мужем. Брат Вревской - гвардейский офицер В. П. Варпаховский - отговаривал сестру от подобного шага, но она осталась непоколебимой в своем решении. Сестра Наталия в письмах постоянно звала ее домой, на Кавказ. Юлия отвечала, что не имеет права оставлять раненых и больных…

В июле 1877 года она записала в своем дневнике:

«Чего-то мне не хватает. Поеду. Конечно, никто не согласится меня отпустить. Все же я баронесса Вревская, сам император дважды спрашивал обо мне. Императрица звала в Петербург. Князь Черкасский передал мне ее слова: «Не хватает мне Юлии Петровны. Пора уж ей вернуться в столицу. Подвиг совершен. Она представлена к ордену».

Как меня злят эти слова! Они думают, что я прибыла сюда совершать подвиги. Мы здесь, чтобы помогать, а не получать ордена».

Кстати, на 400 раненых приходилось всего лишь пять сестер! Юлия Петровна со всей свойственной ей решимостью отправляла своих помощниц идти отдыхать, а сама дежурила за них до утра. Ее видели всюду - в операционной, перевязочной, дежурной комнате, прачечной… Ей самой приходилось и операции делать, бывала и на передовой, стреляла. Но когда раненых начал валить сыпной тиф, слабый организм Вревской не выдержал. «Четыре дня ей было нехорошо, не хотела лечиться… вскоре болезнь сделалась сильна, она впала в беспамятство и была все время без памяти до кончины… очень страдала, умерла от сердца, потому что у нее была болезнь сердца», - писала сестра Юлии Петровны со слов очевидцев.

«На грязи, на вонючей сырой соломе, под навесом ветхого сарая, на скорую руку превращенного в походный военный гошпиталь, в разоренной болгарской деревушке - с лишком две недели умирала она от тифа, - писал И. С. Тургенев о Юлии Петровне. - Она была в беспамятстве - и ни один врач даже не взглянул на нее; больные солдаты, за которыми она ухаживала, пока еще могла держаться на ногах, поочередно поднимались с своих зараженных логовищ, чтобы поднести к ее запекшимся губам несколько капель воды в черепке разбитого горшка».

Вскоре на сооруженном деревенском кресте появилась простая надпись:

«Здесь покоится милосердная сестра, русская баронесса Юлия Петровна Вревская, отдавшая жизнь за свободу Болгарии. 5 февраля 1878 года».

«Какие заветные клады схоронила она там, в глубине души, в самом ее тайнике, никто не знал никогда - а теперь, конечно, не узнает… Пусть же не оскорбится ее милая тень этим поздним цветком, который я осмеливаюсь возложить на ее могилу!» - восклицал Тургенев. И добавлял в письме к П. Анненкову: «Она получила тот мученический венец, к которому стремилась ее душа, жаждая жертвы. Ее смерть меня глубоко огорчила. Это было прекрасное, неописуемо доброе существо…»

Юлия Петровна Вревская

Медсестра. Народная героиня Болгарии.

Наверное, мотивы её поступков можно понять, лишь прислушавшись к голосу эпохи, которая выпестовала её боевой характер. Говорят, что лучшие люди времени вбирают все проблемы, пороки и достоинства его в большей степени, чем простые смертные. Для молодёжи шестидесятых XIX века было необычайной смелостью принимать жизнь гораздо приземленнее, чем делали их восторженные, романтические дедушки. Любовь не представлялась этим юношам и девушкам единственным смыслом жизни, скорее, они относились к ней как к бесплодному слюнтяйству, призванному скрыть никчёмность характера. Шестидесятники преклонялись перед естественными науками, самые «продвинутые» публично проповедовали естественные человеческие отношения, не исключающие здравую выгоду и удовольствия; повсеместно входил в фавор естественный гуманизм, разумеющий прежде всего конкретную помощь нуждающимся. Они по своему воевали с ценностями отцов: отправлялись «в народ», малевали на живописных полотнах чумазых ребятишек и резали лягушек. Они искренне верили, что человечество с помощью паровой машины и всеобщего равенства обретёт-таки рай на земле. И если некоторые философы (например, В. Ильин) утверждают, что революция в России зарождалась в шестидесятые годы XIX века, то нашу героиню, вероятно, можно отнести к числу тех, кто «зажёг пожар» в родном доме - вольно или невольно.

Юлия Вревская утверждалась в обществе совершенно иначе, чем было принято для женщин её круга. «Кто виноват?» - этот вековечный отечественный вопрос, отнесённый к её судьбе, решить почти невозможно.

Юлия родилась в тот злополучный год, когда погиб Лермонтов, да ещё и неподалёку от того самого места, где состоялась дуэль, да ещё и по курьёзной случайности её муж Ипполит Александрович Вревский, боевой генерал, командовавший войсками на Лезгинской линии Кавказа, учился в Школе гвардейских прапорщиков и кавалерийских юнкеров с Лермонтовым. Не мятежная ли душа прославленного поэта коснулась юного прекрасного создания - дочки генерала Петра Варпаховского? Правда, справедливости ради стоит сказать, что, по данным последних исследований, наша героиня родилась в Смоленской губернии, а на Кавказ была привезена в десятилетнем возрасте. Да и дата рождения Юлии вызывает споры, есть предположение, что это 1837 год, а не 1841-й.

Несмотря на кавказское детство, в котором всегда курился аромат войны, девочку воспитывали в лучших аристократических традициях - французские бонны, пасхальные разговения, розовые детские балы. И замуж её выдали, как обычную дворяночку - в шестнадцать лет, за человека нестарого, но лет на тридцать опытнее своей юной жены. И овдовела она через год, не успев понять сладости мужской любви, - обычная судьба русской барыньки, так восхищавшей Некрасова своей верностью и чистотой.

Муж скончался от раны, полученной при штурме лезгинского аула Китури, а Юлия отправилась в Петербург, где была принята и обласкана при царском дворе. Попутно она успела совершить доброе дело - почтила память мужа тем, что позаботилась о незаконных наследниках генерала Вревского. Её муж совершал подвиги, как известные нам по литературе лермонтовские герои, и имел детей от черкешенки. Наша героиня тоже вполне в духе того времени отказалась от имения и состояния супруга в пользу его детей, справедливо полагая, что с неё достаточно отцовского наследства и богатства, которое перепадало ей с императорского стола. В Петербурге Юлия пришлась весьма кстати - её полюбили за добрый, весёлый нрав и приняли как ещё одну миловидную «звёздочку» на небосклоне столичного бомонда. «…Я во всю жизнь не встречал такой пленительной женщины, - говорил о ней писатель В.А. Соллогуб. - Пленительной не только своей наружностью, но своей женственностью, грацией, бесконечной приветливостью и бесконечной добротой…» Пленялись Юлией и другие знаменитости - поэт Я. Полонский, художник И. Айвазовский, а в Париже не остался равнодушным к русской красавице знаток женщин Виктор Гюго.

Однако самые близкие отношения связывали Вревскую с И. Тургеневым. Они познакомились в 1873 году и с тех пор встречались постоянно. Летом следующего года Юлия Петровна, невзирая на осуждение света, пять дней провела в имении Тургенева в Спасском. После этого дружба их настолько укрепилась, что Вревская позволяла себе давать советы прославленному писателю, как строить отношения с коллегами. Так, в одном из писем Юлия Петровна просила примириться Ивана Сергеевича с умирающим Николаем Алексеевичем Некрасовым. Тургенев оправдывался перед Вревской: «…перед смертью все сглаживается, да и кто из нас прав - кто виноват? „Нет виноватых", - говорил Лир… Да нет и правых. Но я боюсь произвести на него тяжёлое впечатление: не будет ли ему моё письмо казаться каким-то предсмертным вестником… Мне кажется, я не имею право идти на такой риск… Надеюсь, вы уверены, что никакой другой причины моему молчанию нету».

Всего писем Тургенева к Вревской, из которых видно, что писатель вполне считался со своей молодой корреспонденткой, известно сорок восемь. Трудно сказать, какой степени интимности достигли их отношения. Ивану Сергеевичу она, безусловно, нравилась. «Что бы Вы там ни говорили, - льстил он Юлии, - о том, что Вы подурнели в последнее время, - если бы поименованные барыни (в письме обсуждаются некоторые петербургские знакомые Тургенева и Вревской) и Вы с ними предстали мне, как древние богини пастуху Парису на горе Иде, - я бы не затруднился, кому отдать яблоко». Далее, в письме Иван Сергеевич обиженно замечает, что, впрочем, яблока у него все равно нету, да и Юлия Петровна ни за что не желает взять у него «ничего похожего на яблоко».

Строптивость её вполне можно понять: известный писатель и приятный во всех отношениях мужчина давно живёт в гражданском браке с Полиной Виардо, а беспокойную душу Вревской больше влекут истории о героических тургеневских женщинах, чем семейные узы. Она не стала женой писателя, зато запечатлённую в его книгах идеологию она воплотила с такой полнотой, какую, может быть, и сам писатель не предполагал. Недаром он напугался, когда Юлия Петровна решилась отправиться на театр военных действий в Балканы: «Моё самое искреннее сочувствие будет сопровождать Вас в Вашем тяжёлом странствовании. Желаю от всей души, чтобы взятый Вами на себя подвиг не оказался непосильным, и чтобы Ваше здоровье не потерпело…» Между тем, пятнадцать лет назад, не он ли в «Накануне» написал образ Елены Стаховой, которая покидает дом ради болгарина Инсарова, ведущего борьбу против турков. Только Юлию Петровну на необычную авантюру сподвигла не любовь, а желание обрести смысл жизни.

Много лет Вревская ощущала тоску - время бежало стремительно, но бестолково, никакие светские развлечения, никакие фаты не зажигали её сердца. Она самой себе казалась белкой в колесе, которая только и знает, что поглощать вкусные орешки. Между тем окружающая жизнь бурлила, звала к познанию, предлагала попробовать её на ощупь. Одно время Юлия Петровна всерьёз подумывала о путешествии в Индию. Правда, в то время в эту экзотическую страну попасть было весьма проблематично, а потому она продолжала скучать в холодном Петербурге.

Выход подсказала сама жизнь. В 1876 году на Балканах вспыхнуло восстание славян против турецкого владычества. Война отличалась чрезвычайной жестокостью. После зверских расправ турков с болгарами (в несколько дней было вырезано 15 тысяч человек и сожжено 79 деревень) многие россияне воспылали благородным гневом. Национально-патриотический подъем в защиту братьев-славян был столь силён, что даже такой рафинированный человек, как Тургенев, в эти дни разразился возмущённой тирадой: «Болгарские безобразия оскорбили во мне гуманные чувства. Они только и живут во мне - и если этому нельзя помочь иначе - как войною - ну так война!»

Русско-турецкая война началась через год. Юлия Петровна спешно прошла курсы медицинской сестры и на свои средства организовала небольшой санитарный женский отряд. Надо сказать, что участие слабого пола в военных действиях по тем временам расценивалось как нонсенс. Мужчины XIX века справедливо считали, что для женщины фронтовые тяготы невыносимы. Тем не менее в Крымской войне 1853-1856 годов русская армия впервые в мире прибегла к помощи сестёр милосердия. Именно в это время широкую известность получили имена Даши Севастопольской, Е. Бакуниной и других. Однако спустя двадцать лет на женщину в полевом лазарете по-прежнему смотрели как на чудо.

В июне 1877 года баронесса Вревская во главе небольшого отряда прибыла в 45-й военный госпиталь в Яссах. Через два дня пришёл из Болгарии первый поезд с больными и ранеными. И началась изнурительная работа, без передышки, без сна. Дочь военного генерала, выросшая на Кавказе, она, конечно, представляла себе, что ожидает её на театре боевых действий. Однако реальность грязью, кровью, страданиями превзошла всякие представления. Эта война способна была помутить рассудок даже крепкого мужика. С передовой привозили покалеченные тела, которые мало напоминали человеческие, а ведь ещё вмешивались обычные бытовые проблемы. Ей, придворной аристократке, привыкшей к комфорту, должно быть, очень тяжело приходилось в избах с чадящими лучинами - ни помыться каждый день, ни побыть в одиночестве из-за постоянного присутствия любопытных хозяев. «Я, конечно, не спала всю ночь от дыма и волнения, тем более что с 4 часов утра хозяйка зажгла лучины и стала прясть, а хозяин, закурив трубку, сел напротив моей постели на корточках и не спускал с меня глаз, - писала Вревская вдохновителю своего подвига И. Тургеневу. - Обязанная совершить свой туалет в виду всей добродушной семьи, я, сердитая и почти не мытая, уселась в свой фургон…»

В этом письме невольно прорвались эмоции Юлии Петровны. А большая часть её писем напоминает сухие, бесстрастные отчёты с редкими сдержанными горестными резюме. «…Больные лежат в кибитках калмыцких и мазанках, раненые страдают ужасно, и часто бывают операции. Недавно одному вырезали всю верхнюю челюсть со всеми зубами. Я кормлю, перевязываю и читаю больным до 7 часов вечера. Затем за нами приезжает фургон или телега и забирает нас 5 сестёр. Я возвращаюсь к себе или захожу к сёстрам ужинать; ужин в Красном Кресте не роскошный: курица и картофель - все это почти без тарелок, без ложек и без чашек».

Подвиг её напоминает, скорее, медленное самоубийство. Она словно все отринула для себя из той, прошлой жизни, словно прошла тот отрезок до конца и ни при каких обстоятельствах не желала возвращаться на прежний маршрут. К Рождеству ей дают отпуск, Юлия Петровна готовится к нему, мечтает провести его у сестры на родном Кавказе. Но в последний момент отказывается. Она отговаривается тем, что здесь слишком много дела, что сочувствие к солдатам удерживает её. Но позволим себе предположить - она просто не знала, что делать ей в мирной жизни, она единственный раз за многие годы обрела внутренний покой, смысл существования, прикаянность и она боялась это потерять. Так бывает со многими, слишком остро пережившими тяготы войны. Примечательна запись в её дневнике: «Императрица меня звала в Петербург. Князь Черкасский передал мне её слова: „Не хватает мне Юлии Петровны. Пора уж ей вернуться в столицу. Подвиг совершён. Она представлена к ордену". Как меня злят эти слова! Они думают, что я прибыла сюда совершать подвиги. Мы здесь, чтобы помогать, а не получать ордена».

Да, свет неверно истолковал её поступок. Думали, что в экстравагантности Юлия Петровна превзошла самых смелых модниц двора, пора уж и честь знать, а она спасалась… Спасалась от бессмысленной жизни, от бестолковых разговоров и пошлых томных взглядов. Она была обречена остаться здесь. И она осталась…

Вревская умерла от сыпного тифа. В тот день стоял сильный мороз, необычный для болгарского климата. Могилу в промерзлой земле выкопали раненые, за которыми она ухаживала. Они же несли её гроб. Хозяйка дома, где квартировала русская барыня, покрыла покойницу ковром цветущей герани.

Пожалуй, Юлия Вревская, несмотря на обилие книг, статей, исследований о ней (в 1977 году вышел даже фильм), осталась одной из самых закрытых знаменитостей. Биографам так и не удалось разгадать тайну её души: кого она любила, что ненавидела, чем жила её душа. И даже самый близкий для Юлии Петровны человек - И. Тургенев - в посмертном стихотворении в прозе, посвящённом Вревской, написал: «Какие заветные клады схоронила она там, в глубине души, в самом её тайнике, никто не знал никогда - а теперь, конечно, не узнает».

Лауреат в номинации «Юность» в конкурсе сочинений-эссе на тему: "Милосердное служение" к I Международному Форуму "Милосердие" 1 ноября 2014 г. Всего в номинации 62 работы школьников 9-11 классов средних общеобразовательных школ и студентов с 1 по 4 курс)

Сестра милосердия, баронесса Вревская

В нашей стране, на необъятной земле проживают очень добрые и отзывчивые люди, которые всегда придут на помощь. У русского люда большие сердца, но есть среди них сердца, которые больше всех. Такие сердца бьются у сестер милосердия.
Чувство милосердия испытывали осознанно не все, но абсолютно все хоть однажды бескорыстно помогли человеку, то есть проявили милосердие, даже не подозревая об этом. Милосердие — одна из важнейших христианских добродетелей, исполняемая посредством любви к ближнему...

…После того, как Россия 12 апреля 1877 года объявила войну Турции, Юлия Петровна Вревская вступила в отряды добровольцев, неравнодушных к беде братьев-славян.

Юлия Петровна Вревская была дочерью прославленного генерал-майора Петра Евдокимовича Вариховского. Ее семья переехала на Кавказ из Смоленской губернии. Еще в детстве Юлия была заряжена атмосферой героизма, подвигов, страданиях искаженных и раненных. Эти рассказы оставили в сердце доброй и отзывчивой девушки неизгладимый след, взрастили в ней душевную теплоту, которую она стремилась отдать людям.

Она добилась разрешения на свои средства организовать санитарный отряд из 22 врачей и сестер.
19 июня 1877 года Юлия Петровна прибыла в румынский город Яссы и приступила к работе сестры милосердия Святой-Троицкой общины. Медицинского персонала не хватало, раненых людей приходило по 11 тысяч. Сестры милосердия раздавали лекарства, кормили тяжелораненых, заведовали кухней, следили за сменой белья.

Но баронесса, придворная дама, привыкшая к роскоши, никогда не жаловалась на военные тяготы. Юлия Петровна работала без отпусков, она знала, что госпитали могут закрыть из-за отсутствия медсестер. Она скупо рассказывала о лишениях. Но подробно, с болью и гордостью писала родным о русских героях: «Это жалости подобно видеть этих несчастных поистине героев, которые терпят такие страшные лишения без ропота, все это живет в землянках, на морозе, с мышами, на одних сухарях, да, велик русский солдат!»

Затем Юлия Петровна оказалась в Беле, фактически на линии фронта, приняла участие в сражении у Мечи, выносила под пулями из боя раненых бойцов и оказывала им первую помощь. Ее призывали ко двору, считали ее долг исполненным, считали ее поведение весьма экстравагантным.

Но Юлия Петровна была возмущена теми речами, которые говорили ей знакомые придворные. Ведь она не считала свои действия героическими. Она полагала, что милосердие и помощь другим людям — это обязанность каждого человека.
Условия, в которых проживала тогда Вревская, были ужасными. Раненые и персонал размещались в сырых кибитках, в землянках. Раненые стали заболевать тифом. И слабый организм Юлии Петровны не выдержал. Она тоже заболела тифом. Раненые сами ухаживали за доброй и отзывчивой сестрой. Когда Юлия умерла — в бреду и ужасном состоянии, — они сами выкопали могилу и похоронили ее.

Юлия Петровна Вревская доказала, что нет предела для милосердия и бескорыстия.

Юлия была баронессой, умнейшей женщиной того времени. Она привыкла к роскоши высшего света. Она была молода, красива, известна.

Но в трудную для страны минуту баронесса выбрала другой путь. Путь милосердия.

Для Вревской истинным счастьем была помощь нуждающимся. Она не знала другого счастья.

В сентябре 1878 года, после смерти Юлии, ее близкий друг И. С. Тургенев написал эпическое произведение « Памяти Вревской». Он писал: «Нежное кроткое сердце… и такая сила, такая жажда жертвы! Помогать нуждающимся в помощи… Она не ведала другого счастья… не ведала — и не изведала. Всякое другое счастье прошло мимо. Но она с этим давно помирилась и вся, пылая огнем неугасимой веры, отдалась на служение ближним».

Юлия Петровна Вревская своими поступками показала нам, простым жителям, что нужно нести другим людям любовь, бескорыстие, веру, милосердие и жертвенность. И сестрой милосердия быть не так-то просто. Ты работаешь в тяжелых условиях и даришь каждую секунду кусочек своего сердца тем, кто в этом нуждается.

Я считаю, что каждый должен совершать милосердные поступки. Именно милосердные! И не ждать при этом даже простого «спасибо». Ведь в этом и заключается суть милосердия — совершение бескорыстного поступка во имя добра.

Кристина Кубова,
г. Сосновоборск Красноярского края,
16 лет, средняя школа № 2, 10 «А» класс.

Ваш кирпичик в строительстве Дома Милосердия. !
Помните о лепте вдовы и жертвуйте сколько можете. Если не можете пожертвовать сегодня, воздохните, помолитесь об общем деле. Пожертвуете, когда сможете.
Храни вас Господь!

Медсестра. Народная героиня Болгарии.

Однако самые близкие отношения связывали Вревскую с И. Тургеневым. Они познакомились в 1873 году и с тех пор встречались постоянно. Летом следующего года Юлия Петровна, невзирая на осуждение света, пять дней провела в имении Тургенева в Спасском. После этого дружба их настолько укрепилась, что Вревская позволяла себе давать советы прославленному писателю, как строить отношения с коллегами. Так, в одном из писем Юлия Петровна просила примириться Ивана Сергеевича с умирающим Николаем Алексеевичем Некрасовым. Тургенев оправдывался перед Вревской: «…перед смертью все сглаживается, да и кто из нас прав - кто виноват? „Нет виноватых“, - говорил Лир… Да нет и правых. Но я боюсь произвести на него тяжёлое впечатление: не будет ли ему моё письмо казаться каким-то предсмертным вестником… Мне кажется, я не имею право идти на такой риск… Надеюсь, вы уверены, что никакой другой причины моему молчанию нету».

Подвиг её напоминает, скорее, медленное самоубийство. Она словно все отринула для себя из той, прошлой жизни, словно прошла тот отрезок до конца и ни при каких обстоятельствах не желала возвращаться на прежний маршрут. К Рождеству ей дают отпуск, Юлия Петровна готовится к нему, мечтает провести его у сестры на родном Кавказе. Но в последний момент отказывается. Она отговаривается тем, что здесь слишком много дела, что сочувствие к солдатам удерживает её. Но позволим себе предположить - она просто не знала, что делать ей в мирной жизни, она единственный раз за многие годы обрела внутренний покой, смысл существования, прикаянность и она боялась это потерять. Так бывает со многими, слишком остро пережившими тяготы войны. Примечательна запись в её дневнике: «Императрица меня звала в Петербург. Князь Черкасский передал мне её слова: „Не хватает мне Юлии Петровны. Пора уж ей вернуться в столицу. Подвиг совершён. Она представлена к ордену“. Как меня злят эти слова! Они думают, что я прибыла сюда совершать подвиги. Мы здесь, чтобы помогать, а не получать ордена».

Баронесса Юлия Петровна Вревская была одной из самых красивых и блистательных дам высшего света Петербурга. Неожиданно для всех она сменила бальное платье на простой наряд сестры милосердия и оставила придворную жизнь ради заботы о раненых на войне. Мотивы такого решения для многих остались загадкой. Как и она сама. Даже о достоверности ее изображений биографы спорят до сих пор.

Она появилась на свет в 1838 г. в семье генерал-майора Варпаховского. В 18 лет Юлия вышла замуж за 44-летнего генерала Ипполита Вревского и стала баронессой. Этот брак продлился недолго – через год муж скончался после ранения в бою. Вдову генерала приняли в Петербурге со всеми почестями, она стала фрейлиной двора императрицы Марии Александровны.

О Вревской многие современники отзывались с неподдельным восхищением. Так, например, писатель В. Соллогуб о ней говорил: «Я во всю свою жизнь не встречал такой пленительной женщины. Пленительной не только своей наружностью, но своей женственностью, грацией, бесконечной приветливостью и бесконечной добротой. Никогда эта женщина не сказала ни о ком ничего дурного и у себя не позволяла злословить, а, напротив, всегда и в каждом старалась выдвинуть его хорошие стороны. Многие мужчины за ней ухаживали, много женщин ей завидовали, но молва никогда не дерзнула укорить ее в чем-нибудь. Всю жизнь свою она пожертвовала для родных, для чужих, для всех. Юлия Петровна многим напоминала тип женщин Александровского времени, этой высшей школы вкуса, – утонченностью, вежливостью и приветливостью».

В 1873 г. баронесса Вревская познакомилась с И. Тургеневым, и между ними возникли чувства, которые сложно назвать исключительно дружескими. Тургенев писал Вревской письма, полные нежности: «С тех пор, как я Вас встретил, я полюбил Вас дружески – и в то же время имел неотступное желание обладать Вами; оно было, однако, не настолько необузданно (да и уж не молод я) – чтобы просить Вашей руки – к тому же другие причины препятствовали; а с другой стороны, я знал очень хорошо, что Вы не согласитесь на то, что французы называют une passade... А теперь мне все еще пока становится тепло и несколько жутко при мысли: ну, что, если бы она меня прижала бы к своему сердцу не по-братски?». Но Вревская не позволила их отношениям выйти за рамки дружеских.

В свете она пользовалась неизменным успехом благодаря своему уму, доброте, очарованию и отзывчивости. Тем не менее светская жизнь не доставляла ей удовольствия, при дворе она часто скучала и чувствовала себя бесполезной. Когда началась Русско-турецкая война, баронесса Вревская приняла неожиданное для всех решение: отправиться на фронт в качестве сестры милосердия.

В 1877 г. баронесса посещала курсы медицинских сестер Свято-Троицкой общины. Не являясь официально членом Красного Креста, в июле 1877 г. Вревская вместе с 10 дамами высшего света в составе Свято-Троицкой общины отправилась на фронт. В этом занятии ей виделось ее истинное предназначение: «Я утешаю себя мыслью, что делаю дело, а не сижу за рукоделием».

Ежедневно к ним приходило от 1 до 5 поездов с ранеными. Баронесса писала сестре: «Мы сильно утомились, дела было гибель: до трех тысяч больных в день, и мы иные дни перевязывали до 5 часов утра не покладая рук». Ей приходилось спать на сене, питаться консервами, присутствовать на операциях, но высокородная сестра милосердия не жаловалась на трудности и не отказывалась от своего решения – «по крайней мере, это дело, которое мне по сердцу».

Вместо отпуска баронесса отправилась на передовые позиции в Болгарию. Во время ухода за больными она заразилась сыпным тифом. Болезнь протекала очень тяжело, и 24 января 1878 г. сестры милосердия Юлии Вревской не стало. В Болгарии и России баронессу признали народной героиней.

Узнав о ее смерти, Тургенев посвятил ей стихотворение в прозе «Ю. П. Вревской», в котором были такие строки: «Она была молода, красива; высший свет ее знал; об ней осведомлялись даже сановники. Дамы ей завидовали, мужчины за ней волочились… два-три человека тайно и глубоко любили ее. Жизнь ей улыбалась; но бывают улыбки хуже слез. Нежное кроткое сердце … и такая сила, такая жажда жертвы! Помогать нуждавшимся в помощи… она не ведала другого счастья, не ведала – и не изведала. Всякое счастье прошло мимо. Но она с этим давно помирилась на служение ближним».