М.СОКОЛОВ: В эфире «Эха Москвы» программа «Цена победы. Цена революции», её ведет Михаил Соколов, и сегодня наш гость в студии из Петербурга - профессор, доктор исторических наук Петр Базанов, специалист по истории русской эмиграции. Мы поговорим о развилках в истории или об альтернативной истории (в некотором смысле о научной, но фантастике, обращенной в прошлое). Вот из художественной литературы мне вспоминается «Остров Крым» Василия Аксенова, еще такой фантастический роман «Гравилет «Цесаревич» Вячеслава Рыбакова, рисующий альтернативный мир, дух России (в первом случае) или другой России (во втором). Но вот я понимаю, что ученые тоже думают об этих развилках, о не реализовавшихся моделях развития и, по всей видимости, делают это для того, чтобы на материале прошлого понять настоящее или даже попытаться предугадать будущее развитие России. Но, Петр Николаевич, давайте мы пройдем, действительно, по прошлому. По нашему любимому периоду революционному, да и военному. Поскольку Первая мировая война продолжается в 17 году. Вот этот период - действительно, такая цепь интереснейших развилок и для меня первая – это отречение Николая II на станции Дно. Можем ли мы представить государя, высылающего прочь делегацию Шульгина из Петрограда, едущего к фронтовым частям? Что говорят об этом разнообразные мемуаристы (или люди в эмиграции вспоминали), упущенный ли это был шанс?

П.БАЗАНОВ: Боюсь, что нет. Дело в том, что Николай II лично и его ближайшее окружение настолько себя скомпрометировали в глазах даже ближайшего руководства, даже искренних его друзей, кто его неоднократно любил, жалел впоследствии и бил себя в грудь: «Что вот если бы он знал, как всё было бы в дальнейшем». Здесь альтернативы, на мой взгляд, быть не могло. К сожалению, Николай II должен был отречься, и отречься он должен был значительно раньше. Вот иное дело, что начинается дальнейшая история, более интересная. Эта власть берет, предположим, Михаила Александровича – его брата…

М.СОКОЛОВ: В роли регента, как по закону должно было быть.

П.БАЗАНОВ: В роли регента. И вот он как раз обращается к военным частям. В Петербурге не все довольны революцией, как-то удается удержать ситуацию на каком-то уровне. Но, скорее, исторические развилки происходят далее. Это, например, удается корниловский мятеж, Керенский НРЗБ.

М.СОКОЛОВ: А вы не торопитесь? Может быть, в апреле комендант Петрограда Корнилов просто арестовывает Совет во время патриотической демонстрации? Как Солженицын мечтал.

П.БАЗАНОВ: Боюсь, что нет. Боюсь, что здесь уже шла такая волна, которую этими частичными действиями было не остановить. Иное дело август. Знаменитый, так называемый, корниловский мятеж. Вот здесь, если бы Керенский не захотел в очередной раз (как это утверждали его противники) покрасоваться перед революционными войсками, возможно, что-то и изменилось. Но, тем не менее, все-таки я считаю, что до октября реальной остановки октябрьской революции (как мы её называем) не существовало. Все возможные альтернативы начинаются после октября 1917 года…

М.СОКОЛОВ: Я с вами все-таки поспорю. Ну вот смотрите, такой интереснейший момент, когда Троцкий, например, был арестован Временным правительством. Он мог бы и не выйти из тюрьмы, не возглавить Петроградский совет. Ленин был в подполье, его не очень слушались, и октябрьский мятеж мог не произойти.

П.БАЗАНОВ: Но октябрьский мятеж был, к сожалению, неизбежен. Потому что…

М.СОКОЛОВ: Раньше или позже?

П.БАЗАНОВ: Не товарищ Троцкий, не товарищ, скажем, Ленин - тогда товарищ Сталин. Не надо забывать, что среди большевиков были лидеры второго ряда, которые совершенно активно себя вели. У нас историография, естественно, сводила это к трем лицам. Троцкистская - к товарищу Троцкому, сталинская - к товарищу Сталину, ну а последующая хрущевско-брежневская (назовем её) - к товарищу Ленину. Вот тот человек, который реально сотворил революцию. Но не бывает революции по сотворению палочки. Революция - это всегда все-таки движение масс. Если революция не удалась, тогда мы ее называем иначе. Как ни жалко, но 17 год был именно революционным. Мы можем спорить, была ли отдельно февральская революция, октябрьская революция - это сливается в один процесс. Но при этом мы должны признать, что это революция, а не бунт, не мятеж и никакой другой термин. Кроме того, я бы все-таки с вами, Михаил, поспорил по поводу того, что избежность/неизбежность революции. Вот летом 17 года маленькая газета Алексея Суворина (одного из самых талантливейших российский журналистов) выкидывает компромат на большевиков. Не важно, что мы спорим до сих пор: были, не брали немцев, деньги не брали. Есть в средствах массовой информации такая информация, извините за каламбур. Решительные власти могут арестовывать всех, расстреливать, потом говорить: «Извините, мы ошиблись». Как у нас часто бывает. «Ну вот ошибочка вышла, простите нас».

М.СОКОЛОВ: Но власти были нерешительные.

П.БАЗАНОВ: Дело не в том, что власти были, а в том, что левые и социалисты грудью вставали на защиту большевиков и анархистов, всячески парализуя действия всех этих властей. Ну, корниловцы, там, правые элементы, там, самокатчики знаменитые, отбившие в июле 1917 года дворец Кшесинской, могли реально действительно что-то изменить. Но их действия… Тут же пришел бы приказ Петросовета насчет того: «Освободите данное здание и передайте его не, скажем, большевистской фракции, социал-демократической фракции, а межрайонной. А под видом межрайоновцев опять появились бы большевики. Вот не могу здесь я с вами согласиться, все-таки вот реальные изменения - это после октября 17 года. Революция должна была дойти до своего абсурда.

М.СОКОЛОВ: Хорошо. Ну, а если бы…

П.БАЗАНОВ: Точно так же французская дошла до периода якобинцев, а английская до периода индепендентов, то есть когда уже левее нас уже никто не может быть.

М.СОКОЛОВ: Подождите, Петр Николаевич, вот дошли мы до октября…

П.БАЗАНОВ: Так.

М.СОКОЛОВ: И сразу же после октября поворотный опять же пункт. Вот Краснов идет вместе с тем же Керенским, в конце концов. Войска на Петроград немного, но ведутся, и там вот, по-моему, командующий северным фронтом Черемисов блокирует все эти действия. Ну а если Керенский принимает жесткие решения, Черемисова арестовывают, казаки действительно грузятся там, как это было запланировано (это несколько дивизий), озлобленные фронтовики наводят порядок в Петрограде. Возможно? И что юнкера восстают?

П.БАЗАНОВ: Юнкера - это да. Юнкерский мятеж - это один из факторов. Но это уже после 25 числа, я помню.

М.СОКОЛОВ: Конечно.

П.БАЗАНОВ: Юнкерский мятеж - да. Большевики великолепно его спровоцировали, до того как появились казачьи части. И юнкерский мятеж - это первое кровавое подавление с использованием пушек, бронетранспортеров, броневиков (как тогда их называли). И начало коллективных арестов. Предварительно большинство юнкеров, кстати, отпустили. Но кого-то при этом и убили (кто реально принимал участие и кто не принимал). Да, здесь могло что-то получиться, но все равно страна еще не знала, что такое большевики. Вот это осознание началось где-то с мая - лета 18 года, когда началось всеобщее повстанческое движение. То есть в каждой деревне стали восставать против большевиков. Почему? Потому что большевики стали вести политику. Какую? Продолжали продразверстку. Брестский мир показал, что произошло в результате. Но вот мы говорим «мир», ну и к чему этот мир привел? То есть ни мира, ни войны, как говорил товарищ Троцкий - пламенный лидер большевиков. На самом деле война продолжается, но в то же время мир. Вот оккупированная Украина - там никакого мира нет. Там идут во всю боевые действия, партизанское движение. Немцы, которые думали, что для них будет Украина житницей, при помощи чего они разобьют войска на западном фронте, вынуждены туда все новые и новые части. Вы, конечно, мне скажете, что это части очень слабого качества, там 50-летние мужчины (а то и под 60 лет) или 16-летние мальчишки, но все равно это именно те части, которых не хватает на западном фронте. На мой взгляд, все-таки главная альтернатива начинается чуть попозже. Чуть-чуть.

М.СОКОЛОВ: Но, тем не менее, хочется пройти по пунктам. Я чуть вас верну назад. Хорошо. А вот все-таки в Москве было оказано достаточно серьезное сопротивление большевикам, бои шли неделю. Не могли опереться антибольшевистские силы на вторую столицу в тот момент?

П.БАЗАНОВ: Могли. Ну, давайте представим вариант: побеждают в Москве, провозглашают отдельное Временное правительство именно в Москве, Керенский туда приезжает, приезжает часть не арестованных политических лидеров России начала XX века, образуют новый Комитет защиты родины и свободы, новое Временное правительство в Москве. И что происходит? Части Балтийского флота, части Северного флота, части Западного флота верны по-прежнему большевикам. Они начинают перекидывать эти части, и начинается битва за Москву. Но вот в Киеве большевиков действительно выбили, как известно, в то же самое время. Но почему выбили? Потому что юго-западный фронт и румынский фронт не поддерживал большевиков. А здесь, как раз, северный, ближайшие фронты к Москве и Питеру поддерживают однозначно большевиков. Что, кстати, выразилось довольно объективно в голосованиях в Учредительное собрание. Ну, не на кого тут опереться, не на кого. Потому и белое движение началось. Потому что началась фильтрация, то есть как из этих частей вывести те элементы, которые настроены, скажем, консервативно и контрреволюционно, либо понимают революцию совсем не так.

М.СОКОЛОВ: А вот то же Учредительное собрание, которое вы упомянули: в конце концов, там тоже была развилка, когда эсеры из военной комиссии хотели вывести верные им части - Семеновский, по-моему, полк броневики - и перекрыть мирную демонстрацию. В конце концов, Учредительное собрание могло быть и не разогнано в таком варианте за один день. Это разве развилка нереализуемая?

П.БАЗАНОВ: Боюсь, что тоже нет. Ну, вывели бы они этот полк, ну там начались бои бы, балтийские матросы подтянули бы тяжелую артиллерию, разбили бы на улицах Петербурга… Петрограда, извините, тогда.

М.СОКОЛОВ: У нас январь - лед стоит.

П.БАЗАНОВ: Есть хорошая штука – ледокол, в 21 году тоже был лед. И тогда быстро, оперативно, чтобы с Васильевского острова - основного места питерского восстания 25 года (именно где начались массовые демонстрации, где женские демонстрации расстреливали из пулеметов, чтобы оттуда рабочие не переходили на петроградскую сторону, центральную часть Петербурга), ледоколами довольно все разбили. Кроме того, учтите, Первая мировая война: к 17 году мы, наконец, накопили то количество динамита и снарядов, которое нужно. Этот лед можно было очень легко взорвать, даже в питерский январский мороз. Это не представляет труда. Просто гражданская война началась бы на несколько месяцев раньше.

М.СОКОЛОВ: Я напомню, что в эфире «Эха Москвы» доктор исторических наук, профессор Петр Базанов. Мы говорим о разнообразных альтернативах времен революции и гражданской войны. Продолжаем наш разговор. Петр Николаевич, хорошо, давайте тогда к любимому вашему моменту. Появляется белое движение на юге, заключен Брестский мир. Что может произойти действительно к лету 18 года по другому сценарию, чем тот, который мы видели в учебнике?

П.БАЗАНОВ: Давайте. Три варианта, как могли развиваться события. Вариант №1: в Самаре собирается, наконец, комитет членов Учредительного собрания. Это не просто самарская Учредилка, как его называют, а действительно полномочное правительство, потому что большинство членов Учредительного собрания, кроме, конечно, большевиков, либо туда прибыли, либо написали письма о том, что они переуполномочивают свои делегированные народом полномочия конкретным людям. Все территориальные правительства практически признали власть Всероссийского комитета Учредительного собрания как законного правительства в Самаре. Подчеркну: не надо забывать, что Москва - временная столица. Официально столица все еще в Петрограде. Поэтому Самара точно так же, как Москва, в этом обстоятельстве тоже временная столица. То есть у нас редкий парадокс в истории: у нас две равнозначные столицы, причем в Самаре были созданы практически все внешние признаки власти вплоть до Книжной палаты.

М.СОКОЛОВ: Получается, что эта власть опирается на Чехословацкий корпус, который находится в России, а большевики опираются на латышских стрелков. Довольно забавная ситуация.

П.БАЗАНОВ: Не только на латышских стрелков. Большевики великолепно мобилизовали все те элементы, которые можно было мобилизовать в борьбе против тех же чехословаков. Например, австрийских и немецких военнопленных, которым не только популярно объяснили, что они воюют против мировой революции, но еще и то, что они воюют против сил, которые, несомненно, вольются в Антанту. Ну и немцы, естественно, здесь с австровенграми и турками стали принимать непосредственное участие в боях против чехословаков. Сам-то Чехословацкий корпус начался именно между драки между венграми и чехами. Это, скажем так, та последняя песчинка, которая образовала эту бурю.

М.СОКОЛОВ: Наступление.

П.БАЗАНОВ: Выступление, скажем так. Кроме того, на дорогах России (главным образом на Транссибе) где-то болтается миллион 100 тысяч китайцев, которых привезли в качестве подсобных рабочих в годы Первой мировой войны, потому что железнодорожники по понятным причинам ушли на фронта Мировой войны. В 17 году китайцы практически умирают с голоду, потому что работы нет. Государственных перевозок нет, железная дорога работает непонятно как, этих китайцев начинают мобилизовывать в Красную армию. Максимальное количество, которое называют, - это 900 тысяч человек. Вот с 18 года это все и началось. Конечно, китайцы в качестве войск - это очень плохая сила. Но в качестве заградотрядов и карательных отрядов они с этими функциями прекрасно справляются. Не надо забывать, что и среди балтийских матросов было довольно много эстонцев. Откуда эта краса и гордость нашей революции? Если латыши - их в отдельные части, то эстонцы все-таки вроде как на море живут, значит, их в балтийские матросы и надо образовывать. Например, знаменитый анекдот, который до сих пор исторический миф, что якобы немецкие войска, офицеры принимали участие в разгоне Учредительного собрания. Ничего подобного. Это просто матросы-эстонцы Балтийского флота переговаривались с латышскими стрелками, чтобы русские их не понимали, на другом иностранном языке, которым все владели - на немецком. Либо там были НРЗБ наши прибалтийские немцы, которые соответственно эстонцев и латышей обучали немецкому языку.

М.СОКОЛОВ: Вернемся к этой демократической контрреволюции, которая действительно состоялась, благодаря Чехословацкому корпусу, благодаря беглым членам Учредительного собрания. Но она и не состоялась. Почему они проиграли?

П.БАЗАНОВ: Из кого состоит руководство комитета Учредительного собрания? Это все тот же социалистический блок Учредительного собрания, то есть союз меньшевиков и эсеров. В глазах настоящих контрреволюционеров (кого мы называем белыми) эти синие (как их тогда называли по примеру Великой французской революции) или розоватые, как их еще по-другому называли, раз социалисты (неустоявшееся название) - это все какие-то самозванцы, неизвестно кто, борцы с царским режимом. Может, они тоже немецкие агенты, но более скрывшиеся, чем остальные. Можно ли доверять тому же самому Чернову, который срывал все мероприятия летом 17 года по наведению порядка? Нельзя. Поэтому народная армия Учредительного собрания есть, но служат в ней одни только монархисты, либо правые республиканцы. А начальство, получается, гражданское у них - это социалисты, причем даже не правые, а левого толка. Не большевики, не анархисты, но довольно близкие. Именно поэтому у народной армии ничего не получилось. Потому что, с одной стороны, она не смогла опереться на повстанческое крестьянское движение, которое очень плохо относилось к большевикам, в том числе из-за политики продразверстки. Кроме того, очень было интересно и хорошо грабить помещичьи усадьбы.

М.СОКОЛОВ: Но с другой стороны было еще рабочее движение. Ижевские, воткинские рабочие, которые восстали.

П.БАЗАНОВ: А вот отдавать кому-то свое собственное крестьянское добро - это очень интересно. С ижевско-воткинским восстанием тоже очень интересный вопрос. Это действительно пятно в истории большевизма как рабочего движения, ибо большевики говорили: «Самые сознательные, самые квалифицированные рабочие всегда на стороне нас». Но вот мы видим самых квалифицированных, самых сознательных рабочих, которые работают на военно-промышленный комплекс и очень хорошо живут. Условия ижевских и воткинских рабочих с квалификацией великолепны. 60 тысяч рублей зарплата до Первой мировой войны, в то время как земский учитель, врач получали 12-15 рублей. Это огромные деньги по тем временам. С другой стороны, чтобы представить расценки того времени: снять на месяц шестикомнатную квартиру в центре Петербурга с красивым видом - 150 рублей. То есть, естественно, рабочий такую квартиру снимать не может, только очень богатый человек. Но для жизни в провинции это какие-то совершенно сумасшедшие деньги. Плюс у них у всех отдельные домики и хорошие садовые участки. В 18 году перестают работать заводы по производству оружия, потому что его и так много, а их садовые участки обкладывают продразверсткой. То есть рабочие не только не получают никаких денег, но еще и должны отдавать советской власти продукты питания, которые сами в свободное от работы время выращивают. Это вызывает совершенно естественное негодование.

П.БАЗАНОВ: Кроме того, когда у нас часто говорят про большевистское движение, забывают, что Ленин - это один из самых умеренных элементов среди тех большевиков. Ленин, как известно, это теоретик социализма и социалистической революции. Для меня в подростковом возрасте было загадкой: а где же Ленин пишет про коммунизм, кроме самого слова «коммунизм»? Где же эти термины, в которых говорится, как люди будут жить при коммунизме, кроме мифических воспоминаний о том, что Ленин читал Чернышевского «Сны Веры Павловны» и прочее. Нету у Ленина этого. А у кого же есть из лидеров большевиков? Был такой писатель Богданов-Малиновский. Он же теоретик. Они даже с Ильичем дружили в начальный период своей деятельности. И где-то до 10 года Богданов-Малиновский был вторым лидером большевистской фракции, именно он отвечал за эту теорию. Когда Ленин в период Первой мировой войны жил в поселке Куоккала (ныне Репино), на даче «Ваза», они каждый день встречались, играли в шахматы и обсуждали, как люди будут жить в дальнейшем и как им сделать социалистическую революцию, которая перейдет в коммунизм. Так вот НРЗБ Малиновского как раз этих тектологических взглядов, что же будет при коммунизме, осталось довольно много. И большевики некоторые из них пытались воплотить в жизнь.

М.СОКОЛОВ: Но рабочим это не понравилось, они восстали, в результате у Комуча появилась реальная опора. И, тем не менее, он проиграл войну на Волге и отошел.

П.БАЗАНОВ: Два фактора. Во-первых, большевики великолепно смогли использовать свою партийную организацию для создания армии. Во-вторых, что бы там ни говорили про лидеров большевиков как дилетантов, они в этих условиях свой дилетантизм проявили совершенно великолепно. Кто бы мог подумать из людей XVIII-XIX века, что можно возродить римские обычаи: если 10 человек бегут, то один расстреливается из этого десятка; если бегут 100 человек, то десяток расстреливается публично перед строем. В голову не могла придти такая идея как заградотряды. Это действительно гениально. Вот как сделать так, чтобы в гражданской войне люди не бежали? Поставить сзади пулеметы, чтобы они были скорострельные, и заставить воевать. А система заложников? Гениальный по чудовищности план. Мы берем у какого-нибудь офицера Генштаба в заложники мать, жену, детей и говорим: «Перебежишь к белым, будешь плохо служить - расстреляем не только тебя, но и всю семью».

М.СОКОЛОВ: То есть мягкотелые социалисты не могли бороться с этими силами, но, в конце концов, этот единый фронт, как вы говорите, твердых контрреволюционеров и социалистов рухнул же изнутри в результате омского переворота.

П.БАЗАНОВ: Во-первых, омский переворот - это довольно-таки условное название, появившееся в социалистической эмигрантской печати. На самом деле никакого переворота не было - было просто техническое смещение должностей в очередном очень перманентном правительстве. И когда Колчак, кстати, стал главой первого правительства, верховным правителем России, в этом правительстве было очень много правых социалистов. Приведу такой пример: первым градоначальником Омска он назначил правого социалиста Дмитрия Густова, который был правым меньшевиком по своим взглядам. Просто сама логика, кто мог воевать в гражданской войне эффективно с большевиками, постоянно вытаскивала либо правых республиканцев, либо умеренных монархистов. Как известно, правые монархисты в гражданской войне ничего особенного сделать так и не смогли. У них в этом поле, кстати, не осталось никакого пространства. Поэтому от Комуча и пошло. Но у Комуча был шанс, действительно.

М.СОКОЛОВ: Ну что ж, мы продолжим наш разговор с гостем из Петербурга - историком, профессором Петром Базановым, специалистом по русской эмиграции. Сегодня программу «Цена победы. Цена революции» в эфире «Эха Москвы», канала RTVi, а еще и Сетевизора в интернете ведет Михаил Соколов. Продолжим после короткого перерыва.

М.СОКОЛОВ: В эфире «Эха Москвы» и канала RTVi «Цена победы. Цена революции», ведет передачу Михаил Соколов. Петр Базанов в нашей студии - доктор исторических наук, профессор, наш гость из Петербурга. Продолжаем разговор об исторических альтернативах. Петр, скажите, пожалуйста, вот дальше у нас получается (мы прошли социалистическую демократическую альтернативу) со всех сторона настоящее белое движение. С юга идет Деникин, до него были Корнилов и Алексеев, но все-таки символом является Деникин. С востока – Колчак, на северо-востоке у нас Юденич, и на севере сначала демократическое правительство Чайковского, а потом опять появляется генерал Миллер. Что это за альтернатива? Все эти генералы, которых мы помним по большевистским анекдотическим плакатам.

П.БАЗАНОВ: Во-первых, не надо поступать по законам большевистской историографии. Так называемые «белые» (кого мы очень любим называть белыми) отнюдь не были какой-то единой массой. Именно левый фланг белого движения - это правые социалисты. Это бывшая народно-социалистическая партия, это влиятельная, возглавлявшаяся в свое время Плехановым группа «Единство» социал-демократического движения, это правые эсеры. Ну и маленькие между ними переходные группы, которые возникли именно в гражданскую войну. Тем не менее, среди 14 политических партий и групп, которые поддержали этот так называемый переворот Колчака (открыто выступили за него), из них примерно половина - это правые социалистические силы. Причем колчаковское движение, колчаковское правительство - одно из самых НРЗБ в белом движении. Если мы посмотрим на деникинское движение, там социалистов еще больше. А что касается Юденича и Миллера - там социалистов еще больше. И хотя они все меж собой ругаются, это совершенно нормально для нашей политической системы. Видимо, в том и состоит наш славянский менталитет, что все, кто занимается политикой четко, выясняет еще очень долго все второстепенные проблемы, которые существуют. Что же их всех связывает? Почему мы их называем белыми? И почему же у них какой-то сверхидеи, которая существует… Единственное, что могло бы все эти силы объединить: от монархистов - сторонников самодержавной монархии (конституционной, ограниченной, неограниченной), от правых республиканцев демократического вида, от правых республиканцев военного типа, от социалистов всех типов, которые туда попали, - это была одна идея: великая, единая и неделимая Россия.

М.СОКОЛОВ: Вот это их и погубило.

П.БАЗАНОВ: И хотя впоследствии многие социалисты писали, что они так не говорили (их белое движение); единственное, что их могло собрать - это идея великой, единой и неделимой России. Что же значит этот лозунг? Почему они так себя любили называть в этом отношении - «белая Россия»? Значит, великая Россия - это великая страна. Наша страна не может, что бы там ни говорили, существовать не как империя. Только как империя мы можем существовать в нашем климате, в наших геополитических условиях. Как только Россия хочет стать маленьким национальным или межнациональным государством в виде Швейцарии, все получается настолько плохо, что потом все вспоминают предыдущий имперский период с полнейшей радостью. Во-вторых, никогда не надо забывать, что наша страна - всегда страна межнациональная, поэтому идея имперства - это единственное, что может связать совершенно различных людей, социальные группы, которые живут на нашей территории. Какая будет форма у этой империи - монархия, демократическая республика или даже анархия, как говорят анархисты, все равно она будет принимать формы империи, либо с императором, либо без. Это совершенно неизбежно. Второе: что значит «единая»? Это значит, что от нее никто не отсоединяется. Что значит «неделимая»? Это значит, что внутри этого нет никаких федеративных структур, ибо любые федеративные структуры - это порождение огромного количества бюрократии, от которой хуже всех становится, как раз, народу.

М.СОКОЛОВ: Вот пункт 3 и 4 и не дали возможности тому самому белому движению, которое существует мистически, найти себе союзников в борьбе с большевиками.

П.БАЗАНОВ: Давайте с вами посмотрим на это более подробно. Еще один фактор: всегда существует какой-то элемент случайности. В чем элемент случайности? Гибель Корнилова. Вот Корнилов - это из белых (может, за исключением только Врангеля) единственный политик. Не военный, а политик.

М.СОКОЛОВ: И очень неудачливый политик.

П.БАЗАНОВ: Как полководец - да. Корнилов мог постоять под красным знаменем, вручить первому солдату, стрелявшему в своего офицера, корниловский крест. Для него это все было нормально. Колчак просто морально был не способен. Как? Отдать свою шпагу? Снять погоны? Да не может такого быть! И унижаться до такого уровня герою Первой мировой войны Николаю Николаевичу Юденичу - человеку, который взял Эрзерум, Трапезунд, спас Кавказ. Единственный суворовский полководец эпохи Первой мировой войны, разгромивший великолепные турецкие части. Вы мне скажете, что, конечно, турок громить значительно легче, чем немцев. А я на это вам скажу, что те же самые турецкие части только что разбили англичан во время дарданелльской операции. То есть когда они бьют англичан, турки очень хорошие солдаты, а когда мы их бьем, турки очень плохие солдаты.

М.СОКОЛОВ: Ну уволен был Юденич, хорошо. И Корнилов много сделал разных политических ходов, но не выиграл, тем не менее. И погиб при штурме Екатеринодара. И что белое движение на юге? Разве оно прекратилось после этого?

П.БАЗАНОВ: Нет, но пропал тот лидер, который мог сплотить всех белых, потому что ни Колчак, ни Деникин и уже тем более Юденич (я уж молчу про Миллера) не пользовались той популярностью, которой мог пользоваться Корнилов среди различного рода офицерства. Когда же был переломный момент, когда белые реально могли взять власть, касательно их так называемых национальных союзников? Действительно, рассказывают многочисленные анекдоты. Я даже сам, когда в институте учился, слышал от одного из моих великолепных преподавателей, ныне доктора исторических наук, ведущего сотрудника Института истории в Санкт-Петербурге - Бориса Ивановича Колоницкого - такой анекдот, что подали очень умеренный вариант бурятской автономии Колчаку. Колчаку даже это показывать не стали. Но кто-то там, в штабе, написал так размашистым почерком: «Эх, выпороть бы вас всех, а не автономию». На этом основании и делается вывод, что эти автономные образования и национальные союзники представляли какую-то политическую силу. Да не было у них никакой политической силы.

М.СОКОЛОВ: Опять я с вами поспорю. А если Маннергейм просил от Юденича формального признания финляндской независимости и готов был двинуть войска на Петроград. Даже демонстрация на севере позволила бы Юденичу взять Петроград. Увы, этого не случилось.

П.БАЗАНОВ: А ведь Юденич уже у нас Выборг брал. То есть, извините, Маннергейм брал. Когда Выборг был освобожден, красных там русских практически не было. Кого стали убивать славные финские солдаты белой армии? Чью резню они там устроили? Либо нейтральных солдат, которые просто не могли выехать из Финляндии, либо русских семей. Поэтому Юденич патологически боялся, что Маннергейм войдет в Петроград, и эта резня повторится с финской армией.

М.СОКОЛОВ: Ну хорошо. А зачем было воевать с петлюровцами в 19 году за Киев вместо того, чтобы временно заключить с ними перемирие, что и предлагалось?

П.БАЗАНОВ: А никакой войны с петлюровцами не было. Одновременно донские части и петлюровцы в 19 году вошли в Киев, на Крещатике они встретились. Когда шестидесятитысячная петлюровская армия увидела белую, 40 тысяч из них добровольно сразу перешли на сторону Деникина. Перешел, в том числе диктатор, как он тогда назывался, этой петлюровской республики - Евген Коновалец, по-моему, фамилия (могу позабыть), и военный министр этой республики. А Петлюра и еще ряд человек бежали, их поддерживало меньше 5 тысяч человек. С вот этими 5 тысячами человек заключать какой-то союз, который никого не представляет и пользуется только польской поддержкой…

М.СОКОЛОВ: Украинские историки с вами бы поспорили.

П.БАЗАНОВ: Ну я согласен.

П.БАЗАНОВ: Западная Украинская Республика, как известно, развалилась прямо на глазах. И что самое потрясающее - вот этот галицийский корпус, который состоял из 40 тысяч человек, вооруженных немецким оружием, как раз на сторону перешел.

М.СОКОЛОВ: Петр Николаевич, идем на Москву с Деникиным?

П.БАЗАНОВ: Идем на Москву с Деникиным.

М.СОКОЛОВ: И что же его разбили большевики?

П.БАЗАНОВ: Итак, октябрь 1919 года - вот самый реальный момент, когда белые могли победить. Почему? Потому что в октябре 19 года Юденич переходит через Пулковские высоты. Он ближе, чем немцы, к Петрограду. Белые офицеры смотрят в бинокль на Невский проспект и видят шпиль Исаакия Далматского, откуда знаменитейший рассказ Куприна «Купол Исаакия Далматского», без всяких окуляров, просто. Чуть-чуть казалось бы, одновременно взят Орел, а в это время на тульских заводах из-за постоянного недоедания рабочие устраивают забастовку, возглавляемую, кстати, меньшевиками. И в то же время, наконец, Колчак, который отступает уже несколько месяцев, стабилизирует свой фронт и даже начинает некоторое контрнаступление. Вот этот пик, когда действительно белым казалось, что чуть-чуть еще нужно поднажать, и всё, они выиграют гражданскую войну. Почему этого не произошло? У белых все было хорошо, пока их армии были добровольческими, когда там были люди, связанные общей идеей спасения родины. Недаром вот эта многочисленная, которой сейчас униформисты увлекаются, символика - это православный крест и черная чаще всего форма. Почему? Потому что эти люди говорили, что «когда у нас произошла революция, мы уже умерли. Это наше, скажем так, посмертное существование, когда мы с того света пытаемся спасти Россию». Красивая, конечно, легенда, но при этом нужно считать, что действительно у них сила была. Когда начали мобилизовывать офицеров, которые не хотели служить, солдат-рабочих, которые не хотели служить, крестьян, казачество было вынуждено воевать не в тех местах, где они хотели находиться. Очень хорошо было воевать казакам на Дону или на Кубани, вот это я защищаю свою родную хату, свою родную деревню. Придут большевики, точно что-нибудь отнимут или еще что-нибудь плохое сделают.

М.СОКОЛОВ: Слушайте, но большевики тоже мобилизовывали население, которое не хотело воевать, устало после Мировой войны. Тем не менее, пошло и воевало.

П.БАЗАНОВ: У белых не хватило идеи создать из своих цветных офицерских полков заградотряды. Я считаю, что в военном плане это была их тактическая ошибка. Белые были жестоки по рамкам XIX века, а большевики - по рамкам XX века. Подумайте, разве кому-нибудь из белых офицеров могло придти в голову арестовать детей и жен для того, чтобы держать их в качестве заложников, что вдруг кто-нибудь перейдет на сторону противнику? Просто не могло родиться такой идеи.

М.СОКОЛОВ: Ну еврейские погромы устраивали - это приходило в голову. Для запугивания населения.

П.БАЗАНОВ: Еврейские погромы, напомню вам, руководство белого движения полностью осуждало, что бы там ни писал доктор Будницкий. Лидеры сионизма - такие, как Владимир Зеев-Жаботинский, как известно, поддерживали именно деникинскую армию. Когда Деникину впоследствии надо было переехать из Франции в США, лидеры нашего русского еврейства Марк Алданов - известный писатель (настоящая фамилия Ландау), замглавного редактора «Нового русского слова», известный журналист Андрей Седых (Яков Моисеевич Цвибак), Марк Ефимович Вейнбаум и многие другие, полностью заявили перед американскими СМИ, что Деникин в этих погромах не виноват. Даже пытались предпринимать какие-то воздействия в условиях гражданской войны, чтобы все это прекратить, поскольку считали, что все это скомпрометирует белых и перед населением, и перед западными союзниками.

М.СОКОЛОВ: Так что же все-таки погубило Деникина?

П.БАЗАНОВ: Отсутствие дисциплины. При вот этих героях, которые умирали на фронте, совершенно никому не нужный огромнейший тыл, который НРЗБ.

М.СОКОЛОВ: Вот этот развал тыла, да?

П.БАЗАНОВ: Конечно, развал тыла. Кроме того, какие-то частичные… Самое главное, что белые, на мой взгляд, были (раз мы не говорим про альтернативы, а про реальность в бывшем нашей измерении) - это конечно, отсутствие идеологии. Белые все говорили: «Вот мы победим».

М.СОКОЛОВ: Непредрешенчество.

П.БАЗАНОВ: Да, непредрешенчество. «Мы соберем новое Учредительное собрание, лучших, умнейших людей со всей русской земли, и вот тогда мы все решим».

М.СОКОЛОВ: Хорошо. А Врангель? У него же была уже программа. Если бы эта программа появилась на год раньше, это помогло бы?

П.БАЗАНОВ: Да, это вне всякого сомнения помогло бы. Потому что большевики допридумывали за белых идеи. Они их обвиняли в монархизме, в восстановлении крепостного права. И по всем идеологическим моментам и ОСВАГ, и «Осведверх» (это у Колчака) проигрывали. Были, конечно, такие хорошие идейные идеи: вот когда они опубликовали осуждение советской власти патриархом Тихоном. Великолепные были стихи, скажем, «Корниловец» Константина Бальмонта. Великолепно разыграли то, что пытались сделать левые коммунисты в нескольких губерниях - это четвертый манифест коммунистической партии о национализации жен. Потом многие советские наши с вами ровесники смотрели фильмы про гражданскую войну, а что это белые там и бандиты начинают говорить про то, что большевики начинают национализацию женщин? Что это такое? Откуда это взялось? А для того времени было реальностью. Ильич даже написал работу по этому поводу, что идея в принципе правильная, но преждевременная.

М.СОКОЛОВ: То есть пропагандистскую войну белые тоже проигрывали?

П.БАЗАНОВ: Вне всякого сомнения. Они не могли выиграть. Наша революция изначально была социалистической. Ничего другого не было.

М.СОКОЛОВ: Я напомню, Петр Базанов - доктор исторических наук, профессор в программе «Цена победы. Цена революции». Петр Николаевич, еще вопрос. Вот уже после деникинского поражения, я так понимаю, никакие варианты (а их много), там, и взаимодействие Врангеля с поляками, и какие-то действия на Дальнем Востоке уже не могли быть выигрышными. Ну а ничья в духе «Острова Крым», появление какого-то второго российского государства - это было возможно?

П.БАЗАНОВ: Во-первых, что значит «второе российское государство»? Какие-то национальные территории у нас стали бы независимыми?

М.СОКОЛОВ: Русский Тайвань.

П.БАЗАНОВ: Острова нет, чтобы никто не мог на него перейти. Вот нету острова, и всё. Кроме того, почему Тайвань уцелела? Американский флот подошел. Английский флот подошел, чтобы Крым отстоять или французский? Нет. Если там и были корабли, их было очень немного, они никакой там погоды, как известно, не делали. Наоборот большинство союзников либо решали свои собственные интересы, либо думали, каким образом сделать так, чтобы Россия ослабла. Вот англичане что предлагали в период первого наступления Колчака? «А давайте на Мраморных островах соберем конференцию, и каждый останется с тем, чем владеет. Вот будет юг России у нас с вами Деникин, восток с Уралом - это будет страна Колчакия, а в центре будут большевики». Угадайте с одного раза: Ленин согласился?

М.СОКОЛОВ: Согласился.

П.БАЗАНОВ: Конечно, да. Потому что Ленин был твердо уверен, что потом он устроит новую мировую революцию. Колчак с Деникиным могли на это согласиться, а зачем это нам нужно? Это вообще просто никто не поймет. Они могли повторить полностью слова нашего знаменитого князя Святослава Воителя: «Дружина моя меня не поймет». Вот, кстати, все время вы меня уводите от альтернативы.

М.СОКОЛОВ: А я как раз хочу вас спросить, собственно, об альтернативе. Хорошо, представим себе победу белого движения в момент его успехов. Что это была бы за страна после этой победы?

П.БАЗАНОВ: Давайте все-таки все варианты, которые у нас существуют при всех победах, рассмотрим. И посмотрим, каким образом сейчас в общественном мнении это обыгрывается. Одно время у нас стала очень модной фантастика по поводу того, что у нас не произошла либо октябрьская, либо февральская революция 1917 года; либо что белые победили, и в какой цветущей стране, в России сейчас живут люди, там, в XXI-XXIII веке и прочее. И сейчас у нас очень модно: что ни человек, то блогер, что ни блогер, то человек. А иногда даже один человек - это несколько блогеров, пишущих, как хороший софист, несколько противоположных вещей, не будем на этом заостряться. Но действительно наш XXI век - это век дилетантов, где каждый человек может высказать все, что угодно, не читая даже основных уставных положений белого движения, не читая того, в чем я специалист, что белые потом, оказавшись в эмиграции, творили в качестве их философско-культурного наследия; начинает придумывать, как он на месте белых бы поступил или что бы он делал. И большинство у нас идей - сменовеховские. Что белые побеждают, и происходит то, что произошло в Китае с китайскими генералами. Мол, армия Деникина стала бы воевать с армией Колчака: кто из них главнее. Или Юденич подрался бы с ними со всеми, и прочее. Ничего подобного. Дело в том, что вот эта сверхидея великой, единой, неделимой России просто не оставляла никакого политического маневра для различного рода людей, стремившихся к личной власти. Если бы Колчак или Деникин такие меры бы предприняли, офицеры собственного штаба пристрелили бы их в тот же самый день. Никакой здесь альтернативы не существовало.

П.БАЗАНОВ: Теперь что была бы за страна. Давайте все-таки с Комуча. Вот побеждает Комуч, что у нас с Россией происходит? Ну, большевиков, конечно, разгоняют, кого-то из них казнят под горячую руку, кого-то в тюрьмы сажают. Что это за страна? Это демократическая республика. Должен вас, Михаил, разочаровать - не федеративная, с небольшим количеством автономий, довольно сильно урезанных. Обязательно очень сильная парламентарная власть. Боюсь, что не президентская, а вот по такому тогдашнему французскому…

М.СОКОЛОВ: Боюсь, что ненадолго, как это было в странах Восточной Европы.

П.БАЗАНОВ: Ну до 29-ого, до экономического кризиса это бы все существовало. Естественно, власть берут сильные социалистические партии. Тот же самый эсеро-меньшевистский блок. Следующий кто? Очень сильное правое, кадетское, даже не монархическое крыло. И есть какие-то левые социалисты - не большевики, но близкие к ним элементы из меньшевиков. И левые эсеры. Не наши левые эсеры (Спиридонова, Комков и прочие), а левые эсеры - те, кто в эмиграции считался центром эсеровской партии (Виктор Михайлович Чернов). Вот они существуют. И это постоянный междусобойчик. Что реально происходит? Усиление крестьянства, причем крестьянства зажиточного. Они свою эсеровскую любимую партию эксплуатировали до бесконечности: как можно больше льгот крестьянству.

М.СОКОЛОВ: В общем, крестьянская утопия Чаянова, которая им описана…

П.БАЗАНОВ: Нет, это не крестьянская утопия Чаянова. Это с большими элементами социализма. Я бы даже сказал, кооперативного социализма. Тот кооперативный социализм, который реально существовал и до 18 года, он еще больше бы усилился в результате этого.

М.СОКОЛОВ: Времени мало. Поэтому по сути: белая альтернатива.

П.БАЗАНОВ: Белая альтернатива, побеждают белые. Обычно у нас очень любят говорить про те репрессии, которые белые обещали устроить в результате победы. Ну вот я процитирую самого кровавейшего из белых генералов - Корнилова, которого держимордой даже изображают. Он предлагал повесить в Петрограде 5 человек. Я понимаю, что это очень много. Наверное бы, в Москве, Петербурге и по всей России 50 тысяч человек большевиков и их сторонников под горячую руку бы расстреляли. Но если мы сравним это с последующей историей нашей страны, со всеми репрессиями, коллективизациями и прочее - это капля в том океане крови, которая была пролита впоследствии большевиками для усиления власти.

П.БАЗАНОВ: Дальше. Сами военные: и Деникин, и Колчак, и Юденич никакими гражданскими делами заниматься не хотели. Они бы отдали эту власть тем политическим сторонникам, которых они считали за своих. Опять-таки правым социалистам, кадетам и умеренным монархистам. Но при этом от власти ни один человек не отказывается. У нас было бы такое государство, очень напоминающее латиноамериканские военные режимы с очень сильным влиянием военных. Причем опорой для этих военных были бы, конечно, ветеранские организации Первой мировой и гражданской войны. Плюс поддержка среди крестьянства и казачества, которое получило бы в результате победы (ветераны получили) огромные наделы земель и, как ветераны в Риме, налоговые льготы на вот это НРЗБ. Они бы именно крестьян строили, водили бы к урнам, и те бы голосовали за какой-нибудь русский, ну не общевоинский блок, а какой-нибудь общенациональный военный союз, который набирал бы 75% на выборах. Там были бы и социалисты, были бы и монархисты, требовавшие немедленного восстановления императора Кирилла Владимировича. Вот это вот. Следующее - эта страна была бы очень помешана на военно-промышленном комплексе. То есть здесь очень похоже на то, что у нас потом стало происходить с 20"х годов. И, конечно, по сравнению с СССР, она бы экономически была значительно более сильной.

М.СОКОЛОВ: Ну что ж, сегодня гостем нашей программы с историческими альтернативами… Немножко исторической научной фантастики по моей просьбе нам дал профессор и доктор исторических наук Петр Базанов, специалист по эмиграции. Вел сегодня программу «Цена победы» на «Эхе Москвы» и канале RTVi Михаил Соколов. Всего вам доброго. До свидания.

Советская пропаганда и историография убеждали нас, что Октябрь 1917 г. был предопределен всем ходом всемирно-исторического процесса и других вариантов у страны не было. И до сих пор среди отечественных консерваторов, монархистов и коммунистов, а также среди западных левых интеллектуалов доминирует взгляд, что в России могла утвердиться только диктатура – белая или красная, с порога отметаются попытки хотя бы проанализировать шансы и потенциал демократической альтернативы. Да, большевики взяли власть, но это вовсе не значит, что это был неизбежный итог. Был ведь еще и путь февраля 1917 г., который не был реализован до конца и прерван октябрем 1917 г. и разгоном Учредительного собрания в январе 1918 г.

После крушения монархии в феврале 1917 г. движение страны в сторону многопартийности, политических свобод и демократии, которое венчало долгожданное и легитимное Всероссийское учредительное собрание, было вполне закономерно. Оно было подготовлено предшествующими десятилетиями модернизации страны, развитием гражданского общества, приверженностью значительной части интеллигенции идеям демократии и т. д. Этому восходящему потоку противостоял поток нисходящий, достигший апогея в годы Гражданской войны, – на архаизацию, насильственные действия вместо мирных, распыление целых классов, уничтожение и деградацию структур. Именно первый путь должен был стать для страны магистральным. И то, что страна была уведена с него в силу целого ряда причин, вовсе не значит, что он был маловероятен. Сегодня мало кто склонен связывать демократическую альтернативу с партией социалистов-революционеров (ПСР). Она вступила на арену российской политики на рубеже 1901–1902 гг. как преемница и продолжательница идей и традиций старого народничества и прежде всего народовольчества. Ныне в общественном сознании причудливо переплелись советские и постсоветские оценки: эсеры – это революционаристская, террористическая, почвенническая партия, сочетавшая в своей программе социалистические утопии и консервацию патриархальных пережитков, террором разжигавшая накал страстей в обществе, открывшая дорогу большевистскому красному террору, который трактуется как прямое и логическое продолжение эсеровского оппозиционного терроризма (мне представляется, что вовсе не террор был главным в мировоззрении и в практике демократической части эсеров. Террористическая же тактика начала ХХ в. была, на мой взгляд, серьезной ошибкой, навредившей ПСР как массовой социалистической партии). В результате для большинства сегодня эсеры и демократия – это полный оксюморон.

Говорить о реалистичности эсеровской демократической альтернативы в 1917 г. я полагаю допустимым хотя бы потому, что предложенная ПСР программа преобразования страны, где главными пунктами были «социализация земли» и федеративное устройство России, получила поддержку значительной части страны. Именно это позволило ей стать в 1917 г. самой многочисленной и популярной партией в России. Один из лидеров эсеров – Виктор Чернов в 1930-е гг. констатировал: «Эти выборные успехи приходится всецело приписать огромной популярности, которую завоевала эсеровская программа, в особенности же два ее пункта: земельная реформа и требование федеративного переустройства России. Наоборот, источником слабости партии была ее тактика».

Эсеры выиграли выборы в Учредительное собрание, проходившие уже после захвата власти большевиками. ПСР получила 58% голосов (вместе с национальными партиями эсеровской ориентации) или 39,5% без них (по подсчетам историка Льва Протасова). И эта демократическая альтернатива уже начала реализовываться, когда была оборвана разгоном Учредительного собрания, расстрелом демонстраций в Москве и Петрограде в его защиту и разгоревшейся вслед за этим Гражданской войной.

Популярность эсеров не свалилась на них как манна небесная. Успех программы «социализации земли» стал своего рода реваншем за провал народнического хождения в народ в 1874 г. Эсеры смогли извлечь урок из этого неудачного эксперимента своих предшественников, не понимавших ни условий жизни крестьянства, ни его психологии. И то и другое позже было очень серьезно в течение десятилетий изучено народническими экономистами, статистиками, социологами, писателями, и эсеры наладили обратную связь с крестьянством, обкатали свои законопроекты в I и II Госдумах, создали такую модель преобразования страны, которая не только удовлетворяла большинство крестьянства, но и пользовалась большой симпатией и у пролетариата, и у немалой части интеллигенции. Для интеллигенции важно, очевидно, было то обстоятельство, что «свобода мнений и критики» не была столь скована в эсеровской среде, как у более догматичных социал-демократов. По словам Зинаиды Гиппиус, эсеровская партия была им «все-таки ближе всякой другой, особенно марксистской, как более русская, более народная, отрицающая в России «диктатуру пролетариата» и признающая «роль личности в истории». В конце своей жизни социолог с мировым именем Питирим Сорокин так объяснял свой юношеский выбор в пользу эсеров: «В противоположность социал-демократам эсеры претендовали на роль партии всех трудящихся классов – крестьян, рабочих и интеллигенции. <...> Они особо подчеркивали роль творческих идей, волеизъявления, «борьбы за индивидуальность» против «борьбы за существование», значимость неэкономических факторов, детерминирующих социальные процессы и человеческое поведение» . И не случаен успех ученых, испытавших влияние народнических идей, – Николая Кондратьева, Александра Чаянова, Питирима Сорокина, Александра Челинцева и др.

Впрочем, не надо преувеличивать сугубую крестьянскость эсеров. ПСР всегда говорила о «триедином рабочем классе», в который включала трудовое крестьянство, пролетариат и интеллигенцию. И совершенно неверно называть концепцию эсеров, как это часто делается, «крестьянским социализмом»: без мощного индустриального развития, мощного и развитого пролетариата и интеллигенции эсеры не мыслили себе социализма, ведь многие эсеры действительно считали Карла Маркса одним из своих учителей наряду с Петром Лавровым и Николаем Михайловским.

Демократический эсеровский вариант народнической модели переустройства России был одной из первых попыток приспособления традиционных цивилизаций незападного мира к требованиям модернизации, органичного и безболезненного соединения сильных и конструктивных сторон традиционной и технологической цивилизаций, в том числе и максимально безболезненное инкорпорирование крестьянства в модернизируемое общество, преодоления раскола культур в России, попыткой синтезировать нечто единое – хотя, несомненно, эта концепция была в некоторых своих частях утопична. До сих пор доминирует точка зрения, что центральным ядром народнической и эсеровской идеологии был вопрос об «особых путях» развития России. Мне более верным представляется взгляд видного эсеровского публициста Марка Вишняка, который видел «главнейший признак в идеологии народничества» в «признании народа определяющим агентом русской истории, ее правообразующим фактором – в меньшей степени в прошлом, в возрастающей степени в будущем». Не менее важным признаком он считал подчеркивание ценности человеческой личности и создание демократического общественного устройства.

Если задуматься, как в 1917 г. прошел водораздел, разведший по разные стороны баррикад и фронтов Гражданской войны социалистов, – это как раз будет комплекс вопросов о личности, о демократии, о том, «социализм для народа или народ для социализма». Именно в ответе на эти вопросы объединились на практике, с одной стороны, эсеры и часть меньшевиков, с другой – большевики с левыми эсерами, частью максималистов, меньшевиков, анархистов. И здесь уместно напомнить, что помимо демократической была и недемократическая эсеровская альтернатива в лице эсеров-максималистов и левых эсеров, выступивших союзниками большевиков во время октябрьских событий (затем левые эсеры, как известно, поддержали разгон Учредительного собрания и вошли в Совнарком).

Развивая главный тезис немецкого историка Манфреда Хильдермайера, можно действительно утверждать, что широкая популярность и поддержка вкупе с приверженностью большей части партии эсеров идеям демократии и самоуправления давали им реальный шанс стать центром объединения разных политических сил, стать властью, способной к эволюции под давлением жизни и интересов тех классов, чьи интересы она взялась защищать.

Демократическая часть эсерства потенциально способна была это сделать. Ее на это толкали традиции терпимости к инакомыслию, народнического народолюбия, неприятие позиции «власть ради власти», желание прийти к власти демократическим, легитимным путем через всенародные выборы, нежелание разжигать в России костер социальных и политических экспериментов. Это принципиально важно: не рассматривая насилие как инструмент социалистического преобразования общества, демократически настроенные и незашоренные в своей догме эсеры были бы вынуждены эволюционировать под напором жизненных реалий, под напором крестьян, рабочих и интеллигенции, которых они вовсе не были готовы подавлять силой. Именно эти черты у немалой части эсеров и заставили их сделать выбор в пользу народа, который большевики de facto рассматривали как инструмент для достижения социализма. Собственно, это один из важнейших факторов, сделавших большую часть эсеров противниками коммунистической диктатуры, какими они оставались вплоть до своей гибели в конце 1930-х гг.

Эсеры (за исключением эсеров-максималистов и левых эсеров) были приверженцами демократического социализма, активно используя этот термин с 1920-х гг. – европейские социалистические партии заговорят о его ценностях позднее. Волею судеб в России победившая на выборах в Учредительное собрание ПСР на несколько десятилетий раньше европейских социалистов вступила на путь движения к «социальному государству» (один из вариантов которого известен теперь как «шведская модель социализма»), определившего современный облик Европы. А действия эсеров по защите политических свобод и прав, их реальная и энергичная работа по развитию самоуправления, институтов и практики демократии и парламентаризма, по поддержке профсоюзов в защите своих прав перед работодателями в будущем, несомненно, имели бы огромное значение для превращения России в развитое европейское общество. У демократически настроенных эсеров был, на мой взгляд, реальный шанс удержать Россию на путях демократии и парламентаризма – если бы, как справедливо говорила член ЦК ПСР Евгения Ратнер в декабре 1917 г. на IV съезде ПСР, Учредительное собрание было созвано на 2–3 месяца раньше и были начаты аграрные преобразования. Да, Учредительное собрание надо было проводить еще в августе-сентябре 1917 г., несмотря на сопротивление кадетов и части членов ЦК ПСР, цеплявшихся за коалицию. Да, Чернову надо было бунтовать против коалиционной политики ЦК ПСР, раскалывать партию и, опираясь на большинство эсеров, создавать однородное социалистическое правительство еще в сентябре.

И к решению вопроса о земле тоже нужно было приступать как можно скорее, а не откладывать его до созыва Учредительного собрания. Нужно было сильнее давить на союзников для скорейшего заключения мира без аннексий и контрибуций. Был шанс, что получение крестьянами (в том числе в солдатских шинелях) земли хотя бы до некоторой степени успокоит солдат и даст им надежду на скорое выполнение и остальных их требований, в том числе и мира. Это дало бы дополнительные козыри для агитации среди солдат о необходимости удержать фронт. Если бы все это эсеры сделали к началу осени 1917 г., то захват власти большевиками стал бы менее вероятным, а разгон Учредительного собрания – невозможным.

Демократическое развитие России было еще вполне возможно и после захвата власти большевиками, но, став властью, большевики почувствовали ее вкус, воспользовались грубой силой и не дали легитимному волеизъявлению масс проявить себя в полной мере. Вишняк много позже в своих мемуарах констатировал: «Если Октябрь расценивать как легкомысленную или безумную авантюру, ликвидация Учредительного собрания была не чем иным, как предумышленным преступлением». Сохранить и упрочить свой демократический выбор обществу уже не удалось: с разгона Учредительного собрания началась неизбежная эскалация Гражданской войны.

Была ли альтернатива исторического развития России

в октябре 1917года?

Учитель истории

«Русская революция 1917 года была поворотным пунктом в истории человечества, и вполне вероятно, что историки будущего назовут ее величайшим событием ХХ века. Историки еще очень долго будут спорить и резко расходиться в оценках ее… Одни будут прославлять русскую революцию как историческую веху в освобождении человечества от гнета, другие – проклинать как преступление и катастрофу».

Пролетарская революция в России в 1917 году стала своего рода феноменом, который действительно потряс весь мир. Было ли это закономерным процессом мирового развития или отклонением от него? Возможен ли был тогда, в 1917 году, другой, нереволюционный выход из кризиса российского общества? А если да, то каким он мог быть? Иначе говоря: была ли альтернатива Октябрьской революции? Каковы были судьбы русской революции? Эти и многие другие вопросы истории событий 1917 года привлекают сегодня общественность и историков, привлекли они и нас. Нельзя дать однозначные ответы на них. Все это придает особую значимость рассматриваемой теме.

В феврале 1917 года произошла революция, в ходе которой было свергнуто самодержавие. В результате революции было установлено двоевластие: Временное правительство и Советы. Временное правительство было создано Государственной думой по согласованию с Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов. Состояло оно из представителей буржуазных партий, среди которых преобладали кадеты. Меньшевики и эсеры считали, что власть по праву должна принадлежать буржуазии, поскольку Февральская революция по характеру была буржуазно-демократической. Поэтому не случайно Петроградский Совет участвовал в формировании Временного правительства. Советы лишь являлись профессиональными организациями, необходимыми пролетариату для улучшения экономического положения. Отсюда следует, что Советы не являлись органом власти, значит двоевластия не существовало, а вся власть принадлежала Временному правительству.i

После свершения Февральской революции политические силы страны имели свой путь решения вопроса о власти.

Левые силы были представлены , правые – кадетами и октябристами, а центр составили меньшевики и эссеры.

Правые силы стремились к установлению власти буржуазии. Они призывали пойти по пути западных стран, для чего первоначально нужно было созвать Учредительное собрание, провести буржуазно-демократические реформы, установить демократическую республику.

Меньшевики и эсеры занимали двоякую позицию: с одной стороны, поддерживали Временное правительство, а, с другой – утверждали, что в России еще не созрели предпосылки для социалистической революции, т. к. она являлась одной из самых отсталых держав мира.

Большевики представляли наиболее радикальные силы. Популярность их идей среди рабочих все возрастала. указывал на незавершенность буржуазно-демократической революции в России и необходимости ее дальнейшего продолжения. После приезда Ленина партия взяла курс на переход от буржуазно-демократической революции к социалистической. Начиная с VI съезда РСДРП(б) большевики готовятся к вооруженному восстанию.

В июле 1917 года большевики пытались свергнуть Временное правительство, но это лишь усложнило их положение. Демократические силы России сплотились для того, чтобы стабилизировать власть путем компромисса между основными политическими силами.

Однако предпосылки для демократической альтернативы не были реализованы. Вновь сказались непоследовательность, неуступчивость, бескомпромиссность представителей политических партий, входивших в состав демократических сил. Государственное совещание 12-15 августа выявило глубокие различия во взглядах его участников на перспективы и содержание революции. На нем четко обозначилась радикальная группа, которая жаждала сильной централизованной власти и вела подготовку политического переворота. На роль руководителя путча был выдвинут верховный главнокомандующий Корнилов.ii Корнилов поднял мятеж, который Временное правительство вынуждено было подавить с применением силы.

Таким образом, демократический центр раскололся. Временное правительство все больше теряло доверие и поддержку со стороны широких масс населения.

Большевики умело использовали создавшуюся ситуацию и разработали план вооруженного восстания. В результате почти бескровного вооруженного восстания 24-25 октября 1917 года Временное правительство пало. К руководству страной пришла большевистская партия, возглавляемая.

Таким образом, после Февральской революции сложилось несколько альтернатив дальнейшего развития страны:

Первая альтернатива означала укрепление буржуазной демократии, становление демократической республики с полновластным парламентом, широкими политическими свободами, всеобщими и равными выборами, многопартийностью и национальным равноправием.

Эта альтернатива была представлена Временным правительством и поддерживавшими его до осени 1917 года Советами рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

Она оказалась нереализованной из-за неумения и нежелания Временного правительства решить кардинальные проблемы развития страны - аграрный, национальный, продовольственный вопросы, выход из войны, сотрудничество всех демократических сил.

Большевизация Советов и успех Октябрьского переворота означали крах этой альтернативы осенью 1917 года.

Вторая альтернатива - возвращение к сильной власти помещиков и крупной буржуазии сначала в форме военной диктатуры, а затем, возможно, ограниченной монархии с весьма урезанными демократическими свободами и сохранением «единой и неделимой России».

Эта альтернатива была представлена консервативными и монархическими партиями, верхушкой армии, верхушкой чиновничества. Наиболее ярко она проявилась на Государственном совещании и в дни корниловщины в августе 1917 года.

Эта альтернатива носила контрреволюционный по отношению к Февралю характер, не нашла поддержки в широких кругах общества и потерпела поражение в дни разгрома корниловского мятежа.

Социалистическая альтернатива - победа радикальных сил, прежде всего с большевиков и левых эсеров, под лозунгами социалистической революции. Эта альтернатива поддерживалась массами рабочих, солдат, значительной частью крестьянства. С сентября 1917 года эти силы получили существенную поддержку Советов, воинских частей, военного флота. Эта альтернатива осуществилась в ходе Октябрьского переворота и быстрого установления советской власти в стране.iii

Причины победы социалистической альтернативы объясняются не только активной борьбой большевиков за власть, но и мощной поддержкой значительных слоев рабочих и крестьян, привлеченных обещаниями большевиков дать народу мир, хлеб, землю, свободу, всеобщее равенство и справедливость.

Литература:

стория России: спорные проблемы. - М.: Школа-Пресс, 1993.

Хрестоматия по первой половины XX века (Спорные вопросы истории). Сост. - М.: Интерпракс, 1994. .

i http://www. mistcity. ru/Biblio/TGU/umk/oi/oi21.htm

ii http://www. mistcity. ru/Biblio/TGU/umk/oi/oi21.htm

iii http://do.gendocs.ru/docs/index-57886.html

Не успел я признаться в любви к творчеству капитана Шурыгина, как он разразился в своем журнале темой, взбаламутившей заинтересованную общественность http://shurigin.livejournal.com/61595.html#cutid1
При этом, как это обычно бывает, значительная часть участников дискуссии либо не поняли, что хотел сказать автор, либо не знают того, о чем он пишет.
Между тем, вопрос этот требует серьезного обсуждения.
Я, правда, много раз зарекался писать в жж «о политике». И тут, как на грех, то Сталин, то гражданская война. Но ничего не поделаешь, капитан мой френд, а френдов не бросают.

Сущность позиции автора, заключается, по-моему, в следующих словах: «…Очевидно, что альтернатива «большевизму» у России была. Это «Белый реванш», который по количеству жертв и масштабу репрессий мало бы чем уступил «красному проекту», а вот по исторической «эффективности» был бы более чем спорен и трудно прогнозируем. Особенно в свете надвигающегося 1941 года…»

Сразу оговорюсь, что я вообще не поклонник «исторических альтернатив». Покойный ныне Вадим Валерианович Кожинов, чьи книги теперь издаются с надписями «альтернативная история» на обложке, в одном из интервью верно сказал, что в истории никаких альтернатив не бывает. Ибо то, что свершилось, это и есть единственная «альтернатива». Интересно, что в таком понимании вопроса полностью сходятся и христианская концепция истории, и полузабытый уже «исторический материализм».
Тем не менее, с чисто практической точки зрения поиск возможных вариантов развития событий весьма продуктивен. Например, очень полезно мысленно поставить себя, такого умного и порядочного, на место какого-нибудь известного исторического негодяя и подумать, как бы ты хотел управлять своей родной страной, скажем, в октябре 1941-го… При прочих равных условиях.
Так вот, капитан Шурыгин в своем крайнем тексте убедительно доказал, что по конкретным методам борьбы со своими политическими противниками белые ничуть не отличались от красных, и в случае гипотетической победы в гражданской войне залили бы Россию кровью. Что они, кстати, и делали на подконтрольных им территориях. Конкретные сведения, излагаемые автором, ничуть не новы, и свидетельств этому такое множество, что возражения со стороны его оппонентов просто удивительны.
Сравнивать белых и красных по степени «кровавости» не очень перспективное занятие. Гражданская война вообще жестокая штука. Ангелы в ней не воевали, что бы на этот счет не думали крестоносные апологеты Белого движения. Кстати, всевозможные «третьи силы» - «зеленые», антоновцы, махновцы, националисты всех мастей лили кровь не с меньшим энтузиазмом.

Была ли реальная альтернатива победе большевиков в 1918-1922 годах? Уверен, что не было. Мне, может быть, монархисты-черносотенцы больше, чем большевики, нравятся, но единственной адекватной политической силой, которая смогла возглавить страну после краха Российской империи, стали именно большевики.
Только большевики смогли решить «главный вопрос русской революции» - вопрос о земле. После издания Декрета о земле никакая «альтернативная» аграрная программа не была бы поддержана крестьянством. А это, как ни крути, 80 процентов населения. Так что главное сражение будущей гражданской войны большевики выиграли 26 октября 1917 года.
Большевики смогли сделать то самое необходимое, без чего невозможно было ни удержаться у власти, ни этой властью пользоваться: ликвидировали бандитизм, гарантировав жителям страны личную безопасность, и ввели твердую валюту, гарантировав жителям безопасность экономическую.
Кроме того, большевикам удалось восстановить, хоть и не полностью, территориальную целостность Российского государства. Все это – реальная историческая заслуга Советского правительства, которую не могли не признать даже лица, не поддерживающие большевистской политической программы.
Ирония истории проявилась в том еще, что большевикам пришлось принимать решения, во многом не соответствующие их дореволюционной партийной программе. В самом деле, Декрет о земле в основе своей, как известно, эсеровский (только вот эсеры, находясь у власти несколько месяцев, подобного закона не издали, а большевики издали в первый день). НЭП, иностранные концессии, золотые червонцы были вынужденными экономическими мерами. Восстановление «единой и неделимой», со всеми федеративными оговорками, прямо противоречило прежней национальной политике большевиков.
Про террор и подавление бандитизма Шурыгин высказался вполне исчерпывающе – расстреливало и расстреливало бы в такой ситуации любое правительство (красные ведь уничтожали не только своих политических противников, но и лиц, которых уничтожала бы любая уважающая себя власть).

Если бы в России нашлась другая сила, способная сделать то же самое, что сделали большевики, возможно, она и стала бы реальной альтернативой «красному проекту». Однако «других большевиков» не было. Значит, не было и альтернативы.
И здесь действительно, как отметил один из участников дискуссии, не важно, занял или не занял Деникин Москву, а Юденич Петроград. Вообще чисто военные аспекты событий я намеренно вывожу за скобки. Гражданская война ведь не сражениями выигрывается, «а мнением народным». Советскую власть же, так или иначе, сразу или постепенно, добровольно или не очень сознательно поддержало большинство населения страны.
Все это не означает, что вопрос о «Белой альтернативе», поставленный автором в такой форме, не имеет права на существование.
Но по большому счету все, что написал Шурыгин, и все, что написал цитируемый им Николай Реден, свидетельствует о том, что «дело Белого движения следует считать с самого начала проигрышным».

Ну и наконец, касательно «исторической эффективности белого реванша». 1941 год здесь немножко автором за уши притянут. Гитлер – явление скорее уже нового, послеоктябрьского мира. Но по большому счету, опять автор здесь прав. «Проблема 1941 года» стала результатом реакции всего капиталистического окружения (а отнюдь не только Германии) на укрепление Советской России.
Сильная Россия, неважно с каким социальным строем, развитым капиталистическим странам в начале 20-х годов была не нужна точно так же, как она им не нужна сегодня. Ярче всего это доказывает грустная история поддержки Белого движения со стороны иностранных интервентов. Которая, кстати, послужила причиной значительного оттока патриотически настроенных людей от белых к неуважаемым ими большевикам. Типичный пример – генерал Брусилов.
Любым «альтернативным большевикам», окажись они у власти, пришлось бы столкнуться с этой проблемой. Насколько хорошо они бы с ней справились – большой вопрос. Насколько хорошо справились с ней реальные большевики – тоже вопрос. Я лично считаю, что справились вполне удовлетворительно. Но еще раз повторюсь – не нашлось для России «других большевиков». Ни в 17 году, ни в 41-м.

Вообще этот вопрос об альтернативах не является новым. И надо сказать, что одним из первых этот вопрос поставил никто иной как Ленин. Ибо известно, что в сентябре-октябре 1917 года Ленин действительно страстно агитировал большевиков за немедленное взятие власти, указывая, что если мы промедлим, не выступим, то тогда временное правительство ко дню открытия второго всероссийского съезда советов, соберет казаков и не даст нам выступить, арестует наш штаб, разоружит красную гвардию. Это Ленин связывал с совместными действиями Керенского и правых генералов.

В другой своей работе «История второй русской революции» Милюков оценивая направления развития политических событий осени 1917 года рассуждал также как Ленин. Он отмечал «или Ленин или Корнилов».

Этими альтернативами нельзя ограничиваться.

Советские историки с жаром отвергали ту точку зрения, которой придерживались зарубежные, что октябрь случился во многом благодаря ошибкам ВП. А что реформистская альтернатива была полностью исчерпана, не имела никаких шансов к осени 1917 года? Надо учитывать, что честными представителями этой альтернативы являлись меньшевики и эсеры. Кстати, должен дать одно разъяснение. Обычно мы к умеренным социалистам относим эсеров. Эсеры полагали, что после свержения самодержавия начнется строительство социализма, какие же они умеренные? Они претерпели удивительную трансформацию в марте 1917 года, лидеры эсеровской партии заявили: пусть власть принадлежит ВП, мы его будем поддерживать постольку, поскольку оно будет способствовать закреплению результатов февраля. Они говорили, что трудовая демократия еще не закреплена и вероятна контрмонархическая революция.

Летом стало очевидно, что если эсеры заявят о переходе помещичьей земли, на их сторону встанут крестьяне. Социализм в России слишком молод и провалиться с треском, если попытается сам встать у государственного руля, - Чернов.

Что касается реформистской альтернативы, действительно, говоря об умеренных социалистах надо учитывать, что они полагали, что нельзя двигаться вперед не опираясь на созидательно-организационные возможности российской буржуазии. Можно согласиться с историками, которые считают, что буржуазия была всегда тесно связана с самодержавием, экономически от него зависела, а во второй половине 19 века российский созидательный потенциал создавался при поддержке правительства.

Буржуазия не обладала широтой политического кругозора, можно говорить даже о ее политическом эгоизме.

Стоит вопрос: реформистская альтернатива была ли обречена? На мой взгляд, можно говорить о серьезных ошибках временного правительства. Они не были запрограммированы. Не стоит говорить о том, что они были неизбежны – историю творят люди. Осенью 1917 года Керенскому, который возглавлял ВП разные люди, которые входили в его ближайшее окружение, советовали, что необходимо вырвать инициативу из рук большевиков. Т.е. нужны решительные шаги, а именно необходимо выступление премьера по двум вопросам: Керенский должен во всеуслышанье заявить, что Россия выходит из войны (перемирие с Германией) и, во-вторых, о том, что земля переходит в ведение земельных комитетов. А затем учредительное собрание могло облечь эти решения в форму закона. Но Керенский должен был проявить политическую инициативу.
Военный министр, генерал Верховский, осенью 1917 года прямо сказал Керенскому: армия воевать не может, если доживем до весны, весной она побежит из окопов, нужен сепаратный мир с Германией. Его подержал морской министр. Т.е. Керенскому подсказывали, что необходимо надеяться не на силу, а на политическое решение. Керенский же рассуждал так: «А что большевики? Да, готовится их выступление, пусть выступают. Мы справимся также, как в июле». Он был уверен в прочности своих позиций, поэтому военный министр Верховский был отправлен в двухнедельный отпуск на остров Валаам. И одновременно Керенский назначил командующим подполковника Полковникова, присвоив ему чин полковника. И этот полковник Полковников чуть ли не каждый день говорил Керенскому, что он может быть спокоен, войска петроградского гарнизона поддержат временное правительство. Октябрьские события же показали, на чьей стороне находился петроградский гарнизон.

Но у Керенского был шанс. Даже в самый последний момент переломить ситуацию и сохранить политическую инициативу.

Хочу отметить еще 2 альтернативы. Это возможность анархического взрыва. Действительно, в годы первой мировой войны резко расширилась социальная почва, на которой произрастала люмпенская психология из тех групп, которые были выбиты из привычной колеи (солдаты, матросы, квалифицированные рабочие Польши и Прибалтики, беженцы из прифронтовых губерний). В армии было мобилизовано 15,5 млн человек активного населения, из них 13 млн крестьян. Это все люди, выбитые из колеи. Неудивительно, что большевики на своем заседании ЦК 16 октября 1917 года вынуждены были констатировать, что в Петрограде на ряде предприятий усиливаются анархические настроения, в числе этих предприятий был и Путиловский завод, где усиливали свои позиции анархисты.

Еще одна альтернатива – это возможность формирования однородного социалистического правительства, т.е. правительство из представителей партий социалистической направленности. Это было возможно с 14 по 22 сентября при совещании. В преддверии этого совещания росли настроения в пользу однородной социалистической власти. В начале сентября на заседании партии меньшевиков голоса разделились полностью: половина выступала за коалицию с либералами, другие – за однородную социалистическую власть. В эсеровской партии продолжало активизироваться левое крыло, левые эсеры победили на северной партийной конференции, которая представляла интересы 45 тысяч членов эсеровской партии. И на работе демократического совещания в сентябре действительно существовал раскол на этот счет. В конечном счете оказались нерешенными разногласия по поводу того, что есть революционная демократия. Большевики считали, что это совет. Меньшевики вспоминали солдатские комитеты, кооперативы.

Можно констатировать одно, все партии социалистической ориентации оказались не на высоте задач, которые перед ними стояли.

Партии не сумели подняться до понимания общепартийной задачи и достичь компромисса, который бы позволил сформировать однородное социалистическое правительство, которое сумело бы обезопасить народ от гражданской войны.