Роман «Выбор. Бондарев выбор Терзающие душу воспоминания бондарев выбор

Роман Ю.В.Бондарева "Выбор" - один из самых популярных романов писателя - продолжает сквозную тему его творчества - тему войны. Военная тема Бондарева _ это протест против зла, которое несет в себе война, уродуя человеческие души. Но война - это и героическая страница истории, которую нельзя перечеркнуть.Она многому научила, сплотила людей, заставила их задуматься. Военные страницы написаны Бондаревым с особой правдивостью, заставляют задуматься не только о прошлом, но и о будущем. Перед нами одна из трагедий войны. Мы сосредоточим свое внимание на проблеме нравственного выбора главными героями романа.

Скачать:


Предварительный просмотр:

МКВ(С)ОУЦО Омутнинского района Кировской области

Конспект урока по литературе
в 11 классе

« Урок - исповедь по роману Ю.В.Бондарева «Выбор»

подготовила

учитель русского языка и литературы

Заслуженный учитель Российской Федерации

Васенина Тамара Александровна

г. Омутнинск - 2012

Урок – исповедь по роману Юрия Бондарева «Выбор»

Цели:

  1. Образовательная – выявить позицию героев романа по отношению к вопросу о выборе, создав проблемную ситуацию, побудить учеников к высказыванию собственной точки зрения о жизненных принципах Рамзина, Васильева и др. Показать духовные искания главных героев романа. Протест писателя – гуманиста против попрания естественного права человека на жизнь.
  2. Воспитательная – содействовать формированию собственной точки зрения учащихся по отношению к такому понятию как «выбор»; создать ситуации, при которых учащиеся поймут, что из любого сложного положения есть выход. Проблема постоянного выбора в жизни. Кто виноват в этой трагедии?
  1. Развивающая – формирование навыков работы в группе, публичного выступления, умения отстаивать свою точку зрения.

Оборудование: портрет Ю.В.Бондарева, тексты худ. произведения.

Методические приемы : Учебный диалог, элементы ролевой игры, создание проблемной ситуации.

Время проведения – 90 минут

Подготовка к уроку.

Вопросы для беседы вывешиваются в классе за 2 недели до урока, чтобы заинтриговать уч-ся, заставить их обратиться к тексту:

1.Какими в молодости были Илья Николаевич Рамзин и Владимир Алексеевич Васильев? Кто из них вам больше в этом возрасте нравится?

2.Как случилось, что Рамзин совершил предательство?

3.Кто виноват в этом: майор Воротюк, старшина Лазарев или сам Рамзин?

4. Вспомните обстоятельства боя, жестокий приказ Воротюка, низость Лазарева?

5. Как мог поступить Рамзин? Какой выбор стоял перед ним?

6. Легко ли в 19 лет сделать выбор между жизнью и смертью? (перед нами одна из трагедий войны)

7. Как жил Рамзин в течение 30 лет, которые он провел за границей?

8. В чем причина его полнейшей внутренней опустошенности?

9. Какова, на ваш взгляд, кульминационная сцена романа?

10. Как вы понимаете слова Рамзина «Никакого следа не оставил я после себя на земле»?

11. Что нужно для того, чтобы оставить на земле след? Найдите стихотворение Л.Мартынова «След»

12.Почему несчастлив Васильев, который сделал во время войны правильный выбор и сейчас, казалось бы, имеет все: почет, любимую работу, семью?

13 Почему усложняются его отношения с близкими, и в жизни героя наступает разлад?

14. Как пытается разобраться в себе, в окружающих людях, найти высшую правду Васильев?

15. В чем вина Васильева перед отцом?

16. Можем ли мы быть уверены в том, что Васильев найдет выход из тупика?

Дочь Васильева – Вика

1.Какой выбор готова сделать Вика?

2. Оправдывает ли её трагедия, которую она пережила?

3. Откуда эта готовность покинуть Родину? Во всем подражать Западу?

4. Что случилось с Викой 2 года назад?

5. Как вы представляете дальнейшую судьбу Вики?

ИНДИВИДУАЛЬНЫЕ задания к уроку

Класс делится на 5 микрогрупп, каждая группа получает задание, готовится инсценировка кульминационной сцены романа «Встреча Ильи с матерью»

Ход урока

Эпиграф урока: Вся жизнь – бесконечный выбор…

Ю.В.Бондарев

Вступительное слово учителя

Ю.В.Бондарев принадлежит к тому поколению, жизнь которого «вся пронизана, просвечена войной». Семнадцатилетним он шагнул в огненные бури сорок первого, воевал артиллеристом, дважды был ранен. Фронт сформировал его как личность. «Война, - признается писатель, - явилась для меня самым умным и безжалостным учителем жизни… Все – лица, голоса, бои, конфликты, победы, высотки, танковые атаки – аккумулировались в памяти, а память на войне восприимчива необыкновенно, и это определило во многом мой жизненный опыт».

Почти все написанное Бондаревым – о войне. Вместе со своими героями писатель прошел по дорогам войны, толкал плечом орудия, вытаскивал их из осенней грязи, стоял на прямой наводке, делился последним табаком на закрутку после танковой атаки.

Военная тема Бондарева – это протест против зла, которое несет в себе война, уродуя человеческие души. Но война – это и героическая страница истории, которую нельзя вычеркнуть. Она многому научила, сплотила людей, заставила их задуматься. Военные страницы написаны Бондаревым с суровой правдивостью, заставляют задуматься не только о прошлом, но и о будущем.

Роману «Выбор» не подходят привычные определения типов романа (политический, психологический, этический, бытовой, философский и т.д.) Его называют романом – раздумьем, романом – размышлением. Я бы добавила – роман – откровение, роман – исповедь. Основная проблема романа – проблема ВЫБОРА.

Итак, перед нами одна из трагедий войны. Мы сосредоточим свое внимание на проблеме нравственного выбора главными героями романа.

Анализируются подготовленными учениками отдельные сцены и эпизоды романа.

ИСПОВЕДЬ 1. Встреча Ильи и Владимира .

Глава 5 стр. 16 – 20 со слов «Здравствуй, Илья.. до слов..но был ли потом у меня лучший друг, чем он? – говорит Васильев. (стр.21)

Вопросы:

1.Как жил Илья за границей?

2. Как он оказался в плену?

3.Кто убил старшину Лазарева?

4.Что мы узнаем о майоре Воротюке?

5. Почему Илья хочет непременно приехать в Россию?

ИСПОВЕДЬ 2. Война. Последний бой. Плен.

1.Зачитывается эпизод из главы 10 стр. 56. Лазарев и Рамзин..

(Учащиеся отмечают нетерпимость Ильи к чьей-либо физической силе. Грубость Ильи стр. 64.)

2.Окружение. Майор Воротюк. Анализируется отрывок из главы 12 стр.68.

(Учащиеся отмечают чудовищную клевету Лазарева стр..71

Вопросы:

1.Почему батарею Рамзина окружили и отрезали немецкие автоматчики, расстреляли в упор лошадей?

(Воротюк оставил участок оголенным, без прикрытия, и тем не менее он обвинит Рамзина в трусости.)

2.За что мстит Рамзину старшина Лазарев?

ИСПОВЕДЬ 3. Плен. Жизнь за границей.

Зачитывается эпизод из главы 13 (конец) стр.72-76. Обращаем внимание на слова Воротюка: «Иди и подумай, какая пуля слаще! Наша или немецкая! Иди! Ма-арш отсюда!»

Рамзин говорит Васильеву: «Нет, живые мы ему не нужны… Наша смерть ему оправдание. Мы погибли вместе с орудиями»

Вопросы:

1.Почему Илья решил убить Лазарева?

2.Какой выбор делает Илья? (Попав в плен, ослепленный ненавистью к Воротюку и страхом перед трибуналом (Отец его был невинно осужден в 1937 году и погиб), он сделал ошибочный выбор и дорого расплатился за свою роковую ошибку – жизнью без надежды, без счастья, без радости. Его судьба поучительна и трагична)

3.Легко ли в 19 лет сделать выбор между жизнью и смертью?

4. Как мог поступить Илья, какой выбор стоял перед ним? (В сложившейся драматической обстановке Илья мог умереть, быть убитым или застрелиться, предстать перед судом или изменить. Рамзин остался в плену и выжил, но мы не знаем да так и не узнаем, сам он сдался или бы пленен. Единственное, в чем он признался Васильеву, так это в том, что он выпустил, как и обещал две пули в уголовника и наушника Лазарева, а для себя пулю « пожалел».

5.Как живет Илья в течение 30 лет за границей? (Жил в ФРГ, имел предприятие по производству иголок для швейных машин, овдовел)

6.Каким его увидел Васильев в Венеции?

(Седой, изысканный иностранец в безупречно сшитом костюме. Его считали пропавшим без вести. Его упорно разыскивала мать после войны. Он вдовец. Был женат на немке. Взрослый сын Рудольф работает в Мюнхене. После смерти жены Илья живет под Римом: здесь меньше русских.

Спустя 30 лет после войны Илья готов платить по счетам: « За то, что не вернулся, а теперь возвращаться поздно. За то, что не подох в плену, не захлебнулся в дерьме, как сотни других русских за границей… Но у Власова не служил. Хотя вербовали в Заксенхаузене. В иностранном легионе не воевал. В военных преступниках и карателях не числюсь…»

Сейчас его преследует одна цель – побывать на родине. Это другой Илья…

ИСПОВЕДЬ 4. Встреча с матерью . (Можно приготовить инсценировку или чтение по ролям) Это кульминационная сцена романа.

Сценой свидания с матерью автор выносит окончательный приговор Рамзину. Единственный человек, перед которым Илья был виноват без меры – это его мать Раиса Михайловна. Все 30 лет ждала она своего Ильюшу, но он не смог, не захотел или не нашел возможности известить о себе. Он любил её. Горька была разлука с сыном, но еще горше оказалась их встреча. За долгие годы неизвестности выболело материнское сердце. До встречи с матерью он еще на что-то надеялся, но повидавшись с ней, он понял, что пора платить по счетам. Свидание с матерью, седой, семидесятилетней старушкой, холодный прием ею сына – последняя и самая крупная капля в чаше расплаты Рамзина за содеянное. Он красив, элегантен, подтянут, но духовно мертв. Ему уже никто не может помочь – ни деньги, ни женщина, ни дружба с Васильевым. И он делает последний выбор – самоубийство.

ИСПОВЕДЬ 5. Последний выбор Ильи Рамзина – Рамзэна.

Анализируется сцена самоубийства глава 19 стр.114.

Предсмертное письмо Ильи зачитать гл.19 стр. 115 Заканчивая предсмертное письмо Васильеву, он заметит: «Думаю, что мама, железная женщина, спокойно отнесется к моему уходу…» Но он ошибся. Его смерть болью отозвалась в сердцах тех, кто его знал..

Вопросы:

  1. О чем просит Илья в предсмертном письме? (чтобы его похоронили на родине. В последние мгновения перед смертью его мучает сомнение, выполнит ли его бывший друг его единственную просьбу, единственную награду за беспутную и бесполезную жизнь – похоронить на каком - нибудь московском кладбище, в родной земле, которую он, может быть, и не предавал, но недостаточно любил и ценил при жизни. Но земля приняла его грешное тело, и это было все, что она могла сделать для своего заблудшего сына.)
  2. Кто виноват в этой трагедии?

(Сам человек. Человек, который по всем статьям мог бы быть человеком с большой буквы, уходит из жизни, даже не наследив. И пустота эта страшит его. Ему кажется, что «не черная, не белая дыра во вселенной, а пустота…» Накануне самоубийства он говорит своим гостям: « Страшно умирать. Можно оставить след, можно и наследить, хуже всего – пустое место. Страшно это пу - стое место!» Выбор между жизнью и смертью Рамзин сделал потому, что прошел через раскаяние, через наказание совестью. Война была Отечественная и защищать требовалось не воротюков, а Отечество. Рамзин в те трагические минуты фронтовой обстановки не сумел встать над собою, над своей личной обидой. Он позволил одержать верх желанию мести, озлоблению, которые завели его слишком далеко.

3. Отношение автора к герою. (Илья Рамзин - не преступник, он отщепенец, блудный сын, слишком поздно вернувшийся к родному очагу. Илья – самый строгий судья самому себе. «Правда, как и память, дается человеку в наказание. Вспоминая плохое, страдаем. Вспоминая хорошее, чувствуем горечь неотвратимого», - говорит Илья. Его взгляды выстраданы всем его горьким жизненным опытом. Приехав в Москву через много лет Рамзин замечает: «…Рая нет. Унылый мировой стандарт. Почему в Москве так рабски подражают Западу? Кто-то у вас, как безумный, влюблен в чужой стиль… в бездушный… гибельный пошлый стиль – и становится тошно. И смешно. И с ума сойти можно. Нет ни рая, ни родного угла …» Его взгляды можно разделять и не разделять, но их нельзя не уважать, ибо они выстраданы.)

ИСПОВЕДЬ Васильева.

Анализируется глава 20 стр. 121.

Васильев исповедуется перед собой. Читает исповедальные дневники Толстого последних лет жизни.

Вопросы:

  1. Почему несчастлив Васильев, который сделал во время войны правильный выбор и сейчас, казалось бы, имеет все: почет, любимую работу, семью?

(вина его в том, что занятый только своим творчеством, он как бы отгородился от людей и не подтвердил своего выбора. Велика его вина перед отцом, дочерью.)

  1. Есть ли у нас вера в то, что Васильев найдет выход из тупика? (Да, мы верим в это, потому что в Васильеве есть та совестливость, человечность, которая поможет ему преодолеть одиночество, тоску.
  2. В чем вина Васильева перед отцом? (гл.17, стр.98-99. Отец Васильева преклонялся перед своим сыном, перед его талантом. Несколько раз просил разрешения приехать в гости к сыну посмотреть на внучку, но сын даже не ответил на письма. А после смерти отца по завещанию получил свои деньги, которые он переводил, и несколько рубашек в в целлофановых пакетах. Васильев – художник, сознающий, что пресытился, наелся до тошноты заграницами, встречами с людьми искусства.

Мучительные раздумья Васильева о разных путях человека, о смысле жизни и смерти останавливаются в конце концов на одном – на любви: на любви к Родине, родителям, жене. На любви деятельной, верной, великой и вечной.

  1. Какой эпизод из прошлого характеризует Васильева как верного и надежного друга? (когда Васильев идет на собственный позор ради Ильи, говорит, что с женщиной перед тем боем был он, а не Илья Глава 11, стр.63. Илья бы на такое никогда не решился.)
  2. Найдут ли дорогу к своему счастью Васильев и Мария? (С Васильевым и Марией мы расстаемся, когда их духовные искания ещё не окончены, но они нащупали под ногами твердую почву)

На уроке особое внимание следует уделить дочери Васильева Вике .

Она почти сверстница старшеклассников и более понятна им, чем другие герои романа. О Вике ребята говорят долго, пытаются представить е дальнейшую судьбу.

1.Какая история произошла с Викой? (гл.16 стр.89)

2.Расскажите о взаимоотношениях отца и дочери. (гл.6)

3.Почему Вика собирается ехать за границу вместе с Ильей? (Гл 16, стр. 92-93. Подарки Ильи Гл.18, стр.108-109)

Итог урока.

Многие проблемы романа остались нерешенными. Важно заставить ребят задуматься над собственной судьбой, над собственным ВЫБОРОМ. И чем больше будет мнений, тем многограннее будет идея бондаревских образов. Это произведение заставляет учащихся задуматься о многом при выходе из школы. Заканчивается урок чтением стихотворения Л.Мартынова «След» (М.Агатов «Об авторах ваших книг» Издательство «Молодая гвардия», 1972год, стр.250).

А ты?

Входя в дома любые –

И в серые,

И в голубые,

Входя на лестницы крутые,

В квартиры, светом залитые,

Прислушиваясь к звуку клавиш

И на вопрос даря ответ,

Скажи:

Какой ты след оставишь?

След, чтобы вытерли паркет

И посмотрели косо вслед.

Или

Незримый прочный след

В чужой душе на много лет?

Литература

  1. Бондарев Юрий «Выбор», Роман-газета №8, 1981год, стр.1-125. Рецензия Сергея Абрамова «Нет чужой боли…» стр. 125-128.
  2. Бузник В.В.- Перечитывая заново. О ранней прозе Юрия Бондарева. Статья в журнале «Литература в школе» №3 1995г., Стр.26-34.
  3. Горбунов Е.Н. Ю.Бондарев. Очерк жизни и творчества. – М., 1981.-с.351.
  4. Козлов И. – Юрий Бондарев (Штрихи творческого портрета). Статья в журнале «Литература в школе» 1976г. № 4, стр. 7 – 17.
  5. Коробов В.М. Юрий Бондарев. Страницы жизни, страницы творчества. – М., 1984. –С.368.
  6. Кузмичев И. Боль памяти: Великая Отечественная война в советской литературе. – Горький: Волго-Вятское кн. изд-во, 1985.-С.121-147.
  7. Таланчук Е.М. Журнал «Русский язык и литература в Средних учебных заведениях УССР» №1 1988г, стр.50-51.

Дополнительный материал к уроку.

Биография

Юрий Васильевич Бондарев родился 15 марта 1924 в городе Орске Оренбургской области в семье Бондарева Василия Васильевича (1896-1988), народного следователя, и Бондаревой Клавдии Иосифовны (1900-1978). В 1931 они переехали в Москву.

Участник Великой Отечественной войны (с августа 1942), младший лейтенант.

Окончил Чкаловское артиллерийское училище и Литературный институт им. А. М. Горького (1951).

Дебютировал в печати в 1949. Первый сборник рассказов «На большой реке» вышел в 1953. Автор рассказов (сборник «Поздним вечером», 1962), повестей «Юность командиров» (1956), «Батальоны просят огня» (1957; телесериал «Батальоны просят огня» по мотивам повести, 1985), «Последние залпы» (1959; одноимённый фильм, 1961), «Родственники» (1969), романов «Горячий снег» (1969), «Тишина» (1962; одноименный фильм, 1964), «Двое» (продолжение романа «Тишина»; 1964), «Берег» (1975).

В 1991 году подписал обращение «Слово к народу».

Герой Соц. Труда. Награждён орденами Ленина (дважды), Октябрьской Революции, Трудового Красного Знамени, Отечественной войны 2-й степени, «Знак Почета», медалями «За отвагу» (дважды) и др. В 1994 отказался от награждения орденом Дружбы народов в связи с 70-летием, написав в телеграмме Президенту РФ Б. Ельцину: «Сегодня это уже не поможет доброму согласию и дружбе народов нашей великой страны».


Бондарев Ю. В

ГЛАВА ПЕРВАЯ

После ухода гостей было пусто и тихо, еще горели в передней бра по бокам зеркала, еще не были погашены люстры в комнатах, мягко светил нежнейшей полутенью сиреневый купол торшера над тахтой, везде пахло сигаретным дымом, чужими духами; и было немного грустно оттого, что всюду сдвинутые с мест кресла, переполненные окурками пепельницы, обгорелые спички на ковре, неприбранные бокалы с торчащими из недопитых коктейлей соломинками и горы тарелок на кухне - все это напоминало хаос незаконченного и обидного разгрома в квартире.

Васильев, обессиленный бесконечными разговорами об искусстве, лестью и приятными улыбками, проводив до лифта последних гостей жены, с облегчением подвязал ее кухонный передник и принялся сверх меры старательно убирать посуду в столовой. Однако Мария умоляющими глазами остановила его («не надо сейчас…») и села на диван, обнимая себя за плечи, задумчиво отвернулась к окну, за которым густо синела февральская ночь.

Слава богу, наконец-то, - сказала она. - Меня ноги уже не держат.

Ты знаешь, сколько времени? - спросил он встревоженно. - Второй час… Ничего себе! Хорошо, что ты не открыла причину торжества. Конца и краю тостам до утра не было бы. Как это, Маша, - с днем ангела? Или с днем именин?

Я очень устала, - проговорила она, закуривая, и улыбнулась ему вскользь. - Благодарю, милый… и не будем об этом. Это все несущественные детали и все не стоит того… Спокойной ночи! Я немного посижу одна. Иди спать, пожалуйста…

Он почувствовал неискренность ее слов, и это фамильярно-классическое «не стоит того», и это салонно-светское «благодарю, милый» как будто неприятно загородили ее, отдаляя в чуждую ей манерность, заметную в дни размолвок, прежде нечастых, которые сразу создавали головокружительную зыбкость качнувшегося моста.

Да, Володя, иди, пожалуйста, иди же, - повторила Мария с усталой настойчивостью и, прислонив дымящуюся сигарету к краю пепельницы, налила себе красного вина. - Если ты хочешь мне что-то сказать серьезное о моих гостях, то сейчас говорить не надо - я не хочу…

Я мало с кем знаком из твоих гостей, Маша.

И может быть, поэтому ты был очень мил. Всех женщин очаровал.

Она отпила глоток; он увидел, как сдвинулось ее горло и осталась влажная красноватая полоска на ее губах, родственный и нежный вкус которых он так хорошо знал.

Маша, о чем ты говоришь? Женщин? Очаровал? Этого я не уразумел.

Я прошу тебя - давай помолчим…

Нет, он не помнил, чтобы раньше после ухода гостей она сидела вот так одна на диване, заложив ногу за ногу, рассеянно пила, в задумчивости затягивалась сигаретой, покачивая узким носком туфли, - еще четыре месяца назад он посчитал бы это за некую превеселую игру, предложенную ему (ради озорного развлечения) из какого-нибудь пошленького иностранного фильма, банального фарса, переведенного ею для закупочной комиссии на просмотре в главке, и готов был, как иногда бывало раньше, услышать ее смеющийся протяжный голос: «Ита-ак, мосье, мы проводили гостей. Ушли знаменитости! Какое облегчение! Что же мы будем делать? Ты уедешь в мастерскую? Или останешься со своей женой?» Он сейчас не ждал подобной фразы, а несколько озадаченно глядел на то, как Мария медлительно пригубливала бокал между затяжками сигаретой, но ему почему-то не хватало решимости удивиться этому ее желанию, похожему на каприз или вызов, поэтому он сказал с шутливой неуклюжестью:

Ты не очень разгулялась, Маша? Ничего не случилось?

Господи! - она опустила глаза, точно преодолевая боль, и он увидел ее ресницы, тяжелые от слез. - Неужели ты не понимаешь простых вещей - мне хочется побыть одной. Пойми меня, пожалуйста, я одна хочу отдохнуть от всего на свете…

Прости, Маша, - сказал он виновато и вышел из комнаты.

Коридор и переднюю еще праздно озаряли бронзовые свечеобразные бра, легкомысленные и бессонные в тишине ночной квартиры, и возле телефонного столика серебристой пустотой отсвечивало пространство зеркала. Васильев мельком взглянул на свое нахмуренное, бледное от утомления лицо («Лучше всего - уехать мне сейчас в мастерскую…»), потом выключил свет, эту запоздалую электрическую иллюминацию близ зеркала, мгновенно ставшего таинственно-темным, и долго в передней надевал теплейший полутулуп, любимый им, в котором зимой ездил на натуру, долго возился с «молниями» меховых ботинок, раздумывая о позднем времени, когда ехать в мастерскую бессмысленно, но Мария молчала, не останавливала его, не выходила в переднюю, чтобы проводить до двери, подставить щеку для поцелуя, что было заведено между ними.

Я пошел, Маша, - сказал он, стараясь говорить буднично и внушая себе, что ничего серьезного не произошло. - Я пройдусь по воздуху и подышу. Спокойной ночи!

До свиданья, Володя, я утром позвоню, - отозвалась Мария из гостиной предупредительным, почти ласковым тоном, и он вышел на лестничную площадку, закрыл своим ключом дверь.

Ожидая лифт под желтой лампочкой на восьмом этаже спящего многоквартирного дома, он услышал сдавленный смех вперемежку с шепотом и покосился в сторону окна, где подле батареи (как бывало почасту) стояла парочка, заметил что-то знакомое в девичьей фигуре, и тут же явственно его окликнул удивленно-звучный голос дочери:

Па-а, куда ты? И зачем ты?

Ему было не очень приятно видеть в этот час рядом с дочерью рослого, не первой молодости актера Светозарова, жгучего красавца, анекдотиста, выпивоху, любителя розыгрышей, дважды женатого и дважды разведенного, с манерами опереточного дамского угодника, и Васильев почувствовал колкий, оскорбительный холодок от наивной неопытности и чрезмерной неразборчивости дочери.

Тебе, вероятно, пора, Вика, - сказал Васильев и оглядел Светозарова с искренним любопытством. - И вам, молодой человек неотразимой наружности, пора бы уже отпустить советскую студентку, которой вставать на лекцию в семь.

Виктория, вы должны подчиниться старшим, - заговорил глубоким баритоном Светозаров, изображая благоразумную покорность. - Владимир Алексеевич, великодушно извините меня за непредвиденную полночность… Готов и в монастырь замаливать грехи, если бы адрес был хоть одного действующего. Негде покаяться.

Пожалуйте вместо обители со мной в лифт. Я объясню, как поступить.

Па-а, перестань! - возразила Виктория со смехом. - Начинаются советы и поучения! Анатолий рассказывает смешные истории, а я хохочу! Ты слышал о репетициях во МХАТе? О Массальском и Ершове? Нет? Как во время пьесы они подпрыгивали на сцене по сигналу «брэк»?

Юрий Васильевич Бондарев

Включенные в издание романы Героя Социалистического Труда, лауреата Государственных премий СССР Ю.Бондарева поднимают сложные социально-философские вопросы современной жизни, связанные с поисками личностью высоких нравственных ценностей.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

После ухода гостей было пусто и тихо, еще горели в передней бра по бокам зеркала, еще не были погашены люстры в комнатах, мягко светил нежнейшей полутенью сиреневый купол торшера над тахтой, везде пахло сигаретным дымом, чужими духами; и было немного грустно оттого, что всюду сдвинутые с мест кресла, переполненные окурками пепельницы, обгорелые спички на ковре, неприбранные бокалы с торчащими из недопитых коктейлей соломинками и горы тарелок на кухне - все это напоминало хаос незаконченного и обидного разгрома в квартире.

Васильев, обессиленный бесконечными разговорами об искусстве, лестью и приятными улыбками, проводив до лифта последних гостей жены, с облегчением подвязал ее кухонный передник и принялся сверх меры старательно убирать посуду в столовой. Однако Мария умоляющими глазами остановила его ("не надо сейчас...") и села на диван, обнимая себя за плечи, задумчиво отвернулась к окну, за которым густо синела февральская ночь.

Слава богу, наконец-то, - сказала она. - Меня ноги уже не держат.

Ты знаешь, сколько времени? - спросил он встревоженно. - Второй час... Ничего себе! Хорошо, что ты не открыла причину торжества. Конца и краю тостам до утра не было бы. Как это, Маша, - с днем ангела? Или с днем именин?

Я очень устала, - проговорила она, закуривая, и улыбнулась ему вскользь. - Благодарю, милый... и не будем об этом. Это все несущественные детали и все не стоит того... Спокойной ночи! Я немного посижу одна. Иди спать, пожалуйста...

Он почувствовал неискренность ее слов, и это фамильярно-классическое "не стоит того", и это салонно-светское "благодарю, милый" как будто неприятно загородили ее, отдаляя в чуждую ей манерность, заметную в дни размолвок, прежде нечастых, которые сразу создавали головокружительную зыбкость качнувшегося моста.

Да, Володя, иди, пожалуйста, иди же, - повторила Мария с усталой настойчивостью и, прислонив дымящуюся сигарету к краю пепельницы, налила себе красного вина. - Если ты хочешь мне что-то сказать серьезное о моих гостях, то сейчас говорить не надо - я не хочу...

Я мало с кем знаком из твоих гостей, Маша.

И может быть, поэтому ты был очень мил. Всех женщин очаровал.

Она отпила глоток; он увидел, как сдвинулось ее горло и осталась влажная красноватая полоска на ее губах, родственный и нежный вкус которых он так хорошо знал.

Маша, о чем ты говоришь? Женщин? Очаровал? Этого я не уразумел.

Я прошу тебя - давай помолчим...

Нет, он не помнил, чтобы раньше после ухода гостей она сидела вот так одна на диване, заложив ногу за ногу, рассеянно пила, в задумчивости затягивалась сигаретой, покачивая узким носком туфли, - еще четыре месяца назад он посчитал бы это за некую превеселую игру, предложенную ему (ради озорного развлечения) из какого-нибудь пошленького иностранного фильма, банального фарса, переведенного ею для закупочной комиссии на просмотре в главке, и готов был, как иногда бывало раньше, услышать ее смеющийся протяжный голос: "Ита-ак, мосье, мы проводили гостей. Ушли знаменитости! Какое облегчение! Что же мы будем делать? Ты уедешь в мастерскую? Или останешься со своей женой?" Он сейчас не ждал подобной фразы, а несколько озадаченно глядел на то, как Мария медлительно пригубливала бокал между затяжками сигаретой, но ему почему-то не хватало решимости удивиться этому ее желанию, похожему на каприз или вызов, поэтому он сказал с шутливой неуклюжестью:

Ты не очень разгулялась, Маша? Ничего не случилось?

Господи! - она опустила глаза, точно преодолевая боль, и он увидел ее ресницы, тяжелые от слез. - Неужели ты не понимаешь простых вещей - мне хочется побыть одной. Пойми меня, пожалуйста, я одна хочу отдохнуть от всего на свете...

Прости, Маша, - сказал он виновато и вышел из комнаты.

Коридор и переднюю еще праздно озаряли бронзовые свечеобразные бра, легкомысленные и бессонные в тишине ночной квартиры, и возле телефонного столика серебристой пустотой отсвечивало пространство зеркала. Васильев мельком взглянул на свое нахмуренное, бледное от утомления лицо ("Лучше всего - уехать мне сейчас в мастерскую..."), потом выключил свет, эту запоздалую электрическую иллюминацию близ зеркала, мгновенно ставшего таинственно-темным, и долго в передней надевал теплейший полутулуп, любимый им, в котором зимой ездил на натуру, долго возился с "молниями" меховых ботинок, раздумывая о позднем времени, когда ехать в мастерскую бессмысленно, но Мария молчала, не останавливала его, не выходила в переднюю, чтобы проводить до двери, подставить щеку для поцелуя, что было заведено между ними.

Я пошел, Маша, - сказал он, стараясь говорить буднично и внушая себе, что ничего серьезного не произошло. - Я пройдусь по воздуху и подышу. Спокойной ночи!

До свиданья, Володя, я утром позвоню, - отозвалась Мария из гостиной предупредительным, почти ласковым тоном, и он вышел на лестничную площадку, закрыл своим ключом дверь.

Ожидая лифт под желтой лампочкой на восьмом этаже спящего многоквартирного дома, он услышал сдавленный смех вперемежку с шепотом и покосился в сторону окна, где подле батареи (как бывало почасту) стояла парочка, заметил что-то знакомое в девичьей фигуре, и тут же явственно его окликнул удивленно-звучный голос дочери:

Па-а, куда ты? И зачем ты?

Ему было не очень приятно видеть в этот час рядом с дочерью рослого, не первой молодости актера Светозарова, жгучего красавца, анекдотиста, выпивоху, любителя розыгрышей, дважды женатого и дважды разведенного, с манерами опереточного дамского угодника, и Васильев почувствовал колкий, оскорбительный холодок от наивной неопытности и чрезмерной неразборчивости дочери.

Тебе, вероятно, пора, Вика, - сказал Васильев и оглядел Светозарова с искренним любопытством. - И вам, молодой человек неотразимой наружности, пора бы уже отпустить советскую студентку, которой вставать на лекцию в семь.

Бондарев Ю. В

ГЛАВА ПЕРВАЯ

После ухода гостей было пусто и тихо, еще горели в передней бра по бокам зеркала, еще не были погашены люстры в комнатах, мягко светил нежнейшей полутенью сиреневый купол торшера над тахтой, везде пахло сигаретным дымом, чужими духами; и было немного грустно оттого, что всюду сдвинутые с мест кресла, переполненные окурками пепельницы, обгорелые спички на ковре, неприбранные бокалы с торчащими из недопитых коктейлей соломинками и горы тарелок на кухне - все это напоминало хаос незаконченного и обидного разгрома в квартире.

Васильев, обессиленный бесконечными разговорами об искусстве, лестью и приятными улыбками, проводив до лифта последних гостей жены, с облегчением подвязал ее кухонный передник и принялся сверх меры старательно убирать посуду в столовой. Однако Мария умоляющими глазами остановила его («не надо сейчас…») и села на диван, обнимая себя за плечи, задумчиво отвернулась к окну, за которым густо синела февральская ночь.

Слава богу, наконец-то, - сказала она. - Меня ноги уже не держат.

Ты знаешь, сколько времени? - спросил он встревоженно. - Второй час… Ничего себе! Хорошо, что ты не открыла причину торжества. Конца и краю тостам до утра не было бы. Как это, Маша, - с днем ангела? Или с днем именин?

Я очень устала, - проговорила она, закуривая, и улыбнулась ему вскользь. - Благодарю, милый… и не будем об этом. Это все несущественные детали и все не стоит того… Спокойной ночи! Я немного посижу одна. Иди спать, пожалуйста…

Он почувствовал неискренность ее слов, и это фамильярно-классическое «не стоит того», и это салонно-светское «благодарю, милый» как будто неприятно загородили ее, отдаляя в чуждую ей манерность, заметную в дни размолвок, прежде нечастых, которые сразу создавали головокружительную зыбкость качнувшегося моста.

Да, Володя, иди, пожалуйста, иди же, - повторила Мария с усталой настойчивостью и, прислонив дымящуюся сигарету к краю пепельницы, налила себе красного вина. - Если ты хочешь мне что-то сказать серьезное о моих гостях, то сейчас говорить не надо - я не хочу…

Я мало с кем знаком из твоих гостей, Маша.

И может быть, поэтому ты был очень мил. Всех женщин очаровал.

Она отпила глоток; он увидел, как сдвинулось ее горло и осталась влажная красноватая полоска на ее губах, родственный и нежный вкус которых он так хорошо знал.

Маша, о чем ты говоришь? Женщин? Очаровал? Этого я не уразумел.

Я прошу тебя - давай помолчим…

Нет, он не помнил, чтобы раньше после ухода гостей она сидела вот так одна на диване, заложив ногу за ногу, рассеянно пила, в задумчивости затягивалась сигаретой, покачивая узким носком туфли, - еще четыре месяца назад он посчитал бы это за некую превеселую игру, предложенную ему (ради озорного развлечения) из какого-нибудь пошленького иностранного фильма, банального фарса, переведенного ею для закупочной комиссии на просмотре в главке, и готов был, как иногда бывало раньше, услышать ее смеющийся протяжный голос: «Ита-ак, мосье, мы проводили гостей. Ушли знаменитости! Какое облегчение! Что же мы будем делать? Ты уедешь в мастерскую? Или останешься со своей женой?» Он сейчас не ждал подобной фразы, а несколько озадаченно глядел на то, как Мария медлительно пригубливала бокал между затяжками сигаретой, но ему почему-то не хватало решимости удивиться этому ее желанию, похожему на каприз или вызов, поэтому он сказал с шутливой неуклюжестью:

Ты не очень разгулялась, Маша? Ничего не случилось?

Господи! - она опустила глаза, точно преодолевая боль, и он увидел ее ресницы, тяжелые от слез. - Неужели ты не понимаешь простых вещей - мне хочется побыть одной. Пойми меня, пожалуйста, я одна хочу отдохнуть от всего на свете…

Прости, Маша, - сказал он виновато и вышел из комнаты.

Коридор и переднюю еще праздно озаряли бронзовые свечеобразные бра, легкомысленные и бессонные в тишине ночной квартиры, и возле телефонного столика серебристой пустотой отсвечивало пространство зеркала. Васильев мельком взглянул на свое нахмуренное, бледное от утомления лицо («Лучше всего - уехать мне сейчас в мастерскую…»), потом выключил свет, эту запоздалую электрическую иллюминацию близ зеркала, мгновенно ставшего таинственно-темным, и долго в передней надевал теплейший полутулуп, любимый им, в котором зимой ездил на натуру, долго возился с «молниями» меховых ботинок, раздумывая о позднем времени, когда ехать в мастерскую бессмысленно, но Мария молчала, не останавливала его, не выходила в переднюю, чтобы проводить до двери, подставить щеку для поцелуя, что было заведено между ними.

Я пошел, Маша, - сказал он, стараясь говорить буднично и внушая себе, что ничего серьезного не произошло. - Я пройдусь по воздуху и подышу. Спокойной ночи!

До свиданья, Володя, я утром позвоню, - отозвалась Мария из гостиной предупредительным, почти ласковым тоном, и он вышел на лестничную площадку, закрыл своим ключом дверь.

Ожидая лифт под желтой лампочкой на восьмом этаже спящего многоквартирного дома, он услышал сдавленный смех вперемежку с шепотом и покосился в сторону окна, где подле батареи (как бывало почасту) стояла парочка, заметил что-то знакомое в девичьей фигуре, и тут же явственно его окликнул удивленно-звучный голос дочери:

Па-а, куда ты? И зачем ты?

Ему было не очень приятно видеть в этот час рядом с дочерью рослого, не первой молодости актера Светозарова, жгучего красавца, анекдотиста, выпивоху, любителя розыгрышей, дважды женатого и дважды разведенного, с манерами опереточного дамского угодника, и Васильев почувствовал колкий, оскорбительный холодок от наивной неопытности и чрезмерной неразборчивости дочери.

Тебе, вероятно, пора, Вика, - сказал Васильев и оглядел Светозарова с искренним любопытством. - И вам, молодой человек неотразимой наружности, пора бы уже отпустить советскую студентку, которой вставать на лекцию в семь.

Виктория, вы должны подчиниться старшим, - заговорил глубоким баритоном Светозаров, изображая благоразумную покорность. - Владимир Алексеевич, великодушно извините меня за непредвиденную полночность… Готов и в монастырь замаливать грехи, если бы адрес был хоть одного действующего. Негде покаяться.

Пожалуйте вместо обители со мной в лифт. Я объясню, как поступить.

Па-а, перестань! - возразила Виктория со смехом. - Начинаются советы и поучения! Анатолий рассказывает смешные истории, а я хохочу! Ты слышал о репетициях во МХАТе? О Массальском и Ершове? Нет? Как во время пьесы они подпрыгивали на сцене по сигналу «брэк»?

К сожалению и прискорбию, не слышал, - сказал Васильев, насмешливо обращаясь к Светозарову, вмиг изобразившему послушное внимание домашнего мальчика. - Вы, Анатолий, не устали языком артикулировать? Посмотрите на часы, очаровательный любитель монастырей. Время уже неприличное.

Артикулировать? Ха-ха! Как, как? - почтительно поразился Светозаров. - Не понял мысль, Владимир Алексеевич, по темноте своей! Что я не устал?

Ну, попросту болтать без передышки.

Вы меня обижаете. За что? Незаслуженно! Без вины виноват!

Я очень сожалею.

«Что это со мной? Почему я раздражаюсь, когда надо сдерживаться?..»

Подошел лифт, освещенный, сиротливо пахнущий морозной одеждой, студеной зимой, с натоптанным снегом на полу, и Васильев, опускаясь в этой удобной механической кабине двадцатого века, несущей его вниз мимо затихших до утра чужих, успокоенных сном квартир, поморщился, закрыл глаза и подумал о потерянном времени и полной ненадобности всего того, что делал и говорил целый вечер дома, устав воспитанно возражать гостям, не чуждым самонадеянно утвердить и особые критерии в искусстве и, конечно, в живописи, легко переходившим (ради спокойствия) в суждениях своих премудрые житейские перекрестки, - и вдруг почувствовал, что в последнее время уже испытывал не раз смутно и счастливо умиротворяющее душу желание уехать в некий час из Москвы надолго, на несколько месяцев, на год, на пять лет, уехать однажды из дома или мастерской, ни о чем не жалея, поселиться где-нибудь на синих вологодских озерах, неторопливо созерцать естественное, первородное, жить с рыбаками, есть простую деревенскую пищу, писать облачные северные пейзажи, неизощренные портреты рыбаков, прожженные солнцем и водкой лица…

Ему не работалось месяца два. Он часами лежал в мастерской на старом, с привычнейшим скрипом пружин диване, читал «Дневники» Толстого последних лет жизни, напитывался весь исповедальной болью великого человека. Но затем, самоказняще и скептически охлаждаясь, Васильев возвращался к самому себе, ощущая обман и современную парадоксальность насильственного опрощения. И далекое от Москвы, шума и суеты убежище, которое порой облюбовывал он в воображении, представлялось после трезвых размышлений успокоительным «пленэром», либо туристским, либо курортным местом, занятым известным в искусстве человеком на определенный срок. Ему ясно было, что им в пятьдесят четыре года уже не управляла никакая честолюбивая идея (как было еще несколько лет назад), кроме двух нерушимых страстей - любви к извечной, грубой и нежной красоте природы и сумасшедшей преданности работе, этой добровольной сладкой каторге, без чего утрачивался для него всякий смысл существования.

В романе Юрия Бондарева «Берег» (1975) центральная проблема, поставленная автором, — пробле-ма этическая. Вопрос, волнующий Бондарева, особенно актуален в момент напряженной борьбы за разрядку и мирное со-существование двух общественных систем. Ю. Бондарев смело «ввязывается» в острый идеологический спор, иду-щий сегодня между «Востоком» и «Западом», но пози-ция его в этом споре меньше всего продиктована жела-нием автора воплотить в художественных образах общепринятые истины. «Я искал суть в постоянной неудовлетворенности, — говорит сам с собой герой ро-мана — писатель Никитин, — задавая себе вопросы о двоякости истин (а как раньше сияли они простыми и четкими символами!..), о противоречивости самой жиз-ни, которая не стала добрее и проще...»

Этот спор идет в данном случае вокруг вопроса о том, чем определяется человечность и что такое гуманизм подлинный, в отличие от гуманизма отвлеченного, столь характерного для либерально-буржуазного мировоззре-ния Запада. Надо ли добавлять, что в атмосфере расту-щей бездуховности, все большей власти вещи и матери-альных ценностей над человеком, вопрос о том, какими должны быть духовные ценности человека, в чем подлин-ная человечность, над которым задумывались Тендряков, Бондарев и другие советские писатели, приобретает совершенно исключительное значение.

Читая роман «Берег», невольно сопоставляешь поста-новку вопроса Бондаревым с той, которая столь четко ложится в основу всех без исключения романов и пове-стей Гр. Грина — художника с мировым именем. Фило-софская основа всего, что написано Грином, — абстракт-ный гуманизм, представление о человечности, неизмен-ной при всех обстоятельствах. Эта точка зрения, выступающая в его произведениях, в высшей степени типична для этической позиции даже лучших представителей буржуазной интеллигенции Запада.

Название романа Бондарева продиктовано философ-ским замыслом: в нем то сближаются, то отталкиваются два берега и два временных плана — время сегодняшне-го дня и время второй мировой войны, «берег» свой — отечественный — и «берег» зарубежный. Под конец ро-мана начинает звучать и другой мотив, до конца, впро-чем, не раскрытый, берег жизни и берег смерти. С одной стороны, автор многократно подчеркивает «двоякость истины» — ее сложность и многогранность, с другой — утверждает нравственные ценности, которые бережно охраняют лучшие люди социалистического мира.

Действие в романе развертывается в двух временных планах и сочетает в себе два сюжета, как бы тесно они между собой ни были взаимосвязаны. Нити этих двух сюжетов переплетаются в судьбах главного героя — Ва-дима Никитина — известного советского писателя и Эм-мы Губер — состоятельной вдовы, владелицы западно-германского издательства, пригласившей его в ФРГ.

Встречаясь с Эммой Губер на официальных приемах и диспутах в ФРГ и узнав в ней ту немецкую девушку, с которой его связало двадцать шесть лет назад молодое и искреннее чувство, Никитин уходит мыслями в дале-кое прошлое и восстанавливает в памяти кусок за кус-ком те последние дни войны, которые столкнули его с Эммой. Так встречаются, переплетаясь, две эпохи —

последний год второй мировой войны и современность, два плана жизни главных героев — Никитина-лейтенан-та и Никитина-писателя, юной немецкой девушки Эммы и влиятельной и богатой обитательницы Гамбурга гос-пожи Губер.

Память Никитина хранит разные поступки разных людей, и поступки эти для Бондарева не только мате-риал для решения характеров, но и точки этического от-счета.

В «наплывах», передающих эти воспоминания, перед читателем проходит не только пережитое некогда моло-дым лейтенантом Никитиным и совсем еще юной девуш-кой, но значительные и дающие повод для больших фи-лософских обобщений эпизоды последних недель Отече-ственной войны, проходящие на оккупированной немец-кой территории и рисующие отдельных представителей Советской Армии в исключительно сложных условиях и обстоятельствах.

Лейтенант Никитин и его боевые товарищи, находя-щиеся на отдыхе в доме, принадлежавшем родителям Эммы, оказываются внезапно лицом к лицу с неразору-жившимся, хотя и разбитым уже врагом. Война практи-чески закончена, но вскипает еще на немецкой террито-рии в отдельных вылазках фашистов против армии по-бедителей. Одна из таких вылазок, обернувшаяся траги-чески для лучшего из друзей Никитина и замечатель-ного офицера дивизии — лейтенанта Княжко, рисуется Бондаревым через воспоминания Никитина. Описание этой стычки, а главное, поведения в ней и после нее раз-личных офицеров и солдат отряда и дает повод или со-ставляет как бы исходную точку для рассуждений Бон-дарева о высшей нравственности и подлинной человечно-сти, о том, в чем состоит подлинный гуманизм.

Подвиг лейтенанта Княжко, погибающего от пули озверевшего фашиста в тот самый момент, когда он, же-лая предотвратить бессмысленное кровопролитие, идет навстречу врагу, засевшему в лесной хижине, трусливое поведение циника и приспособленца Меженина, факти-чески спровоцировавшего этот выстрел, события, кото-рыми завершается боевой инцидент, — все это дает по-вод для нравственного суда Бондарева над разными людьми и их, продиктованными разными обстоятель-ствами, поступками. Не комментируя прямо изображае-мые события, Бондарев тем не менее явственно дает понять читающему, что лейтенант Княжко и сержант Меженин не просто отдельные личности, отдельные ха-рактеры, но два полюса поведения и взгляда на мир. И недаром вокруг каждого из них группируются разные люди. Один — Княжко, составляющий идеал Никитина, притягивает к себе лучших солдат и офицеров дивизии, другой — насильник, лжец, мелкий эгоцентрик, уже на войне умудряющийся делать свои нечистоплотные дела спекулянта, — если и не встречает сочувствия большин-ства, то представляет опасность и соблазн для малодуш-ных.

Оба плана неразрывно переплетены, и план «сего-дняшний» определяется «вчерашним». Писатель Ники-тин, ведущий дискуссию по эстетическим и этическим вопросам с немецким журналистом и критиком Дицма-ном, тот же Никитин, вступивший в спор с сопровождаю-щим его в ФРГ писателем Самсоновым — человеком узким и догматичным, — это тот же лейтенант Никитин, который двадцать шесть лет перед тем, защищая правду, выстрелил в сержанта Меженина. Эпизоды последних дней войны, описанные в «наплывах», объясняют и под-готавливают восприятие эпизодов «основной» части сю-жета.

Драматическая встреча Эммы Губер и Никитина, всколыхнувшая не только прошлое чувство, но и обстоя-тельства, при которых оно родилось и окрепло, оказы-вается в романе мостом, соединяющим прошлое и на-стоящее, последний год войны и современность. Фило-софская мысль Бондарева развивается на сближении двух берегов — мира отечественного и иностранного, мира сегодняшнего и давнего.

В романе не прекращается философский спор, ста-вятся и решаются в разных ракурсах и ситуациях вопро-сы бытия и поведения человека. Они решаются тогда, когда Никитин говорит на дискуссии, передаваемой по телевидению Гамбурга, о своем понимании двоякости истины; они заостряются, когда в спор с ним вступает его соратник и соотечественник Самсонов; они приобре-тают лирическую интонацию, когда Никитин прощается с Эммой на аэродроме. Но особую остроту философский спор в романе все же приобретает в «наплывах», поскольку именно здесь, на материале эпизодов, имевших место в прошлом, писатель аргументирует средствами художественного воспроизведения свою концепцию того, каким должен быть человек, какими этическими качествами определяется положительная личность, в чем зло и в чем добро, в чем сущность подлинного гуманизма, который отстаивает Никитин сегодняшнего дня и отстаи-вал Никитин дня вчерашнего.

Хотя роман «Берег» содержит немало трагических мотивов и эпизодов и кончается смертью главного героя, в нем нет ни того отчаяния, ни той безнадежности, кото-рые столь характерны для множества философских произведений различных жанров, выходивших за последние десятилетия на капиталистическом Западе.

Прощаясь с Вадимом Никитиным на аэродроме в Гам-бурге, Эмма, пронесшая через долгие годы свое большое чувство к нему, ощущает, что это прощание последнее, хотя и не может еще знать, что часы любимого ею человека сочтены. Вадим Никитин, поднимаясь по трапу, еще не знает, что жизненные силы его, истраченные на фрон-тах войны и в последующие годы, пришли к концу и его ждет переход «на другой берег». Но жизнь, по мысли Бондарева, продолжается, и в ней должны победить та-кие люди, прообразами которых были Княжко и Ники-тин.

Ф. Кузнецов в рецензии на роман Бондарева заме-тил, что «Берег» не мог быть написан сразу после окон-чания войны. Уровень осмысления войны и мира шире того, который характеризовал литературу не только два-дцать, но даже десять лет назад. «Берег» Бондарева — произведение большого диапазона и произведение по своему характеру чрезвычайно типичное для романа фи-лософской тенденции, порожденного нашей эпохой.

Роман Бондарева вызвал оживленную дискуссию в советской критике. Было высказано много разнообраз-ных суждений по различным вопросам. В одних рецен-зиях и статьях роман в целом оценивался положительно, в других одни его стороны вызывали удовлетворение и похвалу, другие осуждались. Но прав был критик Л. Финк, сказавший на обсуждении книги, организован-ном журналом «Вопросы литературы», что в романе «Берег» Бондарев создал синтезирующий, философский роман.