Заканчивался срок моего пребывания в учебке. Последний месяц был, наверное, самым тяжелым. Курсантов постепенно отправляли в части к постоянному месту службы, а оставшимся приходилось тащить двойную нагрузку. Я ходил в наряды через день, а потом уже начали ставить и каждый день. Я жутко не высыпался, и это очень неприятным бонусом добавлялось к привычному уже голоду и холоду. Ну, конечно, и раньше выспаться не давали, но тут я уже вообще стал как зомби, ничего не соображал, ощущал окружающую реальность как сон.

В первую очередь отправляли служить в СССР, в последнюю - за границу. Прошел слух, что готовится отправка в Чехословакию, но я туда не попал. Наконец я узнал, что меня отправляют в ГСВГ (Группу Советских Войск в Германии). Говорили, что в загранке служить проще, и эта новость обрадовала меня.

Тех, у кого была отправка в этот день, освобождали от нарядов, и оставляли после развода в казарме - готовится к дороге. Многие пользовались этим, чтобы порыться в чужих тумбочках. Хотя, что там можно было найти - мыло в мыльнице, зубную пасту? Впрочем, воровали и это. Воровство так сильно развилось (но и в обычное время его хватало), что приходилось все мало-мальски ценное носить с собой в карманах: и мыло в мыльнице, и зубную пасту, и бритвенный станок. Все ходили с оттопыренными карманами, и сержанты уже не обращали внимания на это вопиющее нарушение формы одежды.
По ночам стали воровать даже обмундирование, поэтому мы стали держать его не на табуретах, согласно уставу, а класть под матрац, на котором спали.

В соседнем взводе у меня был друг - не друг, ну знакомый один курсант, с которым мы обменивались приветствиями при встрече и он мне казался таким приятным парнишкой, может внешность у него такая была - располагающая к себе, не знаю.
Он попросил дать ему часы в караул. У меня имелись наручные часы, и и 1985 году в Советской Армии они имели некоторую ценность.

На следующий день он часы не вернул, я стал искать его, оказалось - уехал на новое место службы. То есть, он меня обманул насчет караула, он просто хотел завладеть часами.

Перед отправкой в Германию, мне выдали юфтевый ремень и юфтевые сапоги. Это было шикарно! До этого я ходил в кирзачах и подпоясывался ремнем из странной слоящейся пленки.

Но сапоги оказались малы на размер, я стал просить старшину выдать мне сапоги большего размера, но он равнодушно ответил, что на складе большего размера нет.

Собрали группу человек из десяти тех, кто едет в Германию, дали каждому сухой паек - 2 банки мясо-растительных консервов и банку мясных, из расчета на одни сутки пути. Еще дали буханку хлеба на всех. Назначили старшим офицера и рано утром отправились в Москву.

В Москве офицер привез нас в аэропорт, сейчас уже не вспомню в какой, в аэропорту был отгорожен скамейками участок зала ожидания, там кучей громоздились солдатские вещмешки и спали на полу солдаты. Больше я этого офицера не видел никогда.
Стояла нелетная погода, рейсы отменяли, мы просидели в зале ожидания трое суток. Хуже всего было то, что жрать было нечего. Сухой паек я съел еще в первый день, хлеба этого, который «на всех» я вообще не увидел, в общем, голодал. Солдат из этого огороженного зала не выпускали, но я уже был теперь сержант, а сержантам позволялось выходить в аэропорт. У меня с собой было совсем немного денег - меньше рубля мелочью. Я на эту мелочь купил в буфете пару раз булочки какие-то, а потом осталось только 15 копеек, и я решил на них позвонить домой по автомату междугородней связи, хотя был сильный соблазн и эти 15 копеек истратить на еду.

Позвонил домой, сообщил, где я и что я. Пообещал сразу же написать, когда прибуду на постоянное место службы.
И вот кончилась мелочь, я бродил по аэропорту, проходя мимо буфета видел недоеденный хлеб на тарелках, какие-то коржики, хотелось подойти и, незаметно взять, но я преодолел соблазн.

В туалете подошел к молодому пареньку, грозно нахмурил брови и в угрожающем тоне попросил мелочи. Парнишка оказался с другом, они пролепетал что-то, типа "нету мелочи" и улепетнули.

Почему в подобной ситуации грабеж показался более приемлемым для моей совести, чем воровство? Парадокс советского воспитания.

Там было довольно много солдат только что призванных, я хотел было их пощипать, по поводу домашних пирожков, но оказалось, они уже больше недели путешествуют по разным пересылкам и сами голодают. Тогда, я стал ходить между ними, и выспрашивать - нет ли кого-то, кому выдали сапоги слишком большого размера? Это похоже на чудо, но мне удалось отыскать такого человека. Мы с ним обменялись сапогами и каждому из нас они стали впору.
А я уже натер мозоли, хотя до тех пор думал, что после тех мозолей которые набил себе кирзачами в учебке, мне уже ничего не страшно. У меня вся подошва стала к тому времени как пластмассовая.

В Москве вьюга, а в Германии еще даже листья не все пожелтели на деревьях. На военном аэродроме, нам навстречу попалась колонна дембелей улетающих в Союз. Они приветствовали нас дружным гоготом, свистом, криками "Духи, вешайтесь!", в нашу колонну полетели несколько ремней. Эта встреча произвела на нас тягостное впечатление.
Пересылку в Франкфурте-на-Одере я помню смутно, мы там прошли весьма поверхностный медицинский осмотр, кажется искали, в основном, кожные болезни вроде чесотки, и не без успеха.

Во время осмотра, я с некоторым удивлением обнаружил, что за 4 месяца службы в Советской Армии похудел на 20 килограмм. Весил 80 кг при росте 1.82, а стал весить 60.

Весь день мы проторчали на пересылке, а ночью нас погнали к железнодорожному вокзалу. Всех выстроили в колонну по шесть, получилась очень внушительная толпа народу. На каждом была шинель в скатке, вещмешок. Во главе колоны поставили бронетранспортер. Он ехал со средней скоростью пешехода, но колонна растянулась, наверное, на пару километров, и в какие-то моменты приходилось бежать, чтобы не отстать от бронетранспортера.

Со всех сторон нас подгоняли солдаты ВАИ, они были одеты немного странно - в черные кожаные костюмы (штаны и куртка), и белые портупеи.

А на портупеях еще мигала светомузыка, но только без музыки, просто лампочки мигали синхронно, видно у них батарейки были где-то подцеплены к портупее. Они пинали бегущих солдат ногами и полосатыми жезлами по спинам и задницам и кричали (почему-то по-немецки): «Шнель, шнель!!!»

Один солдат споткнулся, упал, покатилась скатка, котелок, другие скачут через него, он ползает под ногами бегущих, собирая свое барахло.

А декорацией - спящий немецкий город, черепичные крыши, брусчатка.

Ни в едином окне не горел свет, пока я бежал в этой толпе, я несколько раз поднимал голову, пытаясь увидеть свет хотя бы в одном окне. Тогда подумал, что немцев так запугали, что они бояться ночью даже свет зажечь, лежат под одеялом, трясясь от страха, пока там на улице грохочут сапоги этих восточных варваров.

Сейчас, по прошествии 20 с лишним лет я думаю иначе: немцам просто были до фонаря все эти русские побегушки, а спать они ложатся по часам (не как у нас), поэтому и не светились окна.

Пригнали нас к поезду, и тут я понял, что сейчас будет сложный момент, потому что поезд оказался маленьким (узкая колея ведь), а народищу была хренова туча.
К счастью, всех сержантов — выпускников учебок собрали в отдельную колонну и эту колонну направили к вагонам в самую первую очередь, и я, конечно, тоже был в этой колонне. Я забежал в вагон, и сразу занял место на нарах и локти еще расставил, чтобы больше места отгородить. Нары эти были во всю ширину вагона, имелся только небольшой проход от двери. Начал набиваться народ в вагон, сначала заполнили нары, потом новоприбывшие стали садиться на нары в ногах у тех, кто занял место раньше, потом уже полезли под нары. В общем, ехали в ужасной давке, примерно какая бывает в советских автобусах в часы пик, просто пластами лежали друг на друге. Ночью я проснулся от того, что солдаты железнодорожники грабили моих спутников, у одного отобрали часы, но искали в основном деньги. Меня это никак не коснулось, у меня уже теперь не было ни денег, ни часов.

Утром приехали куда-то, вывалились на перрон. На перроне один тщедушного вида парнишка кавказской национальности, вдруг сорвал с себя ремень начал крутить над головой и кричать на железнодорожных солдат, что они крысы, что пусть попробуют сунуться к нему. Железнодорожные солдаты противно щерились, гы-гыкали, но подойти к кавказцу не решились.
Нескольких человек (в том числе и меня) отделили от основной группы и отвезли в какой-то спортзал с матами, канатами и шведской стенкой. Тут к нам вышел толстомордый офицер и объявил, что мы давали присягу в том, что мы обязуемся стойко переносить тяготы и лишения военной службы, ну так вот, как раз нам и представится случай исполнить это свое обещание, потому что нам придется несколько часов провести а этом неотапливаемом помещении. Было очень холодно, я пытался укрываться матами, но они не сильно грели, кто-то пробовал делать упражнения на шведской стенке, чтобы согреться.
Вот не помню точно, кормили нас где-то на всем протяжении пути или я поел только в части? Мне, все-таки кажется, что только в части я поел, даже помню, что это была жаренная рыба, когда я ее ел, я полностью отключился от окружающего мира, наверное, так едят изголодавшиеся собаки.

Я зашел в умывалку, там было мыло, и стал мыть голову холодной водой из крана. Я не мылся и не менял белье уже около месяца, с головы вода текла просто черная, я, наверное, все это время ходил чумазый как бомж.

В армии я впервые понял, что собой представляет собой советское государство, и как оно относится к своим гражданам. Офицеры к солдатам обращались с подчеркнутым пренебрежением (мне даже показалось, что многие из них даже бравировали своим скотским отношением к подчиненным). Считалось нормальным оставлять военнослужащих сутками без еды, заставлять их спать на заплеваном холодном полу как животных, держать в неотапливаемых помещениях, покушаться на их мизерную зарплату, оскорблять и унижать солдат, рукоприкладство по отношению к солдату, тоже не было из ряда вон выходящим событием. Кроме того, для меня было очевидно, что офицеры негласно поощряют "дедовщину" — неуставные отношения, этим они снимали с себя заметную часть работы по поддержанию "порядка" в казарме. Дедовщина была не исключением, а правилом. Во всех частях где мне приходилось служить, офицеров называли не иначе как "шакалы". Солдат был полностью во власти своего воинского начальства, жаловаться было бессмысленно и некому. Широко применялись коллективные наказания, когда за ошибку или нерадивость одного, наказывали всех, хотя это было запрещено уставом.

«Воинская служба в рядах вооруженных Сил СССР – почетная обязанность советских граждан.» (К онституция СССР.)

Вы помните, какие были любимые темы для разговора у мужиков «за рюмкой», в ТО время? Многие наверняка помнят. Их было три: женщины, работа и служба в армии. Вот именно – служба в Советской армии. Это была объединяющая тема для мужиков разных возрастов. Одним из первых вопросов, когда я приходил в новый мужской коллектив был – «где служил?». Обязательно в любом таком коллективе находился кто-нибудь, кто служил в таких же войсках, или в тех же местах, а если находился «однополчанин», при этом неважно, что он служил лет на 20 раньше – он становился почти родственником и опекуном новичка. Служба в армии, была тем самым началом, которое объединяло абсолютное большинство мужиков Советского Союза, несмотря на различие в возрасте, социальном положении и т.д. Мы все служили в армии или на флоте. Мы все исполняли «почетную обязанность». И, что все хотели служить и, просто рвались в армию? Да ничего подобного! Разве, что в детстве… Но чем ближе подходил призывной возраст, тем становилось страшнее. Наслушавшись ужастиков от отслуживших друзей о кошмарных учебках, многокилометровых марш-бросках и (самое жуткое!) – о дедовщине, которой не миновать, начинала колотить мелкая дрожь. Но мы харахорились, и не показывали своих страхов. Не хотелось идти в армию, ой не хотелось! НО! Мы знали, что армию надо пройти и ее не миновать. Редко кому в голову приходило мысль, «откосить» любыми способами. А знаете почему? Нынешнее поколение вряд ли поверит… Не отслужить в армии, было СТЫДНО! В той же компании мужиков, если выяснялось, что кто-то из нас не служил в армии, задавался бестактный вопрос – «больной, что ли?». Хотя причины могли быть совершенно другие и довольно веские, но… человек выпадал из «обоймы». Мужик он конечно хороший, но не служил… Неловко как-то.

А чего стоили проводы в армию!!! Да многие свадьбы бледнели на их фоне. Ох, и любили же у нас проводы. Два раза в год, в призывной период, по всему огромному Советскому Союзу гремели проводы в армию. И увидев утром в городе подгулявшую компанию, в центре которой брел очманевший от напутствий и водки, хлопец в несуразной одежке, с рюкзаком и рыдающей подругой на шее, абсолютно любому становилось понятно – в армию. Даже милиция, такие компашки не трогала, ну предупредят, разве что.

Армию, пафосно называли школой жизни, но несмотря на всю пафосность, большая доля правды в этом есть. Даже отъявленные разгильдяи, вынуждены были подчиняться дисциплине, нарушали конечно, но полностью игнорировать ее не могли, вчерашние «домашние мальчики», которым мамы-бабушки пришивали пуговицы и чистили ботинки, были вынуждены учиться ухаживать за собой самим, про физическую закалку я вообще молчу, лично я, до армии и подтягивался то с трудом, из армии же вернулся с разрядом по многоборью. И что самое примечательное, то чему научился в армии, закрепилось на всю жизнь (по сей день, я чемпион семьи по чистке картошки 🙂). Именно в армии происходило взросление пацанов. Служба в Советской Армии был тем самым рубежом, который должен был пройти каждый, уважающий себя, парень. Еще в школе, наша жизнь уже имела определенный план на ближайшее будущее. Те, кто собирался учиться дальше, ставили перед собой эту ближайшую цель, кто не чувствовал в себе силы для поступления в ВУЗ (к слову, в институты, в Советском Союзе принимали в основном за знания, а не за деньги), собирались идти работать (чаще всего на завод) или учиться в ПТУ, но и те и другие, знали – впереди армия. И только после армии, отслужив положенное, можно было строить серьезные планы на дальнейшую жизнь. При этом, отношение к дальнейшей жизни, ой как отличалось от «доармейского». Именно после службы в Советской армии, многие ребята шли учиться, и поверьте, отношение к учебе у них было немного другое, чем у вчерашних школьников.

У парня отслужившего в армии возможности были гораздо шире нежели у «неслужившего». Многие из профессий и мест работы, для того кто не служил в армии, были просто недоступны. А девчонки! Вчерашний солдат, котировался в их глазах намного выше. После армии, можно уже и жениться, самое время… Сама служба у всех протекала по-разному, было много такого, что и вспоминать не хочется. Но, что самое поразительное, что это и не вспоминается, память загоняет эти воспоминания в самый дальний угол сознания, и оставляет на самом видном и почетном месте все самое лучшее и интересное о службе в Советской армии. И каждому мужику, отслужившему в армии есть что рассказать. А если еще малость приукрасить, да чуток приврать… Заслушаешься! Но это уже тема для другой статьи.

Расскажите друзьям о статье и сайте. Просто нажмите кнопочки...

Я был призван в ряды советской армии в те самые славные времена, когда армия советская, неожиданно превратилась в российскую. То есть призывался я в советскую армию, а демобилизовался уже из российской. Служить мне пришлось в Краснознаменном закавказском, ордена Ленина... ну и т. д., в солнечном Азербайджане. Прибыв после учебки в свою воинскую часть, где мне предстояло служить два года, первое что было мной отмечено — это огромное количество военнослужащих из западных областей Украины. Их было примерно половина от всего количества офицеров, солдат и сержантов нашей части. Именно в армии для меня окончательно рухнул советский миф о нерушимой дружбе с братским славянским народом.

Ничего плохого про украинский народ в целом, я сказать не могу. Могу лишь судить по собственному опыту общения с некоторыми представителями этого народа, с которыми мне вместе довелось служить срочную службу, поэтому выскажу только свои личные впечатления. Первое что мне бросилось в глаза это то, что практически все украинцы были сержантами или по крайней мере ефрейторами. Тут уж я вспомнил старую армейскую поговорку: «Хохол без лычек, что х..й без яичек». Многие из тех кому довелось служить в те времена, сей факт могут подтвердить. При этом особыми талантами они ни в военном деле, ни в каком либо другом, не блистали. Мало того, по-русски они говорили и писали плохо. Когда они заговаривали на своем языке, то понять их без переводчика было просто невозможно. Поэтому когда они заговаривали на своем, от смеха удержаться было невозможно. Даже суровый уральский мужик — командир нашей роты капитан Паша Родионов, катался со смеху по плацу, когда на построении один из украинских сержантов пытался по-русски доложить ему о готовности взвода к очередным учениям. Нам, русским ребятам, тогда казалось, что они разговаривают на каком то чудовищно извращенном русском.

Но было у них одно неоспоримое качество, которого не было у нас — парнишек из центральных областей России. Они умели найти подход к начальству! Качество это немаловажное для советского времени и уж тем более в армии. Иначе говоря, всю свою службу они занимались угождательством, получая взамен от начальства лояльность, козырные армейские должности и звания, то есть занимались ровно тем, чем парням из центральной России заниматься считалось западло, ибо не так мы были воспитаны. Проще говоря, занимались они банальным стукачеством на своих сослуживцев, бегали в увольнения и самоволки, откуда тащили офицерам части коньяк, балык, сало и прочий дефицит, делились с офицерами ворованными ГСМ (которые тогда в Закавказье были в большой цене), приторговывали с местными ворованной формой и другим имуществом с военных складов, подрабатывали в качестве официантов в офицерской столовой, зарабатывая тем самым себе лояльность старшего офицерского состава. Помню один случай, когда трое украинцев-сержантов в чем то не угодили начальнику штаба. Не знаю, в чем они там перед ним провинились, может коньяк не той марки ему из «увала» занесли или балык протухший, но дело закончилось тем, что всех троих поставили дежурить на неделю в солдатской столовой — мыть полы и посуду (невиданное дело!). После этого украинцы затаили на начальника штаба горькую обиду и в отместку стали угождать ему еще сильнее и рьянее.

Был правда у нас в части один украинец, который не имел звания сержант или ефрейтор (нонсенс!). Нес службу Вовочка (фамилии его к сожалению не помню) в подсобном хозяйстве нашей части, в должности начальника свинарника. Странноватый был паренек, да и к тому же нетрадиционной ориентации, и по этой причине он жил отшельником на территории хозблока, а не в казарме. Парень он бы смирный и неконфликтный, но иногда пытался пристать со своей нетрадиционностью к молодым солдатам, за что бывал нещадно бит, после чего уползал зализывать раны на свой свинарник. Но битье это на пользу ему не шло и он не прекращал своих попыток до самого дембеля. Как он дожил до увольнения в запас, не знаю.

Отдельно стоило бы сказать о дедовщине в нашей части. Она конечно же была, куда ж в советской армии без нее, но со своими особенностями. Так было у нас принято: у украинцев были свои «старики» и «молодые», у русских свои, но украинцы то и дело время от времени пытались «загнуть» и наших «молодых», в результате чего возникали постоянные конфликты и рукопашные ночные бои в казармах, после чего, наутро человек 10-15 солдат (почему то исключительно русских) уезжало на гарнизонную гауптвахту. Глупо даже спрашивать, кто стучал офицерам о таких происшествиях в казармах.

Весь этот бардак, закончился для нас исключительно неожиданно. Весной 1992 года к нам в часть пришел приказ министра обороны об увольнении из рядов СА (РА) всех военнослужащих-украинцев, независимо от срока службы и отправке их на историческую Родину. Наш старшина роты Войленчук, который имел подпольное погоняло "купи-продай", распродав местным жителям последки ротного имущества из каптерки роты, решил что ему будет маловато и решил подзаработать себе на дембель. Для этого, он со своими земляками реши потрясти наших «молодых», но собрать нужную сумму у него с собратьями не получилось и в ночь перед отправкой на Родину, со старшиной Войленчуком и остальными западенцами, силами солдат нашей части, была проведена «профилактическая беседа», после которой пришлось старшине и остальным его собратьям, ехать на «черный дембель» в довольно унылом состоянии, с подбитым глазом и при этом лишившись всего нажитого за два года непосильным воровством военного имущества.

Я вообще с теплом вспоминаю о годах проведенных в армии. Хорошие были годы. С большим умилением вспоминаю время, проведенное на службе с моими братьями-украинцами. Интересно, где они все сейчас? Как сложилась их судьба? Наверное на Майдане стоят...

И вот в конце сентября я получил повестку прибыть 12 октября 1960 года в Брагинский райвоенкомат для отправки в часть. Сразу же развернулась большая работа по подготовке к торжественным проводам в армию. В нашей деревне традиционно это выглядело следующим образом. Вечером накануне дня явки в военкомат семья призывника приглашала к себе домой на праздничный ужин всех родных соседей и друзей. После длительного застолья обязательно организовывались танцы в сельском клубе.

Для перевозки призывника и провожающих, по заявке родителей выделялась одна или несколько подвод запряженные лучшими лошадьми. Нарядно убранные телеги с песнями под гармошку друзей и близких, вперемешку со слезами и причитаниями матерей тихим шагом везли призывников в военкомат.

Призывник садился в телегу только после того, как выедут за околицу деревни. Здесь с лошадей выжимали все возможное. Так провожали и меня. Свои проводы в армию помню смутно. Правда, помню, что гостей был полон дом. Наказов от бывших «служивых» выслушал много, и что характерно, количество их росло прямо пропорционально количеству выпитого самогона, хотя должен отметить, что некоторые из них в последующем пригодились.

Наиболее запомнилось только то, как шел по родной деревне прощался с многочисленными односельчанами и думал, как же я проживу три года без них и всего этого. Тогда я даже не мог себе представить, что уходил из деревни навсегда.

А дальше последние слова прощания и автобус Брагин – Гомель увез меня и еще тридцать моих сверстников в город Гомель. Именно там, в областном военкомате я узнал, что местом моей службы будет столица Белоруссии город Минск.

И так начался новый этап моей жизни - служба в Вооруженных Силах СССР. Тогда я даже мысли не допускал, что это продлится тридцать с лишним лет. Службу начал оператором станции РЛС «СНАР-2» в батарее звуковой разведки непосредственно подчинявшейся начальнику артиллерии 120 гвардейской, Рогачевской, орденов Суворова, Кутузова и Александра Невского имени Верховного Совета БССР мотострелковой дивизии.

Из периода срочной службы хорошо запомнился первый день пребывания в части.
Молодых солдат в батарею прибыло 9 человек. Встречали нас на полковом плацу командир батареи майор Лошкарев и мой командир взвода молоденький лейтенант Гордей. Сразу после прибытия помывка в бане, переодевание в военную форму, распределение по расчетам.

Затем старшина батареи выдал всем нам по большому мешку, и строем повел на хозяйственный двор. Там он указал на обильно присыпанную снегом кучу соломы и приказал: «Быстро набили матрацы соломой!». Команду четко выполнили и через некоторое время нас уже обучали, как правильно заправлять койку и свое обмундирование. Прелести соломы со снегом я ощутил только ночью. После суток пребывания в пути, многочисленных встреч, команд, построений, многократных тренировок отбиваться и вставать заснул мгновенно.

Проснулся ближе к утру от жуткого ощущения, что я весь мокрый. Только через некоторое время до меня дошло, что вина моя только в том, что температура тела 36,6 градусов, а этого достаточно, чтобы начал таять снег, который я набросал в матрас вместе с соломой. При попытке утром решить вопрос со старшиной получил ответ: «Менять солому Вам товарыш рядовой ни хто не будэ. Сам бачив шо ложив». Прав старшина. Зачем менять, солома действительно через недельку высохла.

После прохождения курса молодого бойца принял Присягу на верность советскому народу и своему государству - Союзу Советских Социалистических Республик.

И началось освоение азов военной службы. Первым делом заработал внеочередной наряд на работу от нашего неугомонного старшины. Основание серьезное. В курилке бросил окурок, и он прилетел мимо бочки для окурков. Пришлось всю ночь протирать паркетный пол горячей водой, затем сухой тряпкой приводить его в состояние абсолютной сухости, намазывать мастикой, а затем куском старой шинели придавать ему зеркальный блеск.

Работа вроде бы не сложная. Площадь помещения всего то около 40 кв. метров. Но работы затянулись до 5 часов 45 минут. Дело в том, что после каждой из перечисленных операций я докладывал старшине. Он лично проверял и …заставлял выполнять одну и ту же операцию еще несколько раз. Добивался высочайшего качества. И таки добился!!! К подъему пол Ленинской комнаты блестел как зеркало.

А я, с милостивого разрешения старшины, ушел спать. Только начал приходить сон, как последовала команда «Батарея, подъем!». Открыл глаза и закрыл, подумав, что меня команда не касается, ведь я же ночь не спал, а трудился в поте лица, но рядом оказался старшина, который вежливо и убедительно объяснил, что мои ночные бдения это дело мое личное. А подъем это вопрос службы, и касается всех независимо от того кто, когда уснул. Вывод был такой, служи хорошо, и будешь спать долго (аж 8 часов!) и крепко, несмотря на храп соседей и бьющий в глаза дежурный свет в казарме. Ну, а окурки, после показательного урока, даже в отсутствие старшины, бережно укладывал туда, где им положено лежать.

Кроме времени отведенного для приема пищи, восьми часов сна и примерно часа личного времени остальное время солдата занимали занятия по боевой и политической подготовке. Проведение политической подготовки была уделом командиров взводов или расчетов Занятия же по боевой подготовке и уходу за материальной частью, как правило, проводили сержанты - командиры отделений. Гоняли хорошо. Траки гусениц тягачей всегда были начищены до блеска, а затем покрашены гудроном. Эту операцию проводили еженедельно. Приобретались навыки строевой подготовки. Шаг становился четче, а фигура стройнее. Тем не менее, через полгода набрал дополнительных 8 килограмм. Сказалось строгое соблюдение режима питания, отдыха и труда.

К этому времени я уже свободно мог за время горения спички в руках сержанта:
а) по команде «Отбой» добежать до койки;
б) раздеться до нижнего белья;
в) качественно уложить обмундирование на табуретке;
г) правильно поставить сапоги и заправить портянки;
д) лечь в койку и укрывшись одеялом закрыть глаза.
Если не укладывался «в норматив» процедура многократно повторялась. При этом отрабатывалась команды «Подъем!» и «Строиться!». Нормативы были те же.

Незаметно пролетела зима. Старшина приучил нас выходить на зарядку независимо от погоды, кроме сильных морозов, с голым торсом. По окончании зарядки обязательное обтирание снегом. Как то случайно подумал, что зима уже на исходе, а я не болел ангиной. При моем диагнозе - хроническая ангина это уже было кое - что.

В марте месяце два расчета нашей батареи вместе с техникой были отправлены на полигон расположенный в лесу недалеко о деревни Колодищи, для корректировки артиллерийских стрельб. Старшим группы был назначены лейтенанты Гордей и Ананьев.

Разместились в сосновом лесу. Станции замаскировали. Палатки поставили. А корректировать стрельбу не начали. Что - то не склеилось в артиллерийском полку. Лейтенанты куда-то исчезли. Старшим остался младший сержант Анатолий Керес. В общем, началась спокойная жизнь. Получилось, что разговоры о тяготах военной службы были преувеличены. Пока что была не та служба, о которой я слышал от людей бывалых, а лагерь отдыха в сосновом лесу.

Забот практически никаких. Питание концентраты. Бросил в котел, залил водой. Закипело. Харч готов! Плюс подножный корм грибы, ягоды. Курева полные «тещины ящики» махорки. Да не какой- то, а настоящей Моршанской!!!

Это обилие нас и подвело. Как потом мы узнали, табак нам выдали по нормам за четыре месяца. А сожгли ее мы за полтора месяца. Вначале самокрутки выкуривали до половины, а иногда и меньше. Затем, по мере уменьшения табака, бычки становились все короче и короче. Потом стали собирать те большие бычки и вытряхнув с них махорку, заворачивать цигарки поменьше. И так дальше по этой схеме. Через некоторое время стало ясно, что трясти уже больше не из чего.

Лейтенанты своим присутствием нас не обременяли. Появлялись на несколько часов один или два раза в неделю. Иногда вечерами, Валя Ницман (парень с Черниговщины) на грузовике возил нас в деревню на танцы.

Такой порядок просуществовал около месяца. Потом приехал командир батареи майор Лошкарев и все в раз переменилось. Первым делом появились лейтенанты и возглавили работу по уборке «бычков» на территории. Возле палаток разбили и посыпали желтым песочком дорожки. На таких же желтых газонах сухими шишками выложили патриотические лозунги и призыва. Появилась тумбочка и, как положено, возле нее дневальный. В течение недели «партизанский лагерь» превратился в «летний лагерь воинской части».

Теперь мы всерьез занялись боевой подготовкой. Кабины станций не покидали почти сутками. Офицеры и старослужащие стремились в короткий срок натренировать нас, укладываясь в нормативы, обеспечить корректировку артиллерийской стрельбы.

Нас серьезно учили, как делать свою солдатскую работу. Суть этой работы сводилась к тому, чтобы лучом своей РЛС поймать снаряд, выпущенный нашими артиллеристами и по траектории полета определить координаты его падения и координаты стрелявшего орудия. Эти данные срочно передавались на КП дивизии. Стрельбы артиллерийского полка мы обеспечили с положительной оценкой.

Вдруг все занятия прекратили. Нам вручили по лопате и послали выравнивать площадку на большой лесной поляне. Ровную полянку засыпали желтым песочком и по нему уложили лапки елей. Желтый песочек почему то любило высокое армейское начальство. За свою многолетнюю службу много песочка желтого было израсходовано.

На следующий день всем выдали автоматы, повязки регулировщиков и расставили по просекам в лесу. Задача была поставлена четко: по основной дороге пропускать всех, с просек не выпускать никого. Спустя двое суток нас вернули к своим станциям.

А вся эта «игра в песочек - елочки», происходила в связи с проведением на базе нашей дивизии командно-штабных учений стран Варшавского договора. Теперь вот на досуге думаю, Варшавского договора не стало в девяностых, а елочки загубили аж в шестидесятом. Может не нужно было столько лет лес рубить?…

В начале августа нас вернули на постоянное место дислокации. Моя срочная служба продолжалась всего один год. Что запомнилось так это дух товарищества, стремление старослужащих помочь быстрее освоить специальность. Они прилежно работали по подготовке себе замены. О каких-то издевательствах не шла даже речь. Кстати, за тем, чтобы молодых солдат никто не обидел, следили сами старослужащие.

Помню, как - то возвращались с полевых занятий. В спортивном городке полка, на территории которого располагалась наша батарея, несколько солдат занимались боксом. Нам сержант разрешил посмотреть. Затем один из боксеров предложил любому из нас попробовать боксировать с ним. Желание выразил Жора Жеглов. Рост, где - то около 155 см. Вес бараний. Перчатки увидел первый раз в жизни. В общем можно сказать хилый новичок. «Проба перчаток» закончилась почти мгновенно. Имеющий опыт видимо на уровне 2-го или третьего разряда мгновенно расквасил нос Жоре.

Мой сослуживец, старослужащий Леня Слеменев внимательно наблюдал за избиением молодого солдата. Затем подошел к «победителю» и скромно попросил «А можно мне?». Ростом Леня был чуть-чуть выше Жоры. Получив утвердительный ответ. Леня долго спрашивал, как одевать перчатки. Удивлялся, какие они огромные. А больно ли когда ими попадают в лицо? В общем, демонстрировал, что от бокса он очень далек.

А дальше все как в сказке. Не успели мы и глазом моргнуть, как обидчик Жоры пошел как - то странно боком, а затем вовсе упал. Удар призера Вооруженных Сил СССР по боксу перворазрядника Леонида Слеменева был молниеносным и достаточным, что бы вырубить зазнайку.

Сегодня, спустя годы, я с глубокой благодарностью вспоминаю своих первых сослуживцев младших командиров Мишу Субботина (москвич), Анатолия Кереса (литовец) сослуживцев Борю Ажгибесова (Урал)., Валю Ницмана (Чернигов) Жеглова Г., (Урал) Слеменева Л., Гегешидзе (Грузия), А.Подчапко (Белоруссия) и др.

В средине августа 1961 года я уехал в город Одессу. Цель поездки ротный писарь сформулировал следующим образом - «Для сдачи вступительных экзаменов в военное училище».

Почему так получилось, что вновь встал вопрос о военном училище. Ведь я уже казалось, закрыл для себя эту тему навсегда. Но, тем не менее, после года службы я поступил в военное училище. Поступил не потому, что очень хотел стать офицером, а потому что очень захотелось побывать дома. Просто решил использовать любую возможность. Заслужить отпуск было почти безнадежно. Поэтому когда был объявлен набор в военные училища, я выбрал военно-морское училище, расположенное в Севастополе. Это училище выбрал только потому, что поезд Минск-Севастополь проходит через Гомель. Значит можно сделать остановку и заскочить домой.

Мой выбор длился только до мандатной комиссии, проводившейся в штабе дивизии в поселке Уручье. В ожидании вызова на собеседование я познакомился с одним сверхсрочником, который тоже ехал поступать в училище, но в Одессу. В ходе беседы стало ясно, поступать в училище он не собирается, но ему позарез нужно в Севастополь, так как там живут его родные. А по разнарядке выделено только одно место. Вот бы найти того человека и поменяться. В разговоре выяснилось, что я и есть тот человек.

Отработать механику замены он взял на себя. Мне только нужно было убедить мандатную комиссию, что я потомственный артиллерист и страстно желаю продолжить семейную традицию. Первая часть сомнений не вызывала. Мой отец и старшие братья служили в армии и были артиллеристами. Тут все верно. А вот что я сам хочу быть офицером и даже артиллеристом, тут были большие сомнения. Честно говоря, быть офицером я не собирался. Я просто хотел домой. Выбранный вариант позволял сделать это по пути туда, а затем еще и на обратном пути. Но он меня убедил, что маршрут Минск-Одесса тоже проходит через Гомель. Размышлял я недолго. Уступил парню Севастополь.

Домой, конечно, я заехал. Но все испортил старший брат Алексей. На второй день пребывания он потребовал показать мое командировочное предписание. Посмотрел внимательно и со словами о том, что писарь в батарее у нас плохой, проставил дату прибытия в училище. По его расчетам, я должен быть там послезавтра. А на следующий день, он лично посадил в скорый поезд, который доставил меня в Одессу. Свое решение Алексей мотивировал тем, что у нас в семье не было судимых и они нам не нужны. И в подтверждение привел слова нашего отца, который когда ему в 1944 году предложили место председателя колхоза в д. Макрец заявил: «У меня четыре сына. Судимый отец им не нужен. Лучше на фронт ».

В Одессе обстоятельства сложились несколько иначе, чем я предполагал.

Прибыв в Одессу, без труда нашел училище. Горько сожалел о том, что ох не прав Алексей. Ведь мое предписание совершенно никого не интересовало, равно как и время моего прибытия в училище. Старшина сверхсрочной службы Павел Тофан (тоже из абитуриентов) указал мне койку (в отличие от набитого соломой солдатского, здесь матрац был ватный), ознакомил с распорядком дня и на этом разошлись.

В распорядке основное время было отведено самостоятельной подготовке к экзаменам и консультациям преподавателей. Поскольку контроль над нами был незначительным, вернее совсем отсутствовал, пришлось использовать время по своему усмотрению. Через неделю я уже неплохо ориентировался в городе. Знал, где есть хорошие, а главное недоступные для патрулей места для купания, парки, кинотеатры и т.д.

Особенно поразило своей красотой здание оперного театра. Пока знакомство только внешнее. При ежемесячной получке в 3 рубля и восемьдесят копеек особенно не разгуляешься. К сожалению, в то время я еще и курил. Пачка папирос «Беломор канал» 22 копейки. Сигареты «Нистру»- кажется 15 коп., а билет на галерке в оперном театре аж 30 коп!

Считаю своим долгом отметить радушие жителей города Одессы их заботливое и теплое отношение к солдатам и курсантам. За все время учебы у меня не было ни одного случая, что бы при поездке в общественном транспорте кондуктор потребовал оплатить проезд. Человек в форме был, я бы сказал, почитаем в городе-герое Одесса.

При посещении театра всегда стоял вопрос приобретения билетов. Заранее не купишь, а за два-три часа до начала спектакля большущая очередь. Выручал одессит Ю.Кулугин. Пробивался к кассе, ввинчиваясь как штопор в массу людей, и брал льготные билеты себе и нам. Конечно это непорядок, но я, ни разу не слышал возмущения со стороны очередников.

Какой будет реакция со стороны жителей нашей столицы, предвижу заранее и не хочу описывать.

Исходя из того, что поступать в училище я не собираюсь, подготовку к экзаменам заменил отдыхом. Чаще всего бродил по городу, стараясь избегать встреч с патрулем.

Так продолжалось до тех пор, пока не познакомился с Лешей Балашевым, Петей Токачевым и Колей Федотовым. Они тоже по году прослужили. Но в отличие от меня приехали с серьезными намерениями поступить. Ребята серьезные. Балашев и Токачев до призыва закончили техникум. Петя Токачев, был к тому времени женат, имел дочь. Занимались они серьезно и много. Как то, идя на очередную подготовку, пригласили меня. А дальше все пошло - поехало. Сам не заметил, как втянулся в учебу. Почти месяц напряженных занятий и я подошел к вступительным экзаменам не только с освеженными, но и большим количеством вновь приобретенных.

Присмотревшись ко всему окружающему и взвесив все обстоятельства, пришел к выводу - профессия офицера ничем не хуже тракториста и принял решение – буду пробовать поступить, а там посмотрим. Тем более, что я узнал после первого курса кое - кого из училища отчисляют по разным причинам, в том числе и по неуспеваемости.

Неуспевающим можно при желании всегда стать очень быстро.

Запомнился один эпизод из приемных экзаменов. При написании сочинения рядом со мной на одной парте оказался, какой - то сержант. Просмотрев мою работу, он в порядке помощи и заботы обо мне сделал замечание, что Хрущев пишется через «О». Сержанту виднее и я добросовестно по всему тексту исправил. Годы были самого разгара культа личности этого бестолкового реформатора. Поэтому исправлений оказалось много.

Несу сдавать работу преподавателю. Поднимаю голову и вижу на стене лозунг «Нынешнее поколение советских людей - будет жить при коммунизме». Н.С.Хрущев. Прямо на столе преподавателя вернул все в исходное состояние. Грязновато конечно получилось. «Грамотеем», дававшим советы оказался мой будущий командир отделения в училище украинец Вася Снитко, ныне живущий в Запорожье. Совет давал не по злобе, а от чистого сердца. К тому же он был прав - украинцы так и пишут.

Мое посещение дома затянулось до февраля месяца, но ехал в отпуск уже в курсантской форме. Пребывание в военном училище, пожалуй, самые светлые и беззаботные годы в моей жизни. Всем обеспечен до мелочей. Питание по девятой норме. Что от тебя требуется так это прилежно учиться. Учеба дается легко. Правда, на первом курсе, когда изучались общеобразовательные дисциплины, пришлось хорошо попотеть. И не только мне. Ведь наш взвод являлся участником эксперимента, проводившегося командованием училища, по совершенствованию процесса обучения.

Одной из частей этого эксперимента было примененное впервые в истории училища формирование взводов по, если можно так выразиться, жизненному опыту.

Один взвод формировался из тех, кто только что окончил школу, и один из тех, кто пришел в училище, имея опыт армейской службы. Этот опыт был различным. Два старшины сверхсрочника со стажем службы около 10 лет, несколько сержантов прослуживших по два-три года и основная масса, как и я, прослужили по году.

Таким образом, школьные двери за нами закрылись минимум три года назад (тогда служили с 19 лет). Конечно, многое из школьных программ забылось, а некоторым и забывать было нечего. В начале учебы даже вставал вопрос о переформировании взводов. Итоги первых месяцев по успеваемости были не в нашу пользу. Но, по инициативе нашего командира взвода капитана В.Завадского, учебным отделом училища для нас были организованы обязательные для посещения консультации по общеобразовательным дисциплинам.

Преподаватели Гринберг, Слуцкий и другие в течение нескольких месяцев помогали нам восстановить, а некоторым и освоить в пределах учебной программы, премудрости физики, химии, математики. С трудом, но одолели, конечно, без помощи товарищей, командиров и преподавателей это сделать было бы невозможно.

Зато, когда пошли специальные дисциплины, все изменилось коренным образом. Подготовка к занятиям уже не требовала больших затрат времени. При изучении некоторых предметов пригодились знания, полученные в армии и УМСХ.

Незаметно взвод стал хорошо успевающим, а затем до самого выпуска был отличным.

Конечно, не на одной учебе замыкался мир курсантов. Как - то на подведении итогов за неделю наш командир охарактеризовал свое подразделение словами: «Учатся как асы, но зато и гуляют как анархисты». Для таких заявлений у него были основания. Двадцать восемь человек, десяти национальностей жили как одна семья. Хотя иногда и выдавали поступки несовместимые с воинскими уставами. Взять хотя бы подготовку к празднованию Нового года. При осмотре личных вещей находящихся в каптерке, им было обнаружено в каждой паре хромовых сапог по бутылке вина. Ровно 28 бутылок! Торжественная встреча Нового года не состоялась.

Но зато наши, ставшие традиционными, встречи в последний день каникул он сорвать не мог, ни разу. Как то стихийно сложилась традиция возвращаться из отпуска на один-два дня раньше и это время провести в кругу друзей-сослуживцев. Начало этому положили одессит Юра Калугин и Коля Федотов из города Лиски, Воронежской области. Поскольку Юра никуда не уезжал, то Коля приезжал на день раньше, и они хорошо проводили время.

Со временем к ним присоединились Яша Немыкин, Леша Балашов, Петя Токачев и другие, в том числе и я. В то время в Одессе курсант, находящийся в любой точке города имел 100 % вероятность встречи с армейским патрулем. Безусловно, что товарищеский ужин курсантов в любой столовой, с дегустацией самогона многих областей Украины, Белоруссии и грузинской чачи не остался бы незамеченным, а это ничего хорошего не сулило. Было найдено странное, но верное решение. Федотов предложил проводить встречи в столовой штаба Одесского военного округа. Место тихое, без патрулей. Рядом штаб округа. Кто посмеет рядом с таким учреждением нарушать общественный порядок? Вечером в столовой практически никого нет. Гражданские туда не ходили даже днем, а желающие поужинать офицеры предпочитали находившийся рядом ресторан. Хочу особо отметить, что белорусский самогон ни по каким параметрам не уступал украинскому, о грузинской чаче вообще молчу.

Товарищеская солидарность коллектива проявилась, когда встал вопрос защиты в суде нашего заместителя командира взвода Яши Немыкина. Возвращаясь с увольнения вдвоем с одним из наших курсантов, в одном из дворов услышали девичий крик. Придя на голос, обнаружили девушку и двух слушателей трехмесячных курсов по подготовке младших лейтенантов. Выяснив в чем дело, предложили им извиниться перед девушкой.

В ответ прозвучала грубость, а затем последовал удар в лицо. Последовал только один ответный удар, но этого хватило с излишком. Как потом выяснилось, во время следствия, было допущено «превышение пределов необходимой обороны». На защиту Яши встал весь взвод. Кроме моральной поддержки, собрали двухмесячную получку для оплаты услуг адвоката. Активное участие в защите принял подполковник Лобко-Лобановский. Благодаря общим усилиям Яшу из училища не исключили, а военный трибунал Одесского военного округа определил условную меру наказания. Яша в числе четырнадцати человек взвода, с отличием окончил училище и после выпуска был направлен в Южную группу советских войск.

Появилось время для занятия спортом, больше стал уделять внимания художественной литературе, театру. Совместно с Юрой Калугиным посетили практически все, что предлагалось репертуарами Одесского драматического театра и Театра музыкальной комедии. (Нынче кажется, театр имени Водяного). С благодарностью вспоминаю руководителей училища, которые приняли решение – отпускать отлично успевающего курсанта в театр, при предъявлении билета, кроме субботы и воскресенья еще и в среду. Правда была одна особенность. Увольнительная записка выдавалась только до отбоя. Поэтому, как только спектакль заканчивался мы, не прибегая к помощи общественного транспорта, бегом неслись в училище. Не помню ни одного случая опоздания. Успевали. Ну, а если спектакль затягивался, то шли домой к командиру батареи майору Владимиру Завадскому и просили продлить увольнительную. Просьба всегда удовлетворялась. Причем в его отсутствие с этим прекрасно справлялась его жена Валентина. Она так искусно подделывала его подпись, что видимо только экспертиза могла уличить в подделке.

В крайне редких случаях прибегали к помощи курсанта Коли Федотова. Негласно мы его называли начальником штаба. Он так наловчился при помощи фотобумаги и тонкого пера, ставить печати на чистые бланки увольнительных, что даже когда в городе останавливал патруль, вопросов по оформлению увольнительной не возникало. Более того, неоднократно эти бланки подписывал и командир нашей батареи. Вопросов тоже не появлялось.

Систематическое занятие спортом дало возможность выступить в составе сборной училища на окружных соревнованиях и зональных этапах первенства среди военных училищ Вооруженных сил СССР. После окончания училища я имел в своем активе спортивные разряды по двенадцати видам спорта. Считал не я. Так записали командиры в моей первой офицерской аттестации.

Занятие спортом закаляли не только физически, но и представляли некоторые преференции. Так, например, мы с сержантом Яшей Немыкиным (заместитель командира взвода) могли принять решение самостоятельно выехать на тренировки по стрельбе. Наш полигон находился в районе д.Чабанка. Сейчас это черта города, а тогда это было «далеко за городом». Брали автоматы, набивали полные подсумки патронов, и, поставив в известность дежурного по батарее, иногда на автомобиле училища, а чаще всего трамваем и попутками добирались до полигона.

На берегу моря выставляли красные флаги и начинали стрельбу. Настрелявшись, возвращались в училище. Возвращались вечером на попутном транспорте. Как - то раз долго не могли остановить проезжающие мимо автомобили. Тогда Яша отдал мне свой автомат, а сам лег на дорогу. Я сижу на обочине. Вдруг резкий визг тормозов… и мы сидим в «Волге». Просили довезти до первой трамвайной остановки, а нас привезли, а затем привели, прямо в кабинет начальника училища. «Добрый дядя» оказавшийся крупным чиновником областного масштаба, положил конец самостийным тренировок по стрельбе. С тех пор нас всегда сопровождал преподаватель физической подготовки капитан Денисов.

Это были годы еще относительно мягкого отношения к хранению оружия. За свою службу в армии я пережил несколько вариантов отношения государства, вернее, руководства войсками, к хранению оружия.

В этом вопросе четко вырисовываются четыре стадии.

1-я - оружие хранится в казарме. Солдат в любое свободное время, а не только во «время отведенное для чистки оружия» с разрешения старшины, мог заниматься со своим оружием.
2-я - на пирамиде появилась цепочка, которая при помощи замочка исключала возможность взять оружие из пирамиды.

3-я. Личное оружие из казарм убрали в специально оборудованные ружейные комнаты. Затем на пирамидах, в которых хранилось оружие, появляются двери и маленькие замочки. Затем металлическая шина. Большой замок и печать. Что бы взять автомат нужно разрешение старшего командира.

4-я. Все как в третьей стадии, но обязательное требование наличие сигнализации с выходом ее в три адреса. Личное оружие стало практически недоступным.

Училище закончил с отличием и занесением на доску почета училища. Это дало право выбирать последующее место службы. Выбрал Тихоокеанский Флот, на котором и прослужил 28 лет офицерской службы. За эти годы пришлось пожить во многих отдаленных, забытых богом и начальством гарнизонах расположенных на тихоокеанском побережье и Курильских островах, а закончить службу в городе Владивостоке.

Верно говорят, от судьбы не уйдешь. Ведь после поездки в г. Вольск у меня пропало даже малейшее желание быть офицером. Я считал, что эта тема для меня закрыта окончательно. Но все сложилось иначе. Желание побыть несколько дней дома обернулось тридцатью двумя календарными годами службы, за которые мне государство начислило пятьдесят пять лет выслуги. Был смешной эпизод: когда я отмечал свое 50-летие, выслуга превышала мой реальный возраст - "стажа" у меня было уже 53 года.

Сказать, что служба всегда шла ровно и гладко не могу. Но то, что закончил службу старшим офицером, капитаном 1 ранга, говорит о том, что видимо, служил не совсем плохо. Больших наград не заработал, но орден «За службу Родине в Вооруженных силах СССР» третьей степени был пожалован. Были как на тельняшке светлые и черные полосы. Подарки и благодарности от вышестоящих начальников вплоть до Министра обороны СССР, чередовались с «фитилями» от тех же должностных лиц.

Помню в одно время, за различные проступки своих подчиненных, имел от различных начальников шесть неполных служебных соответствий. Как говорил мой сослуживец и товарищ Юра Сологуб имевший в свое время 12 НСС «По законам математики шесть половинок получается три целых».

К взысканиям и наградам относился с пониманием, без зазнайства, обид и паники. Не пал духом и после того, как на одном из совещаний, Маршал Советского Союза Д.Язов предложил «готовить калоши», если не справимся с решением предстоящих задач. Правда, вначале очень сожалел, что после этого заявления Министра обороны ретивые кадровики «задробили» уже утвержденный перевод на Черноморский Флот.

Видя, как живется в Крыму сейчас можно сказать, что за их трусость тогдашнюю, я им премного благодарен сегодня.

Однозначного ответа на вопрос, правильно ли был сделан выбор профессии, нет. Хотелось бы сказать « да!», но что - то внутри останавливает. Пока пытаюсь разобраться в этом вопросе сам. В одном твердо уверен, более тридцати лет жизни потрачены не зря.

Разговор о службе хотелось бы закончить словами моего сослуживца по Камчатке капитана 2-го ранга Евгения Когана «Если бы пришлось начинать жизнь сначала, пошел бы на Флот…. Уж больно смешно!».

Но это уже как говорится другая песня, и мы ее, в соавторстве с дочерью Еленой как могли, озвучили в книге «Чтоб память добрая осталась». Два экземпляра, которой храню до тех времен, когда подрастут внучки и вместе с этими записками вручить им.

Продолжаем публикацию воспоминаний и размышлений нашего читателя Игоря о своей службе в советской армии.

В Игорь рассказал о том, как попал служить в отдаленную воинскую часть в Бурятии.

ОСТОРОЖНО! в тексте есть сцены крайней жестокости. Просим не читать тех, кто особенно к ним восприимчив, а также детей и т.п.

Автор максимально старался избежать в своем рассказе бесчеловечных подробностей. Но совсем не упомянуть некоторые из них не мог, иначе не получилось бы передать самую суть. Игорь подчеркивает, что про многие пытки и издевательства он умалчивает по обоснованным причинам – не надо этого даже знать.

Утром ровно в 7 утра (отбой в 23-00) была у нас первая зарядка. Проводили её котлы – солдаты, прослужившие полгода после учебки. Зарядка оказалась прогулкой: котлы встали в 50 метрах друг от друга в поле… Бег по глубокому снегу 30-40 минут по кругу. И не дай Бог кто-то не сможет бежать. По ходу они нам объяснили, кому принести чай со столовой, как заправлять кровати, как и кому подшивать подворотнички. Голова кругом, непонятки.

Пригнали в казарму и сразу привели дембеля-стукачка. Поставили пред нами и его начали дубасить котлы. Сказали так: он в свое время настучал, теперь пашет со всеми вами и со всеми молодыми. До дембеля — альбома не видать, и хорошо если доедет домой!.. ПОНЯЛИ?! Ничего не надо было объяснять.

Заправили кровати, подшили воротнички по два-три каждый. Кантиками набили кровати… и — в столовую. На морозе без шинелей в первом ряду маршировать надо было так, как идет 300 человек, и орать что-нибудь за целый полк. Они ржут, а нам страшно. В столовую они забежали вперед нас. Подбегали к столу, хватали жменями сахар, кто сколько сможет — в кружку, и кипятком сразу заливали. Масло мы не видели до окончания полугода. Кашу из них никто не ел.

Естественно, первые дни мы привыкали к новому уставу, порядкам. Обвыкали и получать положенные порции побоев. Еще раз повторюсь — от 7 до 15 раз в день было нормой быть битым! Но привыкли и к этому. Привыкли спать по 4 часа. Больше не выходило ни у кого из нас.

Наш полк насчитывал 180 человек. Обслуживание техники, стоящей на хранении. Была рота из 30 человек, где солдаты работали водителями: возили воду, командира полка, в лес за дровами ездили. Котлы в столовой топились дровами: накладываешь стопку, соляркой поджигаешь, и чтоб горело. В определенное время в дырку из столовой крик — ТУШИ. Заливаешь — каша, борщ, суп, чай готов! Эта работа была одной из самых ценных для дембелей и дедов. Они никогда там ничего не делали. Делали все мы. Работа каждого из нас была расписана до минуты — кому куда успеть и пр. Интересное наблюдение: то, что казалось в учебке перебором, здесь было нормой. Я начал замечать, что мысленно для меня все сержанты и курсанты, оставшиеся там, ДЕТИ! Они через месяц нашего пребывания в войсках стали нам казаться такими маленькими сыночками, непригодными к службе.

В нашем молодом коллективе сложилась ситуация помощи друг другу. Кто этого не понимал, свои же били еще сильнее и доходчивее. Просто это было нужно для выживания. НИКОГДА не возникало желания уйти от помощи, какая бы она не была сложная. Если кто-то не сделает какое-то дело, порученное кем-то из старослужащих, то в 7 часов вечера в умывальнике собиралась очередь желающих нас лечить от лени и непонимания. Поэтому ожидание этих 7 часов вечера всегда было тяжелым. За полгода мы там не собирались от силы 3-7 раз. Это были праздники, проверки или еще что-то. Не помню уже.

Очень тяжело было сидеть на политзанятиях. Старики сразу предупредили: кто заснет — получат все. Но зато это были минуты отдыха от побоев и дел. Замполитом был майор-бурят. Его звали АНАЩА. Он всегда с утра заходил в казарму, потирал руки с мороза, проводил носом по воздуху и говорил так сладко — АНАЩЯ-а..!

Можно спросить: да что это за служба такая? Да это ложь! Я Вам предоставляю фото не только себя, но и многих ребят, которые отзовутся, может быть, и скажут: да! так было.

У нас было вождение. Занимался им молодой лейтенантик. Ему выделяли сержанты определенное количество солдат. Больше он просить не мог, так как во время дежурства по части спал в казарме вместе с солдатами и понимал: будет много болтать — лишится и работы, и спокойствия.

Баня была раз в неделю, и мы должны были успеть постирать по 2-3 формы стариков, свою, трусы от вшей отгладить, в казарме начистить полы мастикой (это мрак! кому интересно – поинтересуйтесь, как это делается). Полы были деревянные.

Командиром полка был майор Шубенкин! Для нас молодых, когда его озлобляло наше молчание о побоях, он самолично заступал на дежурство и пытался ловить. Не зря наше стояние на морозе в простыне называлось «быть на шубе». Ни разу никого он не словил. Если его увидим — забегали в казарму – ШУ-БА-А-А!!! — скидывали тапочки — в кровать и все «спим». Дежурный стоит, тишина. Уходит – и понеслась по новой. Мороз иногда был ниже 45 градусов. Стояли под простынями по 50 минут. Дальше было опасно оставлять там человека, хотя никто не хотел идти в казарму греться.

Бурятской анаши было полно. Это я понял через два месяца, когда по ИХ велению, к разнообразию их Жизни и спасения от скуки, сделали для них танец «лебединое озеро в ночи». Я как самый маленький, конечно, лебедем был — меня на руках носили. Прыгали как балерины, хор из девяти мальчиков напевал …тара-та-та-тара-та-та-та…

Приходили из других казарм (наш батальон был самый мрачный). Обкурятся…и ржач часа на 2 после отбоя со всеми выходящими дальше полетами в другие казармы для обнаружения противника и их орудий с бляхами. Раненых должны были забирать! Если не получалось — потом обменивали своих на чужих. С других казарм к нам тоже летали. Встречали на подлете с ремнями и били бляхами куда попадешь, не разбирая. Они должны были долететь до стены, дотронуться и лететь обратно.

Голос в ночи: о-д-и-и-ин, о-ди-ин. Раз — подбежал. Здесь. В готовом виде папиру. У нас в пилотках уже были готовые — набитые с планом папиросы. Прикуриваешь и даешь. Стоишь с пепельницей, пока курит. Ты, говорит, машину МАЗ-537 изучал? — Да! — Сколько масла заливается в двигатель? — 90 литров. – Давай, отжимайся 90 раз.

От силы, ну 40 раз, я мог.

— О-о-о-о-о, братан, да ты плохо изучаешь технику… И начинают с двух сторон поднимать ногами по печени, пока не отожмешься. Когда уже не шевелишься, кричит: «второй на выезд». Прибегает другой молодой — упираемся лбами, и кто кого перетолкает. Проигравший дальше изучает технику.

— Солярки в баке по 840 литров.

— Это ПРАВДА?! Никто столько не отжимался.

Отливали водой, кто терял сознание. Я четыре раза терял. Когда били палками, которыми кантики набиваешь кровати. По печени били — руки на стене. Выдерживал два удара. Когда табуретку об голову ломали, где бляху вставляешь (бляхой об голову — выравнивали их так, когда сильно загнутые были, но об этом позже). И офицер бил в туалете в Монголии за публичное мною его оскорбление.

Что я могу сказать о настоящей службе?!! Это и была служба! Это и был страх без слез, без лишних слов, без смотрин в глаза друг другу, без понимания … ГДЕ ЖЕ ПРАВДА ОБ АРМИИ, про которую был наслышан ДО?.. Через 4 месяца я уже хотел выколоть себе глаз, чтоб комиссовали. Носил иголку при себе и уже настраивался на Жизнь инвалидом. Пацаны свои знали, но живым быть хотел каждый… Подумай хорошо, говорили.

Паше Говорову ударом в живот разорвали аппендицит, другого комиссовали душевнобольным после разбивания табуретки об голову(фамилию не помню). С поломанными ребрами разрешали носить ремень ослабленным, и по ребрам не били, на зарядку не гоняли. Такие выполняли легкую работу: подшивать воротнички, гладить, забивать папиросы, стоять на шубе. В санчасть попасть было для себя хуже. Я не болел — некогда было. Своих денег не видел вообще. Из посылки — что оставят старики. Письма без проблем.

Работы над дембельскими альбомами. Клей ПВА был дефицит. Бархат по цене золота. Что такое НАДЕЖДА я забыл. И забыл про глаз. Потому что пришло второе дыхание. Привычка. Строгость во всем и во всех делах. Стали меньше бить. Мы начали чувствовать себя силой, которую остановить невозможно никаким холодом, никакими побоями. Начали понимать, что слово СПАСИБО больше значит, чем твоя Жизнь.

Близился конец шести месяцам нашего рабства, учения Жизни, закалке, мучениям, или еще как угодно пусть это называют. (В конце рассказа я скажу, что думаю про это, когда мне сейчас 51).

Как раз, когда оставалось дней 15 до приказа, перед переводом нас в котлы, после которого существовал негласный устав нас не бить, случилось одна история со мной, которую я не могу не рассказать.