Кому на ручи жит хорошо крестьянка. Онлайн чтение книги кому на руси жить хорошо крестьянка

Глава V

Волчица

Уж двадцать лет, как Демушка
Дерновым одеялечком
Прикрыт, - все жаль сердечного!
Молюсь о нем, в рот яблока
До Спаса не беру. 1
Не скоро я оправилась.
Ни с кем не говорила я,
А старика Савелия
Я видеть не могла.
Работать не работала.
Надумал свекор-батюшка
Вожжами поучить,
Так я ему ответила:
«Убей!» Я в ноги кланялась:
«Убей! один конец!»
Повесил вожжи батюшка.
На Деминой могилочке
Я день и ночь жила.
Платочком обметала я
Могилку, чтобы травушкой
Скорее поросла,
Молилась за покойничка,
Тужила по родителям:
Забыли дочь свою!
Собак моих боитеся?
Семьи моей стыдитеся?
«Ах, нет, родная, нет!
Собак твоих не боязно,
Семьи твоей не совестно,
А ехать сорок верст
Свои беды рассказывать.
Твои беды выспрашивать -
Жаль бурушку гонять!
Давно бы мы приехали,
Да ту мы думу думали:
Приедем-ты расплачешься,
Уедем - заревешь!»

Пришла зима: кручиною
Я с мужем поделилася,
В Савельевой пристроечке
Тужили мы вдвоем. -

«Что ж, умер, что ли, дедушка?»

Нет. Он в своей каморочке
Шесть дней лежал безвыходно.
Потом ушел в леса.
Так пел, так плакал дедушка,
Что лес стонал! А осенью
Ушел на покаяние
В Песочный монастырь.

У батюшки, у матушки
С Филиппом побывала я.
За дело принялась.
Три года, так считаю я,
Неделя за неделею.
Одним порядком шли.
Что год, то дети: некогда
Ни думать, ни печалиться,
Дай бог с работой справиться
Да лоб перекрестить.
Поешь - когда останется
От старших да от деточек,
Уснешь - когда больна...
А на четвертый новое
Подкралось горе лютое -
К кому оно привяжется,
До смерти не избыть!

Впереди летит - ясным соколом,
Позади летит - черным вороном,
Впереди летит - не укатится,
Позади летит - не останется...

Лишилась я родителей...
Слыхали ночи темные,
Слыхали ветры буйные
Сиротскую печаль,
А вам нет нужды сказывать...
На Демину могилочку
Поплакать я пошла.

Гляжу: могилка прибрана,
На деревянном крестике
Складная золоченая
Икона. Перед ней
Я старца распростертого
Увидела. «Савельюшка!
Откуда ты взялся?»

Пришел я из Песочного...
Молюсь за Дему бедного,
За все страдное русское
Крестьянство я молюсь!
Еще молюсь (не образу
Теперь Савелий кланялся),
Чтоб сердце гневной матери
Смягчил господь... Прости! -

«Давно простила, дедушка!»

Вздохнул Савелий... - Внученька!
А внученька! - «Что, дедушка?»
- По-прежнему взгляни! -

Взглянула я по-прежнему.
Савельюшка засматривал
Мне в очи; спину старую
Пытался разогнуть.
Совсем стал белый дедушка.
Я обняла старинушку,
И долго у креста
Сидели мы и плакали.
Я деду горе новое
Поведала свое...

Недолго прожил дедушка.
По осени у старого
Какая-то глубокая
На шее рана сделалась,
Он трудно умирал:
Сто дней не ел; хирел да сох,
Сам над собой подтрунивал:
- Не правда ли, Матренушка,
На комара корёжского
Костлявый я похож? -
То добрый был, сговорчивый,
То злился, привередничал,
Пугал нас: - Не паши,
Не сей, крестьянин! Сгорбившись
За пряжей, эа полотнами,
Крестьянка, не сиди!
Как вы ни бейтесь, глупые.
Что на роду написано,
Того не миновать!
Мужчинам три дороженьки:
Кабак, острог да каторга.
А бабам на Руси
Три петли: шелку белого,
Вторая - шелку красного,
А третья - шелку черного,
Любую выбирай!..
В любую полезай... -
Так засмеялся дедушка,
Что все в каморке вздрогнули, -
И к ночи умер он.
Как приказал - исполнили:
Зарыли рядом с Демою...
Он жил сто семь годов.
Четыре года тихие,
Как близнецы похожие.
Прошли потом... Всему
Я покорилась: первая
С постели Тимофеевна.
Последняя - в постель;
За всех, про всех работаю, -
С свекрови, с свекра пьяного,
С золовушки бракованной 2
Снимаю сапоги...
Лишь деточек не трогайте!
За них горой стояла я...
Случилось, молодцы,
Зашла к нам богомолочка;
Сладкоречивой странницы
Заслушивались мы;
Спасаться, жить по-божески
Учила нас угодница,
По праздникам к заутрени
Будила... а потом
Потребовала странница,
Чтоб грудью не кормили мы
Детей по постным дням.
Село переполошилось!
Голодные младенчики
По середам, по пятницам
Кричат! Иная мать
Сама над сыном плачущим
Слезами заливается:
И бога-то ей боязно,
И дитятка-то жаль!
Я только не послушалась,
Судила я по-своему:
Коли терпеть, так матери,
Я перед богом грешница,
А не дитя мое!

Да, видно, бог прогневался.
Как восемь лет исполнилось
Сыночку моему,
В подпаски свекор сдал его.
Однажды жду Федотушку -
Скотина уж пригналася, -
На улицу иду.
Там видимо-невидимо
Народу! Я прислушалась
И бросилась в толпу.
Гляжу, Федота бледного
Силантий держит за ухо.
«Что держишь ты его?»
- Посечь хотим маненичко:
Овечками прикармливать
Надумал он волков! -
Я вырвала Федотушку,
Да с ног Силантья-старосту
И сбила невзначай.

Случилось дело дивное:
Пастух ушел; Федотушка
При стаде был один.
«Сижу я, - так рассказывал
Сынок мой, - на пригорочке,
Откуда ни возьмись
Волчица преогромная
И хвать овечку Марьину!
Пустился я за ней,
Кричу, кнутищем хлопаю,
Свищу, Валетку уськаю...
Я бегать молодец,
Да где бы окаянную
Нагнать, кабы не щенная:
У ней сосцы волочились,
Кровавым следом, матушка.
За нею я гнался!

Пошла потише серая,
Идет, идет - оглянется,
А я как припущу!
И села... Я кнутом ее:
„Отдай овцу, проклятая!“
Не отдает, сидит...
Я не сробел: „Так вырву же.
Хоть умереть!..“ И бросился.
И вырвал... Ничего -
Не укусила серая!
Сама едва живехонька.
Зубами только щелкает
Да дышит тяжело.
Под ней река кровавая,
Сосцы травой изрезаны,
Все ребра на счету.
Глядит, поднявши голову,
Мне в очи... и завыла вдруг!
Завыла, как заплакала.
Пощупал я овцу:
Овца была уж мертвая...
Волчица так ли жалобно
Глядела, выла... Матушка!
Я бросил ей овцу!..»

Так вот что с парнем сталося.
Пришел в село да, глупенький,
Все сам и рассказал,
За то и сечь надумали.
Да благо подоспела я...
Силантий осерчал,
Кричит: «Чего толкаешься?
Самой под розги хочется?»
А Марья, та свое:
«Дай, пусть проучат глупого!»
И рвет из рук Федотушку,
Федот как лист дрожит.

Трубят рога охотничьи,
Помещик возвращается
С охоты. Я к нему:
«Не выдай! Будь заступником!»
- В чем дело? - Кликнул старосту
И мигом порешил:
- Подпаска малолетнего
По младости, по глупости
Простить... а бабу дерзкую
Примерно наказать! -

«Ай, барин!» Я подпрыгнула:
«Освободил Федотушку!
Иди домой, Федот!»

Исполним поведенное! -
Сказал мирянам староста. -
Эй! погоди плясать! -

Соседка тут подсунулась:
«А ты бы в ноги старосте...»

«Иди домой, Федот!»

Я мальчика погладила:
«Смотри, коли оглянешься.
Я осержусь... Иди!»

Из песни слово выкинуть,
Так песня вся нарушится
Легла я, молодцы...
........................................................................

В Федотову каморочку,
Как кошка, я прокралася:
Спит мальчик, бредит, мечется;
Одна ручонка свесилась,
Другая на глазу
Лежит, в кулак зажатая:
«Ты плакал, что ли, бедненький?
Спи. Ничего. Я тут!»
Тужила я по Демушке,
Как им была беременна, -
Слабенек родился,
Однако вышел умница:
На фабрике Алферова
Трубу такую вывели
С родителем, что страсть!
Всю ночь над ним сидела я,
Я пастушка любезного
До солнца подняла,
Сама обула в лапотки,
Перекрестила; шапочку,
Рожок и кнут дала.
Проснулась вся семеюшка,
Да я не показалась ей,
На пожню не пошла.

Я пошла на речку быструю,
Избрала я место тихое
У ракитова куста.
Села я на серый камушек,
Подперла рукой головушку,
Зарыдала, сирота!

Громко я звала родителя:
Ты приди, заступник батюшка!
Посмотри на дочь любимую...
Понапрасну я звала.
Нет великой оборонушки!
Рано гостья бесподсудная.
Бесплемянная, безродная,
Смерть родного унесла!

Громко кликала я матушку.
Отзывались ветры буйные,
Откликались горы дальние,
А родная не пришла!
День денна моя печальница,
В ночь - ночная богомолица!
Никогда тебя, желанная,
Не увижу я теперь!
Ты ушла в бесповоротную,
Незнакомую дороженьку,
Куда ветер не доносится,
Не дорыскивает зверь...

Нет великой оборонушки!
Кабы знали вы да ведали,
На кого вы дочь покинули,
Что без вас я выношу?
Ночь - слезами обливаюся,
День - как травка пристилаюся...
Я потупленную голову,
Сердце гневное ношу!..

Уж двадцать лет, как Демушка
Дерновым одеялечком
Прикрыт, — все жаль сердечного!
Молюсь о нем, в рот яблока
До Спаса не беру.
Не скоро я оправилась.
Ни с кем не говорила я,
А старика Савелия
Я видеть не могла.
Работать не работала.
Надумал свекор-батюшка
Вожжами поучить,
Так я ему ответила:
«Убей!» Я в ноги кланялась:
«Убей! один конец!»
Повесил вожжи батюшка.
На Деминой могилочке
Я день и ночь жила.
Платочком обметала я
Могилку, чтобы травушкой
Скорее поросла,
Молилась за покойничка,
Тужила по родителям:
Забыли дочь свою!
Собак моих боитеся?
Семьи моей стыдитеся?
«Ах, нет, родная, нет!
Собак твоих не боязно,
Семьи твоей не совестно,
А ехать сорок верст
Свои беды рассказывать.
Твои беды выспрашивать —
Жаль бурушку гонять!
Давно бы мы приехали,
Да ту мы думу думали:
Приедем-ты расплачешься,
Уедем — заревешь!»
Пришла зима: кручиною
Я с мужем поделилася,
В Савельевой пристроечке
Тужили мы вдвоем. —
«Что ж, умер, что ли, дедушка?»
— Нет. Он в своей каморочке
Шесть дней лежал безвыходно.
Потом ушел в леса.
Так пел, так плакал дедушка,
Что лес стонал! А осенью
Ушел на покаяние
В Песочный монастырь.
У батюшки, у матушки
С Филиппом побывала я.
За дело принялась.
Три года, так считаю я,
Неделя за неделею.
Одним порядком шли.
Что год, то дети: некогда
Ни думать, ни печалиться,
Дай бог с работой справиться
Да лоб перекрестить.
Поешь — когда останется
От старших да от деточек,
Уснешь — когда больна...
А на четвертый новое
Подкралось горе лютое —
К кому оно привяжется,
До смерти не избыть!

Впереди летит — ясным соколом,
Позади летит — черным вороном,
Впереди летит — не укатится,
Позади летит — не останется...

Лишилась я родителей...
Слыхали ночи темные,
Слыхали ветры буйные
Сиротскую печаль,
А вам нет нужды сказывать...
На Демину могилочку
Поплакать я пошла.
Гляжу: могилка прибрана,
На деревянном крестике
Складная золоченая
Икона. Перед ней
Я старца распростертого
Увидела. «Савельюшка!
Откуда ты взялся?»
— Пришел я из Песочного...
Молюсь за Дему бедного,
За все страдное русское
Крестьянство я молюсь!
Еще молюсь (не образу
Теперь Савелий кланялся),
Чтоб сердце гневной матери
Смягчил господь... Прости! —
«Давно простила, дедушка!»
Вздохнул Савелий... — Внученька!
А внученька! — «Что, дедушка?»
— По-прежнему взгляни! —
Взглянула я по-прежнему.
Савельюшка засматривал
Мне в очи; спину старую
Пытался разогнуть.
Совсем стал белый дедушка.
Я обняла старинушку,
И долго у креста
Сидели мы и плакали.
Я деду горе новое
Поведала свое...
Недолго прожил дедушка.
По осени у старого
Какая-то глубокая
На шее рана сделалась,
Он трудно умирал:
Сто дней не ел; хирел да сох,
Сам над собой подтрунивал:
— Не правда ли, Матренушка,
На комара корёжского
Костлявый я похож? —
То добрый был, сговорчивый,
То злился, привередничал,
Пугал нас: — Не паши,
Не сей, крестьянин! Сгорбившись
За пряжей, эа полотнами,
Крестьянка, не сиди!
Как вы ни бейтесь, глупые.
Что на роду написано,
Того не миновать!
Мужчинам три дороженьки:
Кабак, острог да каторга.
А бабам на Руси
Три петли: шелку белого,
Вторая — шелку красного,
А третья — шелку черного,
Любую выбирай!..
В любую полезай... —
Так засмеялся дедушка,
Что все в каморке вздрогнули, —
И к ночи умер он.
Как приказал — исполнили:
Зарыли рядом с Демою...
Он жил сто семь годов.
Четыре года тихие,
Как близнецы похожие.
Прошли потом... Всему
Я покорилась: первая
С постели Тимофеевна.
Последняя — в постель;
За всех, про всех работаю, —
С свекрови, с свекра пьяного,
С золовушки бракованной
Снимаю сапоги...
Лишь деточек не трогайте!
За них горой стояла я...
Случилось, молодцы,
Зашла к нам богомолочка;
Сладкоречивой странницы
Заслушивались мы;
Спасаться, жить по-божески
Учила нас угодница,
По праздникам к заутрени
Будила... а потом
Потребовала странница,
Чтоб грудью не кормили мы
Детей по постным дням.
Село переполошилось!
Голодные младенчики
По середам, по пятницам
Кричат! Иная мать
Сама над сыном плачущим
Слезами заливается:
И бога-то ей боязно,
И дитятка-то жаль!
Я только не послушалась,
Судила я по-своему:
Коли терпеть, так матери,
Я перед богом грешница,
А не дитя мое!
Да, видно, бог прогневался.
Как восемь лет исполнилось
Сыночку моему,
В подпаски свекор сдал его.
Однажды жду Федотушку —
Скотина уж пригналася, —
На улицу иду.
Там видимо-невидимо
Народу! Я прислушалась
И бросилась в толпу.
Гляжу, Федота бледного
Силантий держит за ухо.
«Что держишь ты его?»
— Посечь хотим маненичко:
Овечками прикармливать
Надумал он волков! —
Я вырвала Федотушку,
Да с ног Силантья-старосту
И сбила невзначай.
Случилось дело дивное:
Пастух ушел; Федотушка
При стаде был один.
«Сижу я, — так рассказывал
Сынок мой, — на пригорочке,
Откуда ни возьмись
Волчица преогромная
И хвать овечку Марьину!
Пустился я за ней,
Кричу, кнутищем хлопаю,
Свищу, Валетку уськаю...
Я бегать молодец,
Да где бы окаянную
Нагнать, кабы не щенная:
У ней сосцы волочились,
Кровавым следом, матушка.
За нею я гнался!
Пошла потише серая,
Идет, идет — оглянется,
А я как припущу!
И села... Я кнутом ее:
„Отдай овцу, проклятая!“
Не отдает, сидит...
Я не сробел: „Так вырву же.
Хоть умереть!..“ И бросился.
И вырвал... Ничего —
Не укусила серая!
Сама едва живехонька.
Зубами только щелкает
Да дышит тяжело.
Под ней река кровавая,
Сосцы травой изрезаны,
Все ребра на счету.
Глядит, поднявши голову,
Мне в очи... и завыла вдруг!
Завыла, как заплакала.
Пощупал я овцу:
Овца была уж мертвая...
Волчица так ли жалобно
Глядела, выла... Матушка!
Я бросил ей овцу!..»
Так вот что с парнем сталося.
Пришел в село да, глупенький,
Все сам и рассказал,
За то и сечь надумали.
Да благо подоспела я...
Силантий осерчал,
Кричит: «Чего толкаешься?
Самой под розги хочется?»
А Марья, та свое:
«Дай, пусть проучат глупого!»
И рвет из рук Федотушку,
Федот как лист дрожит.
Трубят рога охотничьи,
Помещик возвращается
С охоты. Я к нему:
«Не выдай! Будь заступником!»
— В чем дело? — Кликнул старосту
И мигом порешил:
— Подпаска малолетнего
По младости, по глупости
Простить... а бабу дерзкую
Примерно наказать! —
«Ай, барин!» Я подпрыгнула:
«Освободил Федотушку!
Иди домой, Федот!»
— Исполним поведенное! —
Сказал мирянам староста. —
Эй! погоди плясать! —
Соседка тут подсунулась:
«А ты бы в ноги старосте...»
«Иди домой, Федот!»
Я мальчика погладила:
«Смотри, коли оглянешься.
Я осержусь... Иди!»
Из песни слово выкинуть,
Так песня вся нарушится
Легла я, молодцы...

........................................................................

В Федотову каморочку,
Как кошка, я прокралася:
Спит мальчик, бредит, мечется;
Одна ручонка свесилась,
Другая на глазу
Лежит, в кулак зажатая:
«Ты плакал, что ли, бедненький?
Спи. Ничего. Я тут!»
Тужила я по Демушке,
Как им была беременна, —
Слабенек родился,
Однако вышел умница:
На фабрике Алферова
Трубу такую вывели
С родителем, что страсть!
Всю ночь над ним сидела я,
Я пастушка любезного
До солнца подняла,
Сама обула в лапотки,
Перекрестила; шапочку,
Рожок и кнут дала.
Проснулась вся семеюшка,
Да я не показалась ей,
На пожню не пошла.
Я пошла на речку быструю,
Избрала я место тихое
У ракитова куста.
Села я на серый камушек,
Подперла рукой головушку,
Зарыдала, сирота!
Громко я звала родителя:
Ты приди, заступник батюшка!
Посмотри на дочь любимую...
Понапрасну я звала.
Нет великой оборонушки!
Рано гостья бесподсудная.
Бесплемянная, безродная,
Смерть родного унесла!
Громко кликала я матушку.
Отзывались ветры буйные,
Откликались горы дальние,
А родная не пришла!
День денна моя печальница,
В ночь — ночная богомолица!
Никогда тебя, желанная,
Не увижу я теперь!
Ты ушла в бесповоротную,
Незнакомую дороженьку,
Куда ветер не доносится,
Не дорыскивает зверь...
Нет великой оборонушки!
Кабы знали вы да ведали,
На кого вы дочь покинули,
Что без вас я выношу?
Ночь — слезами обливаюся,
День — как травка пристилаюся...
Я потупленную голову,
Сердце гневное ношу!..

«Не всё между мужчинами
Отыскивать счастливого,
Пощупаем-ка баб!» -
Решили наши странники
И стали баб опрашивать.
В селе Наготине
Сказали, как отрезали:
«У нас такой не водится,
А есть в селе Клину:
Корова холмогорская,
Не баба! доброумнее
И глаже - бабы нет.
Спросите вы Корчагину
Матрену Тимофеевну,
Она же: губернаторша...»

Подумали - пошли.

Уж налились колосики.
Стоят столбы точеные,
Головки золоченые,
Задумчиво и ласково
Шумят. Пора чудесная!
Нет веселей, наряднее,
Богаче нет поры!
«Ой, поле многохлебное!
Теперь и не подумаешь,
Как много люди божии
Побились над тобой,
Покамест ты оделося
Тяжелым, ровным колосом
И стало перед пахарем,
Как войско пред царем!
Не столько росы теплые,
Как пот с лица крестьянского
Увлажили тебя!..»

Довольны наши странники,
То рожью, то пшеницею,
То ячменем идут.
Пшеница их не радует:
Ты тем перед крестьянином,
Пшеница, провинилася,
Что кормишь ты по выбору,
Зато не налюбуются
На рожь, что кормит всех.

«Льны тоже нонче знатные...
Ай! бедненький! застрял!»
Тут жаворонка малого,
Застрявшего во льну,
Роман распутал бережно.
Поцаловал: «Лети!»
И птичка ввысь помчалася,
За нею умиленные
Следили мужики...

Поспел горох! Накинулись,
Как саранча на полосу:
Горох, что девку красную,
Кто ни пройдет - щипнет!
Теперь горох у всякого -
У старого, у малого,
Рассыпался горох
На семьдесят дорог!

Вся овощь огородная
Поспела; дети носятся
Кто с репой, кто с морковкою,
Подсолнечник лущат,
А бабы свеклу дергают,
Такая свекла добрая!
Точь-в-точь сапожки красные,
Лежит на полосе.

Шли долго ли, коротко ли.
Шли близко ли, далеко ли,
Вот наконец и Клин.
Селенье незавидное:
Что ни изба - с подпоркою,
Как нищий с костылем;
А с крыш солома скормлена
Скоту. Стоят, как остовы,
Убогие дома.
Ненастной, поздней осенью
Так смотрят гнезда галочьи,
Когда галчата вылетят
И ветер придорожные
Березы обнажит...
Народ в полях - работает.
Заметив за селением
Усадьбу на пригорочке,
Пошли пока - глядеть.

Огромный дом, широкий двор,
Пруд, ивами обсаженный,
Посереди двора.
Над домом башня высится,
Балконом окруженная,
Над башней шпиль торчит.

В воротах с ними встретился
Лакей, какой-то буркою
Прикрытый: «Вам кого?
Помещик за границею,
А управитель при смерти!..»
И спину показал.
Крестьяне наши прыснули:
По всей спине дворового
Был нарисован лев.
«Ну, штука!» Долго спорили,
Что за наряд диковинный,
Пока Пахом догадливый
Загадки не решил:
«Холуй хитер: стащит ковер,
В ковре дыру проделает,
В дыру просунет голову
Да и гуляет так!..»

Как прусаки слоняются
По нетопленой горнице,
Когда их вымораживать
Надумает мужик.
В усадьбе той слонялися
Голодные дворовые,
Покинутые барином
На произвол судьбы.
Все старые, все хворые
И как в цыганском таборе
Одеты. По пруду
Тащили бредень пятеро.

«Бог на́ помочь! Как ловится?..»

Всего один карась!
А было их до пропасти,
Да крепко навалились мы,
Теперь - свищи в кулак! -

Хоть бы пяточек вынули! -
Проговорила бледная
Беременная женщина,
Усердно раздувавшая
Костер на берегу.

«Точеные-то столбики
С балкону, что ли, умница?» -
Спросила мужики.

С балкону! -

«То-то высохли!
А ты не дуй! Сгорят они
Скорее, чем карасиков
Изловят на уху!»

Жду - не дождусь. Измаялся
На черством хлебе Митенька,
Эх, горе - не житье! -

И тут она погладила
Полунагого мальчика
(Сидел в тазу заржавленном
Курносый мальчуган).

«А что? ему, чай холодно, -
Сказал сурово Провушка, -
В железном-то тазу?»
И в руки взять ребеночка
Хотел. Дитя заплакало.
А мать кричит: - Не тронь его!
Не видишь? Он катается!
Ну, ну! пошел! Колясочка
Ведь это у него!.. -

Что шаг, то натыкалися
Крестьяне на диковину:
Особая и странная
Работа всюду шла.
Один дворовый мучился
У двери: ручки медные
Отвинчивал; другой
Нес изразцы какие-то.
«Наковырял, Егорушка?» -
Окликнули с пруда.
В саду ребята яблоню
Качали. - Мало, дяденька!
Теперь они осталися
Уж только наверху,
А было их до пропасти! -

«Да что в них проку? зелены!»

Мы рады и таким! -

Бродили долго по́ саду:
«Затей-то! горы, пропасти!
И пруд опять... Чай, лебеди
Гуляли по пруду?..
Беседка... стойте! с надписью!..»
Демьян, крестьянин грамотный,
Читает по складам.

«Эй, врешь!» Хохочут странники...
Опять - и то же самое
Читает им Демьян.
(Насилу догадалися,
Что надпись переправлена:
Затерты две-три литеры.
Из слова благородного
Такая вышла дрянь!)

Заметив любознательность
Крестьян, дворовый седенький
К ним с книгой подошел:
- Купите! - Как ни тужился,
Мудреного заглавия
Не одолел Демьян:
«Садись-ка ты помещиком
Под липой на скамеечку
Да сам ее читай!»

А тоже грамотеями
Считаетесь!.. - с досадою
Дворовый прошипел. -
На что вам книги умные?
Вам вывески питейные
Да слово «воспрещается»,
Что на столбах встречается,
Достаточно читать! -

«Дорожки так загажены,
Что срам! У девок каменных
Отшибены носы!
Пропали фрукты-ягоды,
Пропали гуси-лебеди
У холуя в зобу!
Что церкви без священника,
Угодам без крестьянина,
То саду без помещика! -
Решили мужики. -
Помещик прочно строился,
Такую даль загадывал,
А вот...» (Смеются шестеро,
Седьмой повесил нос.)
Вдруг с вышины откуда-то
Как грянет песня! Головы
Задрали мужики:
Вкруг башни по балкончику
Похаживал в подряснике
Какой-то человек
И пел... В вечернем воздухе.
Как колокол серебряный,
Гудел громовый бас...
Гудел - и прямо за сердце
Хватал он наших странников:
Не русские слова,
А горе в них такое же,
Как в русской песне, слышалось,
Без берегу, без дна.
Такие звуки плавные.
Рыдающие... «Умница,
Какой мужчина там?» -
Спросил Роман у женщины,
Уже кормившей Митеньку
Горяченькой ухой.

Певец Ново-Архангельский,
Его из Малороссии
Сманили господа.
Свезти его в Италию
Сулились, да уехали...
А он бы рад-радехонек -
Какая уж Италия? -
Обратно в Конотоп.
Ему здесь делать нечего...
Собаки дом покинули
(Озлилась круто женщина),
Кому здесь дело есть?
Да у него ни спереди,
Ни сзади... кроме голосу... -

Не то еще услышите,
Как до утра пробудете:
Отсюда версты три
Есть дьякон... тоже с голосом...
Так вот они затеяли
По-своему здороваться
На утренней заре.
На башню как подымется
Да рявкнет наш: «Здо-ро-во ли
Жи-вешь, о-тец И-пат?»
Так стекла затрещат!
А тот ему, оттуда-то:
- Здо-ро-во, наш со-ло-ву-шко!
Жду вод-ку пить! - «И-ду!..»
«Иду»-то это в воздухе
Час целый откликается...
Такие жеребцы!.. -

Домой скотина гонится,
Дорога запылилася,
Запахло молоком.
Вздохнула мать Митюхина:
- Хоть бы одна коровушка
На барский двор вошла! -
«Чу! песня за деревнею,
Прощай, горю́шка бедная!
Идем встречать народ».

Легко вздохнули странники:
Им после дворни ноющей
Красива показалася
Здоровая, поющая
Толпа жнецов и жниц, -
Всё дело девки красили
(Толпа без красных девушек
Что рожь без васильков).

«Путь добрый! А которая
Матрена Тимофеевна?»
- Что нужно, молодцы? -

Матрена Тимофеевна
Осанистая женщина,
Широкая и плотная,
Лет тридцати осьми.
Красива; волос с проседью,
Глаза большие, строгие,
Ресницы богатейшие,
Сурова и смугла.
На ней рубаха белая,
Да сарафан коротенький.
Да серп через плечо.

Что нужно вам, молодчики? -

Помалчивали странники,
Покамест бабы прочие
Не поушли вперед,
Потом поклон отвесили:
«Мы люди чужестранные,
У нас забота есть,
Такая ли заботушка,
Что из домов повыжила,
С работой раздружила нас,
Отбила от еды.
Мы мужики степенные,
Из временнообязанных,
Подтянутой губернии,
Уезда Терпигорева,
Пустопорожней волости,
Из смежных деревень:
Несытова, Неелова,
Заплатова, Дырявина,
Горелок, Голодухина -
Неурожайка тож.
Идя путем-дорогою,
Сошлись мы невзначай,
Сошлись мы - и заспорили:
Кому живется счастливо,
Вольготно на Руси?
Роман сказал: помещику,
Демьян сказал: чиновнику,
Лука сказал: попу,
Купчине толстопузому, -
Сказали братья Губины,
Иван и Митродор.
Пахом сказал: светлейшему,
Вельможному боярину,
Министру государеву,
А Пров сказал: царю...
Мужик что бык: втемяшится
В башку какая блажь -
Колом ее оттудова
Не выбьешь! Как ни спорили,
Не согласились мы!
Поспоривши, повздорили,
Повздоривши, подралися.
Подравшися, удумали
Не расходиться врозь,
В домишки не ворочаться,
Не видеться ни с женами,
Ни с малыми ребятами,
Ни с стариками старыми,
Покуда спору нашему
Решенья не найдем,
Покуда не доведаем
Как ни на есть доподлинно:
Кому жить любо - весело,
Вольготно на Руси?..

Попа уж мы доведали,
Доведали помещика,
Да прямо мы к тебе!
Чем нам искать чиновника,
Купца, министра царского,
Царя (еще допустит ли
Нас, мужичонков, царь?) -
Освободи нас, выручи!
Молва идет всесветная,
Что ты вольготно, счастливо
Живешь... Скажи по-божески
В чем счастие твое?»

Не то чтоб удивилася
Матрена Тимофеевна,
А как-то закручинилась,
Задумалась она...

Не дело вы затеяли!
Теперь пора рабочая,
Досуг ли толковать?.. -

«Полцарства мы промеряли,
Никто нам не отказывал!» -
Просили мужики.

У нас уж колос сыпется,
Рук не хватает, милые... -

«А мы на что, кума?
Давай серпы! Все семеро
Как станем завтра - к вечеру
Всю рожь твою сожнем!»

Смекнула Тимофеевна,
Что дело подходящее.
- Согласна, - говорит, -
Такие-то вы бравые,
Нажнете, не заметите,
Снопов по десяти. -

«А ты нам душу выложи!»

Не скрою ничего! -

Покуда Тимофеевна
С хозяйством управлялася,
Крестьяне место знатное
Избрали за избой:
Тут рига, конопляники,
Два стога здоровенные»
Богатый огород.
И дуб тут рос - дубов краса
Под ним присели странники:
«Эй, скатерть самобранная,
Попотчуй мужиков».

И скатерть развернулася.
Откудова ни взялися
Две дюжие руки,
Ведро вина поставили,
Горой наклали хлебушка
И спрятались опять...
Гогочут братья Губины:
Такую редьку схапали
На огороде - страсть!

Уж звезды рассажалися
По небу темно-синему,
Высоко месяц стал.
Когда пришла хозяюшка
И стала нашим странникам
«Всю душу открывать...»

План пересказа

1. Спор мужиков о том, «кому живется весело, вольготно на Руси».
2. Встреча с попом.
3. Пьяная ночь после «ярмонки».
4. История Якима Нагого.
5. Поиски счастливого человека среди мужчин. Рассказ о Ермиле Гирине.
6. Мужики встречают помещика Оболта-Оболдуева.
7. Поиски счастливого человека среди женщин. История Матрены Тимофеевны.
8 Встреча с чудаковатым помещиком.
9. Притча про холопа примерного — Якова верного.
10. Рассказ о двух великих грешниках — атамане Кудеяре и пане Глуховском. История о «крестьянском грехе».
11. Мысли Гриши Добросклонова.
12. Гриша Добросклонов — «народный заступник».

Пересказ

Часть I

Пролог

Поэма начинается с того, что на столбовой дорожке встретились семеро мужиков и заспорили о том, «кому живется весело, вольготно на Руси». «Роман сказал: помещику, Демьян сказал: чиновнику, Лука сказал: попу. Купчине толстопузому! — сказали братья Губины, Иван и Митродор. Старик Пахом потужился и молвил, в землю глядючи: вельможному боярину, министру государеву. А Пров сказал: царю». Они проспорили весь день и даже не заметили, как наступила ночь. Мужики оглянулись вокруг себя, поняли, что далеко ушли от дома, и решили перед обратной дорогой отдохнуть. Только они успели устроиться под деревом и выпить водочки, как спор у них завязался с новой силой, дело дошло даже до драки. Но вот мужики увидели, что к костру подполз маленький птенчик, выпавший из гнезда. Пахом поймал его, но тут появилась пеночка и стала просить мужиков отпустить ее птенчика, а за это она поведала им, где спрятана скатерть-самобранка. Мужики нашли скатерть, отужинали и решили, что не вернутся домой, пока не узнают, «кому живется счастливо, вольготно на Руси».

Глава I. Поп

На следующий день мужики отправились в путь. Сначала встречались им только крестьяне, нищие да солдаты, но у них мужики не спрашивали, «как им — легко ли, трудно ли живется на Руси». Наконец под вечер им повстречался поп. Мужики объяснили ему, что у них есть забота, которая «из домов повы-жила, с работой раздружила нас, отбила от еды»: «Сладка ли жизнь поповская? Ты как — вольготно, счастливо живешь, честной отец?» И поп начинает свой рассказ.

Оказывается, нет в его жизни ни покоя, ни богатства, ни чести. Покоя нет, потому что в большом уезде «болящий, умирающий, рождающийся в мир не избирает времени: в жнитво и в сенокос, в глухую ночь осеннюю, зимой, в морозы лютые и в половодье вешнее». И всегда поп должен ехать, чтобы исполнить свой долг. Но самое трудное, признается поп, смотреть, как умирает человек и как его родные плачут над ним. Нет попу и почета, потому что в народе его называют «породой жеребячьею»; встретить попа на дороге считается дурной приметой; о попе слагают «сказки балагурные, и песни непристойные, и всякую хулу», да и про семью поповскую много шуток складывают. Да и богатство попу трудно нажить. Если в прежние времена, до отмены крепостного права, в уезде было много помещичьих усадеб, в которых постоянно справляли свадьбы, крестины, то теперь остались только бедные крестьяне, которые не могут щедро платить попу за его работу. Поп сам говорит, что у него «душа переворотится» брать деньги у бедняков, но ведь тогда ему нечем будут кормить свою семью. С этими словами поп уезжает от мужиков.

Глава 2. Сельская ярмонка

Мужики продолжили свое путешествие и попали в село Кузьминское, на ярмарку, решили здесь поискать счастливого. «Пошли по лавкам странники: любуются платочками, ивановскими ситцами, шлеями, новой обувью, издельем кимряков». У сапожной лавочки они встречают старика Вавилу, который любуется козловыми башмачками, но не покупает их: он пообещал своей маленькой внучке купить башмачки, а другим членам семьи - разные подарки, но пропил все деньги. Теперь ему стыдно показаться на глаза внучке. Собравшийся народ слушает его, но помочь не может, потому что ни у кого нет лишних денег. Но нашелся один человек, Павел Веретенников, который купил Вавиле ботиночки. Старик так расчувствовался, что убежал, забыв даже поблагодарить Веретенникова, «зато крестьяне прочие так были разутешены, так рады, словно каждого он одарил рублем». Странники идут в балаган, в котором смотрят комедию с Петрушкой.

Глава 3. Пьяная ночь

Наступает вечер, и путники покидают «бурливое село». Они идут по дороге, и везде им встречаются пьяные люди, которые после ярмарки возвращаются домой. Со всех сторон до странников доносятся пьяные разговоры, песни, жалобы на тяжелую жизнь, крики дерущихся.

У дорожного столба встречают путешественники Павла Веретенникова, вокруг которого собрались крестьяне. Веретенников записывает в свою книжечку песни и пословицы, которые поют ему крестьяне. «Умны крестьяне русские, — говорит Веретенников, — одно нехорошо, что пьют до одурения, во рвы, в канавы валятся — обидно поглядеть!» После этих слов к нему подходит мужик, который объясняет, что крестьяне пьют из-за тяжелой жизни: «Нет меры хмелю русскому. А горе наше мерили? Работе мера есть? Вино валит крестьянина, а горе не валит? Работа не валит?» И пьют крестьяне, чтобы забыться, чтобы в чарке водки утопить свое горе. Но тут же мужик добавляет: «у нас на семью пьющую непьющая семья! Не пьют, а также маются, уж лучше б пили, глупые, да совесть такова». На вопрос Веретенникова, как его зовут, мужик отвечает: «В деревне Босове Яким Нагой живет, он до смерти работает, до полусмерти пьет!..», и остальные мужики стали рассказывать Веретенникову историю Якима Нагого. Он жил когда-то в Питере, но его посадили в тюрьму, после того как он вздумал тягаться с купцом. Его ободрали до ниточки, и таким он вернулся к себе на родину, где взялся за соху. С тех пор он тридцать лет «жарится на полосе под солнышком». Он купил своему сыну картиноч-ки, которые развесил по избе, и сам любил смотреть на них. Но вот однажды произошел пожар. Яким, вместо того чтобы спасать скопленные им за всю жизнь деньги, спас картинки, которые затем повесил в новую избу.

Глава 4. Счастливые

Под липу стали сходиться люди, которые называли себя счастливыми. Пришел дьячок, счастье которого состояло «не в соболях, не в золоте», а «в благодушестве». Пришла рябая старуха. Она была счастлива оттого, что у нее крупная репа уродилась. Затем пришел солдат, счастливый потому, «что в двадцати сраженьях был, а не убит». Каменщик стал рассказывать, что счастье его заключено в молоте, при помощи которого он зарабатывает деньги. Но тут подошел другой каменщик. Он посоветовал не хвастать своей силой, иначе из этого может горе выйти, какое приключилось с ним в молодости: подрядчик стал хвалить его за силу, но однажды подложил ему на носилки столько кирпичей, что мужик не выдержал такой ноши и после этого совсем занемог. Пришел к путникам и дворовый человек, лакей. Он заявил, что счастье его состоит в том, что у него болезнь, которой страдают только благородные. Разные еще люди приходили хвастаться своим счастьем, и в итоге странники вынесли свой приговор крестьянскому счастью: «Э, счастие мужицкое! Дырявое, с заплатами, горбатое, с мозолями, проваливай домой!»

Но вот подошел к ним человек, который посоветовал им поспрашивать о счастье у Ермилы Гирина. На вопрос путников, кто же такой этот Ермила, мужик рассказал им. Работал Ермила на мельнице, которая никому не принадлежала, но суд решил продать ее. Были устроены торги, в которых Ермила стал тягаться с купцом Алтынниковым. В итоге Ермила выиграл, только с него сразу потребовали денег за мельницу, а с собой у Ермилы таких денег не было. Он попросил дать ему полчаса, побежал на площадь и обратился к народу с просьбой помочь ему. Ермила был человек уважаемый в народе, поэтому каждый крестьянин дал ему столько денег, сколько смог. Ермила выкупил мельницу, а через неделю приехал снова на площадь и отдал все одолженные им деньги. И каждый взял столько денег, сколько давал ему в долг, никто лишнего не присвоил, даже еще один рубль остался. Собравшиеся стали спрашивать, почему Ермила Гирин был в таком почете. Рассказчик поведал, что в молодости Ермила был писарем в жандармском корпусе и всякому обратившемуся к нему крестьянину помогал советом и делом и не брал за это ни гроша. Потом, когда в вотчину приехал новый князь и разогнал жандармскую контору, крестьяне попросили его избрать бурмистром волости Ермилу, так как доверяли ему во всем.

Но тут поп прервал рассказчика и сказал, что он не всю правду про Ермилу рассказывает, что и у него был грех: вместо своего младшего брата Ермила отдал в рекруты единственного сына старухи, который был ее кормильцем и опорой. С тех пор совесть не давала ему покоя, и однажды он чуть не повесился, но вместо этого потребовал, чтобы его судили как преступника перед всем народом. Крестьяне стали просить князя, чтобы тот забрал из рекрутов сына старухи, не то Ермила повесится от совести. В конце концов старухе вернули сына, а брата Ермилы отдали в рекруты. Но совесть Ермилу все равно мучила, поэтому он отказался от своей должности и стал работать на мельнице. Во время бунта в вотчине Ермила угодил в острог... Тут раздался крик лакея, которого секли за воровство, и поп не успел рассказать историю до конца.

Глава 5. Помещик

На следующее утро встретили помещика Оболта-Оболдуева и решили спросить, счастливо ли он живет. Помещик начал рассказывать, что он «роду именитого», его предки были известны еще триста лет назад. Жил этот помещик в былые времена «как у Христа за пазухой», у него были почет, уважение, много земли, по нескольку раз в месяц он устраивал праздники, которым мог позавидовать «любой француз», ездил на охоту. Крестьян помещик держал в строгости: «Кого хочу - помилую, кого хочу — казню. Закон — мое желание! Кулак — моя полиция!» Но потом он добавил, что «карал - любя», что крестьяне его любили, они вместе праздновали Пасху. Но путники только посмеивались над его словами: «Колом сбивал их, что ли, ты молиться в барский дом?..» Затем помещик начал вздыхать, что прошла такая беззаботная жизнь после отмены крепостного права. Теперь крестьяне уже не работают на помещичьих землях, и поля пришли в упадок. Вместо охотничьего рога в лесах слышится стук топора. Там, где раньше стояли барские дома, теперь строятся питейные заведения. После этих слов помещик заплакал. А путники подумали: «Порвалась цепь великая, порвалась — расскочилася: одним концом по барину, другим по мужику!..»

Крестьянка
Пролог

Решили путники счастливого человека искать и среди женщин. В одной деревне посоветовали им найти Матрену Тимофеевну и ее поспрашивать. Мужики отправились в путь и скоро достигли села Клин, в котором жила «Матрена Тимофеевна, осанистая женщина, широкая и плотная, лет тридцати осьми. Красива: волос с проседью, глаза большие, строгие, ресницы богатейшие, сурова и смугла. На ней рубаха белая, да сарафан коротенький, да серп через плечо». Обратились мужики к ней: «Скажи по-божески: в чем счастие твое?» И Матрена Тимофеевна начала рассказывать.

Глава 1. До замужества

В девках Матрена Тимофеевна жила счастливо в большой семье, где все ее любили. Рано никто не будил, разрешали ей поспать и сил набраться. С пяти лет в поле вывели, она ходила за коровами, носила завтрак отцу, потом научилась сено убирать, так и привыкала к работе. После работы она вместе с подружками за прялицей сидела, песни пела, по праздникам плясать ходила. От парней Матрена скрывалась, не хотела с девичьей воли в неволю попадать. Но все равно ей выискался жених, Филипп, из далеких краев. Стал он к ней свататься. Матрена сначала не соглашалась, но парень пришелся ей по сердцу. Матрена Тимофеевна призналась: «Пока мы торговалися, должно быть, так я думаю, тогда и было счастьице. А больше вряд когда!» Вышла она замуж за Филиппа.

Глава 2. Песни

Матрена Тимофеевна поет песню о том, как родня жениха набрасывается на невестку, когда та приезжает в новый дом. Никто ее не любит, все заставляют работать, а если не понравится работа, то и побить могут. Вот так же вышло и с новой семьей Матрены Тимофеевны: «Семья была большущая, сварливая. Попала я с девичьей воли в ад!» Только в муже она могла найти поддержку, и то случалось, что он бил ее. Матрена Тимофеевна запела о муже, который бьет свою жену, а его родные не хотят вступаться за нее, а только велят еще больше бить.

Вскоре у Матрены родился сын Демушка, и теперь ей легче было сносить упреки свекра и свекрови. Но вот с ней опять приключилась беда. Господский управляющий стал к ней приставать, а она не знала, куда от него сбежать. Только дед Савелий помогал Матрене со всеми бедами справляться, только он и любил ее в новой семье.

Глава 3. Савелий, богатырь святорусский

«С большущей сивой гривою, чай, двадцать лет не стриженой, с большущей бородой, дед на медведя смахивал», «дугой спина у дедушки», «ему уж стукнуло, по сказкам, сто годов». «Дед жил в особой горнице, семейки недолюбливал, в свой угол не пускал; а та сердилась, лаялась, его «клейменым, каторжным» честил родной сынок». Когда свекор сильно начинал злиться на Матрену, она вместе с сыном уходила к Савелию и там работала, а Демушка играл с дедом.

Однажды Савелий рассказал ей историю своей жизни. Жил он с другими крестьянами в непроходимых болотистых лесах, куда не могли добраться ни помещик, ни полиция. Но однажды помещик приказал им явиться к нему и послал за ними полицию. Крестьянам пришлось повиноваться. Помещик потребовал от них оброка, а когда мужики стали говорить, что у них ничего нет, приказал их высечь. Снова крестьянам пришлось повиноваться, и они отдали помещику свои деньги. Теперь каждый год помещик приезжал собирать у них оброк. Но вот помещик умер, а его наследник прислал в вотчину управляющего-немца. Сначала немец жил спокойно, сдружился с крестьянами. Потом стал приказывать им работать. Мужики и опомниться не успели, как прорубили дорогу от своей деревни к городу. Теперь к ним можно было спокойно ездить. Немец привез в деревню свою жену и детей и стал обворовывать крестьян еще хлеще, чем обворовывал прежний помещик. Крестьяне терпели его восемнадцать лет. За это время немец успел построить фабрику. Потом велел копать колодец. Работа ему не понравилась, и он стал ругать крестьян. И Савелий со своими товарищами закопал его в вырытой для колодца яме. За это его отправили на каторгу, где он провел двадцать лет. Потом вернулся на родину и построил дом. Мужики попросили Матрену Тимофеевну дальше рассказывать про свою бабью жизнь.

Глава 4. Демушка

Матрена Тимофеевна брала сына на работу. Но свекровь сказала, чтобы она оставила его деду Савелию, так как с ребенком много не наработаешь. И вот отдала она Демушку деду, а сама пошла работать. Когда вернулась вечером домой, то оказалось, что Савелий задремал на солнышке, не углядел за малышом, и того затоптали свиньи. Матрена «клубышком каталася», «червышком свивалася, звала, будила Демушку - да поздно было звать». Приехали жандармы и стали допрашивать, «не по согласью ли с крестьянином Савелием убила ты дитя?» Потом пришел лекарь, чтобы вскрыть труп ребенка. Матрена стала просить, чтобы он не делал этого, посылала на всех проклятия, и все решили, что она лишилась рассудка.

Ночью пришла Матрена к гробику сына и увидела там Савелия. Сначала она кричала на него, винила в смерти Демы, но потом они вдвоем стали молиться.

Глава 5. Волчица

После смерти Демушки Матрена Тимофеевна ни с кем не разговаривала, Савелия видеть не могла, не работала. А Савелий ушел на покаяние в Песочный монастырь. Потом Матрена вместе с мужем съездила к родителям и принялась за работу. Вскоре у нее появились еще дети. Так прошло четыре года. У Матрены умерли родители, и она пошла поплакать на могилу сына. Видит, могилка прибрана, на ней иконка стоит, а на земле лежит Савелий. Поговорили они, Матрена простила старика, рассказала ему про свое горе. Вскоре Савелий умер, и его похоронили рядом с Демой.

Прошло еще четыре года. Матрена смирилась со своей жизнью, работала за всю семью, только детей своих в обиду не давала. Пришла к ним в село богомолка и стала учить, как надо правильно, по-божески жить. Она запретила по постным дням кормить детей грудью. Но Матрена не послушалась ее, она решила, что пусть Бог лучше ее накажет, чем она оставит детей своих голодными. Вот горе и пришло к ней. Когда ее сыну Федоту исполнилось восемь лет, свекор отдал его в пастушки. Однажды мальчик не доглядел за овцами, и одну из них украла волчица. За это деревенский староста хотел его выпороть. Но Матрена бросилась в ноги помещику, и он решил вместо сына наказать его мать. Матрену высекли. Вечером она пришла посмотреть, как спит ее сыночек. А на следующее утро не показалась родне мужа, а пошла на речку, где стала плакать и звать на защиту своих родителей.

Глава 6. Трудный год

В деревню пришли две новые беды: сначала наступил неурожайный год, потом рекрутчина. Свекровь стала бранить Матрену за то, что она накликала беду, так как в Рождество надела чистую рубашку. А тут еще и ее мужа хотели отдать в рекруты. Не знала Матрена, куда ей податься. Сама она не ела, все отдавала семье мужа, а они ее еще и ругали, зло смотрели на ее детей, так как они были лишними ртами. Вот и пришлось Матрене «послать деток по миру», чтобы они просили денег у чужих людей. Наконец мужа ее забрали, и осталась беременная Матрена совсем одна.

Глава 7. Губернаторша

Мужа ее забрали в рекруты не вовремя, но никто не хотел помочь ему вернуться домой. Матрена, которая последние дни донашивала своего ребенка, пошла искать помощи у губернатора. Она ушла из дома ночью, ничего никому не сказав. Пришла в город под самое утро. Швейцар в губернаторском дворце сказал ей, чтобы она попробовала прийти через два часа, тогда губернатор, может быть, ее и примет. На площади Матрена увидела памятник Сусанину, и он напомнил ей Савелия. Когда к дворцу подъехала карета и из нее вышла губернаторша, Матрена бросилась ей под ноги с мольбами о заступничестве. Тут она почувствовала себя плохо. Долгая дорога и усталость сказались на ее здоровье, и она родила сына. Губернаторша помогла ей, сама крестила младенца и дала ему имя. Потом помогла спасти мужа Матрены от рекрутчины. Привела Матрена мужа домой, а его семья поклонилась ей в ноги и повинилась перед ней.

Глава 8. Бабья притча

С тех пор прозвали Матрену Тимофеевну губернаторшей. Стала жить она как прежде, работала, детей растила. Одного из ее сыновей уже забрали в рекруты. Путникам Матрена Тимофеевна сказала: «не дело между бабами счастливую искать»: «Ключи от счастья женского, от нашей вольной волюшки, заброшены, потеряны у Бога самого!»

Последыш

Путешественники вышли к берегу Волги и увидели, как крестьяне работают на сенокосе. «Давно мы не работали, давайте покосим!» - попросили странники у местных баб. После работы они присели к стогу отдохнуть. Вдруг видят: плывут по речке три лодки, в которых играет музыка, сидят красивые барыни, два усатых барина, дети и старичок. Как только крестьяне завидели их, сразу принялись еще усерднее работать.

Старый помещик сошел на берег, обошел все сенокосное поле. «Крестьяне низко кланялись, бурмистр перед помещиком, как бес перед заутреней, юлил». А помещик ругал их за работу, велел пересушить уже заготовленное сено, которое и так было сухим. Путешественники удивились, почему старый помещик так ведет себя с крестьянами, ведь они теперь свободные люди и не находятся под его властью. Старик Влас стал им рассказывать.

«Помещик наш особенный, богатство непомерное, чин важный, род вельможеский, весь век чудил, дурил». Но вот отменили крепостное право, а он не поверил, решил, что его обманывают, даже с губернатором по этому поводу бранился, а к вечеру его удар хватил. Его сыновья испугались, что он может лишить их наследства, и сговорились с крестьянами жить по-прежнему, как будто помещик все еще их господин. Некоторые крестьяне с радостью согласились и дальше служить помещику, но многие никак не могли согласиться. Например, Влас, который тогда был бурмистром, не знал, как ему придется исполнять «дурацкие приказы» старика. Тогда другой крестьянин попросил, чтобы его сделали бурмистром, и «пошли порядки старые». А крестьяне собирались вместе и смеялись над глупыми приказами барина. Он, например, приказал женить семидесятилетнюю вдову на шестилетнем мальчике, чтобы он содержал ее и построил ей новый дом. Приказал коровам не мычать, когда они проходят мимо барского дома, потому что они будят помещика.

Но вот нашелся крестьянин Агап, который не захотел подчиняться барину и даже упрекал других крестьян в послушании. Однажды шел он с бревном, а навстречу ему барин. Помещик понял, что бревно из его леса, и стал ругать Агапа за воровство. А крестьянин не вытерпел и стал смеяться над помещиком. Старика снова хватил удар, думали, что теперь он умрет, но он вместо этого издал указ наказать Агапа за непослушание. Весь день ходили к Агапу молодые помещики, их жены, новый бурмистр и Влас, уговаривали Агапа притвориться, всю ночь поили его вином. На следующее утро заперли его в конюшне и наказали ему кричать, словно его бьют, а на самом деле он сидел и пил водку. Помещик поверил, и ему даже жалко стало крестьянина. Только Агап после такого количества водки под вечер скончался.

Пошли странники посмотреть на старого помещика. А тот сидит в окружении сыновей, невесток, дворовых крестьян и обедает. Стал расспрашивать, скоро ли крестьяне соберут барское сено. Новый бурмистр стал уверять его, что сено уберут за два дня, потом заявил, что мужики никуда не денутся от барина, что он их отец и бог. Такая речь понравилась помещику, но вдруг услышал он, что в толпе кто-то из крестьян засмеялся, и велел отыскать и наказать виноватого. Пошел бурмистр, а сам думает, как ему быть. Стал просить странников, чтобы кто-нибудь из них сознался: они люди нездешние, им барин ничего не сможет сделать. Но путники не соглашались. Тогда кума бурмистра, хитрая баба, пала в ноги барину, стала причитать, говорить, что это ее единственный придурковатый сынок засмеялся, упросила барина не ругать его. Барин сжалился. Потом он уснул, да во сне и умер.

Пир - на весь мир

Вступление

Крестьяне устроили праздник, на который пришла вся вотчина, хотели отпраздновать обретенную свободу. Крестьяне запели песни.

I. Горькое время - горькие песни

Веселая. В песне поется о том, что корову у крестьянина отнял барин, кур отнял земский суд, сыновей царь забрал в рекруты, а дочерей прибрал к себе барин. «Славно жить народу на Руси святой!»

Барщинная. У бедного крестьянина Калинушки вся спина в ранах от побоев, ему нечего надеть, нечего есть. Все, что он зарабатывает, приходится отдавать барину. Только и радости в жизни — прийти в кабак и напиться.

После этой песни крестьяне стали рассказывать друг другу, как тяжело при барщине. Один вспоминал, как их барыня Гертруда Александровна велела их драть нещадно. А крестьянин Викентий рассказал следующую притчу.

Про холопа примерного - Якова верного. Жил на свете помещик, очень скупой, даже дочь свою прогнал, когда она замуж вышла. Был у этого барина верный слуга Яков, который любил его больше жизни своей, все делал, чтобы доставить барину приятное. Никогда ни о чем не просил Яков своего хозяина, но вот подрос его племянник и захотел жениться. Только невеста барину тоже нравилась, поэтому он не разрешил племяннику Якова жениться, а отдал его в рекруты. Яков решил отомстить своему барину, только месть его была такая же холопская, как и жизнь. У барина болели ноги, и он не мог ходить. Яков отвез его в дремучий лес и повесился на его глазах. Барин всю ночь провел в овраге, а наутро нашли его охотники. Он не оправился после увиденного: «Будешь ты, барин, холопа примерного, Якова верного, помнить до судного дня!»

II. Странники и богомольцы

На свете бывают разные богомольцы. Некоторые из них только прикрываются именем Бога, чтобы поживиться за чужой счет, так как богомольцев принято принимать в любом доме и кормить. Поэтому они чаще всего выбирают богатые дома, в которых можно хорошо поесть и что-нибудь своровать. Но есть и настоящие богомольцы, которые несут слово Божие в крестьянский дом. Такие люди идут в самый бедный дом, чтобы и на него сошла Божия милость. К таким богомольцам относится и Ионушка, который повел рассказ «О двух великих грешниках».

О двух великих грешниках. Атаман Кудеяр был разбойником и за свою жизнь погубил и ограбил многих людей. Но вот замучила его совесть, да так, что он не мог ни есть, ни спать, а только вспоминал свои жертвы. Распустил он всю банду и пошел молиться к гробу Господню. Странствует, молится, кается, но легче ему не становится. Вернулся грешник на родину и стал жить под вековым дубом. Однажды слышит он голос, который велит ему спилить дуб тем самым ножом, которым он раньше людей убивал, тогда простятся ему все грехи. Несколько лет старец работал, но никак не мог спилить дуб. Как-то встретился ему пан Глуховской, о котором рассказывали, что он жестокий и злой человек. На вопрос пана, что старец делает, грешник рассказал, что так хочет замолить грехи свои. Пан стал смеяться и сказал, что его совесть совсем не мучает, хоть он и загубил много жизней. «Чудо с отшельником сталося: бешеный гнев ощутил, бросился к пану Глуховскому, нож ему в сердце вонзил! Только что пан окровавленный пал головой на седло, рухнуло древо громадное, эхо весь лес потрясло». Так и замолил Кудеяр свои грехи.

III. И старое, и новое

«Велик дворянский грех» - стали говорить крестьяне после рассказа Иона. Но мужик Игнатий Прохоров возразил: «Велик, а все не быть ему против греха крестьянского». И рассказал следующую историю.

Крестьянский грех. За смелость и отвагу адмирал-вдовец получил от государыни восемь тысяч душ. Когда пришла пора адмиралу умирать, он подозвал к себе старосту и вручил ему ларец, в котором лежала вольная для всех крестьян. После его смерти приехал дальний родственник и, обещая старосте золотые горы и вольную, выпросил у него тот ларец. Так восемь тысяч крестьян остались в барской кабале, а староста совершил самый тяжкий грех: предал своих товарищей. «Так вот он, грех крестьянина! И впрямь, страшнейший грех!» — решили мужики. Затем спели они песню «Голодная» и снова заговорили о помещичьем и крестьянском грехе. И вот Гриша Добросклонов, сын дьячка, сказал: «Змея родит змеенышей, а крепь - грехи помещика, грех Якова несчастного, грех Глеба родила! Нет крепи — нет помещика, до петли доводящего усердного раба, нет крепи -нет дворового, самоубийством мстящего злодею своему, нет крепи — Глеба нового не будет на Руси!» Всем понравилась речь паренька, стали желать ему богатства и умную жену, но Гриша ответил, что ему не богатство нужно, а чтобы «каждому крестьянину жилось вольготно, весело на всей святой Руси».

IV. Доброе время — добрые песни

Под утро путешественники уснули. Гриша со своим братом повел домой отца, по дороге они пели песни. Когда братья уложили отца спать, Гриша пошел гулять по деревне. Гриша учится в семинарии, там его плохо кормят, поэтому он худой. Но он совсем не думает о себе. Все его мысли заняты только родной деревней и счастьем крестьянским. «Ему судьба готовила путь славный, имя громкое народного заступника, чахотку и Сибирь». Гриша счастлив оттого, что может быть заступником и заботиться о простых людях, о своей родине. Семеро мужиков нашли наконец счастливого, но они даже не догадывались об этом счастье.

«Не все между мужчинами отыскивать счастливого, пощупаем-ка баб!» - решают странники. Им советуют пойти в село Клин и спросить Корчагину Матрену Тимофеевну, которую все прозвали «губернаторша». Странники приходят в село:

Что ни изба - с подпоркою, Как нищий с костылем; А с крыш солома скормлена Скоту. Стоят, как остовы, Убогие дома.

В воротах странникам встречается лакей, который объясняет, что «помещик за границею, а управитель при смерти». Какие-то мужики ловят в реке мелкую рыбу, жалуются, что раньше рыбы было больше. Крестьяне и дворовые растаскивают кто что может:

Один дворовый мучился У двери: ручки медные Отвинчивал; другой Нес изразцы какие-то...

Седой дворовый предлагает купить странникам заграничные книги, злится, что они отказываются:

На что вам книги умные? Вам вывески питейные Да слово «воспрещается», Что на столбах встречается, Достаточно читать!

Странники слышат, как красивый бас поет песню на непонятном языке. Оказывается, «певец Ново-Архангельской, его из Малороссии сманили господа. Свезти его в Италию сулились, да уехали». Наконец странники встречают Матрену Тимофеевну.

Матрена Тимофеевна Осанистая женщина, Широкая и плотная, Лет тридцати осьми. Красива; волос с проседью, Глаза большие, строгие, Ресницы богатейшие, Сурова и смугла.

Странники рассказывают, почему отправились в путь, Матрена Тимофеевна отвечает, что ей некогда рассказывать о своей жиани - надо жать рожь. Странники обещают помочь ей убрать рожь, Матрена Тимофеевна «стала нашим странникам всю душу открывать».

До замужества

Мне счастье в девках выпало:

У нас была хорошая,

Непьющая семья.

За батюшкой, за матушкой,

Как у Христа за пазухой,

Было много веселья, но и много работы. Наконец «выискался суженый»:

На горе - чужанин!

Филипп Корчагин - питерщик,

По мастерству печник.

Отец подгулял со сватами, пообещал выдать дочку. Матрена не хочет идти за Филиппа, тот уговаривает, говорит, что не станет обижать. В конце концов Матрена Тимофеевна соглашается.

Глава 2 Песни

Матрена Тимофеевна попадает в чужой дом - к свекрови и свекру. Повествование время от времени прерывается песнями о тяжелой доле девушки, вышедшей замуж «в чужую сторонку».

Семья была большущая, Сварливая... попала я С девичьей холи в ад! В работу муж отправился,

Молчать, терпеть советовал...

Как велено, так сделано:

Ходила с гневом на сердце,

А лишнего не молвила

Словечка никому.

Зимой пришел Филиппушка,

Привез платочек шелковый

Да прокатил на саночках

В Екатеринин день,

И горя словно не было!..

Странники спрашивают: «Уж будто не колачивал?» Матрена Тимофеевна отвечает, что только один раз, когда приехала сестра мужа и он попросил дать ей башмаки, а Матрена Тимофеевна замешкалась. На Благовещенье Филипп опять уходит на заработки, а на Казанскую у Матрены родился сын, которого назвали Демуш-кой. Жизнь в доме родителей мужа стала еще трудней, но Матрена терпит:

Что ни велят - работаю, Как ни бранят - молчу.

Из всей семейки мужниной Один Савелий, дедушка, Родитель свекра-батюшки, Жалел меня...

Матрена Тимофеевна спрашивает странников, рассказывать ли про деда Савелия, те готовы слушать.

Глава 3 Савелий, богатырь святорусский

С большущей сивой гривою,

Чай, двадцать лет нестриженной,

С большущей бородой,

Дед на медведя смахивал...

Ему уж стукнуло,

По сказкам, сто годов.

Дед жил в особой горнице,

Семейки недолюбливал,

В свой угол не пускал;

А та сердилась, лаялась,

Его «клейменым, каторжным»

Честил родной сынок. Савелий не рассердится, Уйдет в свою светелочку, Читает святцы, крестится Да вдруг и скажет весело: «Клейменый, да не раб»...

Однажды Матрена спрашивает у Савелия, за что его зовут клейменым и каторжным. Дед рассказывает ей свою жизнь. В годы его молодости крестьяне его деревни тоже были крепостные, «да только ни помещиков, ни немцев-управителей не знали мы тогда. Не правили мы барщины, оброков не платили мы, а так, когда рассудится, в три года раз пошлем». Места были глухие, и никто туда по чащобам да болотам не мог добраться. «Помещик наш Шалаш-ников через тропы звериные с полком своим - военный был - к нам подступиться пробовал, да лыжи повернул!» Тогда Шалашни-ков присылает приказ - явиться, но крестьяне не идут. Нагрянула полиция (была засуха) - «мы дань ей медом, рыбою», когда приехала в другой раз - «шкурами звериными», а на третий раз - ничего не дали. Обули старые лапти, дырявые армяки и пошли к Шалашникову, который стоял с полком в губернском городе. Пришли, сказали, что оброку нет. Шалашников велел их пороть. Шалашников порол крепко, пришлось «онучи распороть», достать деньги и поднести пол шапки «лобанчиков» (полуимпериалов). Шалашников сразу утих, даже выпил вместе с крестьянами. Те двинулись в обратный путь, два старика смеялись, что домой зашитые в подкладке несут сторублевые бумажки.

Отменно драл Шалашников, А не ахти великие Доходы получал.

Скоро приходит уведомление, что Шалашников убит под Варной.

Наследник средство выдумал: К нам немца подослал. Через леса дремучие, Через болота топкие Пешком пришел шельмец!

И был сначала тихонький: « Платите сколько можете ». - Не можем ничего!

«Я барина уведомлю».

Уведомь!.. - Тем и кончилось.

Немец, Христиан Христианыч Фогель, тем временем вошел в доверие к крестьянам, говорит: «Если не можете платить, то работайте» . Те интересуются, в чем работа. Тот отвечает, что желательно окопать канавками болото, вырубить, где намечено, деревья. Крестьяне сделали, как он просил, видят - получилась просека, дорога. Спохватились, да поздно.

И тут настала каторга

Корежскому крестьянину -

До нитки разорил!

А драл... как сам Шалашников!

Да тот был прост: накинется

Со всей воинской силою,

Подумаешь: убьет!

А деньги сунь - отвалится,

Ни дать ни взять раздувшийся

В собачьем ухе клещ.

У немца - хватка мертвая:

Пока не пустит по миру,

Не отойдя, сосет! Такое житье продолжалось восемнадцать лет. Немец построил фабрику, велел рыть колодец. Его рыли девять человек, в том числе Савелий. Поработав до полудня, решили отдохнуть. Тут и появился немец, начал ругать крестьян за безделье. Крестьяне спихнули немца в яму, Савелий крикнул «Наддай!», и Фогеля живьем закопали. Дальше была «каторга и плети предварительно; не выдрали - помазали, плохое там дранье! Потом... бежал я с каторги... Поймали! Не погладили и тут по голове».

А жизнь была нелегкая.

Лет двадцать строгой каторги.

Лет двадцать поселения.

Я денег прикопил,

По манифесту царскому

Попал опять на родину,

Пристроил эту горенку

И здесь давно живу.

Нужно скачать сочиненение? Жми и сохраняй - » Краткое содержание: «Кому на Руси жить хорошо» — Часть 3 Крестьянка . И в закладках появилось готовое сочинение.