Открывается повествование письмом другу Алексею Михайловичу Кутузову, в котором Радищев объясняет свои чувства, заставившие написать эту книгу. Это своего рода благословление на труд.

Выезд

София

Взяв подорожную, наш путешественник отправляется к комиссару за лошадьми, но лошадей не дают, говорят, что нет, хотя в конюшне стоит до двадцати кляч. Двадцать копеек возымели действие «на ямщиков». За спиной комиссара они запрягли тройку, и путешественник отправился дальше. Извозчик тянет заунывную песню, а путешественник размышляет над характером русского человека. Если русский хочет разогнать тоску, то идет в кабак; что не по нем, лезет в драку. Путешественник спрашивает у Бога, почему он отвернулся от людей?

Тосна

Рассуждение об отвратительной дороге, которую невозможно преодолеть даже в летние дожди. В станционной избе путешественник встречает неудачника-литератора - дворянчика, который хочет ему всучить свой литературный труд «о потере привилегий дворянами». Путешественник дает ему медные гроши, а «труд» предлагает отдать разносчикам на вес, чтобы те использовали бумагу для «обвертки», т.к. для иного она не пригодна.

Любани

Путешественник видит пашущего в праздник крестьянина и интересуется, не раскольник ли тот? Крестьянин православный, а вынужден работать в воскресенье, т.к. шесть дней в неделю ходит на барщину. Крестьянин рассказывает, что у него трое сыновей, да три дочери, старшему только десятый годок. Чтобы семья не голодала, ему приходится работать и ночью. На себя он работает усердно, а на барина - кое-как. В семье он один работник, а у барина их много. Крестьянин завидует оброчным и государственным крестьянам, им легче жить, потом перепрягает лошадей, чтобы они могли отдохнуть, а сам работает без отдыха. Путешественник мысленно клянет всех помещиков-эксплуататоров и себя за то, что обижал своего Петрушку, когда тот был пьян.

Чудово

Путешественник встречается с приятелем по университету Челищевым, который рассказал о своем приключении в бушующей Балтике, где чуть было не погиб, потому что чиновник отказался послать помощь, сказав: «Не моя то должность». Теперь Челищев покидает город - «сонмище львов», чтобы не видеть этих злодеев.

Спасская полесть

Путешественник попал под дождь и попросился в хату обсохнуть. Там он слышит рассказ мужа о чиновнике, любящем «устерсы» (устрицы). За исполнение его прихоти - доставку устриц - он дает чины, награждает из государственной казны. Дождь кончился. Путешественник продолжил путь с напросившимся попутчиком. Попутчик рассказывает свою историю, как был он купцом, доверившись нечестным людям, попал под суд, жена умерла при родах, начавшихся из-за переживаний на месяц раньше. Друг помог этому несчастному бежать. Путешественник хочет помочь беглецу, во сне он представляет себя всесильным правителем, которым все восторгаются. Этот сон являет ему странницу Прямовзору, она снимает с его глаз бельма, мешающие видеть правду. Автор заявляет, что царь слыл в народе «обманщиком, ханжою, пагубным комедиантом». Радищев показывает несоответствие между словами и делами Екатерины; показной блеск, пышный, декоративный фасад империи скрывает за собой ужасные картины угнетения. Прямовзора обращается к царю со словами презрения и гнева: «Ведай, что ты… первейший разбойник, первейший предатель общия тишины, враг лютейший, устремляющий злость свою на внутренность слабого». Радищев показывает, что хороших царей нет, они изливают свои милости лишь на недостойных.

Подберезье

Путешественник встречается с юношей, идущим в Петербург к дяде учиться. Здесь даются рассуждения юноши о пагубном для страны отсутствии системы образования. Он надеется, что потомки будут счастливее в этом плане, т.к. смогут учиться.

Новгород

Путешественник любуется городом, вспоминая о его героическом прошлом и о том, как Иван Грозный вознамерился уничтожить Новгородскую республику. Автор возмущен: какое право имел царь «присвоять Новгород»?

Путешественник далее отправляется к приятелю, Карпу Дементьичу, который женил сына. Все вместе сидят за столом (хозяин, молодые, гость). Путешественник рисует портреты хозяев. А купец рассказывает о своих делах. Как «пущен был по миру», теперь сын торгует.

Бронницы

Путешественник отправляется на священный холм и слышит грозный голос Всевышнего: «Почто захотел познать тайну?» «Чего ищешь чадо безрассудное?» Где некогда был «град великий» путешественник видит лишь бедные лачуги.

Зайцеве

Путешественник встречает своего приятеля Крестьянкина, некогда служившего, а потом вышедшего в отставку. Крестьянкин, очень совестливый и сердечный человек, был председателем уголовной палаты, но оставил должность, видя тщету своих стараний. Крестьянкин рассказывает о некоем дворянине, начавшем свою карьеру придворным истопником, повествует о зверствах этого бессовестного человека. Крестьяне не выдержали издевательств помещичьей семьи и убили всех. Крестьянкин оправдал «виновных», доведенных помещиком до смертоубийства. Как ни боролся за справедливое решение этого дела Крестьянкин, ничего не получилось. Их казнили. А он вышел в отставку, дабы не быть соучастником этого злодейства. Путешественник получает письмо, где рассказывается о странной свадьбе между «78-летним молодцом и 62-летней молодкой», некоей вдовой, занимающейся сводничеством, а на старости лет решившей выйти замуж за барона. Он женится на деньгах, а она на старости лет хочет называться «Вашим высокородием». Автор говорит, что без бурындиных свет не простоял бы и трех дней, он возмущен абсурдом происходящего.

Крестцы

Видя расставание отца с сыновьями, отправляющимися на службу, путешественник вспоминает, что из ста служащих дворянчиков девяносто восемь «становятся повесами». Он горюет, что и ему скоро придется расстаться со своим старшим сыном. Рассуждения автора приводят его к выводу: «Скажи по истине, отец чадолюбивый, скажи, истинный гражданин! Не захочется тебе сынка твоего удавить, нежели отпустить в службу? Т.к. на службе все радеют о кармане своем, а не о благе родины». Помещик, призывая в свидетели путешественника как тяжко ему расставаться со своими сыновьями, говорит им, что они ничем ему не обязаны, а должны трудиться на благо отечества-

Для этого он растил и нежил их, обучал наукам и заставлял думать. Он напутствует сыновей не сбиваться с пути истинного, не потерять души чистой и высокой.

Яжелбицы

Проезжая мимо кладбища, путешественник видит душераздирающую сцену, когда отец, кинувшись на гроб сына, не дает его похоронить, плача о том, что не хоронят его вместе с сыном, дабы прекратить его муки. Ибо он виновен, что сын родился немощным и больным и сколько жил, столько страдал. Путешественник мысленно рассуждает, что и он, вероятно, передал своим сыновьям болезни с пороками юности.

Валдай

Этот древний городок известен любовным расположением незамужних женщин. Путешественник говорит, что всем известны «валдайские баранки и бесстыжие девки». Далее он рассказывает легенду о грешном монахе, утонувшем в бурю в озере, переплывая к своей возлюбленной.

Едрово

Путешественник видит много нарядных баб и девок. Он восхищается их здоровым видом, упрекая дворянок в том, что они уродуют свои фигуры, затягиваясь в корсеты, а потом умирают от родов, т.к. годами портили свое тело в угоду моде. Путешественник разговаривает с Аннушкой, которая вначале держит себя сурово, а потом, разговорившись, поведала, что отец умер, живет она с матерью да сестрой, хочет замуж. Но за жениха просят сто рублей. Ванюха хочет идти в Питер на заработки. Но путешественник говорит: «Не пускай его туда, там он научится пьянствовать, отвыкнет от крестьянского труда». Он хочет дать деньги, но семья их не берет. Он поражен их благородством.

Хотилов

Написан от лица другого путешественника, ещё более прогрессивного в своих взглядах, чем Радищев. Наш путешественник находит бумаги, оставленные его собратом. Читая их, он находит сходные своим мыслям рассуждения о пагубности рабства, злонравии помещиков, отсутствии просвещения.

Вышний Волочок

Путешественник любуется шлюзами и рукотворными каналами. Он рассказывает о помещике, который относился к крестьянам как к рабам. Они все дни работали на него, а он им давал только скудную еду. Своих наделов и скотины у крестьян не было. А «варвар» этот процветал. Автор призывает крестьян разорить имение и орудия труда этого нелюдя, относящегося к ним как к волам.

Выдропуск (опять написано по чужим запискам)

Автор говорит, что цари возомнили себя богами, окружили себя сотней слуг и воображают, что они полезны отечеству. Но автор уверен, что этот порядок надо менять. Будущее за просвещением. Только тогда будет справедливость, когда люди станут равны.

Торжок

Путешественник встречается с человеком, который хочет открыть вольную типографию. Далее следует рассуждепие о пагубности цензуры. «Какой вред будет, если книги печататься будут без клейма полицейского?» Автор утверждает, что польза от этого очевидная: «Не вольны правители отлучать народ от правды». Автор в «Кратком повествовании о происхождении цензуры» говорит, что цензура с инквизицией одни корни имеют. И рассказывает историю книгопечатания и цензуры на западе. А в России… в России что происходило с цензурой, обещает рассказать «в другой раз».

Медное

Путешественник видит хоровод молодых баб и девок. А далее идет описание позорной публичной продажи крестьян. 75-летний старик ждет, кому его отдадут. Его 80-летняя жена была кормилицей матери молодого барина, безжалостно продающего своих крестьян. Тут же 40-летняя женщина, кормилица самого барина, и вся крестьянская семья, включая и младенца, идущая с молотка. Страшно путешественнику видеть это варварство.

Тверь

Путешественник слушает рассуждения трактирного собеседника «по обеду» о поэзии Ломоносова, Сумарокова и Тредиаковского. Собеседник читает отрывки из оды «Вольность» Радищева, якобы написанной им, которую он везет в Петербург, чтобы опубликовать. Путешественнику стихотворение понравилось, но он не успел об этом сказать автору, т.к. тот спешно уехал.

Городня

Здесь путешественник видит рекрутский набор, слышит крики и плач крестьян, узнает о многих нарушениях и несправедливостях, творящихся при этом. Путешественник слушает историю дворового Ваньки, которого воспитывали и учили вместе с молодым барином, называли Ванюшей, отправили за границу не рабом, а товарищем. Но жаловал его старый барин, а молодой ненавидел и завидовал успехам. Старик умер. Молодой хозяин женился, а жена возненавидела Ивана, всячески унижала, а потом решила женить на обесчещенной дворовой девке. Иван назвал помещицу «бесчеловечной женщиной», тогда его отправили в солдаты. Иван рад такой участи. Потом путешественник увидел троих крестьян, которых помещик продал в рекруты, т.к. ему понадобилась новая карета. Автор поражен беззакониями, творящимися вокруг.

Завидово

Путешественник видит воина в гренадерской шапке, который, требуя лошадей, грозит старосте плетью. По распоряжению старосты у путешественника отняли свежих коней и отдали гренадеру. Путешественник возмущен таким порядком вещей. А что сделаешь?

Клин

Путешественник слушает скорбную песню слепца, а потом дает ему рубль. Старик удивлен щедрым подаянием. Он рад больше праздничному пирогу, чем деньгам. Ибо рубль может ввести кого-нибудь в искушение, и его украдут. Тогда путешественник отдает старику свой платок с шеи.

Пешки

Путешественник угощает ребенка сахаром, а его мать говорит сыну: «Возьми барское кушанье». Путешественник удивлен, почему это барская еда. Крестьянка отвечает, что ей не на что купить сахар, а баре употребляют, потому что не сами деньги достают. Крестьянка уверена, что это слезы рабов. Путешественник увидел, что хозяйский хлеб состоит из трех частей мякины и одной части несеяной муки. Он впервые огляделся и ужаснулся убогой обстановке. С гневом он восклицает: «Жестокосердный помещик! Посмотри на детей крестьян, тебе подвластных!», призывает эксплуататоров одуматься.

Черная грязь

Путешественник встречает свадебный поезд, но очень грустный, т.к. под венец едут по принуждению господина.

Слово о Ломоносове

Автор, проходя мимо Александро-Невской лавры, зашел в нее, дабы почтить своим присутствием могилу великого Ломоносова. Он вспоминает жизненный путь великого ученого, стремящегося к знаниям. Ломоносов жадно учился всему, что можно было узнать в то время, занимался стихосложением. Автор приходит к выводу, что Ломоносов был велик во всех делах, к которым прикасался.

А вот уже и Москва! Москва!!!

Хороший пересказ? Расскажи друзьям в соц.сети, пусть тоже подготовятся к уроку!

Отправившись в Москву после ужина с друзьями, герой проснулся только на следующей почтовой станции - София. С трудом разбудив смотрителя, он потребовал лошадей, но получил отказ ввиду ночного времени. Пришлось дать на водку ямщикам, они запрягли, и путешествие продолжилось.

В Тосне герой знакомится со стряпчим, который занимался тем, что сочинял древние родословные молодым дворянам. На пути из Тосны в Любань путешественник видит крестьянина, который пахал «с великим тщанием», несмотря на то что было воскресенье. Пахарь рассказал, что шесть дней в неделю его семья обрабатывает барскую землю и, чтобы не умереть с голоду, он вынужден работать в праздник, хоть это и грех. Герой размышляет о жестокости помещиков и в то же время упрекает себя в том, что и у него есть слуга, над которым он имеет власть.

В Чудове героя нагоняет его приятель Ч. и рассказывает, почему он должен был спешно покинуть Петербург. Ч., развлечения ради, поплыл на двенадцативесельной лодке из Кронштадта в Систербек. По пути разыгралась буря, и бушующими волнами шлюпку зажало между двумя камнями. Она наполнялась водой, и, казалось, гибель была неизбежна. Но двое отважных гребцов сделали попытку по камням и вплавь добраться до берега, который был в полутора верстах. Одному это удалось, и, выбравшись на берег, он побежал в дом местного начальника, чтобы тот срочно отрядил лодки для спасения оставшихся. Но начальник изволил почивать, и сержант, его подчинённый, не посмел будить его. Когда же, стараниями других, несчастные были все же спасены, Ч. пытался усовестить начальника, но тот сказал: «Не моя то должность». Возмутившись, Ч. «плюнул почти что ему в рожу и вышел вон». Не найдя сочувствия своему поступку у петербургских знакомых, он решил навсегда покинуть этот город.

По дороге из Чудова в Спасскую Полесть к герою подсаживается попутчик и рассказывает ему свою печальную повесть. Доверившись компаньону в делах по откупу, он оказался обманутым, лишился всего состояния и был подведён под уголовный суд. Жена его, переживая случившееся, родила раньше срока и через три дня умерла, умер и недоношенный ребёнок. Друзья, увидев, что его пришли брать под стражу, усадили несчастного в кибитку и велели ехать «куда глаза глядят». Героя тронуло рассказанное попутчиком, и он размышляет о том, как бы довести этот случай до слуха верховной власти, «ибо она лишь может быть беспристрастна». Понимая, что ничем не в силах помочь несчастному, герой воображает себя верховным правителем, государство которого как будто бы процветает, и ему все поют хвалу. Но вот странница Прямо-взора снимает бельма с глаз правителя, и он видит, что царствование его было неправедно, что щедроты изливались на богатых, льстецов, предателей, людей недостойных. Он понимает, что власть есть обязанность блюсти закон и право. Но все это оказалось только сном.

На станции Подберезье герой знакомится с семинаристом, который жалуется на современное обучение. Герой размышляет о науке и труде писателя, задачей которого видит просвещение и восхваление добродетели.

Прибыв в Новгород, герой вспоминает, что этот город в древности имел народное правление, и подвергает сомнению право Ивана Грозного присоединить Новгород. «Но на что право, когда действует сила?» - вопрошает он. Отвлёкшись от размышлений, герой идёт обедать к приятелю Карпу Дементьевичу, прежде купцу, а ныне именитому гражданину. Заходит разговор о торговых делах, и путешественник понимает, что введённая вексельная система не гарантирует честности, а, наоборот, способствует лёгкому обогащению и воровству.

В Зайцеве на почтовом дворе герой встречает давнишнего приятеля г. Крестьянкина, служившего в уголовной палате. Он вышел в отставку, поняв, что в этой должности не может принести пользы отечеству. Он видел лишь жестокость, мздоимство, несправедливость. Крестьянкин рассказал историю о жестоком помещике, сын которого изнасиловал молодую крестьянку. Жених девушки, защищая невесту, проломил насильнику голову. Вместе с женихом были ещё несколько крестьян, и всех их по уложению уголовной палаты рассказчик должен был приговорить к смертной казни или пожизненной каторге. Он пытался оправдать крестьян, но никто из местных дворян не поддержал его, и он был вынужден подать в отставку.

В Крестцах герой становится свидетелем расставания отца с детьми, отправляющимися в службу. Отец читает им наставление о жизненных правилах, призывает быть добродетельными, выполнять предписания закона, сдерживать страсти, ни перед кем не раболепствовать. Герой разделяет мысли отца о том, что власть родителей над детьми ничтожна, что союз между родителями и детьми должен быть «на нежных чувствованиях сердца основан» и нельзя отцу видеть в сыне раба своего.

В Яжелбицах, проезжая мимо кладбища, герой видит, что там совершается погребение. У могилы рыдает отец покойника, говоря, что он - убийца своего сына, так как «излил яд в начало его». Герою кажется, что он слышит своё осуждение. Он, в молодости предаваясь любострастию, переболел «смрадной болезнью» и боится,

не перейдёт ли она на его детей. Размышляя о том, кто является причиной распространения «смрадной болезни», путешественник обвиняет в этом государство, которое открывает путь порокам, защищает публичных женщин.

В Валдае герой вспоминает легенду о монахе Иверского монастыря, влюбившемся в дочь одного валдайского жителя. Как Леандр переплывал Геллеспонт, так этот монах переплывал Валдайское озеро для встречи со своей возлюбленной. Но однажды поднялся ветер, разбушевались волны, и утром тело монаха нашли на отдалённом берегу.

В Едрове герой знакомится с молодой крестьянской девушкой Анютой, разговаривает с ней о ее семье, женихе. Он удивляется, сколько благородства в образе мыслей сельских жителей. Желая помочь Анюте выйти замуж, он предлагает ее жениху деньги на обзаведение. Но Иван отказывается их взять, говоря: «У меня, барин, есть две руки, я ими дом и заведу». Герой размышляет о браке, осуждая существующие ещё обычаи, когда восемнадцатилетнюю девушку могли повенчать с десятилетним ребёнком. Равенство - вот основа семейной жизни, считает он.

По дороге в Хотилово героя посещают мысли о несправедливости крепостного права. То, что один человек может порабощать другого, он называет «зверским обычаем»: «порабощение есть преступление», говорит он. Только тот, кто обрабатывает землю, имеет на неё права. И не может государство, где две трети граждан лишены гражданского звания, «называться блаженным». Герой Радищева понимает, что работа по принуждению даёт меньше плодов, а это препятствует «размножению народа». Перед почтовой станцией он поднимает бумагу, в которой выражены те же мысли, и узнает у почтальона, что последним из проезжавших был один из его друзей. Тот, видимо, забыл свои сочинения на почтовой станции, и герой за некоторое вознаграждение берет забытые бумаги. В них определена целая программа освобождения крестьян от крепостной зависимости, а также содержится положение об уничтожении придворных чинов.

В Торжке герою встречается человек, отправляющий в Петербург прошение о дозволении завести в городе книгопечатание, свободное от цензуры. Они рассуждают о вредности цензуры, которая «словно нянька, водит ребёнка на помочах», и этот «ребёнок», то есть читатель, никогда не научится ходить (мыслить) самостоятельно. Цензурой должно служить само общество: оно либо признает писателя, либо отвергает, так же как театральному спектаклю признание обеспечивает публика, а не директор театра. Здесь же автор, ссылаясь на тетрадку, полученную героем от встреченного им человека, рассказывает об истории возникновения цензуры.

По дороге в Медное путешественник продолжает читать бумаги своего знакомого. Там рассказывается о торгах, которые происходят, если разоряется какой-либо помещик. И среди прочего имущества с торгов идут люди. Старик семидесяти пяти лет, дядька молодого барина, старуха восьмидесяти, его жена, кормилица, вдова сорока лет, молодица восемнадцати, дочь ее и внучка стариков, ее младенец - все они не знают, какая судьба их ждёт, в чьи руки они попадут.

Беседа о российском стихосложении, которую герой ведёт с приятелем за столом трактира, возвращает их к теме вольности. Приятель читает отрывки из своей оды с таким названием.

В деревне Городня происходит рекрутский набор, ставший причиной рыданий толпящегося народа. Плачут матери, жены, невесты. Но не все рекруты недовольны своей судьбой. Один «господский человек», наоборот, рад избавиться от власти своих хозяев. Он был воспитан добрым барином вместе с его сыном, побывал с ним за границей. Но старый барин умер, а молодой женился, и новая барыня поставила холопа на место.

В Пешках герой обозревает крестьянскую избу и удивляется бедности, здесь царящей. Хозяйка просит у него кусочек сахара для ребёнка. Автор в лирическом отступлении обращается к помещику с осуждающей речью: «Жестокосердый помещик! посмотри на детей крестьян, тебе подвластных. Они почти наги». Он сулит ему Божью кару, так как видит, что на земле праведного суда нет.

Заканчивается «Путешествие из Петербурга в Москву» «Словом о Ломоносове». Герой ссылается на то, что эти записки дал ему «парнасский судья», с которым он обедал в Твери. Основное внимание автор уделяет роли Ломоносова в развитии русской литературы, называя его «первым в стезе российской словесности».

Зайцево

Н ичем не выделяется Зайцево среди десятков других сел и деревень, стоящих на трассе. Серые старые избы, некоторые из них заколочены. Безлюдно. Лишь стоят на обочине дороги мужчина и женщина. Он в короткой коричневой куртке и военных пятнистых брюках, она в драповом клетчатом пальто. Перед ними два больших ведра. Одно с картошкой, другое с клюквой. Могут целый день простоять, прежде чем купит кто-нибудь из проезжающих. А могут и не купить. В скольких селениях мы уже видели людей на обочине! Не пикник привел их сюда, а нужда.

Оглянитесь на пройденный нами путь: оставленные на произвол судьбы сотрудники научного института ловят рыбу в реке и сутками стоят на дороге, чтобы ее продать; церковнослужители на пожертвования прихожан открывают школу, собирают и учат там беспризорных детей; старики, собравшись с силами и скромными средствами, выкапывают в селе колодец; директор школы, чтобы обеспечить обедом учеников, посылает их к местным фермерам подрабатывать; у Вышнего Волочка сотни людей с хрустальными изделиями, выданными вместо зарплаты, выходят на трассу в надежде эту «зарплату» еще и продать; глава сельской администрации, чтобы исправить водопровод, покупает бутылку водки и нанимает слесаря; пенсионерка, получающая скудную пенсию, отзывается и берет на попечение несчастную и заблудшую семью; люди из десятков сел и деревень идут в лес, собирают ягоды, грибы, продают их на дороге, а на эти деньги живут... И так далее, без конца.

Спрашивается: при чем тут государство, власть, правительство? Какое все они имеют к этому отношение? Какова роль наших кремлевских начальников во всей этой жизни, точнее, в этой ежедневной борьбе за возможность жить?

Но вот, умирает от менингита ребенок, родители которого не смогли купить ему на зиму теплую шапку; погибают под колесами жители сел и деревень, потому что нет в населенных пунктах, через которые проходит скоростная трасса, ни светофора, ни пешеходного мостика, ни тоннеля; умирает молодая женщина, потому что из-за задержки зарплаты у нее не хватает денег на дорогие лекарства; вот двух подростков-братьев сажают в тюрьму за кражу медного кабеля, а их мать на грани самоубийства; вот академик пускает себе пулю в висок из-за невозможности продолжать жить унижаясь... И так далее, без конца. Надо ли спрашивать: «При чем тут государство, власть, правительство?» Наше государство не имеет никакого отношения ко всему, что относится к жизни. Жизнь в стране проходит сама собой, без него. И напротив, государство имеет прямое отношение ко всему, что относится к смерти. Почти всякая смерть - производная деятельности этого государства и этой власти. А папки в вышневолоцком ЗАГСе показывают, что и несостоявшаяся жизнь - тоже на его счету…

Вот о чем думалось, когда я со стороны глядел на одинокую пару зайцевских торговцев, безнадежно стоявшую на обочине дороги.

Единственное, на чем останавливается глаз, пока проезжаешь через эту деревню, - отремонтированное здание с четырьмя колоннами, находящееся справа от дороги. Обходя его, я вышел к деревенской библиотеке, расположенной здесь же, в старом деревянном доме. Удивило, что она есть и исправно работает. Вот только свет в этот день в библиотеке почему-то отключили. Поскольку погода была пасмурной, в избе оказалось совсем темно. Посетителей, кроме меня, не было.

Библиотекарь, Нина Михайловна, проводила меня в читальную комнату, где я, осмотревшись, попросил рассказать историю Зайцево. Однако, вместо рассказа, Нина Михайловна положила передо мной обычную школьную тетрадку. Вроде той, какую мне подарили в Яжелбицах. Сама же, извинившись, отлучилась по каким-то делам. Я остался один в темной библиотеке, с тетрадкой, в которой «от руки» записана история Зайцево. Вот ее изложение.

Согласно зайцевской летописи, люди в этих краях живут испокон веков. Поселения здесь существовали еще тысячу лет назад и даже раньше. Центр древнего погоста находился в шести верстах к юго-западу от Зайцево, у речки Ниши. Здесь проходила древняя Яжелбицкая дорога на Москву. Есть сведения, что Иван III, следуя в Новгород в 1477 году, останавливался у церкви Св.Николы в Тухолях. Церковь эта не сохранилась, но, спустя два века, там была построена деревянная Никольская церковь, считающаяся шедевром деревянного зодчества. В XVIII веке в Зайцево перенесли большой храм из Усть-Волмы. В 1495 году Зайцево составляли пять тягловых дворов. Эти пять хозяйств сеяли ржи одиннадцать коробов - где-то пудов двести; косили сена восемь колен - от полутора до двух тысяч пудов; имели пашни четыре ржи - это до сорока гектаров. Платили в то же время помещикам шесть денег - где-то миллион рублей на конец 1996 года, если вообще такие сравнения возможны; да плюс к тому из выращенного хлеба отдавали пятую часть; да еще отдавали ключнику - слуге в помещичьем доме, в ведении которого находились продовольственные запасы и ключи от мест их хранения, - «три большие головы сыра, да три горсти льну». (Что такое «горсть» - я пока не выяснил.)

Год от года Тухольский погост богател, а Зайцево становилось его центром. На одной иностранной карте конца XVII - начала XVIII веков у верховьев реки Ниши указан город Zaithsoff . Любопытно, что Зайцево, по мнению западного географа, входило в шестерку городов новгородской земли. Во всяком случае, Зайцево, по нашим понятиям, в то время было не деревней, а большим селом.

В 1844 году в Зайцево была открыта школа новгородской Палаты государственных имуществ. В том году в этой школе работали учитель и учительница, а обучались 32 мальчика и 17 девочек. Вообще в этой школе, как сообщается в летописи, начали свое образование 1863 человека. С Зайцево связаны десятки учительских судеб. В 1881 году сюда приехала бестужевка Софья Ивановна Хрипач, дворянка, в строгом черном платье с белейшим воротником. И учила на совесть, и нрава была безупречного. Поэтому ее запомнили надолго.

В конце XVIII века Зайцево стало волостным центром, который имел 127 дворов и ровно столько же домов, в которых проживали 642 жителя. Здесь была церковь, школа, волостное правление, почтовая земская станция, квартира станового пристава, четыре мелкие лавки, три трактира и одна винная лавка. В начале октября и в июле проводились торговые ярмарки.

У А.Н.Радищева деревня эта упоминается как Зайцово, с ударением на последний слог. Существует версия, что когда-то здесь неподалеку была расположена усадьба помещика Зайцева. И поэтому на памяти старожилов деревня звучит уже как «Зайцево». Если это так, то мы имеем любопытный факт, когда, похожая на название села, фамилия помещика невольно явилась причиной трансформации названия деревни. Живший здесь помещик попал в трудное положение: надо было либо менять фамилию на Зайцов, либо переименовать деревню. Поскольку помещик в деревне был царь и бог, то вопрос, скорее всего, сам собой разрешился. Люди просто стали называть деревню по фамилии помещика.

Географически деревня расположена на границе валдайской возвышенности. Местность здесь очень красивая. В лесах вокруг Зайцево много болот, богатых клюквой. Почвы здесь суглинистые, кислые. (Вот отчего были хлебные проблемы у Новгородской республики!) До наших дней сохранились названия многих мест и урочищ, расположенных на территории Зайцево: Петунова Нива, Малышова и Панфилова Нивы, Калинин Амбар, Мощева Горушка - там, где сейчас располагается трактир «Любава».

В те далекие годы в деревне проживали более трехсот человек. В основном это были крестьяне, которые, заме¬тим, в Зайцево всегда были вольными. Занимались здесь хлебопашеством. Землю делили по едокам. В деревне было несколько лавок, которые держали купцы Окулов, Мороз, Рыжов и купчиха Бубнова. Рыжов, кроме этого, держал еще чайную лавку. Были кустари-ремесленники. Люди работали от зари до зари. Как сообщается в зайцевской летописи, «зарабатывали на хлеб потом и кровью».

Раньше Зайцево делилось на две части: от центра села в сторону Москвы деревня называлась Зайцево, а в сторону Петербурга - Новое Подметовье. На границе, между частями села, по обеим сторонам стояли четырехугольные столбы. Между ними были вставлены чугунные решетки с изображением двуглавых орлов. В середине этих орлов были начертаны две буквы Н и П (Николай Первый). При Советской власти это все было демонтировано и уничтожено, включая орлов, царские вензеля и самого Николая, только не Первого, а Второго. (Какой под руку попался.) Престольные русские православные праздники в Зайцово были Покров и Антоний, а достопримечательностью являлась православная церковь Св.Николая Чудотворца и Воскресения Христова. По воспоминаниям стариков, это была красивая большая церковь, с куполами и колоколами, звон которых разносился на многие версты и слышен был во всех окрестных деревнях. Церковь состояла из двух помещений - зимнего и летнего. Летняя церковь открывалась с Пасхи. Здесь сохранилась память о замечательном церковном хоре, которым руководили протоиерей Сергий и диакон Николай…

И е р е й: Благодарим Господа.

Х о р: Достойно и праведно есть покланятися Отцу и Сыну и Святому Духу, Троице Единосущней и Нераздельней.

И е р е й: Победную песнь поюще, вопиюще, взывающе и глаголюще.

Х о р: Свят, Свят, Свят Господь Саваоф, исполнь Небо и земля славы Твоея. Осанна в вышних, благословен Грядый во имя Господне, осанна в вышних.

И е р е й: Приимите, ядите, сие есть Тело Мое, еже за вы ломимое во оставление грехов.

Х о р: Аминь.

И е р е й: Пийте от нея вси, сия есть Кровь Моя Нового Завета, якже за вы и за многия изливаемая во оставление грехов.

Х о р: Аминь.

И е р е й: Твоя от Твоих Тебе приносяще о всех и за вся.

Х о р: Тебе поем, Тебе благословим, Тебе благодарим, Господи, и молим Ти ся, Боже наш...

Протоиерей Сергий похоронен здесь, на зайцевском кладбище.

В 1937 году церковь закрыли. Были сняты купола, сброшены колокола. Церковь стала сначала кладовой, позднее - клубом. Там же находилась зайцевская библиотека. Сейчас в этом, недавно отремонтированном, здании расположен Дом культуры.

Именно на него я и обратил внимание, когда только въехал в Зайцево.
В летописи сообщается, что строителям, переоборудовавшим бывшую церковь в Дом культуры, никак не удавалось уничтожить лики святых, коими были расписаны стены. Сколько слоев краски ни наносили - лики эти все равно проступали и местами видны до сих пор. Существует легенда, по которой эта церковь должна со временем провалиться под землю, на её месте будто бы должно образоваться озеро. Так что, проезжая через Зайцево - посмотрите направо: если однажды увидите водоем, вместо здания с колоннами, значит, легенда претворилась.

Советская история Зайцево здесь еще на памяти живых свидетелей. Первым председателем сельского Совета был товарищ Пельтцер, имя и отчество которого никто не помнит. Был он человеком строгим, и люди его попросту боялись. Первый колхоз образовался в 1932-1933 годах. Назывался он символично - «Перелом». Первым председателем колхоза был товарищ Муравин, впрочем, в летописи оговаривается, что это еще не точно. Зато точно известны имена первых зайцевских колхозников: Андрей Петрович и Анна Петровна Полуэктовы.

Анна Петровна вспоминает: «Муж мой был заядлым колхозником. Позднее стал бригадиром, а потом и председателем колхоза. Он погиб на финской войне, в последний ее день». Не обошлось в Зайцеве и без вредительства. В летописи сообщается: «В середине тридцатых (в 1934г.) в колхозе было много крепких и очень хороших лошадей. Сейчас уже трудно сказать, кто дал такое заключение, но только признали вдруг всех лошадей больными. Самых породистых и крепких расстреляли в лесу за деревней. А место, где расстреляны и зарыты лошади, называлось Конским кладбищем».

Все ли сегодня поймут, что такое в то время деревня без лошадей? В те годы в стране полным ходом шли репрессии. Докатились они и до Зайцева. Были репрессированы Николай Львович Мосичев и Мефодий Петрович Мощев. Мосичев был учителем в местной школе, в прошлом офицер русской армии, невысокого роста, черненький. Это был, по свидетельству местных жителей, очень хороший человек, но очень больной. Жил он в Зайцеве с женой и двумя детьми - дочерью Марусей и сыном Котиком. Все в деревне любили и жалели его. А Мощев был кузнецом. За что репрессировали учителя и кузнеца, летопись не сообщает, но лишь упоминает, что «с тех пор никто больше ничего о них не слышал и не видел».

Как было в стране - так и на селе.

В 1934 году была создана художественно-строчевая артель. Имени председателя артели уже никто не помнит, но зато помнят, что и его тоже репрессировали. А сама артель работала еще долго. Позднее в клубе была открыта библиотека и создан хор, который выступал и перед односельчанами, и в других деревнях.

Какие песни пели?

Разные. Но с особенной любовью вот эту:

И дорога пылится слегка,

И уныло по ровному полю

Разливается песнь ямщика.

Столько грусти в той песне унылой,

Столько грусти в напеве родном,

Что в душе моей хладной, остылой

Разгорелося сердце огнем.

И припомнил я ночи иные,

И родные поля, и леса,

И на очи, давно уж сухие,

Набежала, как искра, слеза.

Однозвучно гремит колокольчик,

И дорога пылится слегка,

И замолк мой ямщик, а дорога

Предо мной далека, далека...

Зайцевский хор даже ездил на гастроли в районный центр Крестцы, а руководил им, как сообщается в летописи, Анатолий Александрович Колотухин. Первая школа в Зайцево была приходской трехлеткой. Учителем был Александр Иванович, фамилию которого не помнят. Обратите внимание: у первого советского начальника, которого боялись, односельчане запомнили лишь фамилию, забыв имя и отчество, а у учителя, которого уважали, как раз имя и отчество запомнили. Так вот, при этом учителе была построена новая двухэтажная, большая и красивая школа, в которой до осени 1990 года училось не одно поколение жителей Зайцево. А осенью 1990 года, по неизвестной для местных жителей причине, эта школа, «большая и красивая», сгорела.

1941 год. Война не обошла Зайцево, подвергавшееся частым бомбардировкам. Много домов было разрушено, да еще почти в каждый из них пришла похоронка. Вокруг, в здешних лесах, были наши войска. Недалеко отсюда был госпиталь. На зайцевском кладбище есть воинские братские захоронения.

Закончилась война. Люди отстроились. Жизнь в деревне продолжалась с новыми заботами. Колхоз «Перелом» переименовали в «Серп и Молот», позднее он станет колхозом «Россия», а еще позже - совхозом «Зайцевским». Первым директором этого совхоза был Сергей Иванович Никулин, заслуженный агроном страны. После войны в Зайцево открылась школа-семилетка с интернатом для жителей окрестных деревень. Долгое время директором этой школы был Аркадий Александрович Стручков, а интернатом заведовала его жена - Александра Александровна. Зайцевская летопись упоминает, как в 1945-46 годах в эту школу совсем молоденькими девушками пришли по распределению Анна Сергеевна Егорова, Александра Ивановна Морозова, Вера Михайловна Зенина, да так и остались здесь, в Зайцево. Тогда же, в бывшем доме священника, заработал молокозавод, а в новом двухэтажном здании - участковая больница. Были здесь и своя пекарня, и два магазина, а еще - чайная.

По данным на 1992 год в Зайцево проживал 461 житель. Вели они 185 хозяйств. Значит, по сравнению с концом XVIII века, хозяйств стало на 50 больше, а жителей на 180 меньше. Коренных осталось всего несколько. Основу составляют люди приезжие.

Все эти материалы были собраны в 1992 году со слов старожилов деревни. А записала и обработала их старший библиотекарь Нина Михайловна Калуцкая.

А вот, что Нина Михайловна рассказала мне и что пока еще не записано в тетрадку.

Совхоза «Зайцевский» нет уже три года. Его реорганизовали, как убыточный. На его базе возникли два товарищества - «Агро» и «Зайцевское». Последнее с трудом осваивало новые формы и в конце концов развалилось. «Агро» еще существует, хотя люди там подолгу не получают зарплату. Всем очень тяжело. Кроме этих товариществ организовались фермерские хозяйства: братьев Михайловых, Сергея Козина и Александра Васильева. У них вроде бы дела идут неплохо. Они и себя кормят, и других тоже. Но в основном в Зайцево сегодня безработица. Люди становятся на биржу труда в Крестцах и ждут рабочих мест. Взамен сгоревшей школы здесь выстроена новая. На базе детского садика организован детский приют. По словам Нины Михайловны, кормит людей в основном мох. Здесь, как мы уже знаем, в окрестных лесах обильно растет клюква, и люди до самого снега ходят на мох, собирают эту клюкву и на дороге продают. Вот этим собирательством и живут, и если бы не снег, то всю зиму бы собирали. Лес и дорога кормят, как в древние времена. Конечно, есть в Зайцево и подсобные хозяйства. Кто-то держит корову. Фермеры местные год назад попробовали выращивать капусту и вроде бы урожай собрали неплохой. Продажа шла бойко. В этом году уже частники, глядя на фермеров, высадили капусту. Продукции стало больше, а со сбытом проблема. Перепроизводство. Дорога, хоть и длинная, но имеет свои покупательские пределы. Рынок!

Сама Нина Михайловна на редкость тихая, спокойная, негромкая. Ее движения несуетливые и неспешные. Такие больше слушают, чем говорят, а тревоги и переживания держат глубоко в себе и редко ими делятся. Всю жизнь прожила она в этих местах. В библиотеке уже двадцать три года и на другой работе себя не мыслит. Замужем. Двое сыновей, один из которых служит в армии, а другой учится в школе. Муж - безработный, подрабатывает случайными заработками.

Спросил Нину Михайловну, каково ей живется?

Как всем, - отвечает. - С одной стороны, вроде бы лучше стало жить... Но с другой, сейчас так тяжело стало жить, так тяжело...

Старшего сына в армию не взяли из-за плохого зрения. Что ж, надо продолжать учебу, получать профессию. Нашли в Новгороде платную группу заочников - юристов-экономистов при строительном техникуме. Осталось найти деньги. А какие у библиотекаря деньги, даже если он и старший? Отец тоже сидит без работы. Тем не менее семья решила: учеба - это будущее, как-нибудь вытянут, тем более сын устроился в школу учителем физкультуры и какую-то зарплату получал. Всю осень семьей ходили в лес на мох, собирали клюкву, а затем на дороге продавали. Нина Михайловна для этого даже взяла отпуск. Кроме того, продали домашнюю картошку, излишки. Наконец, собрали нужную сумму на учебу. Думаете, сколько? Миллион двести тысяч! Чуть больше двухсот долларов! Для кого-то пустяк, а здесь - будущее человека, целой семьи.

Проучился парень несколько месяцев и уже готовился к сдаче первых экзаменов, как вдруг повестка и... забрали в армию. Там ведь тоже служить некому. Так закончилась учеба, рассыпались надежды, пропали денежки, а парень с плохим зрением уже год таскает тачку с углем в армейской котельной. Один за троих. Потому что в армии недобор и каждые руки там на вес золота. Не для боеготовности, а чтобы хоть как-то инфраструктуру поддерживать. Пишет домой письма: «Мама, я все больше задумываюсь над тем, что буду делать, когда вернусь».

Дай Бог, чтобы вернулся живым и здоровым, а там уж как-нибудь... - говорит Нина Михайловна.

Вот таким мы узнали Зайцево, или по-радищевски - Зайцово. И про то узнали, что в летописи зайцевские не войдет никогда, потому что ни за что не запишет свои переживания Нина Михайловна в тетрадку. Во-первых, потому что это дело личное, а во-вторых, даже для этой деревни они малы и незначительны. Но, представьте, не было бы Нины Михайловны - кто рассказал бы историю Зайцево? Кто бы вел летопись? В таких вот тетрадках записано то, чего, если потеряешь, - не воспроизведешь.

Я где-то слышал, будто выдающиеся ученые из разных стран решили выяснить: какое открытие может считаться самым значительным в истории человечества? Великих открытий множество. И за каждым из них - титан, гений… Галлилей, Коперник, Ньютон, Эйнштейн… И вот, долго выясняя, наконец пришли к единому мнению: самым значительным открытием в истории человечества, от начала до сего дня, является изобретение письменности. Всего-то! А ведь даже не известно, кто изобрел. Мы до того привыкли пользоваться этим чудом, что для нас письменность является чем-то само собою разумеющимся.

Но что такое письменность?

Если отстраниться совсем, то это какие-то странные крючки и палочки. Не более. А в действительности - особым способом закодированная информация, для передачи которой ничего лучшего пока не придумали. Вот простенький, попавшийся под руку, стих нашего Александра Сергеевича:

Смеркалось; на столе, блистая,

Шипел вечерний самовар,

Китайский чайник нагревая;

Под ним клубился легкий пар.

Разлитый Ольгиной рукою,

По чашкам темною струею

Уже душистый чай бежал...

Для инопланетянина - лишь странный орнамент или необъяснимый узор. Для нас же это целый мир, сотканный из времени и пространства, нашей памяти и наших представлений. И нет такого уголка в целой вселенной, нет такой точки во времени, куда бы мы не могли с вами зримо и немедленно перенестись, лишь глянув на какой-нибудь текст.

Если целостность и неразрывность человеческой истории стали возможными благодаря памяти, то сама память наша - это прежде всего письменность. Вот почему из всех катастроф, которые когда-либо были на человеческом веку, самой трагичной является пожар в Александрийской библиотеке за 40 лет до Рождества Христова. Тогда, при осаде Александрии Цезарем, сгорели около миллиона(!) древнейших рукописей, собранные Птолемеями со всего античного мира. Можно отстроить дворцы, города, страны, империи, даже интеллект искусственный скоро изобретут, но никогда не восстановят исчезнувшую память, сгоревшую в Александрии вместе с древними рукописями.

Представьте, что последний житель Зайцева, заколотив избу, по каким-то причинам покинул свою деревню. Мало ли в этих местах нежилых деревень и урочищ. Но, даже если останется только эта школьная тетрадка с рукописной зайцевской историей, деревню эту и через тысячу лет не забудут. И через тысячу лет люди смогут узнать о церковном хоре, об учителях, о праздниках и трагедиях, о бестужевке с белейшим воротничком, о других жителях, оставивших след в истории деревни. И наоборот, если понаедут в Зайцево сотни и тысячи новых жителей, культурных и образованных, настроят домов и коттеджей, откроют здесь предприятия и магазины, рестораны и гостиницы, выстроят новые храмы и Дома культуры, а школьная тетрадка эта случайно затеряется, пропадет, - всё, не будет Зайцева!

Вот почему мы кланяемся сельским библиотекарям - и тем, кого встретили на своем пути, и тысячам другим по всей России - и говорим, что нет сегодня более благородной миссии. Они сохраняют нашу память, и не только нашу, для тех, кто придет после…

Я так увлекся размышлениями о роли сельских библиотекарей, что едва не проехал Бронницы. Уже переехав узкий, с односторонним движением, мост, оглянулся и увидел поразительной красоты церковь. Конечно, я тотчас вернулся…

"Путешествие из Петербурга в Москву - ЗАЙЦОВО"

В Зайцове на почтовом дворе нашел я давнышнего моего приятеля г. Крестьянкина. Я с ним знаком был с ребячества. Редко мы бывали в одном городе; но беседы наши, хотя не часты, были, однако же, откровенны. Г. Крестьянкин долго находился в военной службе и, наскучив жестокостями оной, а особливо во время войны, где великие насилия именем права войны прикрываются, перешел в статскую. По несчастию его, и в статской службе не избегнул того, от чего, оставляя военную, удалиться хотел. Душу он имел очень чувствительную и сердце человеколюбивое. Догнанные его столь превосходные качества доставили ему место председателя уголовной палаты.

Сперва не хотел он на себя принять сего звания, но, помыслив несколько, сказал он мне:

Мой друг, какое обширное поле отверзается мне на удовлетворение любезнейшей склонности моея души! Какое упражнение для мягкосердия! Сокрушим скипетр жестокости, который столь часто тягчит рамена невинности; да опустеют темницы и да не узрит их оплошливая слабость, нерадивая неопытность, и случай во злодеяние да не вменится николи. О мой друг!

Исполнением моея должности источу слезы родителей о чадах, воздыхания супругов; но слезы сии будут слезы обновления во благо; но иссякнут слезы страждущей невинности и простодушия. Колике мысль сия меня восхищает.

Пойдем, ускорим отъезд мой. Может быть, скорое прибытие мое там нужно.

Замедля, могу быть убийцею, не предупреждая заключения или обвинения прошением или разрешением от уз.

С таковыми мыслями поехал приятель мой к своему месту. Сколь же много удивился я, узнав от него, что он оставил службу и намерен жить всегда в отставке.

Я думал, мой друг, - говорил мне г. Крестьянкин, - что услаждающую рассудок и обильную найду жатву в исполнении моея должности. Но вместо того нашел я в оной желчь и терние. Теперь, наскучив оною, не в силах будучи делать добро, оставил место истинному хищному зверю. В короткое время он заслужил похвалу скорым решением залежавшихся дел; а я прослыл копотким.

Иные почитали меня иногда мздоимцем за то, что не спешил отягчить жребия несчастных, впадающих в преступление нередко поневоле. До вступления моего в статскую службу приобрел я лестное для меня название человеколюбивого начальника. Теперь самое то же качество, коим сердце мое толико гордилося, теперь почитают послаблением или непозволительною поноровкою (Поноровка -

потворство.). - Видел я решения мои осмеянными в том самом, что их изящными делало; видел их оставляемыми без действия. С презрением взирал, что для освобождения действительного злодея и вредного обществу члена или дабы наказать мнимые преступления лишением имения, чести, жизни начальник мой, будучи не в силах меня преклонить на беззаконное очищение злодейства или обвинение невинности, преклонял к тому моих сочленов, и нередко я видел благие мои расположения исчезавшими, яко дым в пространстве воздуха. Они же, во мзду своего гнусного послушания, получили почести, кои в глазах моих столь же были тусклы, сколь их прельщали своим блеском. Нередко в затруднительных случаях, когда уверение в невинности названного преступником меня побуждало на мягкосердие, я прибегал к закону, дабы искати в нем подпору моей нерешимости; но часто в нем находил вместо человеколюбия жестокость, которая начало свое имела не в самом законе, но в его обветшалости. Несоразмерность наказания преступлению часто извлекала у меня слезы. Я видел (да и может ли быть иначе), что закон судит о деяниях, не касался причин, оные производивших. И последний случай, к таковым деяниям относящийся, понудил меня оставить службу. Ибо, не возмогши спасти винных, мощною судьбы рукою в преступление вовлеченных, я не хотел быть участником в их казни. Не возмогши облегчить их жребия, омыл руки мои в моей невинности и удалился жестокосердия.

В губернии нашей жил один дворянин, который за несколько уже лет оставил службу. Вот его послужной список. Начал службу свою при дворе истопником, произведен лакеем, камер-лакеем, потом мундшенком (Камер-лакей - старший придворный лакей. Мундшенк - придворный служитель, ведающий напитками (виночерпий).), какие достоинства надобны для прехождения сих степеней придворныя службы, мне неизвестно. Но знаю то, что он вино любил до последнего издыхания. Пробыв в мундшенках лет 15, отослан был в герольдию (Герольдия - учреждение, ведавшее делами о дворянах, чиновниках, титулах, гербах.), для определения по его чину. Но он, чувствуя свою неспособность к делам, выпросился в отставку и награжден чином коллежского асессора, с которым он приехал в то место, где родился, то есть в нашу губернию, лет шесть тому назад. Отличная привязанность к своей отчизне нередко основание имеет в тщеславии. Человек низкого состояния, добившийся в знатность, или бедняк, приобретший богатство, сотрясши всю стыдливости застенчивость, последний и слабейший корень добродетели, предпочитает место своего рождения на распростертие своея пышности и гордыни. Там скоро асессор нашел случай купить деревню, в которой поселился с немалою своею семьею. Если бы у нас родился Гогард (Гогард (Хогарт) Уильям (1697-1764) - английский живописец и гравер, сатирик.), то бы обильное нашел поле на карикатуры в семействе г. асессора. Но я худой живописец; или если бы я мог в чертах лица читать внутренности человека с Лаватеровою проницательностию, то бы и тогда картина асессоровой семьи была примечания достойна. Не имея сих свойств, заставлю вещать их деяния, кои всегда истинные суть черты душевного образования. Г. асессор, произошел из самого низкого состояния, зрел себя повелителем нескольких сотен себе подобных. Сие вскружило ему голову. Не один он жаловаться может, что употребление власти вскружает голову. Он себя почел высшего чина, крестьян почитал скотами, данными ему (едва не думал ли он, что власть его над ними от бога проистекает), да употребляет их в работу по произволению. Он был корыстолюбив, копил деньги, жесток от природы, вспыльчив, подл, а потому над слабейшими его надменен. Из сего судить можешь, как он обходился с крестьянами. Они у прежнего помещика были на оброке, он их посадил на пашню; отнял у них всю землю, скотину всю у них купил по цене, какую сам определил, заставил работать всю неделю на себя, а дабы они не умирали с голоду, то кормил их на господском дворе, и то по одному разу в день, а иным давал из милости месячину (Месячина - ежемесячная выдача продуктов натурой безземельным крестьянам.). Если который казался ему ленив, то сек розгами, плетьми, батожьем или кошками (Кошка - многохвостая плеть из смоленой пеньки или сыромятных ремней.), смотря по мере лености; за действительные преступления, как то - кражу не у него, но у посторонних, не говорил ни слова. Казалося, будто хотел в деревне своей возобновить нравы древнего Лакедемона (Древний Лакедемон (Спарта) - греческий рабовладельческий город-государство. Общественной моралью Спарты особенно ценились личная инициатива, предприимчивость.) или Запорожской сечи.

Случилось, что мужики его для пропитания на дороге ограбили проезжего, другого потом убили. Он их в суд за то не отдал, но скрыл их у себя, объявя правительству, что они бежали; говоря, что ему прибыли не будет, если крестьянина его высекут кнутом и сошлют в работу за злодеяние. Если кто из крестьян что-нибудь украл у него, того он сек как за леность или за дерзкий или остроумный ответ, но сверх того надевал на ноги колодки, кандалы, а на шею рогатку. Много бы мог я тебе рассказать его мудрых распоряжений; но сего довольно для познания моего ироя (Ирой - герой.). Сожительница его полную власть имела над бабами.

Помощниками в исполнении ее велений были ее сыновья и дочери, как то и у ее мужа. Ибо сделали они себе правилом, чтобы ни для какой нужды крестьян от работы не отвлекать. Во дворе людей было один мальчик, купленный им в Москве, парикмахер дочернин да повариха-старуха. Кучера у них не было, ни лошадей; разъезжал всегда на пахотных лошадях. Плетьми или кошками секли крестьян сами сыновья. По щекам били или за волосы таскали баб и девок дочери. Сыновья в свободное время ходили по деревне или в поле играть и бесчинничать с девками и бабами, и никакая не избегала их насилия. Дочери, не имея женихов, вымещали свою скуку над прядильницами, из которых они многих изувечили.

Суди сам, мой друг, какой конец мог быть таковым поступкам. Я приметил из многочисленных примеров, что русский народ очень терпелив и терпит до самой крайности; но когда конец положит своему терпению, то ничто не может его удержать, чтобы не преклонился на жестокость. Сие самое и случилось с асессором. Случай к тому подал неистовый и беспутный или, лучше сказать, зверский поступок одного из его сыновей.

В деревне его была крестьянская девка, недурна собою, сговоренная за молодого крестьянина той же деревни. Она понравилась середнему сыну асессора, который употребил все возможное, чтобы ее привлечь к себе в любовь; но крестьянка верна пребывала в данном жениху ее обещании, что хотя редко в крестьянстве случается, но возможно. В воскресенье должно было быть свадьбе. Отец жениха, по введенному у многих помещиков обычаю, пошел с сыном на господский двор и понес повенечные (Повенечные - оброк, уплачиваемый помещику за разрешение вступить в брак.) два пуда меду к своему господину.

Сию-то последнюю минуту дворянчик и хотел употребить на удовлетворение своея страсти. Взял с собой обоих своих братьев и, вызвав, невесту чрез постороннего мальчика на двор, потащил ее в клеть, зажав ей рот. Не будучи в силах кричать, она сопротивлялася всеми силами зверскому намерению своего молодого господина. Наконец, превозможенная всеми тремя, принуждена была уступить силе; и уже сие скаредное чудовище начинал исполнением умышленное, как жених, возвратившись из господского дома, вошел на двор и, увидя одного из господчиков у клети, усумнился о их злом намерении. Кликнув отца своего к себе на помощь, он быстрее молнии полетел ко клети. Какое зрелище представилося ему. При его приближении затворилась клеть; но совокупные силы двух братьев немощны были удержать стремления разъяренного жениха. Он схватил близлежащий кол и, вскоча в клеть, ударил вдоль спины хищника своея невесты. Они было хотели его схватить, но, видя отца женихова, бегущего с колом же на помощь, оставили свою добычу, выскочили из клети и побежали. Но жених, догнав одного из них, ударил его колом по голове и ее проломил.

Сии злодеи, желая отмстить свою обиду, пошли прямо к отцу и сказали ему, что, ходя по деревне, они встретились с невестою, с ней пошутили; что, увидя, жених ее начал их бить, будучи вспомогаем своим отцом. В доказательство показывали проломленную у одного из братьев голову.

Раздраженный до внутренности сердца болезнию своего рождения, отец воскипел гневом ярости. Немедля велел привести пред себя всех трех злодеев - так он называл жениха, невесту и отца женихова. Представшим им пред него первый вопрос его был о том, кто проломил голову его сыну. Жених в сделанном не отперся, рассказав все происшествие.

"Как ты дерзнул, - говорил старый асессор, - поднять руку на твоего господина? А хотя бы он с твоею невестою и ночь переспал накануне твоея свадьбы, то ты ему за это должен быть благодарен. Ты на ней не женишься; она у меня останется в доме, а вы будете наказаны".

По таковом решении жениха велел он сечь кошками немилосердо, отдав его в волю своих сыновей. Побои вытерпел он мужественно; неробким духом смотрел, как начали над отцом его то же производить истязание. Но не мог вытерпеть, как он увидел, что невесту господские дети хотели вести в дом. Наказание происходило на дворе. В одно мгновение выхватил он ее из рук ее похищающих, и освобожденные побежали оба со двора. Сие видя, барские сыновья перестали сечь старика и побежали за ними в погоню. Жених, видя, что они его настигать начали, выхватил заборину и стал защищаться. Между тем шум привлек других крестьян ко двору господскому. Они, соболезнуя о участи молодого крестьянина и имея сердце озлобленное против своих господ, его заступили. Видя сие, асессор, подбежав сам, начал их бранить и первого, кто встретился, ударил своею тростию столь сильно, что упал бесчувствен на землю. Сие было сигналом к общему наступлению. Они окружили всех четверых господ и, коротко сказать, убили их до смерти на том же месте. Толико ненавидели они их, что ни один не хотел миновать, чтобы не быть участником в сем убийстве, как то они сами после признадися.

В самое то время случилось ехать тут исправнику той округи с командою.

Он был частию очевидным свидетелем сему происшествию. Взяв виновных под стражу, а виновных было половина деревни, произвел следствие, которое постепенно дошло до уголовной палаты. Дело было выведено очень ясно, и виновные во всем призналися, в оправдание свое приводя только мучительские поступки своих господ, о которых уже вся губерния была известна. Таковому делу я обязан был по долгу моего звания положить окончательное решение, приговорить виновных к смерти и вместо оной к торговой казни (Торговая казнь

Телесные наказания (чаще - кнутом) на городских торговых площадях.) и вечной работе.

Рассматривая сие дело, я не находил достаточной и убедительной причины к обвинению преступников. Крестьяне, убившие господина своего, были смертоубийцы. Но смертоубийство сие не было ли принужденно? Не причиною ли оного сам убитый асессор? Если в арифметике из двух данных чисел третие следует непрекословно, то и в сем происшествии следствие было необходимо.

Невинность убийц, для меня по крайней мере, была математическая ясность.

Если, идущу мне (Идущу мне - когда я иду.), нападет на меня злодей и, вознесши над головою моею кинжал, восхочет меня им пронзить, - убийцею ли я почтуся, если я предупрежду его в его злодеянии и бездыханного его к ногам моим повергну? Если нынешнего века скосырь (Скосырь - наглец, щеголь.), привлекший должное на себя презрение, восхочет оное на мне отомстить и, встретясь со мною в уединенном месте, вынув шпагу, сделает на меня нападение, да лишит меня жизни или по крайней мере да уязвит меня, - виновен ли я буду, если, извлекши мой меч на защищение мое, я избавлю общество от тревожащего спокойствия его члена? Можно ли почесть деяние оскорбляющим сохранность члена общественного, если я исполню его для моего спасения, если оно предупредит мою пагубу, если без того благосостояние мое будет плачевно навеки?

Исполнен таковыми мыслями, можешь сам вообразить терзание души моей при рассмотрении сего дела. С обыкновенною откровенностью сообщил я мои мысли моим сочленам. Все возопили против меня единым гласом. Мягкосердие и человеколюбие почитали они виновным защищением злодеяний; называли меня поощрителен убийства; называли меня сообщником убийцей. По их мнению, при распространении моих вредных мнений исчезнет домашняя сохранность. Может ли дворянин, говорили они, отныне жить в деревне покоен? Может ли он видеть веления его исполняемы? Если ослушники воли господина своего, а паче его убийцы невинными признаваемы будут, то повиновение прервется, связь

Домашняя рушится, будет паки хаос, в начальных обществах обитающий.

Земледелие умрет, орудия его сокрушатся, нива запустеет и бесплодным порастет злаком; поселяне, не имея над собою власти, скитаться будут в лености, тунеядстве и разъидутся. Города почувствуют властнодержавную десницу разрушения. Чуждо будет гражданам ремесло, рукоделие скончает свое прилежание и рачительность, торговля иссякнет в источнике своем, богатство уступит место скаредной нищете, великолепнейшие здания обветшают, законы затмятся и порастут недействительностию. Тогда огромное сложение общества начнет валиться на части и издыхати в отдаленности от целого; тогда престол царский, где ныне опора, крепость и сопряжение общества зиждутся, обветшает и сокрушится; тогда владыка народов почтется простым гражданином, и общество узрит свою кончину. Сию достойную адския кисти картину тщилися мои сотоварищи предлагать взорам всех, до кого слух о сем деле доходил.

"Председателю нашему, - вещали они, - сродно защищать убийство крестьян. Спросите, какого он происхождения? Если не ошибаемся, он сам в молодости своей изволил ходить за сохою. Всегда новостатейные сии дворянчики странные имеют понятия о природном над крестьянами дворянском праве. Если бы от него зависело, он бы, думаем, всех нас поверстал в однодворцы (Однодворцы

Владельцы небольшого земельного участка, одного двора, частью - дворяне, потомки служилых, частью - государственные крестьяне.), дабы тем уравнять с нами свое происхождение".

Такими-то словами мнили сотоварищи мои оскорбить меня и ненавистным сделать всему обществу. Но сим не удовольствовались. Говорили, что я принял мзду от жены убитого асессора, да не лишится она крестьян своих отсылкою их в работу, и что сия-то истинная была причина странным и вредным моим мнениям, право всего дворянства вообще оскорбляющим. Несмысленные думали, что посмеяние их меня уязвит, что клевета поругает, что лживое представление доброго намерения от оного меня отвлечет! Сердце мое им было неизвестно. Не знали они, что нетрепетен всегда предстою собственному моему суду, что ланиты мой не рдели багровым румянцем совести.

Мздоимство мое основали они на том, что асессорша за мужнину смерть мстить не желала, а, сопровождаема своею корыстию и следуя правилам своего мужа, желала крестьян избавить от наказания, дабы не лишиться своего имения, как то она говорила. С таковою просьбою она приезжала и ко мне. На прощение за убиение ее мужа я с ней был согласен; но разнствовали мы в побуждениях.

Она уверяла меня, что сама довольно их накажет; а я уверял ее, что, оправдывая убийцев ее мужа, не надлежало их подвергать более той же крайности, дабы паки не были злодеями, как то их называли несвойственно.

Скоро наместник известен стал о моем по сему делу мнении, известен, что я старался преклонить сотоварищей моих на мои мысли и что они начинали колебаться в своих рассуждениях, к чему, однако же, не твердость и убедительность моих доводов способствовали, но деньги асессорши. Будучи сам воспитан в правилах неоспоримой над крестьянами власти, с моими рассуждениями он не мог быть согласен и вознегодовал, усмотрев, что они начинали в суждении сего дела преимуществовать, хотя ради различных причин.

Посылает он за моими сочленами, увещевает их, представляет гнусность таких мнений, что они оскорбительны для дворянского общества, что оскорбительны для верховной власти, нарушая ее законоположения; обещает награждение исполняющим закон, претя мщением не повинующимся оному; и скоро сих слабых судей, не имеющих ни правил в размышлениях, ни крепости духа, преклоняет на прежние их мнения. Не удивился я, увидев в них перемену, ибо не дивился и прежде в них воспоследовавшей. Сродно хвилым, робким и подлым душам содрогаться от угрозы власти и радоваться ее приветствию.

Наместник наш, превратив (Превратив - повернув, изменив, переломив.)

мнения моих сотоварищей, вознамерился и ласкал себя, может быть, превратить и мое. Для сего намерения позвал меня к себе поутру в случившийся тогда праздник. Он принужден был меня позвать, ибо я не хаживал никогда на сии безрассудные поклонения, которые гордость почитает в подчиненных должностию, лесть нужными, а мудрец мерзительными и человечеству поносными. Он избрал нарочно день торжественный, когда у него много людей было в собрании; избрал нарочно для слова своего публичное собрание, надеяся, что тем разительнее убедит меня. Он надеялся найти во мне или боязнь души, или слабость мыслей.

Против того и другого устремил он свое слово. Но я за нужное не нахожу пересказывать тебе все то, чем надменность, ощущение власти и предубеждение к своему проницанию и учености одушевляло его витийство. Надменности его ответствовал я равнодушием и спокойствием, власти непоколебимостию, доводам доводами и долго говорил хладнокровно. Но наконец содрогшееся сердце разлияло свое избыточество. Чем больше видел я угождения в предстоящих, тем порывистее становился мой язык. Незыблемым гласом и звонким произношением возопил я наконец сице (Сице - так.):

"Человек родится в мир равен во всем другому. Все одинаковые имеем члены, все имеем разум и волю. Следственно, человек без отношения к обществу есть существо, ни от кого не зависящее в своих деяниях. Но он кладет оным преграду, согласуется не во всем своей единой повиноваться воле, становится послушен велениям себе подобного, словом, становится гражданином. Какия же ради вины обуздывает он свои хотения? Почто поставляет над собою власть?

Почто, беспределен в исполнении своея воли, послушания чертою оную ограничивает? Для своея пользы, скажет рассудок; для своея пользы, скажет внутреннее чувствование; для своея пользы, скажет мудрое законоположение.

Следственно, где нет его пользы быть гражданином, там он и не гражданин.

Следственно, тот, кто восхощет его лишить пользы гражданского звания, есть его враг. Против врага своего он защиты и мщения ищет в законе. Если закон или не в силах его заступить, или того не хочет, или власть его не может мгновенное в предстоящей беде дать вспомоществование, тогда пользуется гражданин природным правом защищения, сохранности, благосостояния. Ибо гражданин, становяся гражданином, не перестает быть человеком, коего первая обязанность, из сложения его происходящая, есть собственная сохранность, защита, благосостояние. Убиенный крестьянами асессор нарушил в них право гражданина своим зверством. В то мгновение, когда он потакал насилию своих сыновей, когда он к болезни сердечной супругов присовокуплял поругание, когда на казнь подвигался, видя сопротивление своему адскому властвованию, -

тогда закон, стрегущий гражданина, был в отдаленности, и власть его тогда была неощутительна; тогда возрождался закон природы, и власть обиженного гражданина, не отъемлемая законом положительным в обиде его, приходила в действительность; и крестьяне, убившие зверского асессора, в законе обвинения не имеют. Сердце мое их оправдает, опираяся на доводах рассудка, и смерть асессора, хотя насильственная, есть правильна. Да не возмнит кто-либо искать в благоразумии политики, в общественной тишине довода к осуждению на казнь убиицев в злобе дух испустившего асессора. Гражданин, в каком бы состоянии небо родиться ему ни судило, есть и пребудет всегда человек; а доколе он человек, право природы, яко обильный источник благ, в нем не иссякнет никогда; и тот, кто дерзнет его уязвить в его природной и ненарушимой собственности, тот есть преступник. Горе ему, если закон гражданский его не накажет. Он замечен будет чертою мерзения в сЪоих согражданах, и всяк, имеяй довольно сил, да отметит на нем обиду, им соделанную".

Умолк. Наместник не говорил мне ни слова; изредка подымал на меня поникшие взоры, где господствовала ярость бессилия и мести злоба. Все молчали в ожидании, что, оскорбитель всех прав, я взят буду под стражу.

Изредка из уст раболепия слышалося журчание негодования. Все отвращали от меня свои очи. Казалося, что близстоящих меня объял ужас. Неприметно удалилися они, как от зараженного смертоносною язвою. Наскучив зрелищем толикого смешения гордыни с нижайшею подлостию, я удалился из сего собрания льстецов.

Не нашед способов спасти невинных убийц, в сердце моем оправданных, я не хотел быть ни сообщником в их казни, ниже оной свидетелем; подал прошение об отставке и, получив ее, еду теперь оплакивать плачевную судьбу крестьянского состояния и услаждать мою скуку обхождением с друзьями. -

Сказав сие, мы рассталися и поехали всяк в свою сторону.

Сей день путешествие мое было неудачно; лошади были худы, выпрягались поминутно; наконец, спускался с небольшой горы, ось у кибитки переломилась, и я далее ехать не мог. Пешком ходить мне в привычку. Взяв посошок, отправился я вперед к почтовому стану. Но прогулка по большой дороге не очень приятна для петербургского жителя, не похожа на гулянье в Летнем саду или в Баба (Баба - английский парк вельможи Нарышкина близ Финского залива, по дороге из Петербурга в Петергоф; место воскресных гуляний.), скоро она меня утомила, и я принужден был сесть.

Между тем как я, сидя на камне, чертил на песке фигуры кой-какие, нередко кривобокие и кривоугольные, думал я и то и се, скачет мимо меня коляска. Сидящий в ней, увидев меня, велел остановиться, - и я в нем узнал моего знакомого.

Что ты делаешь? - сказал он мне.

Думу думаю. Времени довольно мне на размышление; - ось переломилась.

Что нового?

Старая дрянь. Погода по ветру, то слякоть, то ведро. А!.. Вот новенькое, Дурындин женился.

Неправда. Ему уже лет с восемьдесят.

Точно так. Да вот к тебе письмо... Читай на досуге, а мне нужно поспешать. Прости, - и расстались.

Письмо было от моего приятеля. Охотник до всяких новостей, он обещал меня в отсутствии снабжать оными и сдержал слово. Между тем к кибитке моей подделали новую ось, которая, по счастию, была в запасе. Едучи, я читал: Петербург Любезный мой!

На сих днях совершился здесь брак между 78-летним молодцом и 62-летней молодкою. Причину толь престарелому спарению отгадать тебе трудненько, если оной не скажу. Распусти уши, мой друг, и услышишь. Госпожа Ш... - витязь в своем роде не последний, 62 лет, вдова с 25-летнего своего возраста. Была замужем за купцом, неудачно торговавшим; лицом смазлива; оставшись после мужа бедною сиротою и ведая о жестокосердии собратий своего мужа, не захотела прибегнуть к прошению надменной милостыни, но за благо рассудила кормиться своими трудами. Доколе красота юности водилась на ее лице, во всегдашней была работе и щедрую получала от охотников плату. Но сколь скоро приметила, что красота ее начинала увядать и любовные заботы уступили место скучливому одиночеству, то взялась она за ум и, не находя больше покупщиков на обветшалые свои прелести, начала торговать чужими, которые, если не всегда имели достоинство красоты, имели хотя достоинство новости. Сим способом нажив, себе несколько тысяч, она с честию изъялась: из презрительного общества сводень и начала в рост отдавать деньги, своим и чужим бесстыдством нажитые. По времени забыто прежнее ее ремесло; и бывшая сводня стала нужная в обществе мотов тварь. Прожив покойно до 62 лет, нелегкое надоумило ее собраться замуж. Все ее знакомые тому дивятся.

Приятельница ее ближняя Н... приехала к ней.

Слух носится, душа моя, - говорит она поседелой невесте, - что ты собралась замуж. Мне кажется, солгано. Какой-нибудь насмешник выдумал сию басню.

Ш. Правда совершенная. Завтра сговор, приезжай пировать с нами.

Н. Ты с ума сошла. Неужели старая кровь разыгралась; неужели какой молокосос подбился к тебе под крылышко?

Ш. Ах, матка моя! некстати ты меня наравне с молодыми считаешь ветреницами. Я мужа беру по себе...

Н. Да то я знаю, что придет по тебе. Но вспомни, что уже нас любить нельзя и не для чего, разве для денег.

Ш. Я такого не возьму, который бы мне мог изменить. Жених мой меня старее 16 годами.

Н. Ты шутишь!

Ш. По чести правда; барон Дурындин.

Н. Нельзя этому статься.

Ш. Приезжай завтра ввечеру; ты увидишь, что лгать не люблю.

Н. А хотя и так, ведь он не на тебе женится, но На твоих деньгах.

Ш. А кто ему их даст? Я в первую ночь так не обезумею, чтобы ему отдать все мое имение; уже то время давно прошло. Табакерочка золотая, пряжки серебряные и другая дрянь, оставшаяся у меня в закладе, которой с рук нельзя сбыть. Вот весь барыш любезного моего женишка. А если он неугомонно спит, то сгоню с постели.

Н. Ему хоть табакерочка перепадет, а тебе в нем что проку?

Ш. Как, матка? Сверх того, что в нынешние времена не худо иметь хороший чин, что меня называть будут: ваше высокородие, а кто поглупее - ваше превосходительство; но будет-таки кто-нибудь, с кем в долгие зимние вечера можно хоть поиграть в бирюльки. А ныне сиди, сиди, все одна; да и того удовольствия не имею, когда чхну, чтоб кто говорил: здравствуй. А как муж будет свой, то какой бы насморк ни был, все слышать буду: здравствуй, мой свет, здравствуй, моя душенька...

Н. Прости, матушка.

Ш. Завтра сговор, а через неделю свадьба.

И. (Уходит.)

Ш. (Чхает.) Небось не воротится. То ли дело, как муж свой будет!

Не дивись, мой друг! На свете все колесом вертится. Сегодня умное, завтра глупое в моде. Надеюсь, что и ты много увидишь дурындиных. Если не женитьбою всегда они" отличаются, то другим чем-либо. А без дурындиных свет не простоял бы трех дней.

Александр Радищев - Путешествие из Петербурга в Москву - ЗАЙЦОВО , читать текст